Наши милые и родные старички и старушки, бабушки и дедушки, мудрые и всезнающие, бесконечно добрые и сердобольные, готовые прийти по нашему первому зову на помощь в любую минуту, а порой и звать не надо, они тут как тут. Бывает так, что злимся на них, ведь мы и сами уже не дети, обижаемся и сами обижаем, просим прощения и укоряем себя за несдержанность. Порой умиляемся, глядя на них, какие они бывают на наш взгляд смешные и чудные, порой задаем себе вопрос: «А какими мы будем в их возрасте?» Многие, посмеиваясь, говорят: «А мы может быть, еще чуднее будем». Наверное, каждое новое поколение думает так о предыдущем, считая их чудаками, хотя не минует сия чаша и нас: когда-нибудь и мы своим детям и внукам будем казаться чудными, а пока улыбнемся мы, вспоминая наших предков.
***
Как пить чай
Не знаю, какой в молодости был дед Михаил, но к старости чудак стал отменный. Его сын Ефим, уважаемый в селе человек, был летчиком. Всю войну он летал на истребителях, а в мирное время стал летчиком-испытателем. Ефим Михайлович навещал своих родителей раз в год, а в остальное время помогал им деньгами. Жена деда Михаила, тетка Мария очень любила конфеты, в кармашке ее фартука всегда лежало несколько карамелек, поэтому казалось, что она, не переставая, их посасывала. Соседские девчонки с удовольствием приходили помыть полы в их доме, ведь конфеты не у всех в то время водились. Дед Михаил спрашивал их:
– Девчонки, а вы чай-то пить умеете?
– Умеем, дедуля, умеем! Мы сладко пьем.
Дед, лукаво прищурив свои глазки, и подняв вверх указательный палец, учил:
– А-а-а! Вы посластить-то посластите, да еще и с конфеточкой! – мол, чай пить тоже уметь надо.
***
Не забыл ли
Радио в деревню провели только лет через пять после войны. Новости и сводки с полей слушали и обсуждали у каждого колодца. А иногда, бывало, что и концерты передавали на радость сельчанам. Однажды тетка Мария, замешивая в деревянной колоде тесто, прислушивалась к музыке доносившейся из задней избы. Средь такого радующего душу веселого мотива она вдруг услышала какие-то непонятные звуки. Открыв двери в горницу, она в изумлении замерла. Ее дед, поставив руки на талию, отплясывал вприсядку.
– И что это ты теперь делашь? – подбоченясь, грозно спросила тетка Мария.
– Проверяю, не забыл ли, – отпыхиваясь, ответил ей дед.
***
Щербатый нянь
На первомайские праздники к соседке деда Михаила приехала дочь Галина с трехлетним сынишкой. День был солнечный, но еще недостаточно теплый. Галина вышла погулять с Сашей у речки и встретила деда Михаила.
– Здравствуй, Галя! Погулять вышел, сынок? Иди сюда, мы погуляем с тобой, а мамка пусть идет дела свои делает.
– Вот спасибо, дядя Миша! Иди, сынок, иди, погуляй немного с дедушкой, а я буду на тебя в окно поглядывать.
Галина ушла домой, но на сердце было не совсем спокойно, дедушка все-таки уже был старенький, а ведь известно: что старый, что малый недалеко друг от друга ушли.
Выглянув в очередной раз в окно, Галина, побросав все свои дела, опрометью побежала к речке. Саша весело плюхался в воде, а на берегу улыбаясь во весь щербатый рот, стоял дед Михаил.
– Дедушка, ты что, с ума сошел? Вода ведь родниковая, ледяная, простудится ребенок!
– Не трог покупаться мальчонка! – ласково сказал дедуля, кутаясь в теплую фуфайку, и поправил на голове свой зимний малахай.
