Роман с кровью

В соавторстве с Диной Гороховой.


ЧАСТЬ 1. КАК СТАТЬ ВАМПИРОМ.

ГЛАВА 1. АРХИТЕКТОР.

О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг.
Сергей Капица.

Лев Борисович Аксельрод, архитектор тридцати пяти лет, жил в старом центре, на улице Украинского кобзаря.
Из похищенных ещё во время студенческой практики досок Лёвка сколотил уродливые стеллажи, расставил их вдоль стен единственной комнаты и беспорядочно забил дедовой марксистско-ленинской библиотекой. Застекленная лоджия служила холостяцкой спальней: там стояла полосатая раскладушка, а под вьетнамской шляпой древнего торшера умирал кактус.
Надо сказать, дед Лёвы, Иосиф Яковлевич Аксельрод, был личностью незаурядной: большевик с 1911 года, соратник и доверенное лицо Троцкого, он удачно вывернулся в 30-х, канув в провинцию, где и работал скромным преподавателем Партшколы до самой кончины, завещав квартиру и все свое имущество любимому внучку Лёвчику.
Эти прокуренные обои чайного цвета и рассохшиеся скрипучие двери, должно быть, еще помнили, как сопливый пятикурсник Левка Аксельрод, в вертучем кресле на колесиках, гигантским упырем носился по своей мастерской, создавая головокружительный дипломный проект номенклатурной бани...  Но те времена давно прошли. 
Полдень октябрьского понедельника 1999 года застал Лёву на кухне. Он брился, подпевая Радио-ретро. На плите кипел кофейник, по маленькому черно-белому телевизору, примостившемуся на холодильнике, беззвучно шёл сериал. Настроение было бодрое, в кармане нового пиджака лежал конверт с деньгами - ежемесячным содержанием, с оказией присланным из Москвы. Покончив с бритьём, Лев Борисович спрыснул впалые щёки одеколоном "Кельвин Кляйн" и открыл шкаф. Аксельрод любил и умел хорошо одеться, его страсть к классическим костюмам объяснялась отчасти консервативностью натуры, отчасти болезненной худобой. К тому же Лёва знал всё о галстуках, носках и запонках.                Задержавшись перед зеркалом, он в последний раз с удовлетворением осмотрел себя: свежевымытые кудри романтично стояли дыбом, дорогая оправа подчёркивала аристократический нос с горбинкой, шейный платок изящной расцветки клубился под кадыком.
Весело насвистывая, Аксельрод сбежал по ступенькам и вышел на пригретые последним осенним солнцем тротуары родного города. Он шёл, небрежно поддевая зеркальным носком ботинка рыжую листву, никуда не спеша, радуясь своей элегантности, свободе и богатству. И даже цель его прогулки была столь же утончённа и недоступна для простого смертного, как и он сам: приватный букинистический магазин "Дидерот".
Безусловно, не каждый может так комфортно устроиться в жизни - почти не поступаясь высокими принципами и полностью удовлетворяя свои скромные потребности, думал Лева. Ведь ещё год назад он, опытный архитектор и без пяти минут доктор наук, лишившись работы на кафедре родного института, зимою ходил без шапки и в осенних ботинках, сидел с отключенным телефоном и обрезанным светом, обедал  Христа ради у папы  с мамой.  За смешные деньги Лёва подрядился было чинить электропроводку в квартирах нуворишей и подумывал уже занять денег на шоп-тур в Китай, как вдруг судьба, до этого не баловавшая Льва Борисовича ни богатыми родственниками, ни находками толстых бумажников, ни перспективными невестами, неожиданно повернулась к нему, как говорится, передом.
Как-то раз вьюжным зимним вечером Лёва распахнул дверь отчего  дома. Уже на пороге в нос ему ударил полузабытый аромат апельсинов и сёмги. На ходу срывая вещи, Лёва вбежал в столовую.
Аксельроды пировали. У двери сидела, зажав между колен клюку, бабушка Сара Исаевна, впавшая на старости лет в маразм и антисемитизм. Подслеповато щурясь, она жадно грызла московский бублик. Напротив неё  лёвина мама Оксана Григорьевна Полторабатько уминала за обе щеки сервелат, то и дело поливая его кетчупом. Рядом жевал холодную курицу-гриль сам Борис Иосифович, пожилой неудачливый протезист в запотевших очках. Во главе стола сидела женщина средних лет в сером английском костюме с аккредитационной карточкой на левой груди. Бронзовая краска ровно лежала на её тщательно уложенных волосах, и  только чёрные усики выдавали истинную масть незнакомки. Она курила сигару и пила коньяк.
- Сидай, сынку, - сказала Оксана Григорьевна, - А то - Беллочка, она с самой Москвы до нас прийихала.
Лёва принуждённо раскланялся и сел.
Белла Флейшман, деловая женщина из Москвы, приходилась дальней родственницей первого мужа бабушки Сары, почему и решила остановиться у Аксельродов на время своей короткой деловой поездки в Алма-Ату. Но после ужина Белла отправилась ночевать к Лёве. За три дня постоя бизнес-вумен Лёва подключил телефон и свет, заплатил за квартиру и обзавёлся тремя комплектами новенького постельного белья. Расставались не без грусти. Накануне, положив в карман лёвиной пижамы конвертик с баксами, Белла раскрыла своё сердце: через год Флейшман хотела выйти  замуж за Льва и увезти его с собой в Америку, а  пока что она гарантировала Льву стабильное ежемесячное пособие и свою зрелую любовь. От Льва, в свою очередь, требовались терпение, послушание, бережливость, осмотрительность, трезвость, чистоплотность - всего не перечислишь.
Лёвка с готовностью согласился. И вот сегодня, при деньгах и при параде, Аксельрод шёл выпивать, закусывать, путаться с бабами и швырять деньги на ветер. Все эти утонченные удовольствия зрелого денди можно было найти в "Дидероте", владельцем которого был давний левкин дружок, поэт Вадик Холодный.
Свернув в Третий Акынский переулок, Аксельрод изящным щелчком отправил окурок в арык и небрежно стукнул в железную, увитую проводами сигнализации, дверь.
- Привет, старик, - Вадик радушно обнял Леву за плечи и повел в подсобку, - Рад тебя видеть. Давненько не заходишь. О, шкуру новую купил?… Круто.
- Что новенького? – Аксельрод вырвал из нечистых волосатых лап поэта полу пиджака и уселся на вязанку желтой макулатуры.
- Много чего. Продавщица вот. Лизка-то, в декрет ушла – и с концами. Пришлось новенькую взять.
- Как зовут? – Аксельрод хищно огляделся.
- Наташка. Да ты расслабься, старичок, куда от тебя девочки денутся… - Холодный много лет культивировал у себя московское произношение, поэтому казалось, что он говорит с легким гомосексуальным акцентом, - Кстати, ПСС Владимира Ильича я толкнул еще в сентябре. Ты говорил, у тебя «Капитал» имеется с автографом Сталина?… Я бы взял, старичок.
- Это дедова реликвия. Пока придержу.
- Как знаешь. Да, пока не выпили. Мне тут твоя консультация нужна… Ты же, вроде, старичок, в эзотерику упираешься, так вот – посмотри, какая книжка…
Холодный жестом фокусника извлек из воздуха массивный фолиант и поднес его прямо к левкиному длинному и нервному, как у спаниеля, носу. Аксельрод с трепетом взял книгу в руки. Это была чудесная псевдо-инкунабула в переплете якобы свиной кожи, тяжелая как отбойный молоток и холодная, как остывший покойник. На обложке не было ни имени автора, ни названия, посверкивал лишь добротно вытесненный силуэт летучей мыши.
- Так и знал, что тебе понравится, - с удовлетворением отметил Вадик, разливая по мензуркам коньяк и кока-колу.
- Где взял?… - Левка вожделенно листал глянцевые, пахнущие грибком страницы, - Смотри, выходных данных даже нету… По виду – дореволюционная, а орфография советская…
Холодный кашлянул и официально молвил:
- Со свиданьицем.
Торопливо проглотив коньяк, Аксельрод снова схватился за книгу. На титульном листе автор тоже не был указан, зато имелся странный заголовок, забранный в диковинную виньетку, как в решетку: «Жизнь и похождения Жана де Прево, виконта, записанные с его слов пред нечестивой смертью негодяя в узилище Бетюнского монастыря». Лева пожал плечами и перевернул страницу:
« В год от Рождества Христова 1666 в славном городе Па…»
Тут Вадик безжалостно рванул книжку к себе, захлопнул и мгновенно спрятал в складках своего фирменного мехового халата.
- Почем продашь? – спросил Левка равнодушным тоном.
- А почем купишь? – закинул ногу на ногу Холодный.
- Ну… Штуку дам.
- Баксов?
Лева возмущенно встал и твердой походкой направился к двери.
Потоптавшись у входа минут пять, он с отвращением к самому себе вернулся.
- Нервный ты, старик, - снисходительно потягивая гласные, молвил Вадик, - Конечно, штукой ты не отделаешься, но и меньше, чем за полтинник, мне ее отдавать смысла нет.
- Полтинник? - дрожащим от волнения голосом повторил Аксельрод и потянулся к заветному карману.
Сделка состоялась через пять минут. Пока Вадик бегал в соседний супермаркет менять сотню, в подсобку заглянула Наташа, новая дидеротовская продавщица, большегубая красотка в стиле «унисекс». Лева быстро заморочил ей голову, отпросил с рабочего места и сладострастно увлек за собой, в свою холостяцкую берлогу – отпраздновать  покупку.
С трудом выпроводив любвеобильную Наташу около полуночи, пьяный Аксельрод нежно огладил корешок новой книги, но, решив не портить себе удовольствие, сунул сокровище под подушку и мгновенно уснул.
И снится Лёве сон.
Он будто бы снова на практике, в знаменитом лабиринте города Анапы. Якобы он там совершенно один, гуляет. Останавливает его детское хныканье в правом отсеке. У ниши в тупиковом коридоре сидит мальчик лет восьми в полосатой рубашке.
- И чего мы плачем? - говорит Лёва, - Дядя - спасатель. Он отведёт тебя к маме.
Мальчик с надеждой кивает, и они идут. Но происходит что-то странное. Скверно побеленные стены типовой высоты 2 метра теряют печать хрущевского времени: неожиданные многорукие химеры караулят повороты, каменная кладка покрывается плесенью, со сводчатого потолка, изрисованного странными фресками, капает слизь.
- Скоро? - спрашивает мальчик.
- Скоро, скоро, - отвечает Лёва. - Подожди здесь.
- Хорошо.
Лёва сворачивает за угол и зачем-то стоит там некоторое время. Возвратившись, он застает мальчика лежащим на полу. Под голову ребенка натекла большая темно-багровая лужа, черные кудряшки слиплись. Малыш ещё жив, он смотрит на Лёву и на лёвины руки, с которых капает кровь.
- Это не я! - кричит Лёва, наклоняясь над несчастным ребенком.
- Не я... - эхом откликаются гулкие стены лабиринта.
Мальчик слабо тянет к нему ручки и вдруг вцепляется железной хваткой в левины плечи, одним мощным движением притягивает обалдевшего Аксельрода к себе и внезапно вонзает блеснувшие клыки в левино беззащитное горло…
Утром Лев Борисович проснулся от жалящей боли в шее: новая книга выпросталась ночью из-под подушки и острым своим углом врезалась экс-архитектору чуть ли не в сонную артерию.

ГЛАВА 2.
КУРТИЗАНКА.

Их сердца расцвели на одной ветке.
Мария Арбатова.

Светлана Владимировна Малиновская, шикарная женщина 32 лет, происходила из семьи потомственных приспособленцев, карьеристов и интриганов.
Основатель рода Малиновских, куафёр Малино, уроженец Тулузы, был изгнан своим цехом за махинации и вольнодумство. Полный радужных надежд и честолюбивых помыслов, очутился двадцатилетний Криспин у стен древнего Кремля в день помазания на царствие Иоанна IV, имея при себе два экю денег, золочёный матушкин крест и набор черепаховых гребней супруги цехового головы. Поселившись в Кукуевой слободе, он удачно женился на Евангелине Штопф, хозяйке пивной аустерии. Сын его, Пауль, в Смуту разбогател на поставках солонины польской шляхте, и, обласканный Мариной Мнишек, стал называть себя Малиновичем, польским дворянином. В свою очередь, его сын, Степан Павлович, встретил новый 1711 год на борту царского фрегата «Виктория» в чине капитан-лейтенанта императорского флота. К тому времени он, как друг и соратник Петра Алексеевича, облагородил свою фамилию вплоть до Малиновского и стал после Полтавской битвы потомственным русским дворянином. В дальнейшем славный клан Малиновских процветал. По военной линии они дослужились до генерал-аншефа, по штатской - до тайного советника. Но в 1825 году всё их благополучие пошло прахом. С преступным легкомыслием Жоржик Малиновский вышел на Сенатскую площадь, оставив всех своих потомков с носом в смысле дворянства и привилегий. Выше купцов второй гильдии им уже не удалось подняться, а после событий 17-го года они и вовсе скатились до кладовщиков, хлеборезов и зубных техников.
Перестройка, ускорение и гласность дали новое направление мыслям и чаяниям нотариуса Вовчика Малиновского, светиного отца. В 1988 году, бросив жену и детей, он уехал в Москву, где, использовав старые связи, личную наглость и популярные лозунги, основал свою партию. В  1991 году пролез в парламент, под это дело получил казённое жильё, из политических соображений воссоединился с женой и сыном, а от Светы откупился квартирой в Алма-Ате.
Светланка Малиновская с малых лет слыла способной, трудолюбивой, воспитанной и послушной девочкой. Её не удалось раскусить ни воспитателям детского сада, ни учителям, ни товарищам, ни  комсомольской организации. После школы она благополучно поступила на филфак КазПИ и там тоже зарекомендовала себя как последняя комса, зубрила и тихушница. Родителей Света всегда слушалась, ходила за хлебом, в музыкальную школу и в ясли за братом Митяем. Когда поползли разговоры о Москве, светины скромность и покладистость с переходом в жертвенность и всепрощение даже зародили у близких мысль о слабоумии старшей дочери. Пока папа, мама и четырнадцатилетний Митяй, перебивая друг друга, врали о том, что разлука, разбивающая им сердце -   временная и вынужденная мера; что в холодной, политически нестабильной Москве очень тяжело адаптироваться; и ваще - чё там делать, пойти некуда, а москвичи все  бычары нецивильные, -  Светлана кивала, соглашалась с каждым и тихо улыбалась. Они уехали, она осталась - и ни разу не пожалела об этом.
Лана Малиновская была человеком с двойным дном. Свой первый аборт она сделала в 15 лет. Пьянки на богатых дачах со взрослыми мужчинами объясняла либо спортивными сборами, либо выездом на картошку, либо гастролями музыкальной школы по областным детдомам. Вознаграждение получала деньгами и вещами; деньги тратила на такси, вещи продавала подружкам. Для карьеры спала: то с учителем физики, то с проректором КазПИ, то с преподавательницей английского, то с директором лицея «Голубой баркас», куда получила распределение. Позднее Ланка вовсе оставила работу, целиком отдавшись светской жизни под чутким руководством  Яна Карловича Лайдаса, нефтяного магната,  задумчивого холостяка  и  потомственного алкоголика.
Вот уже третью неделю Лайдас праздновал своё грядущее сорокалетие. Банкет по этому  поводу должен был состояться 24 октября. В ночь с 17 на 18 Ян Карлович напился в ресторане гостиницы «Тадж Махал», где оскорбил действием двух спутниц президента «Степного банка». Потом в казино «Тамерлан» облевал карточный стол и проглотил рулеточный шарик со словами «Вот вам - зеро!». Выведенный на улицу телохранителями, в машину сесть отказался и проследовал к дому любовницы малой скоростью, сидя на капоте.
Остаток ночи будущий именинник пил и играл в преферанс с телохранителями на ланкиной кухне, а под утро ему стало-таки плохо. Он побледнел, захрипел, обкакался и повалился навзничь. Перепуганная охрана разбудила Лану, и та, зевая, посоветовала вызвать «Скорую». Через час полувоскрешённый Лайдас покоился в спальне, врач «Скорой помощи» занял  его место за карточным столом, а угрюмая нечёсаная Лана пошла в гостиную смотреть  утреннюю обойму сериалов.
К полудню томный и порозовевший Лайдас слабым голосом изъявил желание поработать. Потянулись разношёрстные посетители, клиенты и деловые партнёры. Вся эта шваль вскоре протоптала к ложу бизнесмена и мецената грязную мокрую тропу. 
Конечно, Ланкин будуар не подходил для аудиенций подобного рода. Как и всякая спальня куртизанки, эта комната поражала воображение. В правом углу, на корточках, сидел битый молью белый медведь с серебряным блюдом для визиток в вывихнутых лапах. В левом углу стояла действующая модель автомата с газированной водой. Посредине, на расписной софе, возлежал Лайдас: утробистый  брюзгливый блондин с редеющей макушкой, противными глазками и крупным как картофелина носом. Две капельницы, подвешенные к люстре, вливали  в него живительный эликсир.
Всю стену позади больного занимал официальный портрет ланкиной прапрабабки княгини Дарьи Фёдоровны Лемберг-Малиновской, по преданию – фрейлины Анны Иоанновны. Конечно, это была плохонькая копия конца XIX века с оригинала, много лет назад растворившегося в запасниках Эрмитажа. С холста смотрела высокая девица, затянутая почти до бедер в отчаянно розовый цилиндрический корсет; непропорционально широкая юбка голубоватых тонов, расшитая серебром и жемчугами, прикрывала остаток прабабкиной фигуры. Наиболее удачным фрагментом полотна являлось, без сомнения, лицо её сиятельства: мускатной спелости итальянские глаза, золотистый персиковый пушок аристократических скул, вишнёвая припухлость сочных губ - всё это сулило немало плотских забав и гедонических утех. Но острый как клинок нос и круглый, крепкий как орех, подбородок напоминали о необходимости платить по счетам. Между прапрабабкой и праправнучкой существовало неоспоримое и многими замеченное сходство.
       К 16.00 поток посетителей иссяк. Лайдас испил бульону с яйцами, переоделся и, поцеловав Светлану в лоб, отбыл в свою резиденцию.
Нежные, добрые чувства всегда имели для Ланы Малиновской первостепенное значение, а среди них важнейшим она почитала Любовь. Яна Карловича Малиновская любила беззаветно. После его ухода она первым делом засыпала хлоркой унитаз, проветрила комнаты, тщательно вымыла пол и опрыскала все углы освежителем воздуха.
От вечерней чашечки кофе её оторвал неожиданный звонок в дверь. За дверью обнаружился прыщавый парняга с зачаточным хвостом на затылке и усами щёточкой. Не говоря худого слова, он оттеснил хозяйку и впёрся в коридор. Свалил на пол вещмешок и обшарпанный дипломат. Во мгновение ока скинул пуховик и сандалии.
- Остапа Григорьича деверя сын. Проездом. Из Сибири. - сказал он и дружелюбно улыбнулся. Передних зубов у него не было.
Долгожитель Остап Григорьвич, как оказалось, был близким другом дедушки Яна Карловича. Ян Лайдас и Остап Шмыга, бравые латышские стрелки, погорели на деле Кирова, во всём признались и, получив «десять и пять по рогам» отбыли на Колыму. По счастливой случайности друзья не расстались и там. Долгие зимние вечера два товарища коротали в задушевных беседах, пении любимых песен, чтении стихов. При этом они не сидели сложа руки: Остап Григорьевич славился своими сувенирами из бересты, мха, кореньев; Ян же Янович работал по металлу.               
На  этом месте рассказа парняга всхлипнул:
- А в сентябре слёг. В бане запарился. А третьего дня, помирая, как пристанет: передай да передай... А у бати - хозяйство. На меня, блин, сбагрили. А чё - всё равно на заочный ехать. Я, блин, звоню, а говорят, он тута принимает, - ну я сюда чухнул. И поезд через час... Где хозяин? Тетка, время дорого…
Тут произошёл длинный спор. Парень требовал деньги на такси и расписку за подарок. С трудом Малиновская от него избавилась.
Подарок, завёрнутый в три слоя газеты и засаленный рушник оказался маленькой гильотинкой для обрезания сигар. Механизм был сработан из печной вьюшки и украшен оловянной летучей мышью, припаянной к перекладине. Внизу можно было различить латинские буквы: « JAN LAIDAS - 1938 a.d.- UST VYM LAG». Малиновская усмехнулась и, утомлённая событиями прошедшего дня, отправилась спать. Странную вещицу она небрежно бросила на запыленный поднос с визитками.
И снится Лане сон.
Она видит свою мать, расхристанную, с полотенцем на голове. Мать суёт ей дребезжащий пакет, взгляд её остёр и страшен, напутственные слова тонут в голодных криках младенца. Вернувшись с кефиром, Лана не находит никого в доме. Посредине совершенно пустой спальни   стоит красная прогулочная коляска.
- Сейчас, сейчас, Митяй, - Лана торопливо натягивает на бутылочку резиновую соску.
Тишина. Под гроздью погремушек, примяв кружевные кущи, голенький Митяй гулит, пускает слюну. Завидя бутылочку, братец улыбается, обнажая молочно-розовые дёсны. Он притягивает пухлыми ручками угощенье, и, жадно причмокивая, начинает поглощать багровую жидкость, и пустое пространство разлинованной бутылки заполняется тягучими розовыми пузырями. Лана в ужасе рвёт бутылку к себе, но поздно: чудовище сыто смеётся, сучит толстыми бледными ножками, – и в следующую секунду Митяй прыгает из своей коляски  к ней на шею. Задыхаясь от ужаса, Лана пытается оторвать от себя жуткого младенца, но тот безжалостно рвет ее горло своими, невесть откуда взявшимися, голубыми сияющими клыками…
Только к утру Малиновская оправилась от кошмара – оказалось,  мерзкий нафталиновый медведь опрокинулся на кровать, и его туша всю ночь покоилась на ее груди, горло же исцарапала проклятая устьвымьлаговская сигарная гильотинка.

ГЛАВА 3.
КОММЕРСАНТ.

Суров ты был, ты в молодые годы
Умел рассудку сердце подчинять.
Александр Добролюбов.

