Третья глава романа Джона Кендрика Бэнгса (John Kendrick Bangs, 1862-1922) “Mrs. Raffles”.
© Перевод: Олег Александрович, 2013
Иллюстрация: Альберт Леверинг (Albert Levering),1905 г.
***
К НАЧАЛУ - http://proza.ru/2015/06/14/1051
III. МИССИС ГАСТЕРС И ЕЕ ГОРНИЧНАЯ
Спустя два дня после сделки с мистером Гарольдом Ван Гилдом — когда коллекция нефрита супругов Скрэппов перешла в его руки, а мы с миссис Рэффлз поделили между собой выручку в десять тысяч долларов — я вернулся в виллу «Боливар», где принял должность старшего дворецкого и мажордома. В жалование определены мне были десять процентов от всех прибытков хозяйки плюс то, что я сумею раздобыть самостоятельно. Весьма скоро уже я смог оценить в полной мере все выгоды моего положения. Так, от многочисленных наших поставщиков доставались мне частенько немалой ценности подарки: булавки для галстука с бриллиантами, золотые запонки, коробки с элитным вином — для моего личного потребления — и даже иногда чеки на солидные суммы; следует упомянуть и такой трейдерский обычай, как «скидка для мажордома» в ежемесячных счетах, которая в ньюпортских домах, где щедрая расточительность — норма жизни, сама по себе может составлять для домоправителя весьма солидный доход.
Единственным неудобством — морального свойства — была для меня неизбежность тесного общения с мажордомско-камердинерским сословием, — в связи с особенностями службы моей. Мне — человеку тонких вкусов, да еще и с незаурядным даром артистизма, какой всегда стараюсь я привносить во все свои деяния, — это, особенно в первое время, весьма претило: английскому джентльмену, несмотря на любые превратности судьбы, нелегко избавиться от остатков предубеждения к обществу низшего порядка. Однако, чтобы ни у кого не возникло подозрений относительно моего реального статуса в дому миссис Ван Рэффлз, я, в конце концов, был вынужден присоединился к так называемому «клубу „господских джентльменов“» — своеобразному объединению дворецких и камердинеров — и, вопреки внутреннему противлению, старался по возможности уподобляться этому люду своими манерами. Но в целом, за вычетом упомянутого обстоятельства, место меня вполне устраивало, поскольку оказалось, как я уже отметил, весьма прибыльным.
Что касается миссис Рэффлз, то мне, чтобы признать ее достойной преемницей покойного мужа, времени понадобилось совсем не много. Наблюдая, как пополняется после каждого ее визита в дом очередного знатного семейства наша коллекция ложек, вилок, щипцов для орехов и тому подобного, я не мог не отдавать должного ее рачительности, а также редкому таланту не упускать из виду даже самые мелкие, малозначащие, на первый взгляд, детали.
Блестящая эта ее одаренность в полной мере проявилась в первом же нашем крупном деле. Однажды Генриетта вернулась от Гастерсов, куда ее приглашали на партию в бридж, в весьма взбудораженном состоянии. Лицо ее было в красных пятнах, голос срывался. Такая явственная ее ажитация помимо воли заразила и меня, да так, что сердце едва в пятки не ушло. В наших делах самообладание — это sine qua non* успеха, а тут мне было совершенно очевидно, что Генриетту оно по какой-то причине вдруг покинуло без остатка. Продулась в бридж, подумал я; любопытно только, на какую сумму, но, очевидно, на немалую. Необходимо, подумал я, поискать для нее какого-нибудь лекарства от этого приступа малодушия.
————————
*(лат. — обязательное, непременное условие)
— Могу предположить, ты проигралась сегодня в карты, Генриетта, — сказал я ей, как только представилась возможность.
— Да, действительно проигралась, — ответила она. — Двадцать пять сотен за два часа спустила. Как ты догадался?
— По твоему облику. И поведению. Тебя колотит, как юную девицу перед первым балом. Постарайся взять себя в руки. Такая нервозность — вернейший путь к краху; и если тебя выбить из седла способен проигрыш в бридж, как же ты будешь держать себя в иной, по настоящему критической ситуации? Для нас с тобой такое недопустимо — можно донервничаться так до визита полицейских.
Неожиданно для меня Генриетта звонко рассмеялась.
