Использованы песни В. Цоя, Ю. Шевчука,
В. Шахрина, Е. Хавтана, С. Чигракова,
В. Бутусова.
Глава 1.
Выходные обещали быть жаркими, несмотря на все прелести здешней ранне-осенней погоды, на ветер, на изморось, на предвещающее дождь серое небо.
Конец сентября в этом году не выделялся абсолютно ничем среди прочих концов прочих сентябрей последних нескольких лет. Те же перепады температуры от ночи к утру. Те же мелкие пакости в виде мелкого осеннего дождика, когда он был, сказать прямо, совсем не нужен. Те же насморки. Те же мелко-чрезвычайные ситуации в образе падения в грязь или брызг, доставляющие определённые неудобства. Те же анекдоты из реальной жизни последних дней и лет, принесших большие перемены, одинаково популярные среди старших и младших. Как бы там ни было, наступили очередные последние выходные очередного сентября, и очередное поколение старшеклассников гимназии, по праву считавшейся одной из самых элитных в городе (пока ещё по уровню развития гимназистов, а не по состоянию кошелька их родителей), в полном соответствии со старой доброй традицией отправлялось на очередной осенний турслёт. Программа этого турслета не предполагала ничего из ряда вон выходящего: контрольно-туристический маршрут для тех, кто действительно хотел активно отдохнуть, конкурс на звание лучшего походного котелка (для тех, кто всерьез рассчитывал попробовать потом его содержимое), состязание между авторами лучшей газеты, лучшей туристской песни, лучшей оды сопернику. Разумеется, обещал быть костёр с песнями под гитару, и очень весёлая ночь, как для учеников, так и для учителей. Как обычно, кто-то из них собирался этой ночью спать, кто-то пить водку, как старшие, так и младшие, беря с этих самых старших пример, кто-то просто гулять по лесу, кто-то признаваться в любви, кто-то искать приключений, кто-то мечтать под луной. Одним словом, ничего особенного не намечалось, даже ничей день рождения на эти выходные не выпадал, чтобы был повод устроить что-то грандиозное. Просто поход. Такой же обыкновенный, как сама жизнь.
* * *
-Ладно, девчонки, хватит дурью маяться! – десятиклассница Инна Романова рывком поднялась со стула, отложила ручку и блокнот и оглядела наводнивших комнату одноклассниц. – Никому ничего не надо, хата у всех с краю, петь никто не собирается, а приз получить почему-то все хотят. Мы репетировать будем, или как?
Реплика имела предысторию. Первый день турслёта пролетел незаметно и был для десятого «В» очень удачным. Ребята успели заработать второе место за приготовленный в походных условиях обед и сочинённую ему оду, первое место за приветствие, ещё одно первое место за прохождение «контрольно-туристического маршрута», и по предварительным итогам стать лидером среди девяти команд (равных количеству приехавших на турслёт классов). Разумеется, самые важные конкурсы были впереди: конкурс оды сопернику, туристской песни и газеты. За первое и последнее можно было не волноваться: Олег Драгунский сочинил самую настоящую оду в стиле господина Ломоносова, и даже сам согласился её прочитать. Редколлегия класса как раз дорисовывала газету. А вот с песней дело не клеилось. Точнее, не совсем так: слова уже давно сочинили, только репетировать никто не предлагал и не собирался, и даже слов этих наизусть никто до сих пор не знал. А время уже поджимало.
-А где физик-терминатор? – спросила Юля Волынец. – Или без аккомпанемента петь будем? Несолидно вроде.
Учителя физики и информатики Виктора Владимировича Богдановича «терминатором», не сговариваясь, прозвала вся гимназия, от учителей до семиклассников, у которых в программе как раз начиналась физика. Ему ещё не было и двадцати трёх лет, работал он учителем второй год, и своим поведением действительно напоминал робота: был очень педантичным, аккуратным, двигался, словно заведённый, и никогда не повышал голоса. Вопрос аккомпанемента упирался в него для многих, потому что он лучше всех в гимназии играл на гитаре и пел, и помочь своему любимому классу не отказался бы точно. Вот только где его сейчас искать, никто не знал. А Инна только засмеялась:
-Боже мой, как беспомощные какие-то! Без учителя шагу лишнего ни в чём сделать не можем? Такое впечатление, что у терминатора без нас дел не хватает, и он только и думает, кому бы это еще на гитаре поиграть!
-И что ты предлагаешь? – спросила Аня Петрова, не поднимая головы от листа ватмана, уже почти превратившегося в газету. – Парней наших организовывать дело гиблое, они уже почти все разбежались.
-Гиблое, говоришь, дело? Посмотрим! Ведь даже не пробовали!
Инна выскочила из комнаты и уже с крыльца крикнула:
-В крайнем случае, гитару мне Горин или Ганин даст, а играть я и сама умею!
Это была новость.
-С каких пор? – пожала плечами Аня. Сама она почти закончила по классу гитары музыкальную школу, не доучившись меньше полугода, однако сразу же об этом забыла и к инструменту больше не прикасалась. Инна тоже училась в той же музыкальной, только по классу фортепиано, и про гитару никогда даже не заикалась.
* * *
Дверь в одну из комнат мальчишек была открыта, точнее, распахнута настежь, а внутри валялся на кровати и смотрел в потолок один Андрон Кортес. Больше никого не было.
-Скучаешь? – спросила, входя, Инна.
-Нет, просто валяюсь. А что, что-то нужно?
-Нет. Где Горин? Или Ганин? Где вообще все?
-Горин, Ганин, Юнка, Танька и прочая их компания куда-то смылись. Олег, наверное, на причале мечтает, Вася-судья у десятого «А» ерундой страдает. А что ты хотела, Инна?
-Ничего. Я хотела взять гитару Горина на пару часов, а то нам аккомпанемент к песне нужен, репетировать надо. Когда он появится, Горин в смысле, а не аккомпанемент, передашь ему мои извинения, что взяла без спроса, хорошо? И если захочет, пусть у меня заберёт, я на месте буду. Хорошо, Андрон?
-Нет проблем.
-Дальше будешь валяться? А то пошли к нам, у нас весело.
-Неохота сидеть в вашем курятнике. Лучше поваляюсь.
Инна улыбнулась, взяла лежавшую на одной из кроватей гитару и убежала. Время не терпело.
Песню они сочинили на мотив вечно молодой песенки из мультфильма «Бременские музыканты». Инна, как выяснилось, по слуху подбирала хорошо, так что минут через сорок всё было отрепетировано в лучшем виде (в этом классе был свой вокальный ансамбль, поэтому опыта пения с листа было достаточно, чтобы спеть на пять с плюсом незнакомые слова на знакомую мелодию). А потом десятиклассницы разбрелись по своим комнатам: сразу после конкурсов начиналась дискотека, и нужно было успеть навести марафет. Оставив одноклассниц из редколлегии наводить последний лоск на газету, Инна вынесла гитару на крыльцо. Проигнорировав скамейку, она уселась на перила и негромко заиграла, что-то мурлыча себе под нос. Просто так, сама не зная, что. Надвигался вечер, понемногу сгущались сумерки, всё вокруг словно подёргивалось серо-сиреневой дымкой. Всё это тянуло настроить мысли на лирический лад и посмотреть на звёзды. В домиках турбазы зажигались огни, зажглись окошки и у десятого «В». За редкими берёзками с белыми стволами и золотой листвой блестела гладь озера. Вот и ещё одно лето прошло. Жалко его. Вообще, время так быстро летит, не успеваешь оглянуться…
-Не помешал?
Инна качнула головой. Это спросил Саша Горин, новенький, только в этом году перешедший к ним в гимназию из другой школы. В их десятом «В» он учился уже почти месяц, и весь этот месяц Инна пыталась вспомнить, и забывала спросить, где они могли с ним видеться раньше: слишком знакомым казалось его лицо, и слишком необычным оно было, чтобы с кем-то его спутать.
-Нет. Можешь составить мне компанию, если хочешь.
Саша кивнул, вскочил на крыльцо и устроился на скамейке напротив Инны. Посмотрев на свою гитару в её руках, он спросил:
-Хорошо играешь?
-Выше среднего для чайника. Я играю меньше года.
-Сразу после музыкалки взялась?
Инна опешила:
-А с чего ты взял, что я там училась?