Этой осенью Татьяна Яковлевна Пепелюга приглядела новую невесту для своего сына Максима. Ира Семёнова работала на почте уже почти месяц. Всё это время хитрая Татьяна Яковлевна, пользуясь своим положением завотделом, присматривалась к ней. Конечно, Ира  не первого разбора была невеста: 28 лет, вислые нос и груди, старые угри вперемешку с новыми прыщами,  тусклый коровий взгляд. Но с другой стороны - не гулящая, не пьёт, не курит и замуж очень хочет. В этот понедельник  Татьяна Яковлевна, наконец, решилась раскрыть карты. За чаем она угостила Иру домашним пирогом и достала фотографии.
- Главно, Ирина, квартира у него отдельная, от мужа моего осталася. Так вот, не клята, не мята, сразу сама себе хозяйка станешь. Максимка у меня добрый, непьющий, ровесник тебе... Торгует вот. Ну да сейчас все торгуют. А дядька мой ему место на заводе обещал в том квартале. А парень какой видный - смотри!
Татьяна Яковлевна веером раскинула фотографии. И на всех на них Максим Пепелюга - был ли он с цветами и первой учительницей, или с автоматом и без ремня, или между двумя коммерческими киосками на фоне гостиницы «Казахстан»  -  всюду сохранял мрачную кривую ухмылку на смуглом квадратном лице, стеклянный взгляд и боксёрский соломенный бобрик. 
Максим Пепелюга торговал марихуаной на районе. И вот, в ту самую минуту, когда Ира, приглашенная на воскресные пельмени, робея, записывала в книжечку адрес Татьяны Яковлевны, Максим, в трусах и сланцах, вышел на крыльцо родного дома. В одной руке у него было ведро с чистой ледяной водой, в другой - мусорное. В этот час в микрорайоне №2 жизнь кипела вовсю. Истошные крики торговцев молоком и сметаной неслись над  крышами старых пятиэтажек, как призыв к утреннему намазу. Старушки, скользя и падая на молодом ледке, тащили свои батоны и бидоны. Подобно подгулявшим мертвецам, спешащим на заре к своим могилкам, сползались к пивнушке окрестные алкаши. Ребятишки, торопливо докуривая на ходу, бежали в школу. Под обшарпанной стеной с надписью «GARLEM FOREVER» Макс сбросил сланцы, потоптался на заиндевелой листве, сделал выдох, вскинул ведро над головой и вдруг с ужасным криком «Гы-ы-ы!!» окатился водой. С армейских  времён Пепелюга был последователем системы Порфирия Иванова. Отставив опустелое ведро, Макс насвистывая, пошёл на помойку.  За углом десятиклассник Никифоров бил восьмиклассников Лёшку и Пашку Тянов.
- Эй, - сказал Макс, подойдя к ним вплотную.
    - Должны за коробок, - одышливо пояснил Никифоров, тесня окровавленных близнецов к забору, чтобы освободить боссу путь к помойке.
Бабка Архипова до поры до времени таилась за кустами смородины на своём обтянутом колючей проволокой огородике, дожидаясь, когда Макс подойдёт поближе.
- Что ж ты, .....  ****ский, Клавку ....., ......,  а сам .........ся?!! - провыла она, хватая его сквозь оградку за ведро.
- Да чё ты ко мне ......... , твою Клавку ....... все микры  до СМУ 15, -   Макс вырвал, наконец, ведро и отбежал в сторонку, - Дура  старая!
  На территории  помойки друг детства Пепелюги Жорик Усманов построил гараж для своей красной БМВ, которую сейчас и мыл. Вернее, машину мыли жена Жорика Гуля, сноха Лейла и племянница Сания. Сам Жорик сидел в шезлонге и пил пиво «Бавария». Завидя Макса, Жорик радостно закричал:
- А чё ты, блин-сука, мокрый такой?
Макс, улыбаясь, высыпал мусор и подошёл к приятелю.
- Да запарился на ... . Народ неконкретный такой, пока фишки соберёшь - .... на ... встанет.
- Да, блин-сука, это тебе не два пальца ......., - посочувствовал Жорик и протянул Максу бутылку.
- А ты чё - отдыхаешь?
- Да заотдыхался уже, блин-сука, завтра вот снова поеду. Слушай, - тут Жорик оживился и, оглянувшись на Санию, притянул к себе Макса,- у тебя есть чё? Давай в понедельник в баню. Там такие ****и, блин-сука! Короче, в семь заеду.
На скамейке возле Максового подъезда сидела какая-то женщина лет сорока в велюровом пальто с ламой. Рядом с ней, между скамьей и перевернутой урной, размещалась допотопного вида инвалидная коляска, Пассажир её, паскудного вида ветеран ВОВ, отечески ухмылялся и дёргал красной морщинистой шеей. Острые колени старичка были плотно укутаны  клетчатым шотландским пледом, ссохшиеся ручки в голубых варежках покойно сложены на груди.
При виде Пепелюги женщина в ламе неспешно встала и ласково проговорила:
- Здравствуйте, Максим. Меня зовут Вера Николаевна. Я от Натальи Алексеевны, – тут дама почему-то оглянулась на похрапывающего старичка.
Единственной известной Максу Натальей Алексеевной была его бывшая училка по английскому.
- Я к вам по делу, - продолжала сумасшедшая, - не могли бы вы продать мне наркотик?..
- Пошла ты... - испуганно рявкнул Макс и шмыгнул в подъезд. Женщина последовала за ним и заскреблась в дверь.
- Пожалуйста, откройте, Максим, - пропищала она в замочную скважину, - Я знаю, вы можете мне помочь. А то я пойду в милицию и устрою скандал!
Так она ныла полчаса. Измученный ситуацией, Пепелюга наконец впустил её.
- Ну, чего?..
- Наркотик! - радостно откликнулась посетительница и полезла в сумку, - Сколько стоит?
Макс коварно улыбнулся:
- Десять баксов.
- А у меня только триста пятьдесят тенге... - померкла клиентка.
- Не катит, тётка, овёс нынче дорог, - откровенно прикололся Макс.
- А вещи в залог вы берёте?
Она сняла с себя короткую золотую цепочку с кулоном в виде повисшей вниз головой летучей мышки с крохотными рубиновыми глазками.
- Пойдёт, - устало согласился Макс. - Здесь подожди.
Через минуту  он вынес в коридор стакан самой дрянной соломы,  пересыпал её в газетный кулёк и вручил покупательнице.
- Спасибо, юноша, - с чувством сказала Вера Николаевна и с девичьей лёгкостью выпорхнула за дверь.
- Ну, блин! - сказал сам себе Пепелюга и надел цепь на шею.
Потом он осторожно выглянул в окно: безумная дама как раз разворачивала коляску на тротуаре перед подъездом, противный старик при этом весело улыбался прямо Максу в лицо и даже как будто слабо помахал ему варежкой.
Больше ничего особенного в этот день не произошло. Вечером, раздеваясь ко сну, Макс нащупал на груди теплое золотое тельце. Вещица, что и говорить, была неплохая,и Пепелюга решил оставить ее себе. С этой мыслью он и заснул.
И снится Максу сон.
Стоит он типа на полянке, где назначено свидание, и ждёт девушку. Будто и в армию он ещё не ходил, и девушка та ещё не наставила ему рога. Темнеет быстро. Тихо очень. Под ногами мох, камни кругом. И страшно Максу - надо бы навстречу девушке пойти, заблудится ещё, не найдёт его. Дорожек слишком много, петляют они вокруг заборчиков, которыми каждый камень огорожен. «Как в зоопарке» - думает Макс и смотрит на небо. Небо пустое: ни солнца, ни луны, ни звёзд. Макс не может понять, сколько времени, и чувствует, что это уже неважно, потому что не придёт к нему девушка, да и нечего ей тут делать. Не обидно Максу, но как-то грустно. Бесцельно бредёт он прочь, но вдруг слышит приглушённый голос отца: «Максимка, сюда-а-а, сыно-о-ок!». «Иду, батя!», - отзывается он, и, не сразу заметив отодвинутый камень, летит вниз, в могилу. Он смог бы еще выбраться, но заботливые руки отца удержали его… И как частые градины посыпались сверху мокрые комья земли. Последнее, что чувствует Макс - это острая боль в шее от костяной хватки покойного Пепелюги…
Максим проснулся в холодном поту от собственного крика. Чертова цепочка, запутавшись, глубоко врезалась ему в горло, а острый клюв летучей мышки до крови проколол кожу под левым ухом.

ГЛАВА 4.
РОКОВЫЕ ИМЕНИНЫ.

Из искры возгорится пламя!
Михаил Зощенко

День рождения Яна Карловича, 24 октября, падал как раз на воскресенье. Было приглашено множество гостей, для увеселения которых Ян Карлович нанял живых скрипачей и арфистку, студентов консерватории на последней стадии истощения.
После получасовой утренней репетиции артисты разделились: арфистка преданно ходила за Лайдасом и расспрашивала его о Ренессансе, скрипачи подозрительно шныряли по дому. К полудню из итальянского посольства прислали орхидеи, от которых у экономки Эммы Людвиговны немедленно начался жесточайший приступ астмы, и "Скорая помощь" увезла её в Красный крест. Лайдас остался один на один с поваром-китайцем из "Марко Поло". Убоявшись его ножей, Ян Карлович бежал в гостиную, где плотники из Западной Германии, гортанно перекрикиваясь по-турецки, меняли зелёную драпировку на тигровую, для гармонии с новым ланиным коктейльным туалетом, который также влетел имениннику в копеечку. Лайдас, теряя тапочки, побежал в библиотеку, оттуда ему навстречу порскнули, воровито озираясь, скрипачи. Запершись и задёрнув шторы, Лайдас вынул из бара-глобуса бутылку "Уайт Хорс" и на некоторое время забылся. Около двух Ян Карлович пришел в себя и совершил телефонный звонок.
- Светлана! – закричал он в ответ нахальному автоответчику, - Зараза ты!! Тунеядка… - и горько заплакал.
Малиновская сладко спала в своей кровати. Все последние дни ее преследовала легкая слабость, кожа побледнела, фигура приобрела девические очертания. Впрочем, Лана списала все эти симптомы на долгожданный эффект от приема тайских похудательных пилюль.
Часов в шесть нерадивая содержанка проснулась, привела себя в порядок, облачилась в немыслимой роскоши золотистый туалет с бриллиантовыми подвесками и помчалась на прием к любовнику.
Веселье было в зените. Трехуровневый особняк Яна Карловича, стилизованный под Зимний дворец, переливался огнями как учебный стенд пожарной охраны. Гости били посуду и приставали к обслуге, а сам виновник торжества, в дымину пьяный, лежал в углу пиршественной залы в обнимку с арфой и тихонько пощипывал ее провисшие струны… Окрестные дачи в ужасе притихли, и только ранние октябрьские звездочки с укором взирали на все бесчинства олигархов, мафиози и топ-моделей.
В половине третьего ночи, проводив последнего гостя,  расхристанный и смертельно уставший, брёл Ян Карлович через загаженный газон к дому. На ступеньках было щедро наблёвано. Пиная пластиковые стаканчики, вошёл именинник в распахнутую дверь. Посреди холла валялась разбитая арфа. Лана Малиновская, стояла у окна, романтично потягивая мартини из хрустального бокала. Её безупречная кожа благоухала как букет похоронных лилий.
- Красиво, - Малиновская небрежно кивнула на открывающийся из окна вид.
На фоне желтой луны горная гряда приобрела фантастически очертания: рельефно выделялись могучие уши, поросшие кустарником, жуткие провалы глаз и широко распахнутые окаменелые крылья знаменитой скалы Жарганат.
- Не знаешь, как переводится? – Лана не могла оторвать глаз от пейзажа.
Ян Карлович по ходу движения открыл было рот, но вдруг неэстетично споткнулся и с грохотом рухнул в сияющую груду подарков. Лана мелодично засмеялась, но в этот момент Лайдас приглушенно вскрикнул, выпрямился и протянул ей разломанную коробку с неясным механизмом внутри. Малиновская увидела круглый будильник, небрежно прикрученный к аппарату цветной проволочкой, из которой в бедном ланином детстве плелись чудесные перстни на детские смуглые ручки, услышала громкое, какое-то мультяшное тиканье… И…
…Повар Ли Минь, так и не дождавшись машины, с тяжёлым чемоданчиком китайских инструментов и специй, вздыхая, тащился по пыльной дороге к огням города, мерцавшим далеко внизу. Внезапно у него за спиной что-то ухнуло и взрывной волной китайца бросило в канаву. Он оглянулся. Дом Лайдаса превратился в огненный столб. Ли Минь, не сводя глаз с зарева, выбрался из канавы, поставил чемодан, сел на него и перекрестился.
…Валентина Тё, экс-директора по связям с общественностью нефтяного концерна «Лайдас и сыновья», взяли ранним утром на пожарище, где он рылся в обугленной ветоши и осколках.  При виде полиции Тё повёл себя крайне подозрительно: забился в каминную трубу и отказался выходить. При задержании вообще потерял лицо, плакал и пытался изобразить эпилептический припадок. На вопросы отвечал невнятно, привезённый в отделение, по лестнице подниматься не пожелал, симулируя  боль в области почек и между рёбрами. В кабинете следователя, наконец, заговорил.
Из показаний В.М. Тё:
 «…В ночь с 24 на 25 октября по стечению обстоятельств оказался недалеко от места взрыва, собирая грибы и ягоды. Вместо того, чтобы вызвать помощь, наблюдал пожар в течение полутора часов с верхушки дерева, куда влез для лучшего обзора. Когда огонь стих, гражданин Тё В.М., по его словам, собственными глазами увидел, как из развалин здания выходят обугленные мертвецы, после чего упал с дерева. Что делал вплоть до задержания – не помнит. Дальнейшие показания бессвязны, задержанный заявил, что к взрыву и пожару отношения не имеет, но потребовал вызвать к себе адвоката (фамилию адвоката назвать отказался)…»
Спустя два часа, припертый уликами к стенке, подозреваемый изменил показания:
«…Заказывали убийство гр. Лайдаса я и несколько моих друзей из патриотического союза "Пятая дружина" (фамилий не помнит). Оплатили по безналичному расчёту, в подтверждение чего имеется платёжное поручение от 23 октября сего года…», «…Забыл некоторые свои вещи в доме потерпевшего (какие, не помнит), искал вплоть до задержания…», «…В содеянном искренне раскаиваюсь, но вину свою категорически отрицаю и немедленно требую к себе адвоката (фамилию адвоката не помнит)…».
После обыска и снятия показаний гражданин В.М. Тё был помещён в камеру предварительного заключения, где выл и катался до вечера.
А в это время Лана Малиновская, задыхаясь от боли и ужаса, металась по квартире в поисках крема от загара. Тело  вспухало и лопалось безобразными волдырями, новая же розовая и нежная  младенческая кожица невыносимо зудела и чесалась…

ГЛАВА 5.
НЕВЕСТА С НЕПРИЯТНОСТЯМИ.

Я конкистадор в панцире железном,
Я бешено преследую звезду.
Иван Бунин

"…В 1790 году виконту де Прево, казненному якобинцами, удаётся скрыться в заброшенном доме на рю де Труа Мускетер в Нанте. В нантской мэрии до сих пор сохранились документы, из которых мы почерпнули этот совершенно достоверный адрес. Что же произошло с виконтом в таинственном доме №66?…"
В дверь долго и нетерпеливо звонили. Лёва с сожалением захлопнул книгу и повёл носом. В квартире было темно. Багровая спираль электорплитки освещала густоволосые ноги Лёвы, торчащие из-под раскладушки.
Позвонили ещё раз. Лёва вылез и пошёл открывать. В дверях стояла Белла с дорожной сумкой и в сером плаще с мужского плеча. Глаза её бегали.
- Что случилось? - прошептала она и торопливо захлопнула за собой дверь. Зажгла свет в прихожей, поставила сумку и потянулась обниматься.
- Здравствуй, Лёвушка…
Лёва болезненно морщился и моргал. С Беллы натекла на пол грязная дождевая лужа.
- Что, заболел? - тревожно спросила Белла, так и не дождавшись жениховской ласки.
- Почему это? - буркнул Лёва, повернулся к Белле спиной и зашаркал вглубь квартиры.
- Я у тебя пока поживу… Неприятности… Только не спрашивай, какие.
- А я и не спрашиваю, - Лева опять углубился в книгу.
Белла поставила чайник, помыла посуду, начала поливать цветы и вдруг застыла. Лейка облила ей ноги. Белла метнулась к выключателю, потушила свет и снова подошла к окну. Несколько мгновений она вглядывалась в покосившуюся телефонную будку напротив, потом мелко покивала сама себе, хрустнула пальцами и задёрнула шторы. Лёва завозился на раскладушке и начал гулко и страшно бубнить. Белла прислушалась: он читал вслух.
- …В девяти пустых дубовых бочках были обнаружены шестнадцать обескровленных девиц, работниц мануфактуры Пуасси. Там же, в подвале, из колодца было извлечено ещё десять трупов девиц, чью личность установить не удалось, поскольку черты их изменились. Преступник остроумно помещал их по двое в пустые кроличьи клетки, сходные по диаметру с размером колодца. Повреждения тел, приведшие к полному обескровливанию, столь характерны, что вывод напрашивается сам собой. Кем же стал Ж. Де Прево?…
Белла взяла из коридора сумку и спрятала её в холодильник. Потом она приняла ванну, развесила сушиться вещи и села чистить картошку. Каждые пять минут она тушила на кухне свет и выглядывала на улицу из-за шторы.
Лёва вышел на кухню.
- Что это ты читаешь? - спросила Белла.
- Для диссертации, - уклончиво ответил Лёва. Картошка воняла нестерпимо.
- Скоро будет готово. Проголодался?
- Ну. Пойду мусор вынесу, - сказал Лёва, с отвращением глядя на её дебелые руки.
- Хорошо, - спокойно ответила Белла, но Лёва ясно увидел, как у неё дернулось горло.
Тщательно закрыв за Лёвой дверь, Белла достала из холодильника сумку. Там, за порванной подкладкой, лежали семь печатных листочков. Белла осторожно вытащила их и заходила по квартире, размышляя. В оранжерее взгляд её упал на Лёвину книгу. Она отнесла её на кухню, под яркий свет лампы, вооружившись бритвой, аккуратно подрезала переплёт. Потом она ловко запихнула листочки под обложку, заклеила разрез "Моментом" и хитроумно замазала его сапожным кремом. Выглянула в окно: телефонная будка была пуста. Белла вздохнула, налила себе кофе и раскрыла книжку.
"Обыкновенно после заката солнца де Прево, в простом рабочем платье, прогуливался по прилежащему к мануфактуре кварталу. Не секрет, что работницы мануфактуры влачили жалкое полуголодное существование и по ночам были вынуждены продавать себя за несколько су. Охота на этих несчастных не представляла для де Прево никаких трудностей. Но порой бывший аристократ проникал в богатые районы города. Там он стоял в тени какого-нибудь дома, призвав на помощь всё своё сатанинское терпение. И вот, наконец, он берёт след, он мчится  по улицам Нанта нечеловеческими гигантскими прыжками, следуя за жертвой, но сразу, как правило, не настигает её. О, он игрок! Жертва, заметив преследование, испытывает беспокойство, она мечется, теряет разум под гипнотическим взглядом де Прево. Негодяй то движется ей навстречу, то исчезает, чтобы появиться вдруг за её спиной. Обезумевшая жертва сама вбегает в гостеприимно распахнутые двери Дома Зла, и те захлопываются за ней навек…"
Лёва шёл по улице Украинского кобзаря, вдыхая полной грудью октябрьский туман. Был двенадцатый час ночи, сквозь осклизлые мётлы тополей сочилась полная луна. Пустое помойное ведро тихо побрякивало в такт его неторопливым шагам. Вдруг Лёва вздрогнул и неосознанно отступил в тень - мимо взволнованно процокала каблучками какая-то припозднившаяся дамочка. В слоистом воздухе надолго застрял назойливый запах её духов. Помедлив, Лёва двинулся следом. Дамочка прибавила шагу, оглянулась, запаниковала и побежала. Побежал и Лёва. С грохотом упало и откатилось в арык ведро, Лёва бежал легко, будто летел. Вдруг глупая баба остановилась, круто повернулась к нему на каблуках и закричала, потрясая газовым баллончиком:
- Ты чё?! Ты… - и тут луна осветила лёвино лицо, его пылающие,  круглые как огромные хищные глаза, очки, оскаленный рот, скрюченные когтистые лапы…
Дамочка истошно завизжала и кучей осела на асфальт. Аксельрод малодушно смылся. Возвращаясь домой, он рассуждал так:
- И чего я за ней погнался? Помочь хотел, наверное, проводить даму в поздний час. Нарвался на психопатку…
Лёва позвонил в дверь. Белла открывать не спешила. Бурея от злобы, Аксельрод полез в карман за ключом. В его отсутствие в коридоре возник непонятный беспорядок. С трудом отыскивая тапочки, он прокричал:
- А телевизор потише можно?!
Свирепо пиная разбросанные вещи, Лёва ворвался на кухню. Белла спала, сидя за столом, распластав руки на клеёнке и уткнувшись носом в раскрытую книгу. Лёва хмыкнул и выключил телевизор.
Потом решительно взял Беллу за плечо:
- Эй…
Московская невеста послушно откинулась назад. На месте правого глаза у неё была спёкшаяся кровяная лепёшка - пуля прошла навылет. У Лёвы задрожали губы. В следующую секунду он заметил легкую тень на стене, хотел было оглянуться, но тут ужасный удар по темечку свалил Аксельрода наземь.

ГЛАВА 6.
БАНЯ ТВОРИТ ЧУДЕСА.