— Ты глупый старый кролик, милый Банни! — переливчато защебетала она. — Если смог подумать, что я действительно расстроена, да еще проигрышем в карты! Знай же, дорогой Банни, деньги на всех этих партиях в бридж я спускаю намеренно! Неужто я стану рисковать утратой благорасположения ко мне ньюпортских дам — своими выигрышами у них! Нет, мой мальчик, мои планы куда как амбициозней! И сейчас в наших с тобой интересах мне выгоднее именно проигрывать им всем, — проигрывать постоянно, и не выказывая никакой досады. Это укрепит доверительность моих отношений с ними и поспособствует росту популярности в их среде.
— И тем не менее ты взволнована сегодня до чрезвычайности. Отрицать ведь не станешь?
— Не стану. Однако спокойствие мое нарушил вовсе не сегодняшний проигрыш, а, напротив, весьма близкая перспектива выигрыша. Крупного! До невероятности! Кого, ты думаешь, увидела я сегодня у миссис Гастерс?
— Не детектива, надеюсь?
— Нет, сэр! — Она рассмеялась. — Новую горничную миссис Гастерс. Банни, мы должны переманить ее к себе!
— Фу ты, ну ты! — вырвалось у меня. — Ты настолько вжилась в роль великосветской леди, что принялась уже из зависти охотиться за чужой прислугой?
— Ты ничего не понимаешь! Эта женщина вовсе не как горничная ценна, а… Ты ни за что не догадаешься, кто она такая!
— Как я могу догадаться, если лицезреть ее пока не удостоился?
— Я узнала в ней Фьяметту де Бельвиль. Профессионалку. Уровня поистине академического. Старина Рэффлз не раз говорил, что она лишает его дополнительного дохода как минимум в десять тысяч фунтов ежегодно — перехватывая выгодную работу. Однажды он показал мне ее на Пиккадилли, и я хорошо запомнила ее лицо.
— Хотелось бы надеяться, что она тебя не узнала.
— Нет, что ты! — знакомы мы никогда не были; как ей меня узнать?! Зато я опознала ее сразу — в те мгновения, когда она принимала мой плащ. Она перекрасила волосы, но глаза все те же. И этот особый изгиб губ, который еще в Лондоне привлек мое внимание. Тем не менее, я решила исключить ошибку, поэтому оставила в кармане плаща мой кружевной платочек и чек на пять сотен долларов. И когда получила плащ обратно, ни чека, ни платочка не было. Теперь я уверена, что это она — Фьяметта; и мы просто обязаны заполучить ее в наш дом!
— Для чего? Чтобы нас с тобой обчистила?
— Ну, такого я не допущу. Я… Впрочем, пока помолчу, милый Банни, и постараюсь подготовить это дело самостоятельно; оно слишком тонко для мозгов мужчины — особенно такого, как ты.
— И что эта мадемуазель тут делает? У тебя есть догадки?
— Ты глупыш!
— Ах, ну да! Миссис Гастерс, разумеется. Наша конкурентка завершает приготовления к фокусу с ее ценными камешками. Увы! сей факт оставляет нас лишь зрителями предстоящей драмы.
— Только ли? — Генриетта загадочно улыбнулась.
Через пару недель первые полосы всех газет запестрели заголовками о загадочной пропаже самых ценных украшений с драгоценными камнями из ньюпортского особняка миссис Гастерс. Размер ущерба оценен был в триста шестьдесят восемь тысяч долларов, и никаких явных улик для раскрытия кражи по горячим следам в руках полиции не оказалось. Об основной профессии горничной миссис Гастерс знали, похоже, только мы с Генриеттой. Разумеется, Фьяметта не избежала подозрений; неделю с ней трудились с пристрастием как местные, так и федеральные полицейские, однако не выявив каких-либо свидетельств причастности ее к данному делу, были вынуждены оставить девицу в покое.
— Скроется теперь, конечно, — прокомментировал я известие о восстановлении доброго имени нашей коллеги.
— Неопытная дурочка так и поступит, — сказала Генриетта, — чем, по сути, и заявит о своей вине. Но если я не ошиблась, и это действительно Фьяметта де Бельвиль, Ньюпорта она сразу не покинет и продолжит работать горничной, будто ничего и не случилось. Но, разумеется, уже не у миссис Гастерс.
— А у кого?
