В августе месяце, перед началом последнего учебного года, летнее спокойствие взбудоражило громкое событие - в Москву приезжали Red Hot Chili Peppers. Группа давала открытый концерт около Кремля. Вопрос встал ребром - ехать или нет. С одной стороны, бесплатное представление такого уровня не каждый год случалось, и дело сводилось лишь к малому, требовалось наше желание. Друзья придерживались точки зрения, что в толчее, которая непременно образуется на площади, только морской бинокль поможет ощутить некоторый эффект присутствия звезд. Прорваться к сцене – такая перспектива тоже казалась нереальной, из области фантастики. Поэтому мы неспешно раздумывали, так как время позволяло, но предварительно сошлись во мнении, что ехать в столицу не имеет смысла. Всплыло и другое важное обстоятельство: в эти дни должно было произойти солнечное затмение, и я сомневался в целесообразности поездки. Фраза - не стоит рисковать – звучала убедительно только от меня.
Вопрос с концертом еще не был решен, а новолуние уже наступило. Я решил посетить центр города, чтобы своими глазами увидеть астрономическое явление. Там собралась толпа зевак, как будто для того, чтобы стать свидетелями конца не только тысячелетия, но и начала апокалипсиса. Но подвела погода, закрыв тучами солнце. Лишь изредка голубые пятна проскальзывали сквозь серые облака. Как выяснилось, затмение называлось полным, но только для центральной части Европы, и несколько процентов солнечного серпа над нашим городом вполне хватило для отмены конца света.
Я не взял с собой ни темных очков, ни закопченного стекла, ни негатива фотопленки, о чем не пожалел. Куда интереснее было наблюдать за людьми, которых притянуло на площадь любопытство. Я осматривался вокруг, когда случайно увидел знакомого. Он вальяжно прогуливался среди массы зачарованных людей, словно в лес зашел по грибы, и сквозь темные очки высматривал кого-то в толпе.
- Привет. Ты тоже пришел посмотреть на фокус? – почти распевая слова, спросил он полусонной улыбкой.
- А как же. Народ требует хлеба и зрелищ.
- Будем ждать всадников апокалипсиса? – неожиданно он перевел разговор на тему, обсуждаемую в желтой прессе.
- Мы вдвоем уже прискакали. Осталось встретить на рыжем и сером конях.
- Хорошо бы. Тогда сообразили что-нибудь на четверых, - с какой-то надеждой сказал он.
- А завтра проснемся в СИЗО и узнаем, что попали в чистилище. Нет, сегодня пир устраивать нельзя. К тому же, у меня с деньгами туго, - я побоялся принять скользкое предложение и откровенно дал понять, что компанию ему не составлю.
- Кстати, если верить колдунам, то затмение уже началось, целых две минуты назад,- он с интересом посмотрел на небо.
- Ты не ошибся? Что там видно? Меч, серп, конский хвост? Дай посмотреть, - я попросил у него защиту от солнца.
- Только тучи, и одно желтое копыто, - он передал мне очки.
Сквозь черные линзы я с трудом мог что-либо различить, только серую пелену, застилавшую небо. Изредка просматривались границы облаков, и сквозь них на несколько секунд проскочило солнце. Никакого эффекта я не увидел. Небесное светило оставалось таким же ярким, от чего мне пришлось прищуриться за посиневшим в одночасье стеклом.
- Кажется, карнавала сегодня не будет, - разочарованный, я отдал ему очки.
- Опять обманули. Доверяй теперь Нострадамусу. Слава богу, что деньги за шоу не берут.
- Зато я знаю свое будущее на ближайшие полчаса, - сказал я, прощаясь с весельчаком, постоянно ошивавшимся в городском парке.
Сколько было пересудов на такую заезженную тему, страшных предсказаний и споров, оказавшихся пустыми. А день прошел заурядно и скучно. Хорошо еще, что все закончилось без происшествий.
Через три дня мне позвонил одноклассник, которого я давно не видел. Решили пересечься и отметить встречу, а заодно обменяться новостями, накопившимися за долгое время. Разговоры затянулись до самого вечера, и ночь мы встретили в какой-то беседке на детской площадке. Попрощавшись, я дворами возвращался домой. По пути встретил старичка, едва державшегося на ногах. Из его слов ничего нельзя было понять, но судя по жестам рук, размашистых, как у крестьянина на сенокосе, я догадался, что жил он недалеко, где-то в лабиринтах нашего района. Мне было забавно видеть человека пьянее, чем я, поэтому решил проводить его до самого подъезда.