Максик едет на машине,
Весь размазанный по шине.
Степан Щипачев

Вечером этого же дня Макс и Жорик сидели на полке в бане Лены, Люси и Ларисы, трёх весёлых медсестёр из Малой станицы. Макс заунывным голосом рассказывал о том, как он болел всю прошедшую неделю странной болезнью, похожей одновременно на лейкемию, сахарный диабет и бешенство.
Вчерашний день вообще казался патологическому здоровяку Пепелюге нереальным и зыбким, как будто Макс круглые сутки курил товар наилучшего качества, позабыв о прибыли и вложениях капитала. С утра ломило спину, слезились глаза, ныла даже кожа но голове, троекратное же обливание по методу Порфирия Иванова добавило к анамнезу хрипы в легких и понос. Около двух в квартиру вломилась заботливая мама с термосом пельменей, ведя в поводу грузную прыщавую девицу. Ира и Татьяна Яковлевна мучили Макса своей заботой до поздней ночи…
- Интоксикация! - в один голос поставили диагноз медсёстры. 
Макс обнадёжился, прилег на полок и с минуты на минуту ждал улучшения.
- Да, - говорил он, похлопывая себя по могучей груди, украшенной ворованным кулоном, - Чувствую, Люська: иду на поправку. Баня, она ништяк шлаки выводит…
Жорик, охлестав себя веником по ягодицам, уселся рядом с Максом и сказал, завистливо глядя на цепочку:
- А говоришь, блин-сука, денег нету…
- Да я нашёл.
- Подари?
- Ты чё? Антиквариат! - Макс хлопнул Лариску по руке, - не лапай!
- Говна-то… - обиженно ответила она и поддала жару.
- Ну, смотри, - сказал Жорик, намеренно отвернувшись, - Я бы четвертак дал, блин-сука.
- За четвертак часы видел. Вьетнамские, с Микки Маусом.
- Да! Чё за баба вчера ночью по твоему телефону отвечала? Мы с Нуриком сидели, тебя хотели позвать…
Макс помотрел на медсестёр. Те презрительно зацокали.
- Да так… Одна… Ирой звать. Мать женить хочет… Внуки, говорит, ё-моё.
- Ну так женись! – Жорик захохотал и заплясал в банном дыму, - Вот, блин-сука, накиряемся! А, девки?…
- Говна-пирога! - взвыли медсестры и, хохоча, устроили кучу-малу на полу.
- Поехали, пива возьмём, а то Нурик щас, блин-сука, подъедет. Девчонки, блин-сука, пока стол сделают, манты-шманты…
Остановились у «комка». Жорик вышел.
Сзади подъехал джип, без габаритов, со спущенными окнами.
Жорик, отвернувшись от окошка, спросил:
- Тебе "Хольстен"?
Первая пуля сбила антенну.
- Бля…
Длинная очередь прошила Жорику живот. Макс даже не успел пригнуться. Еще одна очередь громыхнула по бронированным стеклам «комка», и наступила тишина. Хлопнула дверца. Нурик просунул дуло автомата в окно и заглянул сам - Макс смотрел на него совершенно круглыми глазами и вдруг моргнул.
- Э, ты живой, шакал, ещё? - Нурик легонько нажал на курок. Макс дёрнулся и снова моргнул. Они ещё посмотрели друг на друга, и Макс, нашарив ручку, полез из машины.
Нурик страшно заматерился, упёр автомат в бедро и начал поливать Макса непрерывным огнём. Макс, как боксёр, прикрывая уши кулаками, пятился к киоску. Нурик отшвырнул автомат:
- Гранату!!!
Из джипа выскочил мальчик-ассистент и, клацая золотыми зубами, подал требуемое. Нурик вырвал чеку:
- Ложись!
Макс как демон взлетел на взрывной волне, в ореоле огня, с растопыренными полыхающими руками. Бандиты, оглядываясь, лезли в джип.
За ближайшим углом, возле мусорного бака, Максим Пепелюга приземлился, прибил остатки огня на голове и, по-моряцки раскачиваясь, зашагал в сторону микров.

ГЛАВА 7.
ВИЗИТ ФРЕЙЛИНЫ.

Ах, обмануть меня нетрудно –
Я сам обманываться рад!
Михаил Лермонтов

Малиновская открыла глаза и попыталась оглядеться. Вокруг была полная темнота, руки и ноги не подчинялись приказам, пронзительно пахло пылью. В панике она задергалась – и мягкое удушающее пространство неожиданно легко расступилось. Сопящая, потная, Лана выпала из гигантского кокона – и очутилась на холодном полу своей спальни. Кокон при ближайшем рассмотрении оказался её собственным, давно не чищенным паласом.
Но когда она успела в него забраться, а главное – зачем? Малиновская присела на кровать и заплакала от бессилия и слабости. Потом ей внезапно вспомнились трагические события прошедшей ночи, и ланины слёзы мгновенно высохли. Малиновская лихорадочно ощупала руки, ноги и голову: никаких ожогов и шрамов. Бред? Она вскочила и распахнула створки шикарного платяного шкафа… В зеркале вместо Ланы отражалась какая-то необыкновенно морщинистая старуха в пышном пеньюаре и папильотках. При этом старуха сидела на ланином пуфе, курила ланины сигареты и попивала кофий из ланиной коллекционной фарфоровой чашечки. Малиновская быстро захлопнула шкаф и на негнущихся ногах пошла из комнаты. Сквозь предобморочную муть отовсюду до неё доносились странные звуки. Из ванной слышалось тихое бульканье – в тамошнем зеркале бабка совершала омовение в многоведерной бочке, видна была лишь голова в кокетливых завитушках и страшно изжёванные плечи. В гостиной напевали по-французски. Из кухни клацали кринолинными обручами… Но особенно тревожили Малиновскую обрывки доносящейся из коридора зазеркальной беседы. Невольно Лана прислушалась.
Капризное сопрано щебетало:
- Сэ врэ, полковник! Сэ манифик поэзи, а мосье Лотман – дурак и хам!
- Тьен! – задиристо отвечал на это одышливый бас.
- Полноте, Пьер! – игриво продолжало сопрано, - Беглый дворовый человек Тимошка по наущению мармадьюков стрелял в императора, с пьяных глаз зацепил камер-юнкеришку, а теперь эти… мизерабль, о миль пардон!… говорят: «Дантес убил Пушкина…» Кескё сэ этот ваш Пушкин? Сэ ридикюль!…
Лана осторожно выглянула. У зеркального камина прихожей симметрично расположились гнусная старуха в фижмах и румянах, и какой-то инвалид.
- Э-э-э, - находчиво сказала Малиновская, - Вы… привидения?…
Собеседники переглянулись и пожали плечами. Старик на коляске проворно скакнул из зеркала, галантно прижался губами к ланиной ледяной руке и браво щелкнул колесами инвалидного кресла:
- Полковник Юдашкин! К Вашим услугам, сударыня.
- Подойди, ма шери… - поманила Лану старуха, - Какое всё-таки вульгарное имя дал тебе этот прощелыга, твой отец. Ну, и ты  смеешь меня не узнавать?…
Всё поплыло перед глазами у Ланы: в эту самую секунду она  поняла, что разговаривает со своей прапрабабкой, её сиятельством Дарьей Фёдоровной Лемберг-Малиновской.
Очнулась Лана в своей кровати. Она была в пижаме, под одеялом, вокруг стояла покойная и вязкая тишина. «Какое счастье, - пронеслось в её голове, - Всё же это были галлюцина…» Из недр квартиры послышалось неясное лязганье. Лана крепко зажмурилась и перевернулась на другой бок. Тут в коридоре что-то упало и покатилось. Малиновская резко села и до боли распахнутыми глазами принялась пялиться в ночь. Всё стихло. Лана  выдохнула из горящих легких воздух и жалобно спросила:
- Кто там?…
Дверь в спальню с резким скрипом отворилась, явственно потянуло мокрой глиной… Малиновская взвизгнула и зажала рот обеими руками.
На фоне еле заметного во тьме дверного проёма возникло белое продолговатое пятно между полом и потолком, которое медленно, но верно двигалось к Лане. Привидение шептало, вздыхало, кашляло и всё сильнее воняло могилой.
Тогда Малиновская натянула одеяло на голову и глухо промычала:
- Бабуля?…
- Да, это я, – немедленно отозвалась фрейлина, судя по хрусту, усаживаясь в кресло, - Не буду тебя задерживать, ма шери Светлана. Антр ну, мне велено передать тебе, что первая стадия близка к завершению… Нет, это невозможно… Где ты там, трусиха? Вылезай!
Лана робко высунулась и вгляделась в потустороннее существо.
Старушка представляла собой плачевное зрелище. Собственно, это был скелет, небрежно обёрнутый в нечистый саван. Жуткая гостья закинула ногу на ногу и, покачивая белым тапочком, заметила:
- Ага… Но - ревенон э но мутон. Ты огорчаешь меня, моя дорогая. С сожалением вынуждена признать, что ты не комильфо. Твои связи, образ мыслей, образ жизни, наконец?… Кто тебя окружает? Плебс! Кликушество этих лакеев ты, надеюсь, не почитаешь за признание? Довольствуешься объятиями зловонных холопов, купаешься в восторгах желтолицых инородцев! Водишь дружбу с убогими бастардами! Опомнись, княжна! – Дарья Фёдоровна шарахнула кулаком о подлокотник, и кисть руки её рассыпалась в прах. Она продолжала, воинственно размахивая предплечьем, - Интрижка с этим чухонцем не дала тебе ничего, кроме денег. Ты позоришь мои старые кости… - княгиня любовно огладила позвоночник, - Я пришла к тебе, ма шери, чтобы помочь. Помочь измениться!
Тут старушка встала, встряхнулась и, подошедши к зеркалу, принялась щедро мазать череп ланиным ночным кремом.
- Ты должна ощутить в себе Предназначение! Твой древний род… Ты – одна из последних. И время пришло, Светлана.
Старухин череп стремительно обрастал розовой кожей. Черные волосы на затылке свивались в кудри прямо на глазах. Фрейлина размотала саван и взялась за гель для тела.
- Однако, тебе нельзя оставаться здесь…
- А? Но почему?…
- Где твои мозги, ма шери? В отделение захотелось? Не забывай, ты – единственный живой свидетель теракта.  А как ты объяснишь господам полицейским своё чудесное спасение?…
Экс-старушка провела холёной ладонью по упругим ягодицам и накрасила губы.
- Я помогу тебе. Ты, конечно, недостойна своей фамилии, но все же ты - моя внучка. Запомни адрес: Малая станица, Трёх коммунаров, 99…
Дарья Фёдоровна распахнула створки платяного шкафа и, порывшись в вещах, извлекла любимый ланин костюм.
- А теперь подойди, ма шери. Ближе. Ничего и никогда не бойся. Твоё тело умнее тебя и само подскажет, как нужно действовать.
Тут фрейлина, цепляясь шпильками туфель за раму, перелезла в зеркало, обернулась, приблизила прелестное знакомое лицо к Лане:
- Вот так, милочка. Бон шанс! – и, оставив на щеке праправнучки холодный влажный поцелуй, отражение исчезло.

ГЛАВА 8.
ДЯДЯ ПЕТЯ.

И радость встречи жизнь перевернула.
Евгений Евтушенко

Прискакав к себе в Гарлем, Макс заперся в квартире, включил свет и, не спеша, разделся.
- Бля, - приговаривал он, глядя на оплавленные дыры в любимой кожаной куртке.
Майка «Босс» тоже пострадала, но то, что увидел Пепелюга на своём теле, повергло его в крайнее изумление. Одиннадцать пулевых ранений украшали его торс, да плюс - сквозное в шее, из-под правого уха в затылочную область.
- Терминатор, блин, - прошептал Макс и почесался.
Пепелюга взял пинцет, большой клок ваты и при помощи обломка зеркала заднего вида принялся выковыривать пули и законопачивать раны. Чтобы не сбиться и ничего не забыть, он складывал пули на блюдце и вёл подсчёт.
Тут в дверь громко постучали. Макс достал пистолет, который на чёрный день был приклеен ко дну ванны изолентой.
Дверь сотрясалась под ударами. Макс затаился в стенном шкафу. ДВП хрустнуло, в образовавшуюся дыру просунулась рука в голубой варежке и щёлкнула замком. Макс замер. В коридор триумфально въехал смутно знакомый ветеран в инвалидном кресле.
- Ау, внучок! - крикнул гость, - Принимай гостей! Дядя Петя я, меня всяк хороший человек…
Макс высунулся из шкафа и шарахнул дядю Петю рукояткой пистолета в правый висок. Тело ветерана обмякло. Макс сунул оружие за ремень и пошёл продолжать операцию. На блюдце было уже восемь пулек, когда заскрипели колёса.
- Вся желчь твоя отравлена, сынок! - провозгласил дядя Петя, въезжая в ванную. И дружественно двинул Макса костылём, да так, что выскочили все оставшиеся пули. Макс с каменным лицом ухватился за костыль, вырвал его из слабых рук пенсионера и жестоко навернул дяде Пете по кумполу. Что-то хрустнуло, и дедуля как ощипанный петушок скособочился поломанной шеей.
Макс ещё раз осмотрел раны и обернулся от пояса до подмышек эластичным бинтом. Чтобы выйти из ванной, он пнул кресло и оно с мелодичным звоном поехало на кухню. Старичок всхрапнул и пробудился:
- Смотри, ведь скоро члены ослабеют и кровь запузырится на губах…
Макс прибавил шагу, на ходу взяв с полки молоток. Старичок поспешно выкрикивал:
- Ужель не жалко тела молодого, страстей кипучих, песен до зари?…
Макс метнул молоток, и старик забылся под раковиной. Пепелюга взял «БФ», разложил на столе куртку и, повернувшись к гостю спиной, принялся заклеивать прорехи. Через некоторое время дядя Петя завозился, открыл кран и забулькал. Макс нахмурился, но не обернулся. Попив водички и отдышавшись, ветеран проникновенно и с дрожью начал:
- Противоядия секрет ношу в себе я много лет…
Макс демонстративно положил руку на кухонный нож.
- Тебе его отдам за так, хочу помочь тебе, чудак!
Макс, отбросив стул, поднялся и широко распахнул окно.
- Злобный еврей-отравитель тебя отравил и опутал сетями, - зарыдал старик, метнув шкодливый взгляд на разъярённого Макса, - В дом, в дом, в старый дом, жид лекарство прячет в нём!…
Пепелюга рывком поднял кресло за подлокотники и понёс к окну.
Старичок кричал, льстиво заглядывая Максу в лицо и плюясь:
- Малая станица, Трёх Коммунаров, 99!
Макс крякнул, и пенсионер вместе со своей тележкой кувыркнулся с подоконника. Пепелюга высунулся в окошко. Не долетев и до второго этажа, кресло с пассажиром взмыло ввысь.
- За Родину, за Сталина!! - прокричал дядя Петя, пролетая мимо, швырнул Максу в нос свой зловонный треух и скрылся в предутренней мгле.
Пепелюга закрыл окно, вытер тряпкой следы от колёс, высыпал из холодильника все продукты и спустил их в мусоропровод. Сделал зарядку (большой комплекс), почистил зубы. Потом лёг на кровать, достал из-под  подушки большой англо-русский словарь с заложенным в него "Плейбоем" и стал громко читать и переводить вслух: "Линда (100-60-100) не только модель. Она сочиняет песни, стихи, рассказы, работает над романом. - Мой парень очень любит горячие сосиски с кетчупом в булочке - делится Линда секретами своей интимной жизни". Ещё Макс узнал про Миранду (черноволосую жительницу Сиэтла), Бобси (её парень всегда играет на банджо) и очаровательных сестричек Смит энд Смит (ненавидят СПИД). Почему-то очень захотелось есть.
- Вот говно, - очень громко сказал Макс и швырнул журнал в стену.
Потом он встал и пошёл на кухню. Вернулся оттуда мрачнее тучи и поставил себе градусник. Температура его была 20 градусов по Цельсию. Макс полез на антресоли, достал брошюрку "Магия врачевания" и узнал, что у живого человека температура на шестнадцать градусов больше, а при его температуре обычно наступает окоченение. Макс сильно расстроился. Он сел на обогреватель и выкурил косячок, но это не помогло.
Тогда Пепелюга решился на последнее, самое надежное и испытанное средство. Он зашел в соседний подъезд, взял у соседа, мрачного «афганца» по кличке «Велосипед», ключи и спустился в подвал. Макс отпер чугунную дверь с косой надписью «Клуб Пацифистов «Барбаросса» и нашарил выключатель. Зловеще взрёвывая, одна за другой загорелись лампы дневного света. Обширное подземелье с низким ноздреватым потолком было разгорожено множеством бамбуковых ширмочек на дурацкие закутки. А если прибавить  постоянный гул в трубах, скрежет лифтов и уличный шум, в целом создавалось впечатление, что клуб заполонили карликовые Шварцнеггеры и малорослые Слаи. Поневоле представлялось как они, скрытые ширмами, день-деньской истово лепят своё тело.
Максим оглядел разнокалиберные тренажеры, потом лег под литую массивную штангу на шарнирах и принялся методично выжимать её. На пятнадцатом махе Пепелюга заснул внезапным тяжелым сном без сновидений.

ГЛАВА 9.
УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ.

Маленький мальчик в рубашке в полоску
От Мавзолея отпиливал доску,
Хрустнуло что-то - и в ухе кирпич:
Метко стреляет Владимир Ильич.
Самуил Маршак

Лёва Аксельрод медленно просыпался. Его сознание подобно утопленнику неторопливо всплывало из адских глубин обморочного сна. Первым сигналом, поступившим из внешнего мира оказался жуткий холод, потом Лёва почувствовал тяжкую вонь и почти сразу же услышал негромкие голоса.
- Зашивай давай… Ну быстрей. Вот, блин, сапожник…
- Сам ты сапожник. Чё ему – на фига швы-то красивые. Трупешник же…
- Мудила. На нём швы не научишься делать – и живых будешь так же штопать…
Тут Аксельрод ощутил легкое покалывание и щекотание в животе. Он открыл глаза и медленно сел.
- А-а-а!!
- Грёб твою ма-а-ать!!
Лёва огляделся. Он, абсолютно голый, сидел на цинковом столе. Двое людей в грязных белых халатах, громко матерясь и отпихивая друг друга, пытались вдвоем протиснуться в узкую дверь на выход. Аксельрод посмотрел на свой живот и тоже заорал: огромный вертикальный разрез на нем был небрежно зашит суровыми нитками фиолетового цвета…
Студенты, наконец, вылетели из помещения, их громкие крики и стоны быстро затихли вдали. Лёва, всхлипывая, слез на пол и пошёл вон, держась за живот. В коридоре Аксельрод напоролся на любопытного сторожа, жующего бутерброд. Мужик выпучил глаза, снопом повалился на цементный пол и молча выпустил в пространство фонтан блевотины…
В два часа ночи Лев Борисович, наконец, добрался до своего дома. Всю дорогу пришлось пробежать босиком, хорошо - догадался в последнюю минуту пальто у сторожа свистнуть. Квартира почему-то была опечатана. После секундного раздумья, Лёва сорвал сургуч и сильно дёрнул ручку. С неприятным хрустом дверь выпала из проёма прямо на площадку.
Аксельрод, не задерживаясь, прошел на кухню, включил свет, потом глубоко вдохнул, выдохнул и, распахнув пальто, посмотрел на живот. Увиденное его немного успокоило: на месте разреза уже образовался бугристый розовый шрам, да и тот рассасывался прямо на глазах… Лёва легко вытянул из шва суровые нитки и с облегчение опустился на стул.
Блуждающий взгляд его скользнул по загаженной кровью клеенке и уперся в знакомый переплет. Аксельрод трясущимися руками схватил книгу.
Бестселлер, к счастью, почти не пострадал. Отерев рукавом следы крови и мозга, Лёва раскрыл книгу на середине…
"Вампиры, или иначе упыри - существа весёлые, смешливые, большие выдумщики и фантазёры. Приём пищи у них часто сопровождается забавным действом, где много музыки, песен и танцев. По свидетельству Плутарха, перед катастрофами в Трое, Геркулануме и Чернобыле жителями были замечены пляшущие вампиры, которых они принимали за бродячих торговцев, слепых аэдов или лиц кавказской национальности. Как остроумно заметил Гераклит, потом-то они поняли, что к чему, да было уже поздно…"
Лёва поднял голову. Стояла зловещая ночная тишина. Он достал  плейер, надел наушники и стал читать дальше.
"…Как гласит фольклор, вампир – существо очень хитрое, он владеет пятым измерением, мимикрией, большой физической силой и постоянно врёт…" "…Зрелые особи кровожадны в любую погоду, представляя немалую опасность для людей и крупного рогатого скота…"
- Ну и ну! - сказал Лёва, погрозил сам себе пальцем и захлопнул книжку. В наушниках Алла Борисовна самозабвенно пела "Патер ностер" задом наперёд. Однако вскоре любопытство пересилило страх, и Аксельрод продолжил чтение.
«…Центральным понятием данной концепции является, по доктору Шпугелю, так называемый Дом Зла. Механизм его действия практически не изучен, однако установлено, что Д.З. способен укрывать в своих гостеприимных недрах от одного до дюжины новорожденных вампиров, снабжая их всем необходимым до конца периода реабилитации. Энергетическая мощь Д.З. такова, что спустя некоторое время после уничтожения (обычно в период от 50 до 200 лет) данная структура полностью восстанавливается, так что перечисленные в приложении Дома Зла можно считать реально существующими регулярными единицами…»
Лёва, подолгу задерживаясь в воздухе, скачками пробежался по квартире. Потом он, приподняв когтистым пальцем верхнюю губу, эмпирическим путём обследовал зубы. Клыки оказались явно длиннее всех остальных зубов и упирались непосредственно в подбородок.
- Заразился, - констатировал Аксельрод, – Как Пастер.
И Лёва в изнеможении рухнул на пол. Силы покинули его. Что же делать?
Чудовищный хорал гулко перекатывался в голове. А там, под куполом черепа архитектора Аксельрода, стоя на мозжечке, как на трибуне, эманация лёвиного духа, зажав в руке легко узнаваемую кепку, вещала кучке растерянных монад:
  - Один, два товарища - ничто для Мировой революции. Видишь врага - бей его, жги, круши, не беда, если и самого зацепит. А может, так для дела будет даже лучше? А? Об этом вы подумали своей головой? И моя резолюция такова: всегда полезней быть полуживым, чем откровенно мёртвым. Живой мертвец, братишки, лучше мёртвого живца!  Во всяком случае, для нашей великой борьбы.  Лучше меньше, да лучше!
Монады загалдели.
- А как вы думали? Уничтожим заразу и сами уничтожимся? Но вечно будем живы в сердцах грядущих поколений? - эманация горько рассмеялась, - Хотя, конечно, можно… Сами сдохнем, а науке – польза. Примеров, как грязи: возьмём братьев Кюри - Бойля, Мариотта… Но нет, товарищи! Мы и на это не способны: проклятая физиология страха дёргает нас за поджилки! Поэтому будем решать демократическим выборным путём, итак: шаг вперёд, два шага назад - кто за святое дело науки?!
Выкрики из толпы: "Тово ентова…", "Тудыть её в качель!", "Своя рубашка ближе к телу!"
- Я ещё не закончил, товарищи! - надсаживалась эманация, - Вот и я говорю: мы, то есть наша, товарищи, Партия - резко против самоуничтожения! (крики смолкли). Да! А тем более – самосожжение! Да это просто-таки архиидеалистическая идейка, товарищи!!!
После этих слов монады кинулись качать эманацию. Она, хекая, подлетала и стукалась о подкорку. Наконец эманация выразила желание говорить ещё. Монады бережно установили её обратно, и она крикнула, в страшной аффектации топча кепку:
- Партия сказала своё слово! Теперь пусть скажет масса!
Лёва встрепенулся и вскочил:
- Спалить проклятое логово: вот мой декрет, первый и последний!
Эманация с исказившимся лицом повалилась с мозжечка. Свет в черепе погас.
Аксельрод снова схватил книгу, нашёл в оглавлении перечень городов, открыл его и там, между Акапулько и Ашгабадом легко обнаружил искомый адрес: Алма-Ата, ул. Трёх коммунаров,99.

ГЛАВА 10.
ДОМ ЗЛА.

