Во имя Господа милостивого, милосердного начинаю свое повествование. Да продлит Господь дни всякого читающего сии строки. Зовут меня Марьям, родом я из города аш-Шамахайя. У подножия горной цепи расположен этот город, а две самые высокие вершины стражами стоят с северной и южной стороны. Зимы у нас холодны и ветрены, лета засушливы, но весной вся в цветущих садах стоит аш-Шамахайя. Цветут и вишни, и абрикосы, и айва. Даже самый дикий и колючий кустарник старается украсить цветами свои корявые ветки. А пение птиц заглушает звуки человеческой речи, так громко поют в эту пору птицы. Особенно прекрасны сады вокруг дворца моего дяди, правителя города.
В младенчестве я осталась сиротой. Отец и мать погибли от лихорадки, и старший брат отца взял меня в свой дворец. У правителя было пять сыновей, но ни одной дочери, поэтому меня он полюбил, как родную. Слуги и служанки исполняли каждую мою прихоть. С яхонтами, лалами и смарагдами я играла в камушки. Мне была подарена диковинная маленькая лошадка, на которой я каталась по саду. А как только шесть лет прошло с тех пор, как я появилась на свет, меня стали учить всяким премудростям – и шить, вышивать, и петь, и танцевать, и играть на таре. Кроме того, старый учитель сыновей правителя научил меня чтению, письму и счету. Он много рассказывал о растениях, животных, минералах и звездах, истории нашего края и соседних земель. Братья не имели склонности к наукам, их больше привлекали охота и воинские забавы. Их руки держали меч и копье более ловко, чем гусиное перо. Поэтому учитель был рад, что обрел хоть одну благодарную и внимательную ученицу. Он собирался даже обучить меня ал-джебре, но скоропостижная смерть помешала в этом. Да будет он блажен и счастлив в райских садах, что тысячекрат прекраснее здешних!
В наших краях девушек выдают замуж рано, но дядя, любя меня, хотел подержать рядом с собой подольше, говоря, что без женихов я не останусь. К тому времени, когда произошли события, переменившие всю нашу жизнь, мне было восемнадцать лет.
Дядя время от времени собирал войско и отправлялся в набег на кого-то из соседей, и всегда возвращался с победой и богатой добычей. Той весной он собирался в поход на запад – лазутчики донесли, что князь Додон к войне не готов, у воинов мечи ржавеют в ножнах. Но пока готовились, обнаружилось, что войско с запада уже под нашими стенами. Застигнутый врасплох город пал без осады. Много наших людей было убито, кровь лилась по булыжным мостовым ручьями. Крик и стон стоял над городом. Вражеские воины грузили своих коней тяжелыми тюками, вытаскивали из домов женщин… Женщина на войне всегда добыча, и скорее солнце сойдет со своей орбиты и волк станет есть траву, нежели когда-либо будет иначе. Я в страхе ждала решения своей участи и молилась, но не происходило ничего. Простые воины все же не смели заходить во дворец.
Вдруг показались двое молодых витязей, одетых богато и идущих горделиво. Они были одни, без сопровождения. Я не успела отойти от окна, они меня заметили. Между витязями разгорелся спор. Я не знала слов их речи, но поняла, что они поссорились из-за меня. Юноши схватились за мечи. Безумцы! Что такого особенного было во мне? Да, я была молода и хороша собой, но таковы многие девушки. Это блеск алмазов и яхонтов их ослепил, не иначе.
Битва была ожесточенной, но короткой. Пали оба, оставшись лежать под моими окнами, с вонзенными друг в друга мечами. Я проронила несколько слез по ним, ведь они были молоды и красивы, и мне стало жаль их.
Никто из вражеской дружины не пришел убрать тела. Оставшись обезглавленным, войско принялось грабить и бесчинствовать с новой силой, но меня никто не тревожил. Прошло несколько дней, и я уже боялась смотреть в окно, чтобы не видеть, что сделало весеннее солнце с мертвыми телами. А потом появилось еще одно войско, его вел сам князь Додон.
Мы их увидели во дворе ночью. Мы – это я и старая нянюшка Фатима, остальные слуги куда-то разбежались. Это было страшное, волнующее душу зрелище. К нашему дворцу подошел князь Додон (я сразу поняла, что это он!) с частью своей дружины. Они шли пешими, каждый держал в руке факел. Полы их плащей развевались на ветру, и в темноте я не могла понять какого цвета одеяния. Все это я наблюдала, скрываясь за занавесью.