Мы шли навеселе. Он улыбался от чепухи, которую я нес не переставая. Вдруг старичок остановился и показал короткую пантомиму. Ее смысл заключался в бутылке, она оказалась бы не лишней. Почему бы и нет. У меня даже деньги остались. Мы свернули с дороги к круглосуточному магазину, местоположение которого, если идти местными тропами, я представлял себе смутно. Наш шаг замедлился, но старичок все равно не поспевал за мной. Он кряхтел, трусцой тщился догнать меня, когда отставал на несколько метров. Силы покидали его, а мой энтузиазм только набирал обороты. В этом богом забытом районе не было фонарей, только свет из окон показывал путь полосками зебры, растянутыми на земле. Я уже плохо представлял, где нахожусь. Куда подевался старик? Позади его не было, и шлепанье ботинок, преследовавшее меня, по-детски громкое, быстрое, тоже исчезло. Ничего, поспеет, не я же просил добавки. Я повернул за угол и нашел нужный переулок. Да, где-то здесь находится магазин. Четвертый или пятый дом? Не помню. Ладно, узнаю по клетчатому трафарету в окне, он должен отражаться тюремной решеткой на дороге. Я споткнулся о кочку, но удержал равновесие. Еще раз задел камень. Нужен дом с крупной вывеской на первом этаже. Память рвалась на части, подводила меня. Что было полчаса назад? Кажется, за мной плелся какой-то дед, и я хотел помочь ему. Под ногами захрустело темно-зеленое стекло, по звуку его можно было спутать с мелкой галькой. Вот и шахматная доска на асфальте, и в самой ближней ко мне клетке лежало вытянутое горлышко от бутылки дешевого портвейна. От порывов ветра оно перекатывалось с бока на бок, оголяя острые края. Ну что, поиграем в «классики», или сразу в «бутылочку»?
Я подошел к витрине с толстыми решетками, в нижнем углу которой спряталось маленькое окошечко для выдачи товара. Пригляделся, но внутри помещения никого не заметил. Постучал по стеклу костяшкой пальца, но никто не откликнулся. Они что, заснули во время работы? Настойчивее повторил попытку. Опять тишина. Такой сервис начинал меня раздражать. Кулаком ударил по окну. Оно задрожало, и грохот волнами пробежался по углам соседних домов. Вышел мужчина из складского помещения. Это был сторож и одновременно продавец. Его замутненные глаза выдавали недовольство, а язык в слипшихся губах поворачивался с трудом. Нехотя, он перечислил расценки. Я не мог поверить, а тем более понять: цена на водку была почти такая же, как на коньяк в магазине.
- Хватит ерунду пороть, называй нормальную цену, - со злостью сказал я.
- Если не нравится, то вали отсюда. Зря только разбудил меня, - он стал приходить в себя от пьяного сна, и говорил теперь отчетливо.
- Ты что делаешь, жид, у меня нет таких денег! - прокричал я.
- Иди копи, бомжара, - выпалил он, брезгливо вытирая рот. Открыл затем ящик стола, и в его руке появился нож для разделки мяса. Кончиком лезвия постучал по витрине в том месте, где находился третий квадрат решетки с края. Он сделал ход.
- Что?! – я вскочил на подоконник, ухватившись за арматуру, и принялся трясти ее изо всех сил.
- Вы что там делаете! Прекратите! Каждый день одно и то же,- женский голос, как заведенная пластинка, вещал с балкона ближайшего дома.
- Заткнись ты!! – заорал я, и с размаху ударил кулаком в центр огромного окна, в пятую клетку, обхватив локтем правой руки железный прут. Звон разбитой витрины разнесся по округе, и стекло, отмеченное моей кровью, лавиной скатилось на асфальт.
- Сейчас милицию вызову! - гневно закричала женщина с четвертого этажа.
