Честно говоря, сначала я не собирался предавать эту короткую историю гласности, дабы верующие не обвинили меня в богохульстве. С другой стороны, кликуши, блаженные и убогие всегда были на Руси, при этом, подчас, к ним даже прислушивались. Не знаю, насколько данный случай подходит под какую-то категорию, но, решив писать, не буду останавливаться в раздумье…
Мой ежедневный утренний променад с Кешей (чау-чау, которому уже за двенадцать) заключается в обходе нашего дома, благо, с тыльной стороны деревья, кусты и некошеная трава обеспечивали ему полную свободу действий. В прошедшую субботу все было, как обычно. Правда, на крыльце соседнего подъезда женщина что-то твердила, видимо, в мобильник, пока мы не завернули за угол дома. Дожди хорошо пропитали землю, обильная трава и густая листва наглядно подтверждали, что лето полностью вступило в свои права.
Первое, что мы (вернее, я) услышали, обогнув дом, был напряженный женский голос, продолжавший что-то выяснять. Впрочем, нет, это были не вопросы, а, скорее, утверждения, при этом, довольно настойчивые. Кеша шагал неторопливо, и я успел понять, что текст идет, как бы, блоками, более того, он зациклен. Возможно, я подошел ближе, и новый цикл начался громче, чем предыдущий: «Отче наш, иже еси, на небеси, Да святится имя твое…». Вот те на, да она молится… Не слишком ли громко? Или она представила себя муэдзином, читающим утренний намаз? Правда, эта должность чисто мужская (как, впрочем, и в православной религии) и молящихся мусульман, стоящих коленками на расстеленных подстилках, вокруг не наблюдается.…Впрочем, я обращаю внимание на двух мужиков, что мнутся на дороге напротив «молельного» подъезда. Один из них в домашних бесформенных штанах и тапочках на босу ногу, явно выскочил покурить. Второй, одет более капитально, сумка в руках, успел уже зайти в один из ранних магазинчиков… Кусты, что растут под окнами между подъездов, еще скрывают от меня проповедницу, повторяющую молитву, известную даже мне: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И отпущающи нам долги наши, Как и мы отпущаем должникам своим»…
Вот уже через ветки вижу женщину в светлом платье, руки которой молитвенно сложены на груди. Во время очередной паузы домашний курильщик обращается к женщине: «Мы можем пройти?» Я наполняюсь гордостью за наших деревенских мужиков, надо же, какая деликатность! Кешечка раньше меня оказался напротив подъезда и пауза продолжилась. Видимо, женское внимание было привлечено именно к нему, как уже бывало неоднократно. Снова мужская фраза в просительном тоне: «Так мы сможем сейчас пройти?». Я уже в створе подъезда и поворачиваюсь от странно вежливых мужиков, топчущихся на середине проезжей части дороги, к ярой христианке, продолжившей свой речитатив на повышенных тонах: «И не вводи во искушение, Да избави нас от лукавого, Да пребудет Сила и Воля твоя!». Последняя фраза была, едва, не в крик.
Но не от этого застыло лицо мое. Руки ее, действительно, сложены были перед грудью. И в них - не мобильник... И не аккуратный псалтырь... В ее молитвенно сложенных на груди руках в свете утреннего солнца поблескивает лезвием цельнометаллический туристский топорик, который она с последними словами приподнимает и отводит к правому плечу.
Мужики отступают на пару шагов, а я продолжаю идти совсем рядом с лесенкой в три ступеньки, и голова моя повернута, как на параде, разве что, я не печатаю шаг и не тяну носок. Вообще-то, надо подняться и забрать у нее инструмент, «не числящийся в обязательных» при чтении молитв… Опасение, что собака может уйти с тротуара на дорогу, «избавило меня от лукавого» желания сделать это. Последние же фразы звучали уже тише и умиротворенней: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, Отныне, присно и во веки веков. Аминь!». Поднимаясь по своей лесенке к подъезду, слушал очередное (не знаю, какое по счету) прочтение этой молитвы, правда, без угрожающих интонаций.
Часа два спустя, отправившись в магазин за хлебом, я не увидел на проезжей части дороги уже знакомых «вежливых» мужиков.
.