Медленно близилась к завершению вторая военная зима. Уже и дни стали заметно длиннее, и солнышко, выглядывая всё чаще, стало, робея ещё, малость пригревать. Огромные сосульки, свисавшие с невысоких крыш заводских бараков почти до самой земли, начинали в такие минуты плакать, словно предчувствуя свою скорую неизбежную кончину.
На днях политинформаторы, которые имелись в каждом цехе и всякое утро сообщали заводчанам о делах на фронте, порадовали тружеников тыла известиями о большой победе наших войск под Сталинградом. Окружённая немецкая армия, командовал которой фельдмаршал Паулюс, долго и упорно сопротивлявшаяся, наконец полностью уничтожена. А остатки её, многие тысячи солдат и офицеров вермахта, начали сдаваться в плен. Сдался, не решившись покончить с собой, и сам фельдмаршал. В Германии Гитлер, ещё по осени хваставший, что Сталинград уже взят, даже объявил по поводу этого сокрушительного поражения трёхдневный траур. А в холодных цехах филейского завода всезнающие бабы поговаривали, что именно с данной победы и начнётся, наконец, долгожданный перелом в ходе этой кровавой войны…
Витька и Миша чистили от снега тропинку у дома, вслух размышляя.
– В Сталинграде наши фрицев разгромили; может, скоро и из-подо Ржева, где папка лежит, вышибут? – спрашивал Витёк.
– Земля ему пухом; вышибут обязательно. А моего отца на войну не пустили. Ничего не поделаешь: 58-я статья, враг народа – и точка. Уголовников на фронт берут, пожалуйста. А политическим никак нельзя, – вздыхал Мишка.
– Зато твой батя хоть жив.
– Мой-то жив, если можно это жизнью назвать… Да, погиб твой папка. Но хоть и был он в штрафниках, а всё ж в бою пал смертью храбрых. Все обвинения с себя кровью смыл. И наград не лишён, и вы пенсию получаете. А мой жив, но знаешь ли ты, каково там? Если на свободе людям сейчас вон как туго приходится, как же тогда в лагерях? Хорошо, если хоть инвалидом вернётся, а жизнь вся одним анекдотом навсегда испорчена.
– Не повезло нашим папкам. Скажи, Миш, как думаешь, из-за кого мой отец в штрафбате оказался? Кто же всё-таки, по-твоему, его письмо в органы сдал?
– Не знаю, Витюха, не знаю. Либо Семён, либо Степан. Кто-то из них двоих. Больше, вроде, и некому. Мне-то, поди, доверяешь?
***
Голодный Витька топал из заводской столовки в штаб ВУП. Из голенища правого сапога (как у многих рабочих) торчала завёрнутая в тряпицу личная ложка – вещь дефицитная. Навстречу ему попадались группки рабочих, спешивших на обед. Витька пропускал мимо ушей обрывки доносящихся фраз. Как обычно, все разговоры лишь о еде.
Паренёк и сам только что отоварил обеденный талон, но в животе по-прежнему урчало. Да разве хватит растущему организму тарелки жиденькой похлёбки, положенной на обед? Вода, немного капусты и картошки – вот все её ингредиенты.
Баланда эта разливалась в шершавые железные миски, изготовленные полукустарным способом здесь же на заводе. В небольших неровностях тарелок застревали махонькие кусочки драгоценной пищи. Витька, как и все заводчане, всегда старательно пытался их извлечь. Для этой цели шли в ход ложка, кусок хлеба, а иногда и палец. И всё же, как ни стремились голодные работяги, а досконально вычистить такую миску невозможно.
Но как только покушавший заводчанин, поскребя-помучившись, отодвигал от себя опустевшую тарелку, её тут же хватал подскочивший человек, чтобы попытаться ещё раз выскрести остатки еды. Прозывали таких людей блюдолизами. Это были такие же рабочие, разве что голод они совсем уж терпеть не могли. Во время обеденного перерыва, съев побыстрее свою порцию, блюдолизы следили из-за колонны в углу, чтобы успеть схватить чью-нибудь отодвинутую тарелку. Витька заметил, что к концу каждого месяца стайка блюдолизов всегда вырастала – потому, наверное, что некоторые бедолаги, не вытерпев, проедали раньше срока выдававшиеся в начале месяца продовольственные карточки.
Чувство голода месяцами не покидало мальчишку. Он рос с этим чувством, с ним ложился спать и вставал. Иногда уже казалось, что голод стал чем-то естественным. Но нет, привыкнуть к нему невозможно. Скорей бы весна! Снова можно будет пестики кушать. Витьке вспомнились братишки-сестрёнки прошлым летом. Росточком малые, с худенькими ручками и ножками. При этом у каждого круглое пузико, распухшее от травы. Посмотреть, будто мячики проглотили. Брюхо набито, а голод никуда не делся.
А ещё в конце весны можно пескарей в Курье и в Юрченке плетёными корзинами ловить, если время после работы останется. Ведь Витёк просился, не переставая, на производство. Там, как он теперь понял, и работать престижней, и зарплата поболе. Да к тому же за выполнение нормы с недавних пор ввели поощрение: ржаной пятидесятиграммовый пончик. А особо отличившимся рабочим начальник цеха, по согласованию с парткомом мог даже выписать премию – аж 200 грамм гороховой муки!
В одном из цехов удалось Витьке разжиться выпускавшейся на предприятии газеткой. Называлась она «Заводский большевик». Читать газеты он любил. Взгляд остановился на заголовке «Работники завода – бойцам Красной Армии», там сообщалось: «С большим успехом проходит на заводе сбор тёплых вещей для бойцов Красной Армии. Коллектив цеха № 13, кроме зимних вещей, сдал наличными 630 рублей для приобретения подарков фронтовикам. 3000 рублей наличными собрал цех № 3. Меховые рукавицы, валенки, ватные брюки, пять шапок-ушанок, простыни, бельё и другие вещи посылают на фронт рабочие и служащие цеха № 16». Вот молодцы, радовался Витька; в самом деле – и тыл, и фронт едины в борьбе за свободу Родины.