Мой адрес - не дом и не улица.
Татьяна Толстая

Пепелюга проснулся глубокой ночью всё в том же тренажёрном зале. Он уронил на пол постылую штангу, оделся и покинул «Барбароссу». Максим поднялся в свою квартиру, покидал в сумку вещи, товар в водонепроницаемом пакете схоронил в бачке. Вскоре после этого Пепелюга решительно оседлал мопед и умчался во тьму.

Терем а ля рюсс, казалось, был слеплен из десятка разнокалиберных скворечников. Каждый имел собственную приставную лестницу, вероятно, они сообщались также изнутри. Опорой этому сооружению служила старая осина, опутанная бельевыми верёвками. Вынув из дупла осины ключ, Малиновская отперла дверь - запахло сушёными грибами и валерьянкой. Лана вошла внутрь и огляделась.

В предутренней осенней мгле Лев Борисович шагал по Малой станице. Вслед ему тоскливо кричали коровы, выли собаки, хрипели петухи… Унавоженная скотом дорога напоминала свежую борозду. Дипломированный архитектор равнодушно проходил мимо мраморных турецких мавзолеев, замшелых новгородских срубов с петушками, бетонированных блиндажей новых русских и прочих строительных ублюдков. Наконец, Лёва свернул на Трёх коммунаров. Здесь было тихо и жутко. Белёсый блин луны висел на шпиле дряхлого дома…

Светало. Мопед на запредельной скорости, под уклон, мчался по проспекту Сейфуллина. «Ничего, ничего, - размышлял Пепелюга, - Пока у Шерхана перекантуюсь… Не пропадём. Главное – Нурику на глаза не попадаться…» Уверенно свернув по Толе би налево, Макс вздохнул полной грудью и заливисто свистнул. Зашумели дубы. Ветер бросил ему в лицо комок сухих листьев. Распоясавшийся Макс не чуял, как что-то зацепилось за его куртку. Вдруг летучая мышь снялась с плеча и запорхала перед Максом, пища и гримасничая. Пепелюга не справился с управлением и полетел в кювет.

Помещение поражало своим безобразием. Высокий и дощатый как амбар, холл был увешан паутиной как рыбацкими сетями. Его готические окна не пропускали ничего. В центре, уносясь трубой в поднебесье, растопырилась железная печь на львиных лапах. Вдоль стен стояли простые крестьянские лавки, укрытые гнилыми попонами.  В холле было множество дверей, ведущих в комнаты, каморки, кладовки и шкафы. Большинство из них было заколочено, или из них вываливались грязные матрацы и велосипеды, или воняло квашеной капустой. Малиновская захлопнула последнюю дверь и поднялась по лестнице. На втором этаже располагались спальни. Осмотрев их все, Лана решительно выбрала Розовый будуар. Он представлял собой нечистую клетушку три на два, посреди которой стояла кровать два на два, укрытая истлевшим черкесским ковром. К потолку было прибито большое кривое зеркало. Оставшееся пространство занимали пустые клетки из-под хомяков, птиц и черепах, чёрные засохшие розы в банках и вонючие подушки-думки. Лана деловито завернулась в ковёр и, удовлетворённо вздохнув, задремала…

Л.Б. Аксельрод с раскрытой книгой в вытянутой руке взошёл на крылечко и трижды с расстановкой стукнул в дверь.
- Если ты здесь - отвори! - громовым голосом сказал он.
Дверь со скрипом распахнулась. Лёва с достоинством вошёл в пустой полутёмный коридор. Вытер ноги о половичок.
- Я пришёл вступить с тобой в поединок, Тьма!!! - снова проорал он, направляясь к подвальному люку.
- В этой борьбе один из нас должен погибнуть! - Аксельрод захлопнул за собой крышку люка и уселся на топчан, застланный старыми газетами, - У нас равные шансы, но у меня больше возможностей, - Он павлином прошёлся по подвалу, - Плачь, плачь, Демон Зла! Бьёт твой смертный час! - С этими словами Лёва яростно ввинтился в самую гущу макулатуры, загребая руками, как крот.

Через четверть часа по Малой станице, прыгая из стороны в сторону и потрясая растопыренными руками, бежал грязный окровавленный человек. Казалось, он что-то ловил, но не поймал пока ничего, кроме клочьев тумана и осенней листвы…
Добежав до заветного забора с надписью «Трёх коммунаров 99», Пепелюга (а это был он) упал. Ему становилось всё хуже и хуже. Временами пауком, временами на четвереньках, оставляя за собой неровный, прерывистый след, Макс как Маресьев неуклонно полз к чердачной лестнице. Обдирая ладони, оступаясь и оскальзываясь, он принялся карабкаться вверх. Голова его кружилась, сознание ускользало и вновь накатывало волнами, и каждая перекладина становилась вехой в борьбе Пепелюги за лайф. С трудом протиснув онемевшее тело в чердачное оконце, Макс осел на усыпанный мусором пол и огляделся. Чердак был забит всевозможным мелким хламом, но рядом с Пепелюгой валялась хорошо сохранившаяся коробка из-под холодильника. Макс отчаянным усилием забрался в неё, свернулся внутри калачиком и сладко заснул…

Виктор Григорьевич Семашко, недавно вышедший на пенсию, но ещё очень и очень крепенький толстяк со множеством бородавок на щеках, мечтал достроить дачу. Он по праву гордился тем, что все стройматериалы от цемента до гвоздей были украдены им собственными руками. Этот заброшенный дом на Трёх коммунаров Семашко приглядел недавно. "Хватит и на загончик для поросят" - с восторгом рассуждал Виктор Григорьевич. Жадность подняла его затемно. В шесть утра он уже заправил свой пирожковоз бензином соседа по гаражу и выехал на дело. При нём был огромный фонарь, моток верёвки и набор разнокалиберных ломиков. Мародёр поставил машину под табличкой №99 и по-хозяйски толкнул калитку. Дом выглядел таким же нежилым, как и в прошлый раз, окна и двери были распахнуты настежь, повсюду лежал толстый слой пыли. Семашко нагло впёрся в гостиную и остановился посередине, поводя фонарём и озираясь. Потом он перетопнул ботинками, с которых отвалилось по жирному ломтю грязи, и крикнул:
- Есть кто живой?

Его зов был услышан. И на чердаке, и в спальне, и в подвале…


ЧАСТЬ 2. ИМПЕРАТОРЫ ТЬМЫ

ГЛАВА 1.
ЗАМОРСКИЙ ГОСТЬ

Бабушка Джонни послала в подвал,
Долго его там маньяк убивал.
Стивен Кинг

- Привет, это я, Андрюха! Ну, мать моя, отхватили клиента! – брызгала слюной телефонная трубка, - Пляши! В четырнадцать едем встречать в Аэропорт, потом – в «Анкару», фуршет, то да сё, оттуда – на ****ки!!
Катя положила трубку, не враз нащупала ногами шлепанцы, снялась с дивана и пошла на кухню. В окне старой тряпкой висело зимнее нерадостное утро. Смирнова вынула из мойки чашку, сполоснула под краном, налила холодного чаю. Голова тихо и заунывно болела, не хотелось ничего делать и уж конечно не хотелось никуда идти.
Снова задребезжал телефон.
- Как дела?
- Славка, прекрати балаган.
- Да чо такого, просто про дела хотел спросить. Какие планы?
- Я кладу трубку…
- Эй, ты чо?… Я по делу. Я тут рядом, сейчас забегу.
- Я не открою!! Алло! Алло!!
Гудки. И почти сразу - звонок в дверь.
Смирнова села на диван и зажала уши. Звонки сменились глухими ударами.
- Вот сволочь, ведь сломает, - Катя пошла в коридор, но не успела она дотронуться до замка, как дверь зашаталась под могучим напором с той стороны и слетела с петель.
Вслед за дверью в прихожую ввалился красномордый с мороза, яростно матерящийся Владислав Иванович Крутиков, бывший катин муж, ныне состоящий во втором браке примерный семьянин и отец двух очаровательных девочек-близнецов.
- Что, сука?! Не ждала? - и Владислав Иванович с размаху засветил Смирновой в левый глаз.
Откатив бездыханную жертву в угол, Славян прошел в комнату, ловко выпотрошил катину сумочку, положил выручку в карман и с матами покинул жилище бывшей жены.
Без пятнадцати два Катя вышла из подъезда. Тёмные очки махаоновой бабочкой растопырились на её переносице. Нагло припаркованная на детской площадке «Ауди» цвета пыли отчаянно просигналила.
- Что ж ты, зараза! – весело заорал из окошка смуглый водитель с инжирными глазами, - Катюха, твою мать! Сколько ждать-то тебя, блин, совсем уже совесть, блин, потеряла, жопа ты!!
- Подождёшь, не сдохнешь, - обронила Смирнова и плюхнулась на сиденье.
- А чего это у тебя на морде? - расхохотался водила, азартно разворачиваясь, - С любовником, что ли, подралась?
- Уши, заткнись по-хорошему.
- Да ладно, подрались и подрались, а чего это вы не поделили? – продолжали веселиться Уши, - Или это Славян тебя учил? А не разводись… Правильно, блин!
Андрюха Ухов, по прозвищу «Уши», был мужем катиной подруги Гули.
Много лет Крутиковы и Уховы дружили семьями, как водится, летом ездили на Капчагай с шашлыками и красным вином, зимой устраивали совместные видеопросмотры с мантами и водкой, по выходным Ухов и Крутиков пропадали по бильярдам, а Катя с Гулей сплетничали о мужьях за бутылочкой «Мартини». Идиллия рухнула в одночасье: после десяти лет совместной жизни Крутиковы подали на развод. Дружба несколько померкла, но Катя всё равно помогла Уховым устроиться на работу в свою фирму «Транслейшен ЛТД», Андрюхе – водилой, а Гульке – уборщицей. Сама Катя трудилась там  секретарём-переводчиком по вызову.
- Так что? – не могли угомониться Уши, - Славян приходил? Ладно, блин, не хочешь – не рассказывай. А я у него был вчера, пельмени, блин, жрал. Ирка его готовит – пальчики оближешь, не то, что ты – жопа!
- Жрал? Жрал?! Ах ты…!! – вдруг закричала Катя и от души заехала локтем в уховские рёбра. «Ауди» взвизгнула шинами.
- ****ь!!! – взвыли Уши, отчаянно выкручивая руль.
- А на чьи деньги они пельмени жрут! – слёзы брызнули в махаоновские стёкла, Катя сорвала очки, - Вот, посмотри, что твой дружок грёбаный делает!
- Тихо ты, - в страшной ярости процедил Ухов, прижимаясь к рулю, - Подъезжаем.
Катя поспешно утёрла бензиновые разводы косметики на щеках и полезла в сумочку за пудрой.
Клиент оказался хмурым небритым американцем лет сорока, небольшого роста и миниатюрного телосложения, одетым в клетчатую рубашку и белые от старости джинсы. На руке у него болтался коричневый плащ, а на лысоватую голову он, поздоровавшись, сразу же натянул спортивную шапочку-гребешок. Звали его Джон Иеремия Козловски, эсквайр. Катя бойко оттарабанила приветственную речь от лица фирмы и предложила дорогому гостю отправиться в лучший отель Южной столицы – осмотреть апартаменты, заказанные мистером Козловски по факсу.
Уши с улыбками и криками «Хай!» и «Йес!» вихрем рванули до «Анкары». В машине мистер Козловски спросил только, продаются ли здесь противомоскитные сетки на окна, всю же остальную дорогу молчал, как убитый. Отвечая, что да, в смысле – продаются, но комаров у нас в январе не бывает, Катя непроизвольно отодвинулась – от мистера Козловски сквозь дорогой парфюм невыносимо воняло чесноком.
В гостинице американ взял ключи от номера и, не оглядываясь, пошёл к лифту. Катя с органайзером и Уши с чемоданами наперегонки бросились за клиентом. В лифте Козловски сказал бесцветным голосом, глядя в пол:
- Миз Смирнова, Вы мне сегодня не понадобитесь, но утром прошу Вас быть у меня в номере в 10.00. Предупреждаю: Вам придётся работать в архивах. Скажите водителю, что я жду его в 9.00 в холле. До завтра.
- Вот говноед. Ни копейки на чай не дал, блин, - пожаловался Андрейка, садясь в машину.
- Так тебе и надо, сволочь, - мстительно прошипела Катя, - На фирму давай.
Джон же Иеремия Козловски, выпроводив настырного драйвера, первым делом осмотрел свой номер-люкс. Псевдовосточные ковры, подвесные светопотолки, приглушенная музыка из встроенных в стену колонок. Чёрная квадратная дыра телевизора. Бар-холодильник, уставленный маленькими коньячными бутылочками, парчовая с бахромой драпировка на окнах, кондиционер. В спальне – перламутровые обои в розочку, кровать с пышным балдахином, зеркальный платяной шкаф до потолка. Маленький телевизор на ночном столике. Кабинет: массивный стол, две настольные лампы, обитая кожей со сложным орнаментом мусорная корзина.
Джон проверил герметичность оконных пластиковых рам и принялся разбирать вещи. Покидав одежду в шкаф, он водрузил чемоданчик-ноутбук на письменный стол и немедленно вышел в Интернет.
Через пару часов усталость от длинного перелёта взяла своё. Джон сдавленно зевнул, ушёл в спальню и, не раздеваясь, прилёг на шелковые покровы варварской кровати…
Джон Иеремия Козловски, эсквайр, происходил из среды польских евреев-переселенцев. Его дедушка-банкир выпрыгнул из окна своей конторы во времена Великой Депрессии, но, несмотря на экстравагантность этого поступка, семейные капиталы не спас. Отец Джона И., удачливый маклер, сколотил себе и своему единственному сыну весьма приличное состояние, но умер рано, будучи неизлечимым трудоголиком и занудой. Сам Джон имел диплом юриста, но практикой не занимался никогда.
Джон И. Козловски слыл человеком «с приветом». У него никогда не было близких друзей, долгих романов и постоянной работы. Занимался он, в основном, тем, что путешествовал по разным экзотическим странам, а в перерывах между вояжами совершенным затворником жил на заброшенном ранчо в Техасе. Невозможно было определить по внешнему виду интересы и пристрастия этого господина, никогда и ни с кем Дж.И.Козловски не был откровенен и ничего о себе не рассказывал. Может быть, поэтому многим казалось, что он носит в себе какую-то тайну, вероятно, весьма неприятную, судя по выражению его лица и манерам…
Ранние зимние сумерки голубыми тенями окрасили внутренность номера-люкс. Заморский гость сладко спал, приоткрыв рот, полный желтоватых мелких зубов. Ему снился увлекательный сон…

ГЛАВА 2
ПЕРВЫЙ СОН ДЖОНА ИЕРЕМИИ КОЗЛОВСКИ, ЭСКВАЙРА

Зверушки и птички уносятся прочь –
Здесь кукиши кажет зловещая ночь.
Федерико Гарсия Лорка

…Сытая монастырская лошадёнка, потянув грязными заиндевелыми ноздрями знакомый дух, прибавила шагу. Ровный снежок припорошил ледяную корку дороги, и замысловатые подковы с вензелем кузнеца - брата Иеронимуса - оставляли на ней чёткий, будто прорисованный след. Вздохнув, отец Умберто опустил капюшон вниз по самые брови, и, казалось, задремал в седле. Однако, острый проницательный взгляд Адвоката дьявола, Папского легата, близкого к доминиканским кругам, цепко выхватывал малейшие детали окружающего ландшафта. Дорога резко уходила вверх. Меж разбросанными там и сям гигантскими валунами высились безмолвные сосны, густой кустарник в треть человеческого роста, как ржавчина, покрывал склоны могучей горы. Умберто задрал голову. Там, наверху, в клочьях тающего тумана, угадывалась чёрная громада монастырских стен. Обитель Святого Августина… Адвокат дьявола нахмурился. Недобрые слухи давно уж ходили об этом месте. Даже окрестные крестьяне, узнав, куда он держит путь, не отвечая ни на какие расспросы, сразу же захлопывали перед ним двери… Если б не припасы, собранные в дорогу добрейшим братом Николасом из обители Святой Елены, протянуть бы Умберто ноги от голода и усталости.
Внезапно лошадь, всхрапнув, шарахнулась в сторону. Умберто спрыгнул наземь, привязал клячу к сосне, скинул капюшон и полной грудью вдохнул ненастную ноябрьскую сырость. Высоко подняв подрясник, он зашагал по снежку, всматриваясь в придорожные кусты. Неожиданная на белом зелень игл привлекла его внимание. Прочь от примятых веток бежала цепочка следов. Умберто сразу же заметил, что зверь удалялся неровными скачками, и объяснение этому нашёл чуть дальше - в небольшой расселине под валуном валялся застывший труп оленёнка с разорванным горлом. Крови под ним почти не было. Но почему? Загадка. Впрочем, разгадывать опасные загадки – призвание Адвоката дьявола. Но что-то ещё было не так. Отец Умберто постоял секунду, повернулся, чтобы идти к лошади, и тут его осенило. Где же следы хищника?… Он еще раз огляделся – нет, ничего.  Умберто, чувствуя, как волосы под его капюшоном медленно становятся дыбом, перекрестился непослушными заледенелыми пальцами…
Через полчаса задумчивый Адвокат дьявола, ведя лошадь под уздцы, приблизился к монастырским воротам.
В монастыре звонили к обедне. В крохотном зарешеченном оконце мелькнуло на мгновение неприветливое лицо сторожа.
- Мир тебе, брат, - с улыбкой произнёс Умберто. Не получив ответа, он продолжил: - Папский легат к настоятелю.
Ворота с тяжким скрипом распахнулись. Вертлявый служка принял у отца Умберто поводья, и Адвокат дьявола быстро пошёл вслед за молчаливым сторожем.
Несколько задержавшись посреди монастырского двора, Умберто как бы невзначай огляделся. Жизнь аббатства текла своим чередом, так же как и в тысячах подобных ему аббатств, рассыпанных по всей территории IV Рейха. Конюшни, загоны для скота, сараи, колючей проволокой обнесённые бараки для заключённых, чёрная труба газовой печи.
Над входом в крематорий сияла неоновая надпись "Suum quique", и нескончаемой вереницей проходили под ней унылые евреи в полосатых рясах, подбадриваемые красношеим монахом со связкой ключей на поясе и автоматом в руках. Под ногами похрустывали чёрные хлопья сажи…
Настоятель обители Святого Августина отец Леонард явно не ждал гостей. После дежурных приветствий он, благочестиво закатив глаза, спросил:
- Надолго ли, любезный брат мой, прибыли Вы к нам, и с какой, собственно миссией?…
- Любопытная вещица, и какая отделка!… - Умберто простодушно протянул настоятелю только что подобранный им под столом предмет.
- Сей сапожок Святой Инессы, добытый у сарацин… - покраснев, затараторил настоятель, - Не единожды горел в пожарах, кои по воле Божьей… Постигают обитель нашу… Нерадивый брат Максимилиан, должно быть, обронил его, прибирая в моём кабинете… - с этими словами отец Леонард выхватил сапожок из рук Умберто.
Умберто ещё раз на прощание окинул взглядом святую реликвию. На самом деле сапожок этот был похож на небольшую, плохо сшитую из замши туфлю на правую ногу. Высокий каблук её был значительно стоптан и покрыт грязью. Видимо, её неоднократно надевали, к примеру, не далее, чем пару часов назад.
- Так говорите, любезный брат мой, монастырь страдает от частых пожаров?… - оборвал, наконец, Папский легат затянувшуюся паузу.
- Сик транзит глория мунди… - вздохнул настоятель, указывая на искусную гравюру с изображением плана монастыря со всеми прилегающими к нему угодьями, - Всего лишь столетие назад обитель наша процветала… - настоятель нервно хрустнул пальцами и обратил аристократическое лицо к окну.
- Неисповедимы пути Господни, - бодро откликнулся Умберто, пряча кусочек грязи со святого каблука в карман, - Однако же обитель Святого Августина не бедствует?…
Из-под тяжёлых полуприкрытых век отец Леонард метнул беспокойный взгляд на собеседника.
- Молитвами, - тщательно взвешивая слова, начал он, - трудами братии, а также пожертвованиями живы мы, как и в былые времена…
- Баронесса Илона фон Мюллер… - Умберто сделал паузу, - Сия блудная дочь благородного Мюллера, я слышал, вернулась в своё поместье? Оно ведь находится недалеко отсюда? Ходят слухи, она частенько посещает Вашу обитель… для молитв, – отец Умберто бросил проницательный взгляд на вконец растерянного настоятеля.
- Как духовник означенной особы… Я уповаю, что мы спасём её для Господа… И…
- И наследство покойного барона для Святой Церкви. Не так ли? - закончил Умберто и раскатисто захохотал.
Отец Леонард, опустив глаза, перебирал чётки. На впалых щеках его полыхал лихорадочный румянец. Наконец, с трудом овладев собой, он с улыбкой заметил:
- К слову, сама баронесса, прослышав о Вашем приезде, денно и нощно молит Господа о великом счастии лицезреть столь достойную и благочестивую персону, как вы, брат Умберто… Но вы, должно быть, откажетесь?…
- Ну почему же? Я непременно встречусь с баронессой. Полагаю, далеко ходить не придётся. Не может же дама уйти отсюда в одном сапожке… святой Инессы?… - с ядовитой улыбкой отец Умберто встал и железной рукой откинул в сторону штору, - Моё почтение, фройляйн Мюллер!
На широком каменном подоконнике стояла дивной красоты молодая женщина в расшитом дорогими каменьями платье. Чёрные как смоль волосы её небрежно падали на плечи. На бледном до синевы лице как два огромных агата сверкали глаза, алые губы красавицы были до крови закушены сахарно белыми зубами.
«Неземное видение!… - пронеслось в голове Папского легата, - Нет, это адский соблазн… нельзя, нельзя смотреть ей в глаза, этой дьяволице!…»
Дьяволица, меж тем, медленно взмыла под потолок…  Умберто хрипло вскрикнул…

Джон Иеремия Козловски проснулся и рывком сел на постели. Комната утопала во тьме, и только алый глазок сотового телефона чуть освещал пространство спальни…

ГЛАВА 3.
ОДИН ДЕНЬ УПЫРЯ ЛЬВА БОРИСОВИЧА

Вампиры мы! Императоры тьмы! О, скоро нам должно забыться тяжелым сном ночных кровопийц!
Вальтер Скотт