***
Во всем бабы виноваты
Ох, и досталось нашим деревням в шестидесятые годы. То выйдет директива разукрупнять их и создавать хутора и бригады поближе к полям, и тогда молодые семьи, собрав свои немудреные пожитки, переселялись практически в чисто поле. Только они начинали основательно устраиваться на новом месте, строя дома и разводя сады, как через некоторое время выяснялось, что это было ошибочным и, приходилось бедным людям разбирать срубы, перевозить их в деревню и, снова обживаться. А то вдруг деревня объявлялась неперспективной, и выходил указ: переезжать всем в соседнее село более крупное и механизированное.
Красивое село Безводовка, названное так по фамилии бывшего барина стояло испокон веку у подножия большой горы, вытянувшись вдоль речки Гущи. Деревенские стада коров и овец паслись на заливных лугах, перемещаясь с места на место. Родники со студеной водой выбивались из-под горы и веселыми ручейками соединялись с Гущей. Спокойно и мерно протекала жизнь в деревне, и казалось, так будет всегда, пока какому-то умнику не пришла в голову мысль все это разрушить. Многие семьи переселялись в город, многие почему-то двинулись в неблизкий город Иваново, а некоторым старикам, прожившим тут всю жизнь не хотелось бросать родные места, они согласились перебраться в соседнюю Вязовку.
Николай Васильевич и Катерина Михайловна, прожив долгую жизнь в Безводовке, вырастив двоих сыновей красавцев, не смотря на их приглашение жить с ними в городе, решили все-таки не расставаться с родными местами, и пока есть силы, жить ни кому не мешая, в Вязовке. Тяжело привыкать на новом месте, все чужое: и вода не такая вкусная, как из родного родника, и деревня не такая красивая, и люди грубоватые и неласковые, друг друга по прозвищам зовут.
Пришел как-то Николай Васильевич домой, навестив своего друга, слегка навеселе и заявил жене:
– И все-таки Вязовские бабы глупые!
Катерина Васильевна, удивленно вскинув на него глаза, возмущенно воскликнула:
– Это почему же они глупые? – взыграла в ней женская солидарность.
– Ну, сама посуди! У них мужики валяются пьяные кто где, а у них и разума нет пойти поискать их. Один у магазина валяется, другой у клуба, а Санька – так вообще где-то в лесу свалился.
Мол, во всем бабы виноваты.
***
Что ужинать будем?
Совсем молодой девчонкой Михаил привез издалека в родное село свою жену Прасковью. Маленькая, хрупкая, какая из нее работница в семье? Но, как оказалось, несмотря на свой малый рост, Прасковья была сильная, ловкая и на работу спорая. Она знала многие травы, умела заговаривать болезни и лечить людей и животных. Очень скоро ее полюбили и зауважали в деревне, ведь она еще и роды принимала у женщин. За всю свою жизнь у нее не было неудачных случаев, все благополучно рождались на свет и потом, вырастая, называли ее ласково крёстненькой.
Двух дочерей и трех сыновей она родила Михаилу. Сыновья все учились и в люди выбиваться начали, дочки вышли замуж за хороших парней и остались жить в деревне. Старший сын Максим, до войны, закончив институт, работал в Узбекистане управляющим текстильного треста. Средний сын Сергей был офицером артиллеристом, попав в плен бежал и, будучи разжалованным в рядовые, до самой Победы воевал честно и самоотверженно. Младший Костя был летчиком, сам Калинин ему вручал награду и дал ему в 1942 году на месяц отпуск навестить родных. Оба сына Прасковьи вернулись с войны живыми и невредимыми, видно Бог пожалел ее за то, что она всю жизнь помогала рождаться на свет младенцам. Муж старшей дочери Анастасии погиб на фронте, а Катеринин муж вернулся израненный, но живой.
После войны сыновья женились и разлетелись по разным городам, а Прасковья и Михаил ждали их с внуками в гости. Как-то летом приехала в гости сноха Надя с детьми с Украины.
– Отдохни, мама, не надо суетиться, мы сейчас сами приготовим ужин. Вареников налепим с творогом, картошкой и вишней.
Не привыкшая сидеть без дела, Прасковья была сбита с толку.