Но я не слышал слов, потому что почувствовал сильную боль в груди, а затем удар сзади, по всему телу. Десятки иголок впились в спину, и дышать стало трудно. Словно кто-то залез ко мне в горло и сдавил легкие. Был виден только его красный хвост, который торчал из уголка рта и все больше удлинялся, переползая на асфальт. «Люди, убили, ведь убили человека!!» – из соседнего дома доносились уже взбудораженные стенания.
Я все видел и чувствовал. Вот подъехали две машины, из них вышли несколько человек с автоматами. Их берцы отбивали ковбойскую чечетку на асфальте. Встали с двух сторон от меня и помялись около красного ручейка, прикидывая, как бы ни испачкаться.
- Кажется, он готов. Вызывай труповозку, - равнодушным тоном сказал один из них.
- Гляди, шевелится еще. Пожалуй, тут понадобится «Скорая», - утомленным голосом, как будто проиграл пари, ответил второй. Я отключился.
Я очнулся в реанимации. Кафель и белизна вокруг. Все повторялось заново, только освещение было другое, более яркое. Или мне показалось. Очень тяжело дышалось, так уже случалось со мной в детстве. Тогда возникали моменты, когда я не мог вздохнуть полной грудью. Но диагноз астма в толстой медицинской карте не успел появиться. Он был всего лишь дополнительной неприятностью к букету других болезней. В верхней части груди, с правой стороны, я заметил трубку, торчащую прямо из тела. Какие еще будут сюрпризы? Приподнял простыню – там все оказалось на месте, только катетер уходил змейкой под кровать.
Слева от меня, ровным строем, стояли еще четыре кровати. На двух из них лежали люди в бессознательном состоянии, или же они просто спали. На самой дальней вертелся молодой парень, измученный и неугомонный. Соседняя кровать пустовала. Время от времени заходили медсестры, всегда молчаливые и как будто задумчивые, делали замеры и бесшумно удалялись, паря по воздуху. Иногда нас посещал врач, может быть по несколько раз на день, вставал перед койками и потирал руки. Та немногочисленная аудитория, которая была в сознании, с трудом поворачивала к нему головы, словно к надоевшему докладчику. «Ну, как дела, граждане алкоголики, наркоманы и дебоширы», - сотрясал воздух эскулап, обычно навеселе и с усмешкой на устах. Такие визиты почему-то случались вечером и, судя по его виду, проводились спонтанно для эмоциональной разрядки. Медсестра, предварительно пошептавшись, иронично смотрела на него, ожидая указаний. Врач удовлетворенно кивал, нахмурив брови, издалека осматривал пациентов и уходил. Такая идиллия, тишина и покой продолжалась недолго. Уже во вторую ночь, с момента появления у меня памяти, парень на дальней койке стал проявлять беспокойство. Сначала он ворочался, тело начало в судорогах корчиться, потом застонал. Лицо как у старика наморщилось, руки и ноги в простыне мучаются, голос устал. Глаза на потолок молятся, рот красной глоткой оскалился, он с радостью бы все проспал. Вбежали медсестры и попытались его утихомирить. Безрезультатно. Вскоре появился доктор, но уже без знакомой усмешки.
- Что ноешь? Никак успокоиться не можешь? Мы тебя усмирим, - без обиняков он принялся его отчитывать.
- Василий Николаевич, что делать будем? Может, ампулу вколем? – спросила девушка. Парень заскулил, не переставая вертеться.
- Никаких ампул. Давайте привяжем его, - они схватили бедолагу за лодыжки и запястья, и после долгих усилий победоносно выдохнули.
Люди в белых халатах проверили узлы, намотанные на железные перегородки кровати, недолго постояли и ушли. На этом поединок не закончился, а наступил антракт перед вторым действием. Пациент продолжил трепыхаться, все сильнее и яростнее. Он стал выворачивать руки и дергать ногами. Сначала у него получалось плохо. После неистовых усилий, словно под воздействием электрического разряда, его койка пошла ходуном. Наконец, больной добился своего, и кровать с грохотом перевернулась. Ему удалось освободить кисть от веревок, но вместо того чтобы отвязать вторую руку, он на карачках потащил каталку по кафелю к выходу, издавая жуткий скрип. Вбежал доктор с помощницами, вместе они с трудом скрутили его и заново привязали. В перчатках у одной из женщин появился шприц, и через минуту буян успокоился. Тогда мне показалось, что единственное место, где можно добиться полной тишины, был морг.
Следующим вечером привезли нового пациента. Это был субтильный мужчина средних лет. При каждом движении тела он стонал. Его раздели донага и положили на кровать. Первая мысль, которая возникла у меня с появлением соседа, немного обескуражила - почему я лежу в трусах? Приподняв простыню, я убедился, что действительно нахожусь в нижнем белье. Плавки удачно прижимали трубку к телу, которая в ином случае могла создать проблемы. Неужели так и нужно? Не хватало сил сообразить, была ли уступка медсестер прихотью, или для каждого больного существовали свои правила.
Вскоре мой новый сосед успокоился. Он был в адекватном состоянии, не терял сознание, истошно не кричал и, в целом, не смахивал на труп. У меня возникло желание узнать, что же привело его сюда:
- Ты как здесь оказался? – напрягаясь, спросил я, повернувшись к нему.
- Менты во всем виноваты, - спокойно, но с затаенной обидой ответил он.
- Как? – произнес я, заменив недостающие слова нахмуренными бровями.
- Да…, - он не хотел сначала вдаваться в подробности, но вскоре продолжил,- значит, я переходил дорогу, причем по пешеходному переходу. Иду себе, и вдруг слышу скрип тормозов. Не успел смекнуть, как увидел фары ментовского бобика в паре метров от себя. Увернуться мне не удалось. В общем, они меня сбили. Потом вышли из машины, почесали репу, и решили отвезти в наркодиспанцер, мол, я сам во всем виноват: выбежал перед ними на дорогу и громко матерился, пьяный, недовольный и агрессивно настроенный. Но посмотрели на меня, а я лежал почти без движения, и все-таки отвезли в больницу. А с тобой что случилось?
Мой сосед был рад, что инцидент закончился так удачно. Могли ведь уголовное дело завести, или штраф выписать за нарушение порядка. Он готов был им спасибо сказать за оказанную милость. Я же не мог подробно ответить на его вопрос, поэтому слегка приподнял руку, представляя в ней нож, и опустил на грудь, высунув язык. Он сочувственно кивнул, повернулся и сделал глубокий выдох. Заснуть не получалось, и тогда я представил, что на самом деле меня поместили в фантасмагорические декорации, заполненные вымышленными актерами. Это все нереально. Может, я лежу в палате номер шесть, или нахожусь под наркозом, и надо только проснуться?
Сквозь сон услышал металлическое бряцанье. К соседу подвезли поднос с хирургическими инструментами. Доктор сидел около него, и разговорами отвлекал внимание. Послышались слабые стоны. «Расслабься, это не так больно. Потерпи», - мягким голосом успокаивал он. Я открыл глаза. Врач скальпелем разрезал кожу на груди соседа, примерно в том же месте, где и у меня торчала трубка. Стоны перешли в отрывистые вопли. «Ну что вы все ноете. Будь мужиком, - хирург начал играть на чувствах больного, призывая к терпению. - Ну, вот и все, а ты боялся», - он ободряюще посмотрел на него, довольно быстро закончив процедуру.
Прошло несколько часов, и я снова проснулся. За дверью, через стекло, увидел маму. У нее был усталый вид. Никакого испуга на лице или страха. Совсем не то, что она переживала семь лет назад. Как будто от меня следовало ожидать подобных выходок. Вот лицо брата: ноль эмоций, только головой покачивал. Что он думал - наверно, опять влип по глупости в неприятности. Ведь я всего лишь человек, предсказуемый в своих поступках, и мои действия не могли вызывать других чувств, кроме сожаления и беспокойства.
Меня перевели в палату. Это была комната на восемь мест со специфическим запахом гнили и бинтов вперемежку с духотой в плотном воздухе. Я привыкал к каждодневным процедурам, даже получал слабое, но необъяснимое удовольствие: таблетки, перевязки, еще раз таблетки. Рентген для разнообразия. Сколько времени мне предстояло пробыть здесь - неизвестно, но на поправку шел быстро. Пришла мама с котомкой продуктов. Она старалась выглядеть бодрой, но актриса из нее получалась неважной. О случившемся ничего не спрашивала, она и так все знала. Теперь ей не надо было ухаживать за мной, ночевать на стуле около койки, как раньше. Все казалось каким-то привычным. Но удержаться от разговора, тем не менее, мама не смогла:
- Как же тебя угораздило-то? Хотя не нужно, не говори, и так все понятно. Теперь я ничему не удивляюсь, - начала она бессмысленную беседу.