«…еднюю неделю ноября произошло два события: во-первых, подгнила резная башенка правого крыла и обвалилась, придавив собою урода М., а во-вторых, приходил страховой агент. К нему успел первым, а то вечно эти объедки с «барского» стола (зачеркнуто)…»
«…в январе были: толстая молочница, пьяный солдат, трое турок (покупать дом), все оч. вк., но мало, жили впроголодь. В декабре – 8 чел.! Не сравнить…»
«…смерти не грызем, чт. не было разборок с ментами, приходится гипнотизировать – и кому? Разумеется, мне! Мадам, оказывается, трудно сосредоточиться, скажите, какая цаца, а этот убл-к вообще «мама» сказать не может. Приспособил для гипноза остов мясорубки с винтом и ручкой, по-моему, оч. остроумно…»
«…в оперу на москвичей (ничего особ., наши – не хуже). Это была Первая охота, все прошло хор., страшно было только за кулисами. Принес домой в кружке, хотел угостить Мадам (санкта симплицитас!) – «Я из чужого не пью». Подумайте! Оставил на столе – так выпил хам. Потом еле чашку отмыл…»
Лева вздохнул и, щелкнув мышью, торопливо пролистнул Дневник дальше.
На самом деле в первый раз всё прошло отнюдь не хорошо и даже не удовлетворительно. Выследил Лёва за кулисами совсем не Примадонну, как врал в Дневнике… Пьяный рабочий сцены, не поддавшись гипнозу, съездил Аксельроду мясорубкой по голове, пришлось гниду слегка придушить. Кровь из него текла жидкая и вонючая как денатурат, лучший левин костюм был безнадежно испачкан, так что вкус победы оказался горек как в прямом, так и в переносном смысле.
Лёва похрустел пальцами, откинувшись на кожаном президентском кресле, потом небрежно набросал e-mail родителям в Израиль.
Есть вроде бы не хотелось – но и делать было особенно нечего. Впереди маячила очередная бездарная ночь, чуть сдобренная макулатурной беллетристикой и порносайтами. Аксельрод вышел в сени, присел к слепому окошку, затянутому чуть ли не рыбьим пузырем, и отрешенно закурил.
Что же хорошего можно сказать о культурной жизни живого мертвеца?… Сон к вампиру, как известно, приходит с первым лучом солнца. И вот, покушав и нагулявшись, возвращается предусмотрительный вампир домой пораньше - и мается, слоняясь по своей берлоге из угла в угол. То примется начищать медные ручки гроба, то дрессировать любимого паучка, то рыть подземный ход на ближайшее кладбище. Преимущества клубной жизни очевидны, размышлял дальше Лёва, например, можно вместе смотреть телевизор или видак… Конечно, охаять идею может всякий, но ты предложи своё! Лева распалился и непроизвольно впился когтями в собственную коленку.
Дело в том, что некоторое время назад Л.Б.Аксельрод, по праву считавший себя знатоком и организатором вампирского досуга, в самых общих чертах поделился своими мыслями с Максом и Ланой. В ответ грубый Макс предложил проект клуба «Деревянный мальчик»: вбить в стену три гвоздя и повиснуть на них в своё удовольствие. Малиновская же весьма ядовито заметила, что общих тем для разговора у них нет и быть не может. Так чистосердечная попытка Лёвы наладить хотя бы поверхностное общение была безжалостно осмеяна. Дело пустили на самотёк. На следующую ночь Макс приволок вырванный где-то с корнями дворовый теннисный стол и почти новый пружинный матрац. Малиновская сперла из своей опечатанной квартиры телевизор и каким-то чудом втиснула его в будуар, Лева же, как дурак, пошел в магазин и на последние сбережения купил «Макинтош» со всеми наворотами.
В сени с мороза ворвался голый Пепелюга, с ужасным грохотом запустил в угол пустое ведро и сосредоточенно сделал несколько приседаний. От его мокрого красного торса валил пар, с головы падали комья снега.
- С добрым утром, - с холодной учтивостью обронил Лёва, терзая долбан.
Макс пожал плечами и, не отвечая, протопал в дом.
Аксельрод вернулся в холл, плюхнулся в кресло и продолжил работу.
«…таким образом, совершенно чуждые друг другу люди оказались накрыты девятым валом эзотерического безумия. И вновь, как Сцилла и Харибда встают передо мной два Роковых вопроса: Кто виноват и Что делать?…»
С потолка посыпалась древняя известка – это Макс принялся за свой ежевечерний комплекс йоги. Лева в судороге ненависти закатил глаза.
На площадке второго этажа показалась, недовольно зевая, Лана:
- Эй, еврей, сигареты есть?…
Метко брошенная пачка «Давидофф» явственно стукнула Малиновскую по лбу.
- Сдурел?! – взвыла Лана, кубарем скатилась вниз и с лету вцепилась Левке в прическу…
Через четверть часа Лёва, дергая веком, мстительно стучал, царапая клавиатуру: «…мог оказаться в одной лодке с тупым маргиналом криминального склада ума и вульгарной ****ью, вобравшей в себя все недостатки, свойственные её полу?… Бежать, бежать из этого вертепа – вот оно, единственно верное решение!» Лишь отчасти удовлетворенный, Аксельрод выключил машину, надел длинное черное пальто, пижонскую шляпу и вышел вон, благоухая модным одеколоном.
Для разминки он сделал два небольших круга над маковками Дома, потом решительно полетел в сторону центра, стараясь не касаться начищенными ботинками верхушек деревьев. В прошлой жизни Лев Борисович страдал боязнью высоты, может быть, от того летал он крайне скованно и неуклюже, не получая при этом особого удовольствия. Впереди показались неоновые огни проспекта. Лёва совершил посадку прямо на тротуар перед роскошным книжным магазином.

Алёна Дмитриевна Малашина, методист детсада №5, в этот вечер собиралась в ресторан - была годовщина их с Андреем знакомства по объявлению. Телефонный звонок остановил её уже в дверях.
- Алёнушка, зайчик, только не психуй, всё обломилось. Еду в Кзыл-Орду на три дня. Послали, блин, прямо сейчас. Ну, ты, короче, не скучай. Вернусь - поцелую в носик, маленький мой, смешной человечек! - и Андрей трусливо бросил трубку.
Алёна Дмитриевна, содрогаясь всем своим большим мягким телом, сползла по стене и отшвырнула телефон прочь.
- Ах, ты маленькая, смешная, вонючая педрила! - тоненько провизжала она и, взбрыкнув ногами, сбросила туфли.
Через полтора часа Алёну Дмитриевну можно было видеть лежащей в сильном подпитии у себя дома на продавленном диване и перебирающей в уме трагические события минувшего дня. Началось с того, что утром в автобусе она передала на проездной. В результате ни денег, ни проездного она не увидела. А когда в сердцах сцепилась с кондукторшей, её высадили из автобуса. На работе - опять неприятности. Родители Вовы Лютикова, адвокаты, опять подали на неё в суд за то, что она не смогла обучить их сына пользоваться фруктовым ножом…

Дуб-богатырь раскинулся на четыре подъезда вширь и на шесть этажей ввысь. Чёрная патина воронья легла на его могучие плечи. На южном, далеко выступающем вперёд суку сидел, болтая ногами, Лев Аксельрод, одинокий упырь. Глаза его скользили от окна к окну, вспыхивая то фиолетовым, то алым, ноздри хищно подрагивали, пушистые уши напряжённо заострились, когти вибрировали.
Наконец Лёва определился, тяжело снялся с ветки и полетел.

…После облома с рестораном Алёна Дмитриевна, слегка успокоившись, позвонила другому своему любимому мужчине, однако Игорь Степаныч, в целом не возражавший против интимной встречи, дверь ей, в стельку пьяный, открыть не смог. Несолоно хлебавши, вернулась Алёна Дмитриевна домой с бутылкой водки… Грустные мысли Малашиной вышли на новый виток. О том, как умер её муж пять лет тому назад, как у неё открылась язва в прошлом году, о бесчувственной дочке, которая в Москве вместо учёбы пошла по рукам и родила, о внуке - негритёнке Матвее, обо всех проигрышных лотерейных билетах и о свинстве знакомых мужчин. А между тем давно уже за окошком спальни сгустился странный серебристый туман, и потянуло из-под рамы неприятным гнилым сквознячком; и вот что-то царапнуло по стеклу и проступило на миг из мглы белое неподвижное лицо.
Стукнула форточка.
- Алё? - трезво крикнула Алёна Дмитриевна, спрыгнув на пол и зажав в кулак ворот ночнушки.
- Тысяча извинений, мадам! – прокричал с балкона хрипловатый баритон, - Тысяча извинений!… Умоляю, не пугайтесь!
- Вы кто?! – Малашина маленькими шажками подобралась к балконной двери, пытаясь получше разглядеть темный силуэт незнакомца, - Я звоню в милицию!!
- Умоляю, не звоните! Я не грабитель, мадам, я несчастный человек… Честь дамы… - рыдал пришелец, прижимаясь лицом к стеклу, - Все это чудовищное недоразумение… Видите ли, я влюблен в одну женщину… И тут пришел муж, но ничего такого не было! Он – ревнивый зверь, поверьте, мне пришлось спасаться через балкон… Пожалуйста, прошу Вас, впустите меня! Очень холодно, я в одних носках… Вон, внизу моя машина…
Малашина включила свет и обернулась к просителю. Молящий взгляд незнакомца, интеллигентная киношная речь и безобидная семитская внешность окончательно усыпили бдительность методиста. Наконец, незнакомец распластал по стеклу паспорт и двадцатидолларовую бумажку – и Алёна Дмитриевна сдалась.
- Ну ладно… Входите… - с замиранием сердца произнесла она и повернула шпингалет.
- Премного благодарен, мадам! – с каким-то странным урчанием ответствовал балконный Дон Жуан и неторопливо ступил на отвоёванную территорию.
Методист детского сада мгновенно и остро пожалела о своем спонтанном решении, увидев светящиеся алым глаза пришельца и прозрачные нити голодной слюны, свисающие с его чисто выбритого подбородка…

Некоторое время спустя по бывшей улице Калинина прогулочным шагом двигался импозантный мужчина, в одной руке у него была газета с брачными объявлениями, в другой – пакет с парой детективов и самоучителем по веб-дизайну. Правая его щека прижимала к плечу сотовый телефон.
Снежинки лениво кружились, фонари неярко подмигивали в морозном дыму, ночной городской воздух как кинжал входил в грудь с тройным поворотом…

ГЛАВА 4.
X-FILES.

Только я глаза закрою -
предо мною ты встаёшь.
Зигмунд Фрейд.

Катя Смирнова, честно отрабатывая зарплату и будущие чаевые, корпела за ноутбуком Дж. Козловски в его апартаментах. Сам босс весь день где-то пропадал, оставив, впрочем, на отдельном листочке, магнитом прособаченном к холодильничку, целый ряд подробных указаний для своего секретаря-переводчика.
Вот уже целую неделю Джон Иеремия производил свои туманные топонимические изыскания. Катя то пропадала в вонючих неотапливаемых архивах, то сутками сидела за компьютером, реферируя и переводя для Козловски желтую прессу и статистические сведения. Джон Иеремия же, по свидетельству унылых Ушей, знай себе колесил по городу, сверяясь время от времени с громадной картой Алма-Аты и снимками местности со спутника.
"Дома №98,99,100 по ул. Трёх коммунаров снесены в соответствии с планом реконструкции г. Алма-Аты в 1953г.", - записала Катя, закрыла файл и слегка размяла пальцы. Потом она открыла папку и достала следующий документ. Это была скверная ксерокопия «Ведомостей» за 13 декабря 1908 года, сделанная в Национальной библиотеке. Катя вздохнула и принялась переводить отчеркнутый на листке текст: «Происшествие в Верном. На днях прихожане церкви Казанской Божьей Матери учинили самосуд над купцом III гильдии Никитой Ивановым Христофоровым. Надобно заметить, что почтенный дед означенного купца был первым негоциантом, построившим дом и лавку в тогдашнем казачьем поселении (Станице). Из осведомлённых источников стало известно, что Христофоровы впали в сатанизм и отправляли обряды с жертвоприношениями, за что все, от мала до велика, были заперты в своем доме и сожжены заживо».
Смирнова поёжилась и взяла из папки следующий материал – копию странички из еженедельника «Караван» за 29 февраля 1988года, очерк некоего Иосифа Дарца «Где прописан Сатана?» В статье многословно пересказывался опус какого-то доктора Шпугеля под названием «Сатанинская архитектура или Дома Зла», приводились неразборчивые схемы расположения комнат в Версале, Кремле и Белом Доме. Кроме псевдополитической болтовни перестроечного периода и множественного упоминания имен Сталина и почему-то Димитрова, очерк содержал только одну свежую идею: следует немедленно проверить все дома под сатанинскими номерами 666 и 999 и вывести их злокозненных обитателей на чистую воду. Катя усмехнулась, ее пальцы быстро забегали по клавиатуре, и через несколько минут краткое содержание этого бреда на английском языке отправилось в соответствующий файл.
За окнами незаметно сгустилась тьма. Катя перелистала оставшиеся в папке страницы – одни заголовки чего стоят! «Гипнотизёр-маньяк ищет новую жертву?», «Станция переливания крови осталась ни с чем», «Летучая собака сбила вертолёт», «Кровавая баня в селе Калкамане», «Путаны нападают на таксистов»… Зачем Козловски копается в этой чепухе? Да и кто он? Никакой топографией тут и не пахнет, это понятно даже Ушам. Катя потерла виски и откинулась в кресле. А, какая разница… Ей-то уж точно – по барабану. Может, сумасшедший… Вообще-то гораздо интереснее поразмыслить о том, что происходит в ее, катиной, личной жизни. Боже мой, неужели… Хоть бы на этот раз повезло.
Вообще-то Катя не верила в знакомства по объявлению. Она боялась нарваться на маньяка, шутника или знакомого. Но в один особенно грустный день, после одной особенно грустной ссоры с бывшим мужем, Смирнова решилась. И вот на днях она получила замечательное письмо. Писал явно человек интеллигентный, утонченный и начитанный… Страдающий от одиночества и непонимания окружающих. Смирнова позвонила по указанному в письме телефону. Мужественный, чуть хрипловатый голос нового знакомого совершенно очаровал секретаря-референта…
В дверь постучали. Это вернулся мистер Козловски под эскортом недовольных Ушей. Хозяин буркнул Кате что-то нечленораздельное и скрылся в спальне, Уши, не задерживаясь, прошествовали следом. Из-за неплотно прикрытой двери донесся его воспаленный шепоток: «Шеф, айм сори, конечно, но такие герл!… Баня, все дела… Тугеза, тугеза, мать твою!…» Козловски в ответ бормотал что-то вроде «Факен драйвер… Гет аут!… До свидання пошёль!…»
Катя вздохнула и потянулась к тумблеру: на сегодня маразма достаточно. Андрейка вышел из покоев хозяина и, как ни в чем не бывало, присел на краешек  письменного стола.
- Что, мать, кайлом машешь? Ты это дело бросай, все равно спасибо не дождешься. Спать завалился, урод гребаный, так его… Не понимаю. Не по-ни-ма-ю! – Уши взволнованно заходили по кабинету, - Чимбулак ему не надо, горные лыжи – не надо, баня – не надо, пиво – не пьет… Девок наших не хочет, пидар, это что ж такое?!… О! – Андрейка шлепнул себя по лбу, - А может, он и вправду?… Так, где-то у меня был телефончик… Ты посиди пока, в «Дум» поиграй, а я быстренько… - Уши схватили трубку и принялись яростно терзать наборный диск.
Катя выключила компьютер и начала демонстративно собираться. В тот момент, когда она, застегнув пальто на все пуговицы, потянулась за беретом, дверь в спальню медленно отворилась, и перед оторопевшими зрителями предстал совершенно голый эсквайр Козловски с мусорной корзиной на голове.
- Айм докта Хопкинс, зы спешиалист оф зы блад, - громко произнес он и снял корзину.

ВТОРОЙ СОН ДЖОНА ИЕРЕМИИ КОЗЛОВСКИ, ЭСКВАЙРА

- Я - доктор Хопкинс, специалист по крови, - представился посетитель и снял шляпу.
Перед леди Люси стоял невысокий коренастый джентльмен лет пятидесяти пяти в чёрном дорожном плаще, с небольшим саквояжем под мышкой.
- Мистер Аксель просил меня навестить Вас. Вот его письмо, - он протянул хозяйке дома конверт. Леди Люси, не читая, положила письмо на камин и любезно пригласила доктора в гостиную.
- У Лайона странные фантазии, - слабо улыбнулась она, опускаясь в кресло пред камином, - Он находит, что я нездорова… Хотя я никогда не чувствовала себя лучше. Присаживайтесь, доктор, прошу Вас.
- Благодарю. Это не удивительно, ведь вы помолвлены, - мягко улыбнулся доктор Хопкинс, с комфортом располагаясь на диване.
- Ах, право, мне даже совестно говорить о том, как я счастлива…
Прелестная девушка мечтательно посмотрела в окно. Красота и утонченность ее аристократического лица не могли ускользнуть от внимания доктора. Нежный отблеск заходящего солнца окрасил алым белоснежные кружева её платья… Тем сильнее бледность леди бросалась в глаза.
- Охотно верю вам, мисс. Но чтобы успокоить вашего жениха, мне придётся задать Вам несколько вопросов. Не испытываете ли вы беспричинной слабости? Нет ли у вас симптомов малокровия? Не утомляют ли вас дальние прогулки, занятия верховой ездой?
- Сейчас я, конечно, не могу уделять этому столько времени, сколько уделяла раньше…
- Хорошо ли вы спите?
- Это всего лишь нервы… Последнее время я… Да нет, глупости. Я чувствую себя немного… необычно. Наверное, в связи с предстоящим замужеством.
- Вас беспокоят сны? - проницательно заметил Хопкинс.
- Ах, доктор, - Люси весело тряхнула смоляными локонами, - Неужели столь просвещённого человека, как Вы, волнуют такие пустяки, как девичьи сны?
- Что ж, мисс, я вижу, волнение Вашего жениха, к счастью, совершенно безосновательно. Можно ли мне дождаться его у Вас, с тем, чтобы успокоить уже сегодня? – доктор Хопкинс достал сигару, - Вы позволите?…
- О, конечно. Лайон обещал прийти к чаю… - Люси нетерпеливо потянула тугую бархотку, и доктор с тревогою заметил два маленьких красных пятна на её шее, рядом с сонной артерией.
- Невыносимо душно сегодня, вы не находите? Пожалуй, будет лучше, если мы подождём Лайона в саду…
Сад, напоённый ароматом увядающих роз, поражал царящим повсюду запустением. И на заросших клумбах, и на заваленных буреломом аллеях, и на замшелых камнях фамильного склепа, и в недрах заброшенного лабиринта - везде валялись ржавые консервные банки, бумажные обёртки, какое-то тряпьё, кости, использованные презервативы и длинные бутылки из-под китайского пива.
"Ну и ну!", - подумал доктор, переступая через старую детскую коляску, явно служившую для кого-то жильём. Нечто, звеня бубенцами, заворочалось и заухало в ней.
- Как видите, доктор, - охотно пояснила леди Люси, - У нас здесь стоят табором трансваальские цыгане. Они доводятся роднёй моему глухонемому садовнику Максимо.
Быстро сгущались сумерки. Ветер, пошелестев кронами деревьев, принес гуляющим слабый напев венгерского танца Брамса. Одинокая песнь скрипки сливалась с причудливыми звуками надвигающейся ночи.  Внезапно на дорожке выросла гигантская тень. Потрясённый Хопкинс хотел было закрыть собою леди Люси, однако последняя вдруг заговорила будничным тоном:
- Ты ищешь Жожо, Максимо? Я видела её у лабиринта.
В ответ странный садовник обрадованно замычал и рысью, размахивая могучими руками, промчался мимо них.
Красный шар солнца неумолимо падал за горизонт. С севера шли косматые тучи. Люси повернула к дому.
- Скажите, доктор, давно ли Вы занимаетесь своим ремеслом?
Доктор Энтони Дж. Хопкинс усмехнулся в усы:
- Смею Вас уверить, мисс, что кроме меня в Англии никто этим не интересуется… Многие мои коллеги даже считают меня шарлатаном.
Леди Люси вопросительно подняла на него глаза. Доктор продолжал говорить, постукивая массивной тростью в такт своим словам:
- Шарлатан ли я? О, нет… Слыхали ли вы о странных легендах, таинственных поверьях, даже культах, связанных с существованием кровососущих гадов? Летучая собака Табаки в Уганде, Комар-великан Лос Падатос в Бразилии, Белый волк-шатун в Сибири? Такое сходство мифов у различных народов говорит нам о том, что некие силы зла, питающиеся кровью людей - отнюдь не беспочвенный вымысел.
- В самом деле? - переспросила Люси и огляделась по сторонам, будто проснувшись.
Тут доктор заметил, сколь сильно переменилось обличье девицы: глубокие тени легли у неё под глазами, зрачки были расширены и фосфоресцировали, нос заострился, губы посинели. Охрипшим голосом она предложила вернуться в дом.
Звуки скрипки вновь ворвались в предгрозовую тишину и перешли в отвратительный вой, вряд ли принадлежащий человеческому существу. Пошёл снег. Подходя к дверям, доктор заметил призраком мелькнувшего под окнами белого волка с перевязанной передней лапой…
Молодая девушка, тяжело дыша, поднималась на крыльцо, и вдруг на последней ступеньке, схватившись за горло, коротко вскрикнула и, пошатнувшись, упала на руки Хопкинсу.
Уложив больную на кушетку, Хопкинс кинулся к своему саквояжу, но тут раздался стук в дверь.
Доктор решительно достал из саквояжа литой чугунный крест, подошёл к двери, чуть помедлил, а затем рывком распахнул её, держа крест перед собой в вытянутой руке. Мгновения хватило Хопкинсу, чтобы, увидев белые развевающиеся волосы, кощунственное одеяние из церковной парчи, длинные загнутые ногти, узнать ЕГО.
- Дракула… - прошептал доктор, зачарованно глядя в желтые звериные зрачки гостя… 

ГЛАВА 5.
КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ.

Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться.
Вильям Шекспир.

Максим Пепелюга положил за щеку полезную жвачку «Риглис», в карман поношенной спортивной куртки - вороной пистолет, резко задернул все «молнии» и распахнул чердачное оконце. Полная луна плыла в небе, как бледная каравелла. Макс перекинул ноги в тяжелых армейских ботинках через раму и, сильно оттолкнувшись, взлетел. С наслаждением глотая ледяной воздух стратосферы, Пепелюга некоторое время стрижом носился над горсткой мелких как песчинки разноцветных огоньков. Да, надо признать, что в нынешнем его обличье было много такого, что делало жизнь бывшего бизнесмена весьма и весьма насыщенной…
Макс, снизив скорость,  привольно кружил над беззащитным городом, хищно втягивая носом аппетитные запахи человеческого жилья. Пожрать бы не мешало… Макс непроизвольно сглотнул слюну и легонько пнул пролетавшего мимо паршивого голубя. Забавное мельтешение людских фигурок далеко внизу привлекло его внимание, и Макс пошел на посадку.