***
Вечерело. Работавшие в день передавали завод ночной смене. Ненадолго умолк круглосуточно бухавший на всю Филейку паровой молот. Без его привычных мерных ударов стало как-то неуютно, тоскливо, но вскоре всё вернулось на круги своя. Заступившие в ночь кузнецы оживили механизм. Мощные удары молота возобновили свой ритм, приближавший Победу.
По тёмным филейским переулкам мимо неказистых бараков усталый Витька плёлся домой. Давно наступили зимние сумерки. У костерка за стройбатовской столовкой* мелькали силуэты. Стройбатовцы! Вот кому ещё хуже. Витьке часто встречались эти невысокие ростом прокопчённые, как попало одетые азиаты. В зимнюю стужу – на ногах дырявые ботинки на деревянной подошве. Ветхое, грязное, сменившее не одного хозяина обмундирование не спасало от холода. Одежду эту, зачастую снятую с погибшего в бою красноармейца, подлатав, выдавали стройбатавцам. Трудились они на самых простых и тяжёлых работах. Копали котлованы, долбили мёрзлую землю, таскали её на носилках. Кормили их хуже всех.
На улице рядом со стройбатовской столовой была выкопана яма, куда вываливали отходы с кухни (хотя какие уж там могли быть отходы; и так, вроде бы, всё, что можно съесть, шло в пищу). Что туда выбрасывали, трудно сказать. Но говорят, голод – не тётка. Вечерами голодные стройбатовцы, сгрудившись, рылись в этой яме, палками вороша отходы. Что-то находили, складывали это «что-то» в котелки, нагребали туда снег, варили эту бурду на костре и ели. Так и выживали.
Витька шёл своей дорогой и представлял на ходу, как, придя в тёплую избу, усядется вместе со всеми домашними возле дымящейся кастрюли с варёной картошкой, как разольёт бабушка по кружкам молочко из бидона. И от мыслей этих аппетит только усиливался.
Тут заметил он под ногами бумагу, чуть присыпанную февральским снежком. «Хорошо! – подумал парнишка, нагибаясь за ней. – Сгодится папироски с самосадом крутить». Витёк поднял бумагу и ахнул: «Да ведь это хлебные карточки. Как же их много, ведь до конца месяца-то ещё далеко!» Он быстренько осмотрел находку. На семь человек. А у Витьки в семье как раз семь ртов. «Вот повезло, так повезло!», – обрадовался мальчишка, – «Это ж теперь до конца месяца можно всей семье досыта наедаться!»
Сияющий Витька влетел в избу и с порога сообщил радостную новость:
– Ну вот, теперь поедим! – с этими словами Витёк, вынув из-за пазухи драгоценную бумагу, протянул её маме. Довольный мальчишка ждал, что сейчас все начнут радоваться вместе с ним. Но что-то было не так.
– Ты где это взял? – строго спросила мать.
– Ну, не украл же! Нашёл, на дороге валялись, – довольный Витька подумал, что уж теперь-то он точно увидит радость на мамином лице.
Мать опустила взор, помолчала, о чём-то размышляя. Потом подняла на сына глаза, в которых застыла боль, тихо спросила:
– А ты подумал, что станет с теми людьми?
Витькиной радости как не бывало. Мальчишке стало так стыдно за то, что ему и в голову не пришёл этот простой вопрос: что станет с теми людьми? Он представил на мгновение, что почувствовал, если бы их семья лишилась хлебных карточек на месяц. Но у них-то хоть какие-то припасы с огорода хранятся. А есть эвакуированные семьи, у которых, кроме этого хлеба, других вариантов выжить просто нет.
На обороте бумаги стоял штамп-прикрепление к ближайшему магазину, тому же, к которому прикреплена и Витькина семья. Прозывали в народе тот магазин стройбатовским, хотя к стройбату он абсолютно никакого отношения не имел, разве что располагался в бараке неподалёку от стройбатовской столовки. Вскоре Витёк с мамой разговаривали с кассиром этого продмага**. Выяснилось, что к кассиру уже приходила заплаканная женщина, спрашивала, не находил ли кто их хлебные карточки? Сказала, что придёт ещё. Мама оставила бесценную бумагу кассиру. Та попросила ещё и записать их адрес.
В тот же вечер, когда поужинавший, но всё такой же голодный Витька растянулся на постели на полу, к ним пришла та самая женщина. Долго она причитала, плакала, теперь уж от радости, благодарила их. И всё время повторяла: «Вы нам жизнь спасли, вы нам жизнь спасли». А когда узнала, что это Витька нашёл их хлебные карточки, чуть ли не в ноги ему упала и сказала, что будет Богу за него молиться.
Витьке было очень неудобно от этого, ведь он ничего особенного не сделал, да и если б не мама…
Потом та женщина ушла. На душе вдруг стало легко. Засыпая, Витька думал: «Хорошо, что всё закончилось именно так и хлебные карточки нашли своих хозяев. И хорошо, что скоро весна. Вначале будут пестики, а потом и пескари…»
ПРИМЕЧАНИЯ:
*Столовая, в которой кормили стройбатовцев, находилась в бараке на углу современных улиц Ленинградской и Правды, напротив Художественно-технологического лицея (бывшая школа № 36).
** Этот магазин располагался в бараке, что стоял между современными домами 1 и 3 по Октябрьскому проспекту.
ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ...