Я смотрю на мир и с ужасом замечаю, что жало моей совести направлено на него, а не в глубину моей гибнущей души. Такое положение сильно способствует тщеславию и питается со всех сторон: легко найти собеседника с такой же конструкцией. Откровения этого умного жала наполняют сердце тонкостями греховного устроения ближнего. «Ты только посмотри, - говорит оно, - я же вижу, это очевидно, как день». Я не отрицаю твоей способности, но только ты смотришь не туда, выполняешь не свою работу. Неужели, если в моей машине много недостатков: помяты бока, не горит ближний свет, стерлись колодки тормозов, проржавело днище и так далее, я буду думать о дефектах проезжающих автомобилей? Безумие! Что же, лишил меня Создатель ума, и нет в таком положении моей вины? Нет, чтобы понять такую малость, не надо много ума. Жало не унимается: «Посмотри вокруг, сколько умнейших людей не согласится с тобой. Таких гигантов мыслей, что твоя убогость и рядом с ними не стоит!» Что мне до них? Это только то и значит, что здесь присутствует какая-то сила, о которой они не знают и поэтому не остерегаются. Иначе не объяснить, как умный человек становится младенцем. Пока я не помогу самому себе, другим не помочь.
Вспоминается время, когда и сам я не сознавал всю зазеркальную реальность этой силы и считал, что со мной все в порядке, или почти все в порядке. Вот вокруг что твориться – это да! Кстати, эта мысль заражает человека иллюзией, что внешние законы могут решить все проблемы. Особенно этой верой был одержим ХIХ век, который зачал беззакония, затопившие мир кровью, и не только ей. Жил бы я тогда, и не просто было бы мне избавится от этого плена, не заразится самомнением, поскольку вера в человека, не как в человека, а как в божество, вдыхалась вместе с воздухом, как очевидное. В наше время свои заблуждения, не менее страшные, по крайней мере, не менее страшные, и избавиться от их плена так же трудно.
Ларчик просто, казалось бы, открывается: поверни жало совести внутрь себя, и ты начнешь приходить в себя. Долго ли может прожить человек, который стоит на голове? Не думаю. Он и не живет, я не живу, а давно мертв, как духовное существо. И не помогут мне правильные доктрины, даже живая вода не поможет, пока я не встану на ноги. Но повернуть жало, встать на ноги очень непросто. Привычки, общественное мнение, которым давно научились управлять, быстро возвращают тебя, как свинью обратно в грязь, как пса на свою блевотину.
«Отвегнись себя…». Почему? Дело в том, что то, что ты почитаешь за свое «я» не имеет к нему почти никакого отношения. Вот Савл, живущий по совести, выполняющий закон, гнал учеников Христа, сторожил одежды побиваемого камнями Стефана, одобрял его убиение. Где было его «я»? Ясно, что не в свойствах его, потому что, увидав небесный свет, ослепнув, он сам переродился. Но и Савл и Павел объединены одним «я»! Что тут скажешь? Мои горячие убеждения могут быть результатом рабства. Надо ли мне это?
Мне все реже хочется спорить, и это хорошо. Желание спорить – мерило моей несвободы. И о чем спорить одному рабу с другим? Я иду по пустыне своего духовного неведения и жажду. Вдруг появляется еще один жаждущий и начинает убеждать меня, что напиться можно только тогда, когда хорошо изучишь свойства воды. Я не спорю, он хорошо потрудился, много знает, кроме одного: где достать эту воду. Впрочем, этим он уже давно не интересуется. С его точки зрения духовность в том и состоит, чтобы сбросить с себя все материальное и думать о высшем: «Ты разве не знаешь, какой угол между атомами водорода и кислорода? Что же ты хочешь?» А я хочу воды, потому что я в пустыне. Формула и углы мне не помогут.
Я знаю, Кто и как дает живую воду, но воспользоваться ей не так просто. Ведь, если я верю, что все со мной в порядке и считаю, что во всех моих бедах виноват злой мир, то мне не поможет никакое лекарство. Любой, повернувший жало совести внутрь, обнаружит там такой распад, такую вонь, что о недостатках других просто забудет. Тогда и только тогда он в своей молитве вместо того, чтобы кричать: «Дай, дай, дай», вместо того, чтобы бубнить правило, потому что так надо, завопит от ужаса своей испорченности: «Спаси, погибаю! Я заслужил это, место мое там, с ними, в кого я верил и принимал за свое «я». Смиряюсь, правы суды Твои, вверяю себя Твоей Святой воле!» Вот только тогда вдруг станет ясно, что там, в глубине души, кроме всякого хлама, смиренно все терпит жемчужина моего «я». Она дана нам всем, и увидев ее в себе, неминуемо увидишь ее и в других, даже в самых падших, гадких и невозможных. Повернись-ка ты, жало, к миру задом, а к бесконечному космосу души передом, там твое место!