- Так вышло, не знаю, почему, - ответил я, хотя мог оправдаться случайным стечением обстоятельств, которые выглядели бы как отговорка первоклассника.
- Ты когда-нибудь плохо кончишь, - произнесла мама, смотря в окно.
- Да, наверно. До полной коллекции осталось получить огнестрельное ранение, - пошутил я.
- Ты что ерунду говоришь? – она посмотрела на меня с испуганным видом.- Не каркай. Типун тебе на язык.
- Раз я еще живой, значит, это кому-то нужно, и меня нельзя убить.
- Ой, ой, дурачок-то, - мама, наконец, улыбнулась, снисходительно покачивая головой.
Разговор быстро перешел к продуктам питания: сокам, колбасе, бананам и помидорам. Дома я так не питался.
- Не плохая закуска, - я осмотрел паек.- Не хватает чего-то горького, прозрачного и жидкого.
- Пошути мне еще, - она одернула меня.
Вошел брат с женой. Он был полон энергии, словно специально собрался с силами перед тем, как зайти в палату. Только сейчас в нем чувствовалась сосредоточенность и концентрация.
- Послушай, - сказал брат.- Я поговорил с хозяином магазина. Оказывается, он уволил своего продавца и хочет уладить инцидент мирным путем. Он к тебе не заходил?
- Кажется, забегал, но пообщаться с ним не довелось,- я вспомнил, что днем ранее на моей тумбочке появился пакет с подарками. Во время его визита я спал, а неизвестный добродетель не стал меня будить. Потом мне сообщили, от кого были дары.
- Так вот, я потребовал деньги с владельца магазина на твое лечение. Он согласился. Так что с меня причитается.
- Не ожидал. Да ты успешный вышибала. И что с деньгами?
- Половину тебе, половину – мне. Справедливо?
- Наверно. Не подозревал, что я могу теперь зарабатывать таким способом.
- Шути-шути. Вопрос заключается в том, будешь ли ты подавать в суд на продавца.
- Как? Я же сам первый начал. Я спровоцировал его. Тогда надо сажать нас обоих.
- В любом случае, он виноват. Продавец тебя ударил, он и должен сидеть. Тебе не обидно, если рассудить по-честному?
- Нет. Может, на его месте я поступил бы так же. Я не судья. Боюсь, что моя вина тоже очевидна. Лучше не ворошить гнездо.
- Ну, как хочешь. Значит, пожалел его.
- Скорее, я пожалел себя.
Брат махнул рукой. Мой ответ приравнивался к философским бредням, не стоящим и выеденного яйца. Наверно, он был прав. Зачем забивать себе голову никчемной ерундой, от которой нет толка. А вот деньги, доставшиеся мне случайно и, как выяснилось, я заработал, никогда не окажутся лишними. Приятно, что бы ни говорили. Брат точно был прав.
Сегодня мне сообщили, что будут снимать швы. Я шел в процедурный кабинет и думал, как же хорошо, что резать ничего не собираются. Не хотелось быть донором мусорных ведер. В комнате, интерьером напоминавшую то ли реанимацию, то ли кухню столовой с тележками вместо газовых плит, было прохладно. Врач показал на процедурный стол. Я разделся и лег. Меня окружил сплошной кафель, металлические конструкции и стерильная чистота. Наверно, так же выглядел морг. Стало холодно. Тело покрылось мурашками, а волосы на теле поднялись дыбом. Слегка приподняв голову, я смог увидеть только свою грудь. С правой стороны, во всю ширину легкого тянулся бугорок, обмотанный нитками. Как будто из моей кожи пытались вручную слепить пельмени равиоли. Сначала ножом сделали разрез, и вытащили ненужные компоненты, оставив только ребра. Внутрь положили мясную начинку, с углублением для пряных добавок и тайных ингредиентов, и закрыли плотью. Тонкие фаланги пальцев аккуратно сомкнули тесто, скрепив края нитями, похожими на печать.