– Не знаю, что ужинать будем? Какие-то вареники, что это за еда?
Привыкшая к простой крестьянской пище, она слыхом не слыхивала про вареники, как бы голодными не остались гости. Ведь вон сколько картошки, огурцов полны грядки, груздей насолили полные кадушки, да и курочку можно было сварить, а тут какие-то вареники!
Наблюдая, как Надя ловко лепит и защипывает края вареников, она еще долго переживала, но когда распробовала эту диковинку осталась довольна, с маслицем и со сметаной вареники понравились всем, а главное все были сыты!
Крайний
Пол века прожила Семёновна вместе со своим мужем Семёном, жили всегда в достатке, славного сына вырастили, а потом и внучку помогали растить. Сказать, что плохо жили, язык не повернется, но характером оба были упрямые, и каждый гнул свою линию. Правда последнее слово чаще всего было за Семёновной, не могла она позволить, чтобы кто-нибудь одержал над ней верх. Но надо отдать ей должное: она редко была не права. Дед Семён же, махнув рукой, и наконец, осознав, что спорить с женой бесполезно уходил обиженный во двор.
Прожив долгую совместную жизнь, он приспособился не замечать многие причуды своей жены, но и сам порой бывал не менее чудным. Очень часто он говорил: «Послушай женщину и сделай наоборот». И действительно делал, особенно если она стояла над душой и давала свои ценные указания. Дед, не выдержав, прогонял её и делал все с точностью до наоборот. Несколько дней спустя, он молча переделывал свою работу, лицо его при этом было непроницаемым, в такую минуту Семеновна предпочитала не учить его жизни.
Она была большой любительницей поговорить, иногда ей даже было не важно, слушают ее или нет, главное, начав довести свой рассказ до конца. Дед Семён в свою очередь был большой охотник читать книги. И так он поднаторел читать под бесконечные многократно слышанные им рассказы жены, что полностью отключался, отдавшись во власть любимых исторических книг. Временами, он, подустав немного, в очках и с книгой в руках задремывал, а, проснувшись, продолжал чтение, как ни в чем не бывало. Так и проходили их вечера в будние дни. В выходные приезжал сын со своей семьей, и жизнь расцветала яркими красками.
Семеновна к приезду внучки пекла пироги, покупала много фруктов и сладостей, а в термос заваривала шиповник, чтобы и витаминами обеспечивался организм ребенка.
В то время молочные продукты, как молоко, кефир и ряженка продавались в стеклянных пол-литровых бутылках с толстыми стенками. Для мытья этой стеклотары у Семеновны был ершик на длинной ручке, который она именовала «штырком». В тот памятный день, намыв до блеска бутылки, она решила, что пора и термос помыть тщательнее и сходу вонзила свой «штырок» в его зеркальное чрево. Раздался громкий хлопок и звон разбитой на мелкие кусочки стеклянной колбы, осыпавшейся внутрь металлического корпуса.
Дед Семён, отложив в сторону книгу, вышел на кухню со словами:
– Слава богу, что это не я разбил термос.
В другое время Семеновна наверняка бы потужила над своим любимым китайским термосом, прослужившим ей столько лет, но тут, сделав невозмутимое лицо, изрекла:
– Ну и что? Ты бы его все равно когда-нибудь разбил.
Дед Семён, который и в руки то, наверное, никогда не брал этот термос, опешив от такой незаслуженной обиды, только и сумел сказать:
– Вот… вот…, – и с досадой махнув рукой, выбежал, как всегда во двор.
Репродуктор
Рассказы Семёновны с годами обрастали мелкими подробностями, и после многократных пересказываний, она, похоже, уже и сама не знала точно, где правда, а где ее домыслы и фантазии, но рассказывала всегда увлеченно и с большим удовольствием. Случалось иногда, что она замолкала и тогда семья с подозрением начинала допытываться у нее: не заболела ли она часом?