Тут Додон увидел павших витязей и вскрикнул, а вслед за ним закричали и другие. Звук, похожий не то на вой, не то на шум бурного моря, заполнил все пространство между землей и небом. Потом разожгли погребальный костер. К утру над телами захороненных уже возвышался курган. Измученная страхом и бессонной ночью, я задремала, сидя в кресле у окна. Пробудил меня чей-то взгляд. Это был князь Додон, и во взгляде его я увидела ту же зачарованность, что и у его сыновей. Не разумею, почему: видит Господь, я не плела им сети.
В вечер того же дня я стала наложницей князя. Таков обычай. Но Додон был мне с самого начала не противен, потом стал нравиться все больше и больше, а потом я полюбила его – он стал затмевать даже солнце в небе. Князь был немолод - уже полвека жил Додон на этом свете - но силен и ловок, как зверь, хоть сложением был суховат и сильно сутулился. Волосы его были редки и открывали высокий лоб, борода была седа и аккуратно подстрижена. Глаза его были большие, выразительные и, казалось, заглядывали прямо в душу. Руки его были сильны и горячи, речи учтивы (хоть тогда я не понимала ничего на его наречии). Князь был мудр и благороден. Он ненавидел войну и убийства – об этом я узнала впоследствии. Да простит меня Господь, но прочь со своей родины, аш-Шамахайи, я тогда ехала с радостью.
Днями солнце пекло не по-весеннему, и это время мы пережидали в тенистых рощах. Ехали в основном по ночам. Я хорошо умею держаться в седле, поэтому путешествие не доставило мне большого труда. Кричали, ухали какие-то птицы, сверкали зарницы, ветер свистел в ушах. Наши кони были резвы, и мы летели впереди отряда. Однажды на нас напала стая волков, но Додон поднял лук, прицелился и пустил стрелу. Один волк упал на месте, другой, третий… Остальные пустились в бегство. Иногда дружинники пели. Песни эти были протяжны и печальны, но прекрасны. Наконец, мы приехали в княжеский город.
Более года я жила в тереме Додона в счастье и довольстве. Я полюбила этот странный край, где так холодно зимой и все покрывает пушистый снег. Я еще не научилась хорошо говорить на их языке, но уже многое понимала. Я стала откликаться на имя Марьюшка (так звал меня мой любимый). Я утешала Додона в часы его печали – он все еще скорбел по сыновьям. Но тут судьба отвратила от меня лицо свое.
Однажды мы в крытой повозке выехали с князем покататься по округе. И вот перед нами показался какой-то путник. Додон велел остановиться и сам вышел на пыльную дорогу. Тот, ради кого он велел остановиться, был старик с сумой и дорожным посохом. По всему его виду было понятно, что он возвращается из какого-то далекого путешествия. Любопытство – обычный женский порок. Я подсматривала за обеими собеседниками из окна повозки. Слов я сначала не слышала, потом оба повысили голоса, и я поняла, что спор идет обо мне. Какая нелепость! Оборванный старик требовал у князя отдать меня ему. Сначала Додон говорил со стариком учтиво, но тот все более распалялся – его тоненький голосок (старик, должно быть, был евнухом) резал уши, послышались грубые проклятия. Мне даже на мгновение стало смешно - так нелепо выглядел этот беснующийся старикашка. Но тут князь Додон не выдержал – ударил негодяя посохом. Я уверена, что князь вовсе не хотел убивать его, а только проучить, но мерзкий старик упал замертво. И в ту же самую минуту на голову князя спустился петух – какого-то странного окраса, с ярко-желтыми перьями. Он клюнул Додона в висок, и тот тоже повалился на землю. Я в ужасе лишилась чувств.
Когда я вышла из забытья, узнала, что прошло немало дней, и князь давно схоронен. Я шаталась по горницам терема, как тень. Проклятый петух, сын Шайтана! Надеюсь, что он закончит свои дни в супе из красных корнеплодов, который здесь так любят есть.
Служанка рассказала мне историю этого евнуха и петуха. Поистине удивительная, мистическая история! Даже сама Шахерезада не могла бы придумать чудеснее. Но самой попасть в сказку – это, поверьте, совсем не так радостно…
Я попросила принести мне бумагу и писчие принадлежности, чтобы изложить всю эту историю. Когда что-то пишешь, дела внешние всегда уходят куда-то далеко. А сейчас мне этого и надо. Мне страшно. Князь Додон мертв, а под окнами ходят люди и о чем-то ожесточенно спорят. До меня долетают отдельные слова: «Шамаханская царица ведьма, чародейка!». Видит Господь, я не смерти страшусь – после нее я встречусь с тем, кто мне был милее всех при жизни. Но я боюсь мучений, а люди злы. Успею ли дописать эту быль? Если тебе пришлось слышать сказку о золотом петушке, то, значит, я успела.
2011