Я вспомнил о семейной фотографии, пылившейся сейчас дома среди сотен других. Мне было лет девять, когда ее сделали. Мама, брат и я улыбались фотокамере на фоне классической студийной занавески. Я сидел посередине и тужился показать радость. У мамы, как всегда, было измученное лицо. Один лишь брат, завороженный, смотрел перед собой и как будто смеялся снежными зубами. У этого снимка оказался дефект: на моей груди, с правой стороны, была нацарапана тонкая линия, в точности повторяющая нынешний рубец. Словно по негативу пленки кто-то иглой провел светлую линию, и вот она проявилась. Теперь мне кажется, что в ту ночь семь лет назад, когда все началось, когда я лежал под скальпелем хирурга, в операционную зашла женщина в черном балахоне. Я не видел ее лица, только костлявую ладонь. Она напомнила о давнем союзе, который скреплялся рукой и сердцем, но я поспешил отречься от того, что безвозвратно стер из памяти. Тогда выбор был сделан за меня: женщина сама схватила мою кисть и дотронулась до груди, начертив линию, которая прожглась только сейчас. Обмен состоялся. Я лежал на столе, и книжная фантазия показалась не такой уж сказочной. А если все было правдой?
Хирург посмотрел на меня озадаченно, и взял пинцет. Казалось, перед собой он видел разборный манекен, требовавший косметического ремонта. Врач начал по кусочкам удалять нитки из тела.
- А ты у нас симпатяга, - со свойственным хирургам юмором произнес он.
- Мне кажется, что сейчас я похож на творение Франкенштейна. Как будто меня сшили из лоскутков.
- Почему только сейчас? Видимо, ты вообще по жизни такой красавчик.
- Спасибо. Понимаю теперь, почему вас не взяли в пластические хирурги. Скажите, а в морге вам было бы легче работать?
- Хочешь знать, чему я там научился? Скажу по секрету, что губы зашивать было приятнее всего.
- Кажется, в палате обед разносят. Чувствую отсюда, что сегодня дают мясо.
- А мы как раз заканчиваем. Последний штрих в деликатной работе, и тебе я разрешаю выбрать инструмент: скальпель или ножницы?
- Ножницы.
По вечерам меня навещали родственники. Одна делегация до ужина, вторая - после приема пищи. Как по расписанию. Иногда они сталкивались, и разговаривали по большей части уже между собой. Потом уходили вместе, как будто палата была их условленным местом встречи. Им нравилось шутить надо мной и сравнивать с героями приключенческих романов, стараясь не затрагивать подробностей моих похождений. У них обязательно проскальзывали ободряющие слова, ведь им казалось, что они мне важны: «Ничего страшного, со всеми может случиться», «когда-нибудь черная полоса сменится на белую», или «До свадьбы заживет». Последняя пословица предполагала смену темы разговора: «Кстати, мы успеем на твоей свадьбе погулять, а то нам недолго осталось?». Я сначала кивал головой, а потом мотал. После их визита тумбочка до отказа набивалась фруктами, и я понятия не имел, что с ними делать. Поэтому, когда приходила мама, часть ненужных припасов вручал ей, а мне передавались те продукты, которые она приносила с собой.
Однажды один из родственников, пользуясь удобным случаем, сел на кровать и задал неловкий вопрос:
- Рома, скоро ты окончишь институт, и тебе надо определиться с работой. Ты уже ищешь подходящее место?
- Нет, хотя стоило бы, - пробурчал я и сделал вид, что ищу потерявшуюся вещь. Таких обсуждений я избегал, они были тем комом, который застревал иногда в горле и давал о себе знать в самый неподходящий момент. «Хочешь испортить настроение, задумайся о работе», - вспомнил я изречение, о котором родня, кажется, не подозревала. У меня не находилось разумных идей, приемлемых вариантов, сильного желания и воли. Для этого нужно было любить какое-нибудь дело. В лучшем случае, я видел себя в качестве белого воротничка, начинающего карьеру с белого листа, и через сорок лет заканчивающего ее на том же месте, перебравшись в другой кабинет этажом выше. Пустота. Нет, я не верил, что для меня существовал даже белый лист.
- Не откладывай надолго, - продолжали они гнуть свою линию.- Пока учишься, набирайся где-нибудь опыта, можно на мало оплачиваемой должности. Потом тебе легче будет найти успешную работу.
- Хорошо, - понурив голову, ответил я.