— У миссис Ван Рэффлз. Признаюсь, я уже пригласила ее к себе. Надо отдать ей должное — роль свою она играет превосходно, выставляя себя настолько убитой несправедливыми подозрениями, что даже миссис Гастерс обеспокоилась ее состоянием. Она попросила ее останься, но Фьяметта решительно отказывается. „Это выше моих сил, мадам“, ответила она ей, „служить в доме, где пусть даже на минуту смогли усомниться в моей порядочности. Я уж лучше пойду работать на фабрику, или продавщицей в универсальный магазин, — взамен того, чтобы, оставшись здесь, испытывать страдания от болезненных воспоминаний“. И вот результат: во вторник Фьяметта де Бельвиль переезжает в наш дом — чтобы служить горничной у меня.
— Ну-у-у, делай, что тебе угодно, Генриетта; я не сомневаюсь в твоей искушенности, однако с какой целью ты вдруг решила обречь себя на риск стать подругой по несчастью бедной миссис Гастерс, моему бедному разуму раскусить не под силу. И, пожалуйста, помни, что я пытался тебя от этой глупости отговорить!
— Хорошо, хорошо, Банни, буду помнить! — с улыбкой подытожила наш разговор Генриетта.
Во вторник «новая горничная миссис Ван Рэффлз» обосновалась на жительство в нашем доме. Наметанный глаз ее, не сомневаюсь, вмиг оценил по достоинству ее новое, весьма доходное и возможно даже перспективное место, — поскольку Генриетта, в желании впечатлить ее своей финансовой состоятельностью и неумеренным мотовством, не жалела ни денег, ни усердия. Я же был угнетен. Присутствие в дому этой особы грозит, я был уверен, как душевному спокойствию нашему, так и материальному, финансовому благополучию; и на какую потребу эта воровка могла понадобиться Генриетте, я решительно не понимал.
Все разъяснилось, когда неделю спустя в моей комнате нетерпеливо задергался вдруг колокольчик вызова. Я поспешил к хозяйке.
— Вызывали, мадам?
— Банни, час настал! — заговорила Генриетта почти шепотом; ее руки подрагивали. — Я только что отправила Фьяметту в Провиденс — с одним поручением. Вернется часа через три. Следуй незаметно за ней до станции и дождись отправления поезда — непременно с Фьяметтой в одном из вагонов. После чего немедленно возвращайся!
Какова женщина! И если б уже не влюблен был я в нее с давних пор, неизбежно бы… Впрочем, оставлю сантименты; повествование — прежде всего.
Я в точности последовал инструкциям Генриетты, и через час вернулся домой с удостоверенной вестью об отъезде горничной в Провиденс.
— Прекрасно! — обрадовалась миссис Рэффлз. — А теперь, Банни, в путь — за камешками Гастерсов!
Мы быстро поднялись по ступеням лестницы до мансарды и, оглядевшись и убедившись, что никого из прислуги вблизи нет, проскользнули в комнату горничной. Все здесь несло печать доброго нрава и благовоспитанности. Картинки с религиозными сюжетами на бюро, молитвенник, несколько томиков духовных сочинений на столике возле кровати — всякий поймет, что обитательница этой комнаты не более чем невинное простодушное дитя.
Я бросился к шкафу.
— Чемоданы здесь, Генриетта!
— Не считай мою горничную идиоткой, Банни; оставь чемоданы! Лучше помоги мне открыть окно! Прекрасно! А теперь стань на подоконник и пошарь рукой в таких вроде как норках под козырьком карниза окна: я давно их заприметила, и именно потому поселила Фьяметту в этом крыле.
Генриетта не ошиблась — в одной из этих «норок» как раз и прятались драгоценности Гастерсов, дожидаясь дня выезда из Ньюпорта и дальнейшего путешествия через океан в Европу. И какая великолепная это была коллекция! Бриллиантовые колье, ярды нитей жемчуга, ожерелья с искрящимися рубинами в голубиное яйцо размером, кольца, броши, тиары — всё, чего ни возжелала бы душа самой взыскательной дамочки, помешанной на камнях! Всё плотно уложено было в жестяную коробку: я вспомнил, что горничная держала ее в руках, когда впервые переступила порог нашего дома. И всё это теперь наше — Генриетты и мое; и нам даже дома покидать не понадобилось, чтобы эти сокровища добыть! В течение часа наши трофеи благополучно перекочевали в надежно охраняемый личный сейф госпожи Ван Рэффлз в Тайвертонской Трест-компании.
А Фьяметта? Пару дней спустя с красными от слез глазами, и сотрясаясь от рыданий всем своим хрупким тельцем, она объявила нам о скоропостижной кончине любимой тетушки и необходимости отъезда на ее похороны. И быстро покинула Ньюпорт.
ПРОДОЛЖЕНИЕ - http://www.proza.ru/2013/09/01/230