-Да потому что я тоже, мы с тобой в выпуске одного года были. На выпускном вечере я тебя видел, ты ещё тогда на отчётном концерте играла последним номером. Я прав?
-Точно. – Инна стукнула себя пальцем по лбу и усмехнулась, – теперь понятно, откуда мне твоё лицо знакомо! А я голову ломала, не приснился же ты мне. На каком инструменте сам играл?
-На баяне. И госэкзамен сдал на пять, знаешь, как?
-И как?
-Сломал баян за два дня до экзамена, или он сам сломался, не знаю, только не репетировал я ничего, вообще ничего. Отец сказал, что это хорошая примета. Так оно и получилось.
-М-да. А я пианистка, и гос свой сдала на четыре. Причём за неделю до него мне по большому секрету сообщили, что у меня гораздо больше шансов получить два, чем что-то другое. Занималась, как одержимая, но жива осталась. А на экзамене как-то настроилась и сыграла хорошо, даже благодарность от комиссии получила персональную.
-У тебя тогда, на концерте, была классная пьеса, я даже запомнил. Настоящий колокольный перезвон, такой глубокий и печальный. «В монастыре» Бородина, да?
-Хорошая у тебя память, верно. Спасибо.
Последовало минутное молчание, которое прервал донёсшийся из комнаты редколлегии анекдот: Аня смешила подруг. Инна спросила:
-А сам на гитаре играешь давно?
-Как и ты. Музыкальную закончил и стал учиться. С детства мечтал. У меня отец хорошо играет, он меня всё подхлёстывал, «учись», «учись», а потом на какой-то праздник подарил мне вот эту гитару.
-Он тебя учил?
-Нет, никогда. Именно потому, что он играет, я хотел научиться сам, я его не просил. И научился.
-По самоучителю?
-Тоже нет. Сам. Что-то ребята во дворе показали. У отца спросил, как правильно настраивать. А ты, Инна?
-Да меня тоже никто не учил. Попросила брата нарисовать мне схемы аккордов на листочке, а дальше – вслепую. Ну, еще переборы он мне показал некоторые. На результат никто пока не жаловался.
-А почему же ты свою гитару не взяла?
-Чтоб она у меня была… У нас с братом одна на двоих. Ну, он мне не дал, сказал, что гитара ему самому нужна.
-У тебя старший брат?
-Да, Лёша зовут. Старше на семь лет.
* * *
Ольга Викторовна Козел, классная руководительница десятого «В», решила воспользоваться свободной минуткой и проведать своих детей. Подойдя к их домику, она увидела на крыльце Инну и Сашу. Теперь Саша держал гитару, а Инна просто сидела на перилах, свесив одну ногу вниз. Откуда-то взялся строгий тон:
-Что вы одни тут сидите? Саша, где вы все были днём?
-За грибами ходили, - ответил тот. – Честное слово, я даже нашёл какой-то подберёзовик, правда, всего один за три часа.
-Верю, верю. А вы, Инна, чем занимались?
-Песню репетировали.
-Витя не понадобился?
-Сами обошлись. Девчонки сейчас газету дорисовывают. От меня там толку мало, я совсем рисовать не умею, поэтому сижу здесь.
-Выучили песню хорошо?
-Некоторые будут в листик подглядывать, а так порядок, мелодию «Бременских музыкантов» все знают. Саша на конкурс гитарой поделится, и мы выиграем, можете не сомневаться.
-Мы даже можем с тобой сыграть вдвоём, потому что я эту песню тоже знаю, а у Дениса ещё одна гитара есть, - неожиданно предложил Саша. Инна удивилась:
-Тебе делать нечего?
-Нет, просто прикольно. Только сгоняю за гитарой Дениса.
…-Прикольно или нет, но звучит у вас всё хорошо. – Ольга Викторовна одобрительно улыбнулась, и ни с того, ни с сего продолжила: - Вот никогда не знаешь, что из вас вырастет, пока растёте! Я ведь, Инна, честно говоря, когда вас два года назад расформировывали, тебя в свой класс брать боялась. Характеристика у тебя была однозначная: хамка, лентяйка, грубиянка и задира. И такой я тебя и видела. А теперь тобой гордиться можно, что я и делаю, приятно, что ты у меня в классе, а не у Маши или Аллы. Только не зазнавайся!