У соседей по палате раздался смех. Родня заметила, что мое настроение испортилось, и замолчала. На дальней кровати, около окна, лежал бледный юноша. К нему пришли друзья, и я увидел, как его щеки порозовели. Они собрались в круг около койки, и громкий хохот, внезапно возникавший из щебета, иногда спасал меня от прямых вопросов и увиливающих ответов. Им не хватало места, что вынуждало одного поместиться на краешке кровати, а другой на коленях приятеля. От них не было слышно ни сочувственных пожеланий, ни наставлений, ни вопросов о будущих планах. Зато они играючи могли ткнуть пальцем в рану больного и украдкой съесть продукты, которые принесли ему родители.
Пострадавший друг был для них героем. Он получил удар ножом в сердце. Гулял как-то по деревне, может быть с этой же компанией, и познакомился с девушкой на дискотеке. Местным мужикам наглые ухаживания не понравились. Отозвали его в сторонку «на разговор». Слово за слово, и перо уже торчало в сердце. Ему повезло еще, что орудие не вы-нули из раны в желании помочь, и скорая помощь приехала быстро. Так обычная ссора становилась историей, записанной в легендах всех дворов.
А мои друзья еще не знали, что со мной случилось.
Мой лечащий врач во время утреннего обхода сообщил, что зайдет рентгенолог.
- Что-то не так со снимком? – спросил я. Днем ранее просвечивали грудную клетку, и повод для волнения был.
- Да нет, как раз все наоборот, - ободрил меня доктор. – Наверно, мы тебя выпишем послезавтра.
Я был убежден в скором выздоровлении с самого начала, хоть и с некоторой долей сомнения. Если лечение проходило правильно, и со стороны врачей ошибки не допускались, то и мой организм должен восстановиться раньше. Откуда взялась такая уверенность, ведь я давно не замечал в себе ничего подобного?
В комнату вошла женщина бальзаковского возраста. Она держала плотный пакет, похожий на бандероль.
- Рома, я хочу поговорить с тобой.
- Я слушаю.
- Во-первых, тебя скоро выписывают, но ты уже знаешь об этом. Здесь тебе делать нечего.
- Приятная новость. Почему только она всегда звучит неожиданно, словно больница эвакуируется?
- В этом твоя заслуга. Ты быстро идешь на поправку. К тому же, в коридоре лежат два пациента, им пора занять место в палате. Во-вторых, я хотела бы оставить твои рентгеновские снимки себе. Ты не против?
- Нет, они мне не нужны. А что в них особенного?
- Посмотри, - она достала три большие пленки. – Вот первый снимок, второй, а вот и третий.
- Похожие фотографии я видел в каком-то журнале, только они касались темы космоса. На них было зафиксировано рентгеновское излучение то ли звезд, то ли черных дыр, – прокомментировал я изображения, где на темном фоне виднелось светлое пятно, с каждым негативом заметно уменьшавшееся в размерах.- По-моему, ничего интересного.
- Для тебя эти снимки – космос, а для меня – динамика болезни организма.
- Это одно и то же.
- Они составят наглядный материал для студентов. Практиканты часто посещают мой кабинет, а характерных образцов для показа не так уж и много. В последнее время у людей все чаще возникают осложнения. Вон, хотя бы у мужчины в соседней палате.
- А что у него?
- Рана постоянно гноится. Он бывший военный, и лежит у нас около двух месяцев. Но тебе не нужно знать подробностей. Если когда-нибудь понадобятся пленки, то обращайся ко мне. В общем, готовься к выписке.
Женщина ушла, но ее слова о больном из соседней палаты остались. Я заметил его в коридоре. Он прошел мимо стола медсестры так, словно заявлял каждым шагом о принятом волевом решении, от которого не отступит. Для меня стало ясно, что таких людей много, и на первый взгляд все они разные: худощавые, прямолинейные, как военные и спортсмены, или обрюзгшие, брезгливые, как политики и бизнесмены. Но присмотревшись поближе, выяснялось, что общего в них гораздо больше. Мне вдруг представилось, что когда они болеют, то приказывают организму идти на поправку, но он почему-то их не слушается, отвечая на команду выделением гноя.
Через два дня я покидал больницу с этой же мыслью, заезженной к тому времени, как старая пластинка.