…В десятом часу вечера на оживлённом перекрёстке главных магистралей города, в свете фар проезжающих мимо иномарок, стайка гадких мальчишек избивала бедно одетую женщину. Женщина не сопротивлялась, а только крепче прижимала к груди пачку "Караванов". В заключение мучители отобрали у жертвы газеты и втоптали их в черный снег.
- И больше не суйся на нашу территорию, тварь! - плюнул ей вслед тот, что постарше.
Женщина тяжело зашагала по обочине. Внезапно она остановилась, достала из-за пазухи последние уцелевшие листочки еженедельника и кинулась к первому же попавшемуся ей навстречу мужчине.
- Купите, умоляю!
Мужчина вынул из кармана зелёную купюру.
- Прими, сестра, от души. Хочешь, покормлю? Бесплатный суп. Здесь, за углом.
Женщина, как заворожённая, повернулась и пошла, куда сказали. В её закоченелом кулаке трепыхался, как флажок, дарёный доллар.
В подворотне дядька повернулся к ней и грозно сказал:
- Бесплатный анализ крови. Шею давай, - и страшно блеснул длинными, как бивни, клыками.
Женщина безропотно и молча снесла экзекуцию, привалившись спиной к мокрой известковой стене… На прощание Макс сунул ей в карман еще десятку, взял злосчастный «Караван», насвистывая, вышел из подворотни и смешался с толпой прохожих.
Ровно в восемь часов вечера Пепелюга уселся на ребристый выступ крыши Дворца культуры АХБК и осторожно глянул вниз. У черного хода сооружения торчал угрюмый детина в мотоциклетном шлеме. Пепелюга неслышно спрыгнул ему за спину, одной рукой сорвал с его плеча туго набитую спортивную сумку, а другой легко расколол пластиковый шлем.
- Ну ты…, - прохрипел гонец, оседая на асфальт, - Нурик тебя… Блин… - и затих.
- Ага, - сам себе сказал Макс, ощупывая содержимое сумки, - Нурик, значит… Появился, сука…

Вскоре Максим Пепелюга лежал в любимом клубе «Барбаросса» под любимой сияющей штангой, без устали выжимая её попеременно то правой, то левой. В его голове неторопливо вращались массивные мысли о сегодняшнем вечере.
Значит так. После тренировки перво-наперво - слётать к Рафе за деньгами, да плюс с Нуриком разобраться. Потом обед. (Максу вдруг вспомнился тот уютный аксайский подвальчик, куда он пугливо спустился когда-то, голодный и нервный, в незабываемый день своей Первой  охоты… Там сутки напролёт сидели вокруг костерка тощие розовоглазые нарики, лениво передавая по кругу то обслюненный чинарик, то протекающий шприц, то несвежий полиэтиленовый пакет с клеем… Фишкой подвального сообщества было распевание песенок из советских мультов. Да, туда тоже можно.) Как пожру – домой, потом – на стрелку с Вованом, блин, не забыть бы. Опять он, сука, боевиков на джипах привезет, морока с ними… Ну, напоследок там и перекушу.
Макс ухмыльнулся, покинул снаряд и отправился в душ.

Диме Плясову невероятно повезло. Он заработал немножко денег на перепродаже липового машинного масла. Дима положил деньги в красивый конверт и принес к ногам любимой жены, звезды стриптиза и нимфоманки Светки Плясовой.
- Спроси меня, Димчик, знаю ли я, как потратить эти деньги со вкусом?… - сказала Светка, стреляя глазами.
- Как? – покорно спросил Дима.
- Мы запишемся в фитнесс-клуб!
Сегодня чета Плясовых впервые очутилась в «Барбароссе». Пока Дима невпопад перебирал тощими ногами по беговой дорожке, Светка успела высмотреть чудный экземпляр с отличной мускулатурой и многообещающей конституцией. Светка бесцеремонно стянула мужа с тренажера:
- Димчик, признайся, у тебя ведь нет сексуальных комплексов?
- Ну? – храбро ответил Дима.
- Тогда давай, познакомься вон с тем мужиком и пригласи его к нам на ужин. Ну, быстрее, он уходит уже…
Плясов потащился в раздевалку, долго нерешительно топтался возле максовой кабинки и вдруг громко сказал:
- Огоньку не найдется?…
Макс протянул ему зажигалку. Сигареты у Димы не было. Пепелюга, не оглядываясь,  двинулся к выходу. Тогда Дима глупо дунул на огонек, забежал впереди Макса и выпалил:
- Я, то есть моя жена, то есть, как бы в гости. Пойдемте, а?
- Где жена?
- Вот, - с готовностью указал Дима.
- Пошли, - решил Макс, мысленно слегка корректируя планы на вечер.

В гостях Пепелюгу усадили на пушистый диван и сунули в руки пивную кружку с мартини. Пока Дима в трогательном фартучке с мухомором сновал из гостиной в кухню, таская корейские деликатесы, Светка облачила свои пышные телеса в полупрозрачный пеньюар с неоторванным ценником.
Сели за стол. Светка не переставая хихикала и рассказывала срамные анекдоты. Дима нервно хрустел морковной соломкой. Макс молча наливался «Финляндией». Наконец, мадам Плясова извлекла из секретера потрепанную колоду карт и предложила сыграть в дурака на раздевание. Через четверть часа супруги остались в чем мать родила, Светка – по умыслу, Дима – по невезению. Макс из вежливости надел темные очки. Наскучив картами, неутомимая нимфоманка предложила новую интересную игру: выключить свет и в потемках бежать наперегонки к супружескому ложу. Заезд выиграла Света, Плясов пришел вторым, Макс спьяну заблудился. Когда он, наконец, случайно забрел в спальню, одинокая Света призывно стонала, далеко разбросав руки по линялым индийским простыням…
Пепелюга крякнул и снял очки.
Через полчаса Макс Пепелюга вышел на балкон, удовлетворенно рыгнул и только сейчас заметил сгорбленную фигурку главы семьи, притулившуюся к перилам. Дима, босой и дрожащий, курил и плакал на пронизывающем ветру. Макс взял у него сигаретку и сказал, дыша перегаром:
- Такие дела, пацан.
- Я боюсь, она меня бросит… - заплакал Дима.
- Не лайф у тебя, а говно, - резюмировал Пепелюга, потом сел на перила и похлопал Плясова по плечу, - Сори.
Потом медленно взмыл в воздух на фоне плечистых многоэтажек и неторопливо поплыл к Большой медведице. Вся мизансцена чем-то напоминала балетную версию «Карлсона».

Ира Семёнова, в махровом халате и бигуди, перетирая губами, как задумчивая лошадь, широко распахнула дверь, внимательно оглядела лестничную площадку и чуть не волоком втянула покачивающегося Макса в квартиру. В прихожей Пепелюга сел на пол и, глупо улыбаясь, принялся расшнуровывать армейские ботинки.
- Надрался, паразит, - горько констатировала Ира, пнула Пепелюгу в голень и с плачем пошла на кухню.
- Ируля!… Да я ж… - Макс, нетвердо ступая, плелся следом, - Да я ж… К тебе…
- Скотина! – сжав зубы, сказала Ира и плеснула ему в лицо из вонючей лейки.
- Ты это… Как его… - с угрозой пробулькал Пепелюга, утираясь.
- Дружки твои поганые звонили, - кричала, распаляясь, Ира, - Хачи какие-то, застрелить тебя обещались!… Когда уж сдохнешь, наконец!
Макс с трудом сфокусировал глаза.
- Кто?…
- Нурик, не Нурик… Ах, не знаю, я ничего не знаю…
- Когда?…
- Днем.
- А ты чо сказала?… - Макс, стремительно трезвея, полез в карман за телефоном.
- Чо, чо… Сказала – нету тебя.
- А он чо?
- Чо, чо… Сказал, найдет и кишки выпустит. Привет велел от какого-то Жорика передать…
Макс торопливо настучал номер на сотке:
- Рафа? Макс. Сейчас буду.
- Куда?… - запричитала Ира, - Ты ж пьяный, отлежись хоть…
- Ничо. Сумку спрячь на антресолях. Людка была?
- Да была… Вон деньги, на телевизоре.
- Оставь на хозяйство. Завтра жди, отфильтруй там, расфасуй по пятнажке. Близнецов увидишь, скажи – убью. Все.
Пепелюга стремительно пошел в коридор.
- Максимка, не ел ведь, - забегала Ира, собирая харч в пластиковую сумку, - Да мама твоя заходила, очень расстроилась. Что такое, грит, все захожу и захожу, а он все на работе и на работе… Неудобно. Ты бы к ней хоть съездил, а?
- Ну, - Макс осмотрел пистолет, снял его с предохранителя, - Съезжу. Ты вот что. Возьми-ка пушку, да осторожно, не шмальни. Положь недалеко. В случае чего… Сама знаешь.

Три красавца джипа, все как на подбор, черные, с витыми решетками на мордах и с прожекторами на крышах, свирепо ревели в ночи, освещая фарами масляную лужу посреди спортивной площадки. В центре лужи, загораживая лицо от прожекторов, как вросшая могучая скала, стоял окровавленный Максим Пепелюга.
- Что, …, обоссался?! – раздался чей-то знакомый голос, - Сдыхать не хочешь, так?
- Нурик, …, блин, выходи, пидар, - прорычал Макс.
- Ну, нет, собака, я так с тобой говорить буду. Вован, летяга, скажи, можно этому … верить?
- Отпустите, Нурлан Идрисович, - жалобно промяукал голос Вована, - Я ить не знал… Я ить если б знал, я ить сам бы его… Вы ж меня знаете, я ить…
- А ты, Рафка, скажи мне, братишка, как же ты ссучился?…
Рафа заблекотал что-то по узбекски, потом вскрикнул и затих.
- Ты думал, шлюхин сын, Нурик – дурак. А Нурик не дурак, нет, - глумился дальше голос, - Нурик давно про вас все понял! Помнишь, как ты меня со своим дружком дурил, нет? Жораска сдох, правда, сказать ничего не может… А я тебя хотел выследить. Почему, думаю, пуля его не берет? Сколько я на дне лежал, а? Тебя, дурака, выслеживал. И такое мне про тебя говорили, что сам решил проверить, да, нет? Летать, значит, научился, сучара. Гонцов чужих снимаешь, …?! Нурик не гордый, книжки-мнижки почитал…
- Нурик, так твою мать, ты, гад, за Жорика мне еще ответишь!! – взвыл Макс и попытался взлететь.
Сейчас же из темноты скользнула стальная ажурная сеть и опутала вампира по рукам и ногам. Яростно матерясь, Макс принялся выдираться. И тут освещенное пространство ступил, ухмыляясь, Нурик. Увидев его, Макс на секунду оторопел от изумления. Нурик был облачен в черную сутану с белым воротничком, на груди у него висел массивный католический крест.
- Ну, шакал, что скажешь? – и Нурик навел на Макса детский водяной пистолет.
- … … и …, - ответил на это Пепелюга, срывая с себя остатки сети.
- Ну и покойся с миром, - процедил Нурик и выпустил прямо Максу в лоб тоненькую струйку святой воды…
Уже в прыжке Максима вдруг резко повело назад, в голове как будто вспыхнула шаровая молния, и Пепелюга грохнулся спиной все в ту же зловонную лужу. Сознание почти сразу вернулось к нему вместе с чудовищной болью, и Макс еще успел заметить хохочущего, как гиена, Нурика, заносящего над ним свой паскудный крест…
Внезапно раздался негромкий хлопок, потом еще один, и Нурик, с черной дымящейся дырой на месте глаза, обронив реликвию, выпал из круга света.
В беззащитное небо понеслись нестройные очереди, лучи прожекторов беспорядочно заметались по двору и на миг высветили у скособоченного дощатого грибочка растрепанную Иру Семёнову в куцем пальтишке, накинутом прямо на халат, и с максовым пистолетом судорожно сжатых руках.
Оставалось только одно, последнее средство. Пепелюга выдохнул, зажмурился и, как учил Лёвка, без мыслей, без чувств, плавно, вошел в пятое измерение. Сейчас же картинка бытия остановилась, окрасившись в неприятные оранжевые цвета. Макс неторопливо поднялся и тяжело пошел к нуриковым охранникам, застывшим с автоматами наперевес в самых нелепых позах…

Дома, обматывая голову Макса эластичными бинтами, Ира говорила очень спокойным голосом:
- …Золотую медаль. А потом меня на сборы перестали брать, сказали: хватит тебе и юношеского… Да я ж все понимаю, тренеру Владлену Геннадьичу срок дали за совращение малолетних, вот нас всех и списали подальше, чтоб на глаза не попадались… Это еще что, там ведь еще на лыжах надо стоять, да холод, да бежать еще потом, да дыханье не сбить, да мало ли… Сколько лет оружия не держала, это ж надо… А руки все помнят… - Семёнова села на табурет и вдруг заревела.
Пепелюга вздохнул, морщась от боли, поправил повязку.
- Ты это… Матери позвони, скажи, чтоб в субботу пришла. И своих позови. Если не боишься… - и Макс пытливо глянул в ей в лицо.

ГЛАВА 6.
ЖИЛИЩЕ САТАНЫ.

И чей-то череп хрустнул под ногой
И дыбом волосы, и руки - кочергой.
Роберт Фрост

- Ну и чего ему здесь надо?
- А почем я знаю? Он так уже третью неделю по частному сектору шляется.
- Слушай, а может сдать его?
- С ума сошла. Лучше подождем, когда он его выкопает…
- Кого?!
- Клад, кого, кого… А потом наедем, типа – делиться надо. Мне один таксер рассказывал, говорит, ездил к нам в шестидесятые  сумасшедший румын, тоже по старым домам шастал. Как повязали его – карту нашли, указания всякие, блин, там золота оказалось на полмильона старыми рублями…
- Телега.
- Там видно будет, - тихо сказал Андрейка и зевнул, - Скажи лучше, кто это тебе вчера звонил, пока я тебя на кухне дожидался?… Мужик какой-то.
- Да это брат, наверное, - малодушно соврала Катя и, покраснев, добавила, - Двоюродный…
- А-а-а… О, смотри, вон он!
В проулке показался Джон Иеремия Козловски. Тщедушная его фигурка была плотно укутана в плащ, дурацкая шапка-петушок надвинута на глаза, руки – в оттопыренных карманах. Джон подошел к кривому забору с табличкой «Трёх коммунаров, 99» и осторожно толкнул калитку.
- Придурок… так ты говоришь, брат? А почему я его не знаю?…

Козловски огляделся. Запущенный садик, остатки заросшего бурьяном огорода, полуразваленная туалетная будочка на задах. Сам дом выглядел заброшенным и дряхлым – серо-черные стены в разводах, пыльные мелкие окна, торчащие отовсюду ржавые гвозди. Джон разочарованно пожал плечами, потом все же окропил себя жидкостью из непрозрачной бутылочки, извлек из карманов длинную связку чеснока, засохший веночек из осыпающихся мелких цветов и остро наточенный карандаш. Венок нацепил поверх петушка, чесночным ожерельем украсил шею и взошел на крылечко.
Так. Темно, как в ухе афроамериканца. Джон вынул фонарь. Мощный сноп света скользнул по запаутиненным стенам, сгнившему полу, обломкам мебели, провалившейся лестнице. Эсквайр методично проверил набитые разнообразным старьем чуланы, потом с размаху наткнулся на край пыльного зеленого стола и некоторое время матерился, согнувшись в три погибели и потирая ушибленное место. Прыгающий луч фонаря вдруг уперся в ребристую крышку люка. Козловски потянул за кольцо, крышка с натужным скрипом откинулась. Из подвала пахнуло бумажной гнилью, в пятнах света можно было разглядеть полурассыпавшиеся пачки старых газет и осклизлые доски. Джон плюнул на газеты и повернул к лестнице. Опасно по ней подниматься, еще сломается… Но ступеньки выдержали.
Козловски крадучись двигался по коридору второго этажа, время от времени смахивая с лица паутину. Все верхние комнатки были пусты, за исключением чьей-то бывшей спальни. Здесь каким-то чудом сохранилась безобразная кровать с кучками зеленого праха на истлевшем матаце, из-под неё выглядывал скатанный в рулон ковер. Джон потянул было его к себе, но тут же брезгливо отшатнулся: ковер кишел личинками моли.
Остается чердак. Вверх вела довольно крепкая на вид веревочная лестница. Отважный американец ловко взобрался по ней, держа фонарь в зубах. И здесь – ничего. Всякий хлам, здоровенная помятая коробка из желтого картона, пауки и, кажется, парочка нетопырей. «Единственных живущих здесь вампиров», - невесело усмехнулся Джон и двинулся к выходу.
Уже взявшись за ручку двери, Козловски вдруг остановился и быстро повернул назад. Так и есть! На злополучном столе, в пыли и мусоре, красовалась стопка совершенно новых книг в глянцевых переплетах. Джон машинально пролистнул несколько страниц ужасно кириллицы, уронил книгу на пол и замер, пошевеливая ноздрями. Сейчас же ему показалось, что тишина Дома искусственная, не настоящая. Вдруг почудились какие-то скрипы, вздохи, шаги… Сердце, бешено стуча, подскочило к горлу, низ живота окаменел…
Эсквайр, подвывая от ужаса, выскочил в сени, споткнулся о громыхнувшее ведро и в полуобморочном состоянии ссыпался с крылечка…

- О, опять идет. Козёл! Нет, вернулся. Отлить, что ли побежал?…
- Да ладно тебе, Андрейка. Не мешай читать.

Джон Иеремия сел на какую-то заросшую бурой травой кочку, торчащую из сугроба, и посмотрел на часы. Без четверти шесть. Солнце уже село, вечерний сумрак сгущался быстро и незаметно. Цепочкой зажглись электрическим светом окна окрестных домов. Козловски надел очки ночного видения и принялся до рези в глазах вглядываться в громаду Дома…

… На белой земле под блёкло-сиреневым ночным небом Он - абсолютно чёрный, поглощающий свет, жуткий и безмолвный, казался тараканом на свежевымытой плите. Он весь сочился серо-зелёными дымами, вздыхал и поскрипывал, и его гниющие деревянные покровы вибрировали, грозя опасть, как отмерший хитин, и открыть взору нечто Ужасное. Внезапно рвущейся фальшивой нотой отозвались ржавые петли чердачного оконца, и на конёк крыши выбрались трое. Они замерли на краю, меланхолично созерцая весёлые огоньки человеческих жилищ. Мгновение спустя, когда тучи совершенно скрыли луну, вампиры плавно снялись с крыши и поплыли в игольчатом морозном воздухе, искрясь и потрескивая, как электрические скаты…

Джон Иеремия Козловски судорожно вдохнул воздух, сорвал с носа очки, и, ломая кустарник, побежал к машине.

ТРЕТИЙ СОН ДЖОНА ИЕРЕМИИ КОЗЛОВСКИ, ЭСКВАЙРА

РОБИН БОБИН БАРАБЕК СКУШАЛ СОРОК ЧЕЛОВЕК, И КОРОВУ, И БЫКА, И РЯБОГО…
За окном открывалась типичная для захолустного американского городка панорама. Газон, за газоном - забор, составленный из выцветших щитов с рекламами: "ПИЦЦА ИЗ НИЦЦЫ". "АНТИ…К…АРИАТ НА ЛЮБОЙ…". "МАМА, КУПИ МНЕ ПАМПЕРСЫ!". "ИЕРУСАЛИМСКОЕ ПОХОРОННОЕ БЮРО ОТКРЫТО…".
Стивен знал эти надписи наизусть, и даже когда он закрывал глаза, они высвечивались в его мозгу, как освещаемые фарами дорожные указатели. Часами сидел он у этого окна в своем ржавом инвалидном кресле. Это было самое безопасное место в доме.
(Ты опять разбил свой стакан, Стивен? Что ты сказал почтальону? Держись подальше от моей микроволновой печи!)
Стивен понимал, почему мать не любит его, почему его не любит почтальон и сынишка молочника Томми. Впрочем, чувство это скорее следовало бы назвать брезгливой осторожностью - как к змее или жуку-альбиносу. В свои девять с половиной лет Стивен многое понимал и ко многим вещам относился спокойно. Он научился не смотреть слишком пристально на обеденный стол, чтобы ненароком не сдвинуть что-нибудь взглядом, научился не прислушиваться к голосам людей, слышным ему одному,
(Ну и уродец этот мальчишка… Впрочем, буфера  мамаши всё компенсируют. Читает "Вог" – наверняка - шлюха. У этого психа, наверное, и комиксов-то нет - все калеки - извращенцы, это уж точно. Хорошо, что он не ходит в нашу школу. Чего он уставился?…)
научился не рассказывать матери о толстой официантке Бебс, с которой по четвергам спал его обколотый морфием отец (санитар местной «Скорой помощи»), о голосе покойной бабушки, который он слышал однажды из телефонной трубки… Стивен был очень спокойным ребёнком и никому не хотел доставлять хлопот и огорчений.
За забором, на пустыре, их однорукий сосед Лерой Макколм дрессировал своего пса. Мистер Макколм жил в облупленном трейлере по соседству, из чего можно было сделать вывод о том, что дом родителей Стивена находился далеко не в лучшем районе Нового Иерусалима. Разъярённый пёс снова и снова набрасывался на хозяина, разнося в клочья его лётную куртку. Полоумный вьетнамец - называла его мать Стивена, когда мистер Макколм тяжёлым масленым взглядом провожал её ягодицы. Она была права на все сто.
- ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС!!! - застрекотало в мозгу, - Мы до тебя доберемся, Стивен! Ты - последний! Мы доберёмся до тебя… ТРЕМС!
Мальчик сжал голову руками и застонал. Доктор Слёрм, когда Стивен пожаловался ему на голоса, раздающиеся прямо в мозгу, посоветовал его матери отправить сына в психиатрический санаторий. По счастью, в то время в семье не нашлось лишних денег (впрочем, как и во все последующие годы), так что Стивен просто перестал посвящать маму в свои маленькие секреты.  От резкого движения с  неподвижных колен маленького калеки упала книга. Стивен горько улыбнулся. Теперь придется ждать, когда проснется мать, сам он поднять книжку с пола не мог. В наползающих сумерках страницы любимого «Повелителя мух» белели задорно и как-то бесшабашно, как будто приглашали своего увечного маленького друга в далекое, полное опасностей и ужасов приключение… Мальчик снова усмехнулся, на этот раз гораздо веселее. Ему вспомнился школьный  учитель мистер Цвейг. У него, единственного из немногих знакомых мальчика, мысли почти не расходились со словами… Раньше мистер Цвейг часто заходил к нему, когда матери не было дома, принося с собой книжки из школьной библиотеки, пару тянучек и баночку пива «Будвайзер». Пиво он, конечно, пил сам, сидя на подоконнике и рассеянно болтая с маленьким  Стивеном о книжках, словно он был в гостях у совершенно нормального мальчика…
- Ну и как тебе «Питер Пэн», дружище?… На мой взгляд, совершенно постмодернистская штучка… Эта метафора полета главного героя, скрещенная с синекдохой Капитана Крюка… Не правда ли, настоящая находка?…
Вдруг Стивену вспомнилось и то, что он хотел навсегда вычеркнуть из  памяти. Визгливый голос матери, в тот день раньше вернувшейся со спичечной фабрики: «Проклятый извращенец!… Уберите свои грязные книги!… Завтра же я отправлюсь в Школьный совет!…» Стивен горько заплакал, не вытирая мелких привычных слез. Мистер Цвейг больше не пришел. В тот же вечер его насмерть сбила  бетономешалка.
Внезапно тягучую тишину неуютного ветхого домика разбил звонкий стук ударяемой о дверь трости. Стивен обернулся - мать, спящая на диване, не шелохнулась, её бледное прекрасное лицо с посиневшими губами было спокойно, черные волосы безжизненно свисали с подлокотника…
ТРЕМС!
Стивен, знал, что она жива, но не слышал её.  Это его беспокоило.
Лерой Макколм и собака, прекратив игру, молча смотрели на дом. Их застывшие фигуры зловещими айсбергами высились на фоне сумеречного неба.
Тихонько поскрипывая колёсами, Стивен развернул инвалидную коляску и подъехал к двери. Сквозь стекло он увидел высокого сутулого старика с длинными витыми бакенбардами, в чёрной шляпе и чёрном старомодном сюртуке.
- Почему не на уборке картофеля? Трудодней не засчитаю, - картаво забубнил тот, при виде Стивена. - Зови папашу, малец!
- Он на дежурстве.
- А мамка твоя где?
- Она больна, - ответил мальчик.
- Билютень должен быть. Пусть предъявит. Не видишь - я из правления. Уполномоченный. В обкоме ждут рапорта. Ты пионер или как?
- Нет ещё, - ответил Стивен и поспешно откатился от двери.
Старичок так и шмыгал жёлтыми глазами, пытаясь заглянуть в комнату. Стивен нашарил на груди замшевый мешочек с серебряной пулей - подарком покойной бабушки. И словно бы это незаметное движение отпугнуло старика - он громко попрощался и, продолжая бормотать что-то, пошёл прочь, в сторону трейлера Лероя. Стивен его тоже не слышал.
Несколько минут Стивен оставался в холле, боясь поверить ощущениям, нахлынувшим на него. Он почти знал.
…У МЕРИ БЫЛ БАРАШЕК…
Комната была пуста. Плед пёстрым комком скорчился на полу. Матери не было. Стивен подъехал к окну. Мать пересекала пустырь, направляясь к поджидавшим её на ступеньках трейлера Лерою, старику и собаке. Что-то странное было в её походке - может, трава не сминалась под её ногами, а может быть то, что удалялась она слишком быстро для таких неспешных шагов.
…У МЕРИ БЫЛ БА…
После непродолжительного сеанса телепатической связи с Носителями Доброго Интеллекта Стивен уже знал, что следует предпринять. Луна стремительно выплывала из-за горизонта, и мальчик заторопился - сейчас ему как никогда был нужен его дрессированный енот Понни Бой. Медленно, очень медленно двинулся Стивен на кухню. "Неужели, нет иного пути?…" - горько прошептали его губы. Однако, Носители выразились вполне определённо. Взяв с кухонного стола топорик для разделки мяса, мальчик покатился к лестнице. Днём Понни Бой обычно спал в спальне Стивена на втором этаже. Стивен  поднялся наверх в громыхающем лифте, подъехал к дверям своей спальни и замер, со слезами любви вглядываясь в беззащитное тельце спящего животного. Потом подобрался поближе, занес топорик и … Понни Бой рыжей стрелой взвился в воздух и, яростно вереща, вцепился в лицо мальчика. Стивен вскрикнул, выронил топор и принялся отдирать извивающуюся гадину… Наконец, все было кончено. Изувеченный трупик бешеного енота лежал у плачущего Стивена на коленях. Это был не ты, Понни Бой, я знаю… Ты любил меня… Прости и… Прощай…
Внизу скрипнула дверь. Они идут! Стивен отер со щеки остатки глаза и дрожащей рукой поднял над собой то, что осталось от Понни Боя.
Уж если мертвые любящие сердца не могут защитить нас от напасти, что ж тогда? Что ж тогда?…