Сноха называла Семёновну в шутку репродуктором и, если кто-нибудь спрашивал: «Почему в машине нет радио?» – отвечала:
– Нам оно ни к чему, у нас свой репродуктор есть.
В машине Семёновна непременно сидела рядом с водителем и успевала не только рассказывать свои байки, но время от времени командовать: где повернуть, кого обогнать, где остановиться. Дед Семён, бывало, ехал молча, но в какой-то момент его прорывало, и он грозился высадить её из машины, если она не перестанет командовать ему под руку. Когда не стало деда, она обосновалась так же на переднем сиденье рядом с сыном.
Она рассказывала все те же свои забойные истории, и все прекрасно знали, в каком месте она заговорит жалобным и тоненьким голоском, в каком засмеется, а в каком пустит слезу. Бывало, она замолкала ненадолго, пока пересчитывала, сколько еще домов построили в поселке, который проезжали, но потом продолжала свой рассказ с того же места, на котором остановилась. Так же было и тогда, когда рассказы были с многочисленными отступлениями, казалось, тут можно было запутаться, и забыть с чего начала, но память у нее была отличная, она точно возвращалась к истокам своего рассказа.
Однажды, знойным летом, когда ехать в машине было и так тяжело, и не то что говорить, но и дышать было лень, Семеновна, не зная устали, продолжала вещать, как репродуктор. На трассе дорожные рабочие делали разметку. Некоторое время понаблюдав, она обратилась к сыну:
– Вон там линия долго шла сплошная, а тут видно краску начали экономить, пошла прерывистая.
Сын, смеясь одними глазами, ответил ей с серьезным видом:
– Видно так, мама, а вон там смотри, опять начинается сплошная, наверное, краску подвезли.
На заднем сидении сноха с внучкой содрогались от беззвучного смеха.
Семёновна, ничего не заметив, продолжила свой рассказ с того места, где до этого остановилась.
Въехав в деревню, она улыбалась деревенским знакомым, приветственно помахивая им рукой. Доехав до ворот своего дачного дома, Семёновна попыталась сама отстегнуть ремень безопасности, но, не сумев этого сделать, обратилась к сыну:
– Сынок, выключи меня, пожалуйста.
Колорадские жуки
Красивые такие колорадские жуки, пузатенькие-полосатенькие, просто так смотреть не зная, что это за гадкие твари можно умиляться. А сельским жителям беда от этих красавцев уже многие годы. «И как их нелегкая занесла на наши огороды», – сетуют старики. Долгое время они ходят по картофельному полю с ведром и собирают их вручную, но наступает момент, когда огромное количество личинок превращается во взрослых жуков и снова начинают откладывать личинки, силы становятся неравными. Тяжело вздыхая, огородники разводят в ведрах мор и начинают вести с ними химическую войну. А куда деваться? Не получается экологически чистая картошка, как ни упирайся.
Дед Семён с начала дачного сезона переселялся в деревню на «вольный» воздух и жил там до начала октября. Семья навещала его по выходным, помогая ему бороться с сорняками и жуками. В начале июля поспевала на лесных полянах клубника и тогда начинала наведываться в гости и родня.
С утра пока не было ветра, дед Семён с женой поморили жуков, а после обеда он повел гостей на поляны за ягодами. Семёновна же осталась домовничать. Пока она топила баню, пока готовила ужин, время пролетело в заботах быстро, и присесть-то некогда было, она и забыла посмотреть, как там себя чувствуют жуки.
Дед Семён прошел в калитку с ведром ягод, как император с гордо поднятой головой впереди гостей.
– Ну, как там жуки? – спросил он жену.
Семёновна от неожиданности сказала, что-то невразумительное. Дед же преисполненный важности принялся ругать жену.
– Вот ведь ты какая, жуки картошку съедают, а тебе и дела нет!
Семёновна уже пришедшая в себя и готовая занять круговую оборону, спокойно ему парировала:
– Да, что это мне дела нет? Смотрела я. Был там один сугорбенький, да и тот, наверное, уже помер.