-Эй, босс! Босс, факен ё маза!…
Кто-то сильно тряс Джона Иеремию за плечо.
- Приехали, говорю. На хаус, на хаус. Тьфу, то есть в хотель.
Джон наконец пришел в себя, вылез из машины, дал обалдевшим Ушам сто баксов на чай и поплелся к зеркальным дверям «Анкары».
- Вот ****ь! – восхищенно шептал Андрейка, засовывая деньги глубоко в карман, - Вот *****!…

ГЛАВА 7.
НОЧНАЯ БАБОЧКА.

На пурпуре шелков, под пологом ампирным,
Ты всю меня ласкал, впиваясь ртом вампирным.
Пол Маккартни

Лана Малиновская размотала ковер, зевнула и прыгнула на кровать – еще с полчасика поваляться. Сегодня в плане стояли: уход за когтями, шейпинг и шопинг. Ну а потом – поглядим. Может, на Чимбулак смотаться, Алик со Стасом звали в прошлый раз… Нет, противные они, и жадные к тому же. Лана потянулась, села на покрывале и достала с полки коробку с косметикой.
Пробовали ли вы рисовать глаза и делать прическу, не пользуясь зеркалом?… Наверное, именно это обстоятельство сильнее всего злило Лану на первых порах жизни в Доме. Приходилось все время проверять себя на этих дурачках, да разве мужики что соображают в макияже?… Однако тренинг, что ни говори, своё дело делает. Тщательно отлакировав когти на руках и ногах, Лана напоследок покрыла бледное лицо чудесной французской, еще более бледной пудрой, стянула волосы в кокетливый хвостик, надела купальник с гетрами и вспорхнула вниз.
Мужики уже свалили. Опять Лёвка своим мерзким одеколоном все провонял… Малиновская поморщилась, обвязала вокруг точеной шейки пёструю бандану, набросила на плечи норковую шубку и вышла за порог.
Вчера, правда, хорошо втроем поохотились. Так весело взламывали двери строительного вагончика, по одному потом вытаскивая из него орущих работяг… Потом летали в казино, Макс проигрался вчистую и чуть насмерть не загрыз жуликоватого крупье… Лёвка всю дорогу врал что-то про мимикрию, а потом взял и превратился в летучую мышь, а обратно распревратиться не смог… Лана чуть со смеху не умерла, пока он носился вокруг максовой головы, в ужасе пищал и двигал ушами… Пили джин в ночном баре, потом сняли двух проституток и голубого – нет, здорово было.
Ладно, проехали. Значит, Алика со Стасом по боку, Нариман Жаканович в Астане, Королёв в Москву в командировку свалил… Прямо, блин, никакого ангажемента…
Размышляя таким образом, Малиновская парила как всегда невысоко над дорогой, почти бороздя коваными носами ковбойских сапожек снега.
Лана не любила летать. И вообще – не любила все эти вампирские штучки лёвкины, всякие эти превращения, измерения и прочие понты. Зачем мерзнуть на ледяном ветру где-то в поднебесье, если можно словить тачку?… А уж мужиков богатых – и на пожрать, и для души – вокруг навалом. К хорошей бабе всегда очередь стоит.
Малиновской вспомнилась первая охота… Размалеванные конкурентки на Саина, бесконечная вереница медленно ползущих вдоль тротуара тачек, мокрые комья снега, падающие за шиворот, горячие струи еды в горячке торопливого лапанья… Романтика. На улицу красных фонарей Лана с удовольствием наведывалась и потом, правда, старалась не частить, чтобы не нарваться на разборки. Респектабельность – прежде всего.
А вот и шейпинговый клуб « Василиса Прекрасная». Лана толкнула пружинную дверь, переоделась в крошечной раздевалке и ровно час бездумно скакала в компании с пятью раскормленными деловыми женщинами, старательно подавляя нешуточное чувство голода.

Боб и Михей Коноваловы, однояйцевые близнецы, охраняли по ночам бутик "PHATIMA". После участия братьев в чеченской кампании в качестве наёмников, Коноваловых долго никто не брал на работу, справедливо подозревая в них психопатов, насильников и наркоманов. И только госпожа Фатима польстилась на их страшные рожи, надеясь отпугнуть ими преступный элемент. Пятнадцать дней Боб и Михей честно работали, но на шестнадцатые сутки природа взяла своё. Братья раздавили банку "Абсолюта", курнули анаши, разбили витрину и пошли за ****ьми. Было двенадцать часов вечера. Улица Джамбула, белая и страшная, вытянулась как покойник. Синие пятна фонарей дрожали на её впалых боках, высвечивая венозные переплетения веток, тускло мерцающую ледяную сукровицу на стенах, столбах и скамейках.
Легко одетые Боб и Михей, подпрыгивая и растирая уши, всё дальше и дальше уходили от магазина, очумело озираясь в поисках свободных девушек.
****и нашлись довольно быстро. Они сиротливо жались на каменной скамье кунаевского скверика, по очереди передавая друг другу озябшими пальчиками последнюю сигарету. После того, как Михей навёл на них пистолет, они охотно слезли и обе представились Ленами.
На обратном пути, на углу Джамбула и Кунаева, под ноги Коноваловым со свистом пушечного ядра пала обмороженная ворона. Лены загалдели.
- Нехорошо, - озадаченно протянул Михей, пинком ноги отбрасывая ворону в арык.
Через несколько шагов дорогу кавалькаде преградила длинная как такса чёрная кошка. Боб шуганул её пистолетом и сплюнул.
Вскоре Лены уже сидели на ободранном диванчике в подсобке бутика «PHATIMA» и жадно курили дареный «Соверен». Братья Коноваловы перемигнулись и достали вторую бутыль «Абсолюта», пригоршню жвачек и коробку с каменным зефиром. Выпили за знакомство.
- Пойду отлить, - со значением сказал Боб и вышел в торговый зал.
Здесь было темно и зябко, на куцые туалеты от кутюр несло поземкой из разбитой витрины. Вдруг Коновалову почудился какой-то шорох. Боб вынул пистолет и начал было поворачиваться на звук, как вдруг чей-то недобрый голос сказал в его контуженое ухо:
- Замри, мудак!
Коновалов окаменел: даже его указательный палец не мог нажать на курок. А голос тем временем добавил:
- Неаппетитный какой… Ладно, пойди, пока полетай…
И Боб, как трансконтинентальная ракета, плавно полетел под потолок, продолжая глупо целиться из табельного оружия. В это время в дверном проёме замаячил сексуально удовлетворённый Михей. Не оглядевшись со свету, Михей триумфально крикнул:
- Диван свободен!
Малиновская задумчиво поглядела на него - и без крика, без стона перекошенный Михей врезался в люстру.

В подсобке же Лена№1 торопливо запихивала в подкладку курточки початый блок сигарет.
- А заметят? - ныла Лена№2.
- Водку бери, заработали…
Вдруг вторая Лена разинула рот и вылупила глаза. Первая оглянулась. В дверях медленно соткалась из воздуха офигительно красивая баба в одних гетрах. Глаза ее горели красным как светофоры, зубы страшно клацали. Лены завизжали.
…Через некоторое время первая Лена поднялась с пола, ощупала кровоточащую шею, бугристую подкладку куртки, набитые жвачкой карманы и коротко сказала:
- Сваливаем.
Лена №2 захлопнула рот и сноровисто встала на четвереньки. Никто не чинил им препятствий на их трудном пути. Они ужом проскользнули вдоль стены торгового зала  и, как говаривала потом Лена№1, чисто инстинктивно, по ходу движения стянули с вешалок восемь брючных костюмов и шубу из нутрии. У выхода возникла заминка - железная дверь была заперта. Лены заметались под вешалками, звонко стукаясь лбами. Тут кто-то ощутимо дал им под зад, и подружки, вылетев через разбитое стекло, очутились на улице. Сидя на заснеженном асфальте, заметно обескураженная Лена№1 сказала слегка озадаченной Лене№2:
- Ноги! - и они тяжело побежали.

Толик Немаборода уже второй час колесил по городу на своей потрепанной «шестерке», корчась от потери бензина. Стоящих клиентов не было.
Не мастёвый был Толик, не мастёвый. И жена у него была косоглазая, и тесть вороватый, и машину заблевали в самом начале смены. Вон, другие пацаны – тоже ведь попадают, и нечего. Бизон сбил мента под Новый Год, Михалыч заразил тёщу сифилисом, Колян торгует анашой, Серёга - опиумом, Мереке - гербалайфом - и все в порядке, башлей куча, бабы так и льнут… И чего с ним не так?
Вдруг на тихой улочке Зенкова под колёса ему сунулась какая-то халда. Немаборода, заматерившись, вылетел из машины, за волосы выволок халду из-под бампера и занёс кулак для удара. Девка вдруг извернулась, раскрыла совершенно алые глаза и оскалилась. Немаборода, сходив под себя по-маленькому, сноровисто прыгнул за руль и торопливо защелкнул замок на своей дверце.
- А ну, пошла отседова!… - отважно крикнул он барабанящей в окно сволочи.
В ответ девка, как Тарзан, вскочила на капот, одним страшным ударом кулака пробила ветровое стекло и молниеносно обломила ключ зажигания в замке. Толик оцепенел.
- Ты меня не зли, мужик, - сказала шалава, без особого труда взламывая запертую дверцу и по-хозяйски садясь в изуродованную машину, - Голову вниз. Ну?!…

Толик пришел в себя от громкого воя сирены. Как оказалось, нос его с силой упирался в сигнал. В голове звенело, перед глазами бегали мелкие черные козявки. Немаборода с трудом огляделся, разминая онемевшую шею. Рядом с ним на пассажирском сиденье развалилась давешняя халда в расстегнутой шубе. Халда пыхнула ему в морду ментоловым дымом, облизнулась и сказала:
- Давай к «Анкаре».
Немаборода машинально потянулся к ключу зажигания, ощупал его обломок и, скосив глаза в сторону пассажирки, слабо вякнул:
- Но к-как?…
- Рули давай, а то я правил не знаю.
Толик покорно взялся за руль и только сейчас сообразил, что машина уже довольно давно находится в бесшумном движении, правда, не касаясь мертвыми колесами земли. Ехали молча. Вскоре впереди заблистали огни отеля.
Лана оживилась:
- Слушай, не знаешь, сутенёра как найти?
- Чо?…
- Капчо. Или сам давай. Клиента приведёшь - бабки сам получишь… Не в деньгах счастье, а в любви, понял? – Малиновская захохотала, обнажив длинные клыки, - Так что подбери мне, дружок… Брюнета, что ли. Чтоб, значит, всё было - и тут, и там, но не толстого, и чтобы так весь… Но не старый! Впрочем, что уж тут привередничать - что найдёшь, всё тащи. Ну, пошёл, - и она легонько выпихнула Немабороду вон.
Толик на полусогнутых устремился к зеркальным дверям. Через четверть часа он вернулся, ведя в поводу чернявого юнца с приклеенной к прыщавой щеке мобилой. Это был привилегированный имиджмейкер Тулеген Юмашев.
- - Эскорт-услуги? - внушительно спросил он, блестя золотой оправой. Чёрное пальто сидело на нём ведром. - В вас имеется надобность. У меня делегация. На всё, про всё - сорок минут. Ваши условия?…
- Рахат-лукум, - вздохнула Малиновская и послала Толику воздушный поцелуй, - Сколько голов? – деловито продолжила она.
- Четыре, - Тулеген потупился, - Или пять.
- Вообще, четыреста. Но полста уступаю - оптовая цена.
Тулеген привередливо оглядел безупречную ланину фигуру, затянутую в полупрозрачный латекс, скользнул глазами по бриллиантам и шубке, пошевелил губами и полез за бумажником.
- Возьмите. Пройдёмте, девушка.
Немаборода тупо принял деньги и нерешительно глянул на Лану.
- Оставь себе, дурачок. Машину починишь, - рассеянно сказала она и взяла Тулегена под руку.

Обслужив делегацию, Малиновская, цыкая зубом, задумчиво летела вдоль седьмого этажа отеля «Анкара», ругая себя за обжорство и с интересом заглядывая в незашторенные окна.

Джон Иеремия Козловски, по-турецки скрестив ноги, сидел на полу спальни. Цветастый ковер был небрежно задвинут в угол, а на паркете вокруг эсквайра была аккуратно нарисована мелом замысловатая пиктограмма. Джон, не отрываясь, смотрел в темный провал распахнутого окна, ледяными пальцами прижимая к сердцу грубо наточенную ножку от стула фирменного гостиничного гарнитура в стиле рококо. Губы его шептали неведомые заклятья. Ровно через десять минут от начала процедуры в окно с клекотом влетел гигантский черный голубь с красными альбиносьими глазами. Козловски обмер, потом слабо кинул в него ножкой и не попал. Голубь всласть нагадил в раскрытый ноутбук и стал, снижаясь, кружить над головой Козловски, грозно воркуя и булькая горлом.
Окоченев от ужаса, Джон Иеремия наблюдал за его зловещим полетом, и в тот момент, когда голубь сел ему на лысину, пустил пену изо рта и потерял сознание.
Еще через пять минут в окне показалась чудовищной красоты женщина с черными волосами, ее глаза холодно мерцали на бледном до синевы лице. Гостья присела на подоконник и огляделась.
- Полный бардак. А мужчинка интересный…

ГЛАВА 8.
ПЛАМЯ ПРЕИСПОДНЕЙ

Тяжело в ученье, легко в бою.
Наполеон Бонапарт.

…Поздним вечером третьего февраля поднялась метель. Мелкий, как стеклянная крошка, снег приливными волнами снова и снова обрушивался на затихший город.
Неясная тень брела по обезлюдевшей Малой станице, то и дело проваливаясь в сугробы и шарахаясь из стороны в сторону от взвывающих за заборами собак…

Юрия Ивановича Подгорбунского, бухгалтера фирмы "Мидас", очень сильно пилила жена Раиса. Двенадцать лет назад он женился на ней как честный человек, и с тех пор она его ненавидела. Целыми днями Раиса сладко спала, спасаясь от мигрени, а по вечерам, здоровая и бодрая как скорпион, измывалась над мужем. То заставляла его стирать, то пылесосить, то читать сказки спящим детям, то прокручивать на мясорубке замороженое мясо. Вот и сейчас, разглядев подслеповатыми глазками вьюгу за окном и вспомнив о неработающем лифте, Раиса на пинках вышвырнула мужа за дверь – выносить мусор.
Подгорбунский пешком спускался с восьмого этажа, помахивая полупустым  ведром. В подъезде было темно, но Юрий Иванович знал дорогу на ощупь. На площадке третьего этажа он остановился и прислушался. Снизу доносились негромкие мужские голоса.
-  …Братан… Если б не ты, блин, пропал бы на…
- …Все же – сам посуди, архитектурное образование, то да сё…
- …Гарлем, считай, на мне полностью… Пацанов проверять каждый день – раз, товар возить – два, ментов разводить – три… мать…
- …Очень интеллигентная дама с широкими взглядами…
- …Ну что, братан, выпьем за это дело?…
- …Не ходок… Учительницу биологии… Про богомолов трепалась в миниюбке…
- …А я как-то был на мели… Заметил девушку на остановке, тут же извалялся в грязи и говорю: "Сестра, подай на струны для гитары"…
- …Занимается переводами… А я чем хуже?…
Юрий Иванович мужественно кашлянул и пошел дальше. У окошка на нижней лестничной площадке, прямо под разбитым плафоном, звенели посудой двое. Подгорбунский собрался было обогнуть хулиганов, как вдруг тяжелая рука упала ему на плечо.
- Эй, мужик, третьим будешь?
У бухгалтера подкосились ноги.
- Э-э-э…
- О, Макс, вот и закусь!…

Через час Юрий Иванович, кренясь всем телом, как подбитый фрегат, добрался до своего восьмого этажа. Дверь открыла багровая Раиса с вантузом в руках.
- Где ведро? - распаляя себя, тихим голосом спросила она.
Подгорбунский пожал плечами и, не вступая в переговоры, вырвал у жены вантуз и прицельно засветил им Раисе между глаз.
- М-мы с друзьям-ми, - промычал он выбежавшим на шум детям, - На кух-хне пос-сидим…
На плечи его сейчас же присели два здоровенных нетопыря. Раиса, слегка окосев и с трудом хватая рыбьим ртом воздух, привалилась к стене. Знаменуя конец матриархата в семейной истории Подгорбунских, бельмастый кот Зяма презрительно помочился ей на тапочки…

…Зловещая тень приблизилась к калитке дома №99 и толкнула её, но, видимо, под калиткой с той стороны намело здоровый сугроб. Тогда тень потопталась, навалилась и вместе с забором рухнула во двор…

Лана Малиновская сидела в баре гостиницы «Анкара» в компании багроволицых Алика и Стаса. Приканчивая четвертую порцию джина с тоником, она то и дело осматривала входящих. Через знакомого администратора Лана уже успела разузнать фамилию и номер апартаментов того смешного дядьки… Богач и плейбой. Именно то, что нужно. Однако, покушать бы…
Сзади подошли две декольтированные до пупка блондинки в одинаковых темных очках.
- Женщина, а женщина, - жеманно сказали они хором, - Тут вас поговорить хотят.
- Кто? – Лана обернулась.
Девки в унисон кивнули на жирного парнягу с седым хвостиком на скошенном затылке, местного сутенёра Малюту.
- А-а-а… Очень кстати. Иду.

…Дощатая громада дома №99 дрожала и стонала под ударами бури. Без забора как без штанов, по самые уши в снегу, в обнимку с кривобокой осиной, он всё-таки выглядел зловеще…

Сердечно распрощавшись с Максом, чуть хмельной Аксельрод поспешил на интимное рандеву с дамой сердца. Не долетев до ее дома с полквартала, он резко тормознул и лицом вниз спикировал в арычный сугроб. Выбравшись и наспех счистив с  себя снег, вампир рысцой вбежал в нужный подъезд и нажал кнопку лифта. Лёву сильно мутило. Вот тебе и виски, блин…
Дверь квартиры распахнулась почти сразу же. На пороге, кровожадно ухмыляясь, высился Славян Крутиков, из глубин квартиры доносился горький плач Кати.
- Что, пидор? Приперся? А кто тебя звал-то, ты ответь. А?
Лева машинально снял шляпу и прикрыл глаза, сосредотачиваясь.
- Нет, ты ответь, - Славян взял Леву за грудки и принялся теснить к ступенькам, - Знаешь, чо я те щас сделаю?! Знаешь?!…

…Козловски опасливо поёжился, но сейчас же тряхнул головой, открутил колпачок с канистры и приступил…

Макс торопливо влетел в подъезд, тремя скачками взбежал по лестнице и ввалился в полную вонючих мокрых шуб прихожую. Ира в брючном костюме и фартуке выбежала ему навстречу:
- Ну ты чо?…
- Да ничо… Все здесь?…
- Ну… кушают уже… Я уж испереживалась, где ты, что ты…
- Да ладно, - Макс кинул ей куртку, пригладил ежик и чинно вошел в комнату, на ходу здороваясь с агрессивно жующей роднёй.

…Трижды обежал эсквайр вокруг дома, щедро поливая стены бензином, обильно крестясь свободной рукой и что-то бормоча себе под нос. Остатки горючего он вылил под осину и достал коробок…

Дверь женского туалета с чмоканьем захлопнулась. Блондинки, без устали выдувая розовые жвачные пузыри, встали на стреме. Прижав Лану к стене, Малюта, дыша гнилозубой вонью, хрипло зашептал ей в ухо:
- Сука, зараза, если еще раз здесь увижу…
Малиновская уже хотела было выпустить клыки, но вдруг охнула и зашаталась… Белоснежные стены туалета пустились в пляс, малютина морда медленно поплыла куда-то вбок, страшно заныло сердце…

…Ветер гасил спички и уносил их прочь. Осина трещала, казалось, она тянула к Джону свои корявые ветви. Внезапно ураганным порывом ветра сорвало ставень и чуть не убило эсквайра на месте…

Лёва попытался схватить Крутикова за шею, но не смог даже пошевелиться… Снова нахлынула обморочная дурнота… Славян меж тем одной рукой поднял безвольное левино тело, другую же занес для страшного удара…

…С пушечным треском распахнулась и снова захлопнулась дверь. Острые жала снежинок вонзались в глаза, сугробы сдвигались за спиной поджигателя, отрезая Козловски путь к отступлению…

Лана в судорогах извивалась на плиточном полу туалета. Малюта на прощанье от души пнул ее в живот, презрительно харкнул в биде и вышел. Малиновская, теряя сознание, поползла к слуховому окошку…

Катя Смирнова, босая, в разорванной шелковой блузке, всхлипывая, выскочила на площадку в тот момент, когда бездыханный Лёва с грохотом обрушился в пролет. Смирнова ринулась к сопящему Славяну и с криком «Сволочь!!» шарахнула его по бритому черепу бутылкой шампанского…

Макс встал, поднял фужер с водкой и, откашлявшись, сказал, заглушая караоке:
- Короче, гости дорогие! Решили мы тут с Ириной, это, вроде как…
На этих словах Пепелюга вдруг хекнул, закатил глаза, и как подкошенный, рухнул в салат оливье…

- Фак! – воскликнул Козловски, поглядев вокруг, - Да что ж это такое?!
После этих слов тучи над домом разорвал голубой волшебный свет луны, и метель в оду секунду стихла.
- Ага! - взбодрился Джон и чиркнул последней спичкой.
Пламя занялось мгновенно. С ровным, почти что весёлым гулом огонь поднялся до небес, на ходу чудесно меняя свой цвет.
У засмотревшегося Козловски задымились полы плаща. Джон энергично вывалялся в снегу и кинулся прочь, не оглядываясь…

В ажиотаже влетел он, перемазанный сажей, в свой номер и пустился в пляс вдоль стен, швыряясь в безмолвный телевизор чесночными зубцами и визгливо выкрикивая:
- Слышите?! Я сделал это! Я, я, я - Козловски, нашел и обезвредил!… Банду вампиров! Господи…
Джон упал на кровать и слегка отдышался. И тут со стороны окна донеслось до него какое-то мяуканье. Козловски распахнул балконные створки и увидел лежащую на цементном полу в позе эмбриона женщину. Черные волосы ее посеребрил снег, глаза же незнакомки были зажмурены так крепко, будто она только что видела Солнце в упор…

ГЛАВА 9
ГАДАЛЬНЫЙ САЛОН «ПРАНАЯМА».

Они сошлись - вода и камень,
Земля и небо, лёд и пламень.
Эмили Дикинсон

В погожий сентябрьский вечер паранормальную чету Аксельродов доставили домой на кадиллаке с приёма в Израильском посольстве.
По лестнице супруги поднимались в мрачном молчании, оба – в длиннейших  кожаных пальто и широкополых шляпах. На последней ступеньке из-под мышки Льва Борисовича выскользнул бережно завернутый в бархатную тряпицу хрустальный шар…
Катя, поджав губы, заметила:
- Это уже пятый.
- Ну и что, - неприязненно заметил Лёва, отряхиваясь.
- А то. Пить надо меньше.
- Это усталость. Я ничего не ел с прошлой ночи, - с достоинством объяснил Лёва и сел на пороге.
- Болван.
- Я работаю. Один в этой семье, между прочим.
- Ой, не надо, а?… На стакан крови еще не наработал…
Катя деловито запихнула пальто в шкаф и пошла на балкон. Через секунду она вернулась в прихожую и бросила Лёве на колени трепещущего белого кролика:
- На, жри.
- Премного благодарен, - горько ответствовал Аксельрод, снял шляпу и приступил к еде.

…Всю весну Аксельроды жили на катину зарплату. Лёва сильно болел – из головы клоками лезли волосы, диоптрии скакали от минус восьми до плюс четырнадцати, вдобавок ко всему у Аксельрода открылась язва двенадцатиперстной. В июне фирма «ЛТД Интернешнл» накрылась медным тазом, и Катя приняла решение открыть собственное дело – гадальный салон. Она купила недовольному Лёвке семь глянцевых руководств по магии, хиромантии и гаданию на бобах, сама же занялась поисками клиентуры.
Для начала она подкараулила на лестнице соседку Клаву. Клавдия Сулько, гренадёрского роста деваха с узловатыми ногами, работала бухгалтером в фирме «Добрый аист» и была очень несчастна в личной жизни.
- Привет, Клавочка, - заискивающе поздоровалась Катя, нервно сжимая перила, - Что это ты бледненькая такая?…
- Чо-чо, забыла уж, когда трахалась в последний раз, - грубо ответила Клава.
- Заходи в гости. У меня муж – экстрасенс и белый маг, - вдохновенно затараторила Катя, - Кого хошь приворожит!
- Да ну? – с сомнением потянула Клава.
Но тем же вечером зашла.
Обстановка гадального салона произвела на простодушную Клавдию неизгладимое впечатление. Обои в коридоре были дочерна расписаны неизвестными иероглифами, вместо люстры в комнате висела гроздь китайских фонариков, а сам белый маг и чревовещатель Л.Б.Аксельрод в купальном халате и чалме из вафельного полотенца парил в позе лотоса в пятнадцати сантиметрах над полом.
- Медитирует, - шепнула Катя обомлевшей Сулько.
Лёва медленно раскрыл глаза и спланировал на палас.
- Ну-с, я вас внимательно слушаю.
Заикаясь и боязливо косясь на страшные африканские маски, там и сям ухмыляющиеся со стен, Клава поведала историю своей Любви.
Клавина начальница привела как-то на ведомственную вечеринку своего нового любовника Павлусика Гурина. С того дня Клава просто заболела. Всюду чудился ей обольстительный Гурин – с голубыми глазами, ямочками на щеках и небритым подбородком – и в витринах магазинов, и на рекламных плакатах, и в кадрах любимых сериалов…
- …Чувствую – пара он мне, - вздохнув, закончила Клава и с надеждой вгляделась в семитские черты экстрасенса.
- Считай, Клавдия, что Павлусик у тебя в кармане, - фальшивым голосом работника загса подытожила Катя.
На следующий день Сулько принесла Кате украденное из сумочки начальницы фото возлюбленного, его кучерявый волос с дивана в приемной и спичечный коробок из мусорной корзины. Лёвка несколько часов воспаленными глазами вглядывался в хрустальный шар, потом сварил из принесенных ингредиентов поганую похлебку и скормил ее покорной бухгалтерше…
Результат превзошел все ожидания.
Поздней ночью того же дня дверь квартиры Клавдии Сулько распахнулась сама собой. В ореоле голубого света, весь в белом, как покойник, со вздыбившимися волосами, на пороге стоял Павлусик Гурин, широко раскрыв глаза и рот.
- Клава! – прохрипел он, - Обожаю! – и упал.
Чудо было признано всеми, и клиент пошел. Аксельроды сняли офис, приобрели патент и взяли на работу чету Уховых, Андрейку – водилой, Гулю – уборщицей. Зажиточный люд города Алма-Аты купился, как Буратино, и понёс свои золотые…
В начале августа на гадальный салон «Пранаяма» был совершен бандитский налёт. Назначенные на 20.00 клиенты оказались боевиками в черных с прорезями масках и с автоматами наперевес. Бандиты деловито закатали всю компанию в холщовые мешки и куда-то повезли.
- Сволочь ты, Лёвка, - всю дорогу в ярости шипела Катя, - Ох, сволочь… Упырь проклятый, зачем только кормлю…
- Сама виновата, дура, - плаксиво отвечал Аксельрод сквозь мешок, - Чего рекламу в газеты дала?… Я ж после болезни…
- Конкуренты, небось, - вступили в дискуссию Уши, - Ну, теперь нам всем трындец, ****ь…
С жутким лязгом захлопнулись железные ворота. С привезенных содрали мешки, построили в ряд и под конвоем повели внутрь дома, огромного, как дворец джинна. Перед входной дверью дорогу им перебежал отвратительно мяукающий черный павлин…
Посреди жарко натопленной паркетной горницы, на толстом пушистом ковре, по-турецки сидели старик и старушка. На лавках вдоль стен располагалось их чернобородое племя - бессчётно. У  единственной двери встали карабинеры.
- Гость в доме – Бог в доме, - неторопливо оглаживая бороду, нараспев произнес старик. Чернобородые хором закивали.
- Э-э-э, - сказал Лёва, переминаясь, - Добрый вечер.
- Садись, дорогой, - ласково пригласил старик, взмахнув бровями.
Аксельрод неуклюже опустился на ковер, остальные, чуть помедлив, последовали его примеру.
Начались длительные расспросы о здоровье, пожелания успехов в труде и личной жизни. Лёва сбивчиво отвечал. Уховым и Кате становилось все страшнее. Наконец, пропустив сквозь коричневые пальцы последний завиток бороды, Рафаэль-ага молвил:
- Видишь - в моём преклонном возрасте я остался совсем один… - он обвёл рукой собравшихся, - Мой любимый внук Ибрагим, сын Рашида (тут двое или трое чернобородых поднялись и поклонились) пришёл ко мне и сказал: "Дай мне ружьё". Я дал ему ружьё и сказал Рашиду (тут Рашиды опять поклонились): "Твой сын стал мужчиной, Рашид". И Рашид дал ему автомат. Махмуд дал ему патрон. Искандер дал БТР, Эльдар дал радар. Собрали мальчика по закону крови: дали ему немножко друзей в дорогу, ма-аленький батальон, немножко денег - два мешка и золотой кредитный карточка-виза. Дали проводника через границы… Ушёл Ибрагим. Три месяц ждём: никаких известий. Помоги.
- В каком направлении ушёл? - бойко спросили Уши, дрожащими руками доставая блокнот.
- Ты что, Чечня не знаешь где? Я компас-момпас  не смотрел, карта - могу показать…
- Какого числа, в котором часу?
Родственники гулко зацокали и закачали головами.
- Дело сложное, - откашлялся Лёва, - Я пока ничего не ощущаю…
- Биотоки здесь не проходят… - влезла было Катя, но сейчас же осеклась под осуждающими взглядами чернобородых.
- Делаем так: вы даёте его фото, мы едем в точку выхода альфа-лучей и там с ним работаем, - Лёва несолидно частил и размахивал руками, - Можно – в офис. О результатах сообщим.
Старик нахмурился.
- Ты понимаешь, отец, такие дела скоро не делаются. Тут надо несколько сеансов, - в ужасе вступили Уши, - А скоро только кошки родят, блин, извиняюсь.
Тут Гулька громко всхлипнула. Уши вобрали голову в плечи. Катя зажмурилась и прижалась к стене, как бы желая слиться с нею навсегда. Игра была проиграна. Чернобородые зашевелились.
Тут что-то зашипело - все посмотрели на Аксельрода. Лёва, бледный и страшный, протянул худые трясущиеся руки к темному экрану телевизора, стоявшего на полу в дальнем конце комнаты.
Аппарат включился сам собой. Пошёл звук:
- Убери руки, чёрт мохнатый, сто баксов договаривались… - женский хохот и голос издалека, - Ибрашка, пулемёт тащи, тут рыба идёт!
Возникло изображение: небольшой катерок с надписью по левому борту "Капчагайский рыболов" бойко рассекал капчагайские же волны. На корме голая девица лупила плавками по голове молодого загорелого красавца, опоясанного пулемётными лентами. Мертвецки пьяный батальон, блюя, висел на бортах. Раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди. Разбитные бабы хохотали на носу. Кто-то развлекал их, жонглируя лимонками.
Так же внезапно, как включился, телевизор погас.
Чернобородые, создав пробку в дверях, смяли карабинеров и выбежали вон. Старик, крякнув, метнул тростью в телевизор и удалился прочь - один на один со своим позором.
Катя бросилась поднимать обессилевшего Аксельрода.
Уши ухмыльнулись:
- Рассчитаемся, мамаша?
Старуха, радостно причитая, полезла глубоко за пазуху и достала пачку зелёных.
- Живая, живая!! - повторяла она, благословляя всех именем Пророка.
С тех самых пор гадальный салон «Пранаяма» процветал. Вскоре Катя уже вела на местном ТВ передачу «О чем шепчет карма», Уховы купили новую машину, а сам Лев Борисович жил припеваючи на гонорары от предсказаний и приворотов, заведя на дому небольшую кроличью ферму…

Лёва сбросил плащ и сел к компьютеру. Первым делом он проверил почту – так и есть, e-mail от Ланы… «Милый, любимый мой Лёвушка! Ну что тебе сказать, новостей особых нет…»
- Лев! – из кухни раздался катин недовольный голос, - Ты переодеваться  будешь? Через пять минут столоверчение.
- Иду, иду, - отозвался Аксельрод, припрятывая письмецо в другой программе, - Уже лечу, дорогая!…

ГЛАВА 10
НЕПРИКАЯННЫЕ

Вот ты здесь свободный и гордый сидишь,
А рядом томится несчастная мышь!
Квентин Тарантино

«Милый, любимый мой Максимчик! Ну что тебе сказать, новостей особых нет. Очень надоел мой козёл-Козловски. Такой придурок – заделался скотопромышленником, кретин. Так что теперь живем на его гребаном ранчо в Техасе. Говорит, я тебе обещал все условия создать – вот, говорит, коров для тебя развожу и свинок. А ты ведь знаешь, у меня на свиней аллергия. Теперь строит мне бункер, соседям сказал – на случай атомной войны. Нет, каков идиот?! Вступил специально в окружной клуб сатанистов (там и мэр, и прокурор и вся городская администрация – прикинь?). Его сначала брать не хотели, пришлось слетать к ним в гости во всем прикиде, ну ты понимаешь. Правда, летала я всего минут десять, на больше пороху не хватило. А выгляжу я страшно, аж жуть, одно хорошо – в зеркале не отражаюсь, а то бы умерла от горя ;. Взяли дурака без вопросов. Очень скучаю по всем вам, особенно по нашему бедному домику… Козел-Козловски обещал отпустить меня в следующем месяце к вам в гости, но выйдет ли – не знаю. Ты же знаешь, какой он ревнивый, сволочь. А как твои дела? Ну всё, целую, твоя маленькая Ланка»
Пепелюга еще раз перечёл факс, смял его и аккуратно сжёг в пепельнице. Потом вылез из стенного шкафа, натянул штопаные гамаши, тельник и поплелся на кухню, на ходу вяло делая рывки руками и приседания.
За кухонным окном трепыхался привязанный за веревочку нечистый сизарь. Макс втащил его внутрь, критически оглядел и сунул в соковыжималку.

Паталогический здоровяк Пепелюга отходил от болезни позже всех. Он был худ, грустен, на голове его только-только начала пробиваться новая растительность. Руки и ноги до сих пор сильно тряслись: не то, что летать – ходить было трудновато…
Ира Семёнова преданно ухаживала за горячо любимым женихом, кормила его с ложечки диетической кровью со станции переливания, читала на ночь Маринину. В июле справили скромную свадьбу в кругу четырех десятков ириных родственников. Надо сказать, что за эти несколько месяцев она полностью приняла в свои крепкие, пропахшие порохом руки бразды правления наркоимперией Гарлема. Дела у неё на удивление пошли хорошо, так что к осени Ира легализовалась, приобретя на отмытые деньги модный бутик и сеть книжных магазинов.
Теперь Ирина Васильевна Пепелюга вела интересную жизнь бизнес-леди, возвращалась домой заполночь и даже завела двух любовников с целью, наконец, забеременеть…
Без аппетита позавтракав, Макс прошлепал в спальню. К зеркалу на туалетном столике Иры была прилеплена записка:
« 1. Вынь белье из стир. маш. и повесь.
2. Помой посуду.
3. Попылесось.
4. Полей цветы (осторож. с фиалкой).
5. Погладь мою юбку от синего костюма.
6. Целую! Ириша»
Пепелюга вскарабкался на велотренажер и, налегая на педали, еще раз, шевеля губами, изучил список.
Покончив с делами, Макс закурил, взял трубку и навертел левкин номер.
- Хелло, братан. Как дела? Мне Ланка факс прислала. И тебе? Не читал еще?… Ну, пишет всякое, про козла своего, в основном… Ой, пока, не могу говорить…
Макс торопливо повесил трубку и оттолкнул телефон. В гостиную входила Ира. Глаза её метали молнии, в кулаке была зажата пачка телефонных счетов…

Следующим вечером, когда наказанный Макс пытался заснуть, свернувшись комочком в магическом круге (Ира ушла в казино, повесив на дверь гирлянду сушеного чеснока), в кухонное окно осторожно постучали.
- Заходи! – крикнул Макс, поднимаясь.
Аксельрод выдавил стекло и присел на подоконник.
Пепелюга покосился на осколки:
- Ирка орать будет. Где-то у меня в чуланчике лист стекла валялся…
- Да брось ты, - Лёвка брезгливо стер ногой меловую клинопись на полу, - Вылезай…
- Спасибо, братан. Веришь, до того ослаб – голубя загрызть влом… От святой воды в обморок падаю…
Лёва пожал плечами.
- Пройдет… У меня вон зубы уже отрастают – глянь сюда…
Макс уважительно оглядел левкин сантиметровый клычок и сказал:
- Кстати, мне тут принесли кой-чего, на пробу…
- Солома? Давай.
Макс присел к столу и ловко скрутил гигантский косяк, похожий на трубу парохода, сломанную в колене. Молча и очень быстро мужчины выкурили зелье и сосредоточенно погнали по очереди:
- …С детства не мог понять, за что они нас так ненавидят…
- …Как писал Дон Хуан Кастанеда, все бабы – суки…
- …Разрабатывая экстрасенсорные способности, веришь, нет – задумался о смысле бытия…
- …Говна-пирога, мымра грёбаная, да где б она была…
- …Говорит, у тебя, мол, и при жизни не стояло…
- …Козёл теперь по жизни…
Друзья помолчали. Потом Лёва сказал, тщательно артикулируя:
- О козле… Когда, говоришь, Ланка приедет?
- В том месяце вроде… О, смотри!
На стол неведомо как забрались две крупных белых мыши и принялись плясать кадриль, помахивая крошечными платочками.
- Наверно, Ирка на обед оставила, - едва шевеля языком, промычал Макс.
- Вот это солома!… А помнишь, Макс, как мы с тем мужиком в подъезде пили… - Лёва залился безудержным мелким смехом.
- Ну, - захихикал Пепелюга, - Он еще своей бабе вломил…

Через час значительно погрустневшие вампиры в тех же позах сидели за столом.
- Может, выпьем? - несмело предложил Макс.
Лёвка замотал головой:
- Давай лучше к дому съездим… Два месяца уж не были…
Пепелюга глянул на часы:
- Только по-быстрому, а то Ирка скоро придёт.

Сорная трава, окурки и осколки в черном тлене – вот и все, что можно было найти на пустыре, на том самом месте, где когда-то стоял заботливый и уютный Дом Зла. Трёх коммунаров и то была переименована в улицу имени неизвестного Карабасова, так что от былого пейзажа нетронутым остался только кусочек черного неба вверху с неизменным рисунком созвездий…
Мужчины обнялись и застыли в скорбном молчании.
Вдруг откуда-то сбоку раздался знакомый звонкий голос:
- Эй, голубые, огоньку не найдется?…
- Лана!
- Блин!
- Откуда?!
- Да сбежала я от своего козла – так достал, так достал… Не могу я там, скучно… Ну а вы-то как, мальчики?…
- Да что мы, ты про себя расскажи…
- Да уж, блин, сестра, не томи…
- …

ЭПИЛОГ

…Радостные голоса троицы затихли внизу. Дарья Фёдоровна, нежась на лету в тусклом свете молодой луны, капризно сказала по-французски:
- Нет, Пьер, они положительно безнадёжны…
- Моя дорогая Долли, надо же дать им время… И не суди их, душа моя, с такой строгостью!… – полковник Юдашкин сделал «бочку» на своём инвалидном кресле и пошел на лихой вираж, огибая группу тоскливо зашумевших тополей.
- Эта глупая девчонка, помешанная на амантах… Никакого вкуса. Слава Богу, ей хватило ума расстаться с этим жалким толстосумом…
- Но, моя дорогая, как мне помнится, ты сама провела во второй фазе более сотни лет, меняя кавалеров как перчатки…
- Пьер, мон ами… Невыразимо приятна твоя ревность… Однако…
- Еще раз повторяю, дорогая, - терпеливо продолжал дядя Петя,  снижаясь над площадью КазГуГрада, - Просто надо подождать… Всё человеческое уйдет… Со временем… Они еще не поняли, что взрослеют, вот и все.
- Ты вечно меня успокаиваешь, - надула губки фрейлина, - Для тебя всегда дети – на первом месте. Особенно этот твой любимчик Максимилиано… Настоящий грубиян!
- Я и сам в молодости был таким, - со вздохом ответствовал старик, - Но Лёвушку и Светлану я люблю не меньше!…
- Лёвушка – особенный, - с нежностью пропела Дарья Фёдоровна, небрежно роняя мясные обрезки стае галдящих ворон, - Он еще себя покажет… просто вылитый Калиостро…
- Однако, Долли, мы с тобою заболтались, - полковник совершил посадку на растрескавшиеся бетонные плиты и взглянул на хронометр, - Через три четверти часа – рассвет.
- Я – в общежития… Адьё, мон ами…
- Встретимся на Ректорате!…
И супруги, расставшись, взвились в сиянии крупных, как градины, звёзд. Начиналась Охота…

Волочаевская-Шанхай-Аксай-Кабанбай батыра-Валиханова, 1993-1996, 2001.