-Спасибо, есть смысл оправдать доверие. А тогда были обычные детские заскоки. Была в детстве одна неприятная история, которая меня разозлила на несколько лет вперёд, вот и всё. Под горячую руку на эти несколько лет, естественно, попадали те, кто был рядом, одноклассники, брат и папа. Ну, и учителя, перед которыми я до сих пор извиняюсь. Так что я вас понимаю.
-А что за история? – спросил Саша. Инна повернулась, посмотрела на него в упор неожиданно резко, без улыбки. Он пожал плечами:
-Не надо сверкать зрачками, я так тоже умею. Не хочешь – не говори.
-Извини. Просто у меня характер очень вспыльчивый, и ещё я слишком всерьёз воспринимаю всякие глупости, мелочи всякие драматизирую часто. Хотя там самого спокойного довели бы до чего-нибудь типа ручки. Я в шестом классе поехала отдыхать в санаторий на всю третью четверть, и там, в классе – мы там учились, всё, как надо, оценки получали, у нас классы были – так вот, я оказалась в роли «Чучела», объектом хорошей такой травли. Ничего уникального, просто обзывали, дразнили, издевались над каждым словом и жестом, а я не умела не обращать на это внимания, потому что слишком идеализировала людей, и к себе слишком серьезно относилась. Стоило посмеяться над этим, но это я теперь понимаю, а тогда запиралась в ванной и плакала, рыдала до отключки. Ну, и потом я решила, что лучше буду нападать и грубить первой, чем дожидаться, что начнут с меня, вот и превратила себя в сорвавшуюся в цепи собаку. Еле вылечилась от этого всего. Отсюда и все мои выходки, и всё моё плохое поведение. Ничего особенного.
Действительно, ничего особенного, такое сплошь и рядом бывает, хоть лучше бы и не было. Саша хотел спросить, за что и почему, но промолчал. Он искренне удивился: сам в роли «чучельника» он выступал довольно часто, и даже стыдно ему за это бывало редко, но за что «чучелом» могли сделать Инну, он просто не понял. Да, она не такая, как все, но весь её облик, её вечно задумчивое лицо, большие серые глаза, казалось, располагали к доверию, даже излишнему, вызывали только положительные эмоции. На божьего одуванчика она тоже не тянет, которого разыграть сам бог велел. За вкус? В шестом классе драк между гопничками и неформалами ещё не было. За скрытность? Тоже вряд ли. Саша решил спросить потом, когда рядом не будет никого лишнего. Интересно было услышать ответ, хотя, что именно его в этом ответе интересовало, если бы его спросили, он бы не ответил.
-Через полчаса конкурс оды и песни, после него сразу костёр. На площадку все! – позвал из темноты своих одноклассников член судейской коллегии турслёта Вася Дмитрук. Позвал и побежал дальше. Ольга Викторовна стукнула в дверь комнаты, где всё ещё трудилась редколлегия (то ли над газетой, то ли над своим макияжем), велела всем идти на площадку и направилась туда сама, добавив напоследок:
-Ребята, позовите остальных и поторопитесь. Я вас жду.
Саша тоже поднялся:
-Я парней позову. Возьми и эту гитару, Инна, хорошо?
-Не надорвусь. Я займу тебе место?
-Хорошо.
Саша соскочил с крыльца – причём сделал он это весьма неординарно, перемахнув через перила – и тут же из комнаты вышли одноклассницы. Некоторые для дискотеки переоделись и накрасились.
-Ты что, одна здесь сидела? Два часа?
-А что, два часа прошло? Нет, сидела с Сашей.
-С Гориным?
-Так у нас в классе другого нет.
-Ну-ну, - бормотнула сквозь зубы Аня. – О высоких материях рассуждали, наверное, не иначе.
* * *
Конкурс оды сопернику и туристской песни решили проводить на танцплощадке, вокруг которой располагала турбаза. Пришлось расставить вокруг неё скамейки и стулья, потому что искусственных пеньков на всех не хватало. Мальчишки десятого «В» решили поиграть (точнее, кто играл, а кто считал это нормой) в рыцарские манеры, усадили своих одноклассниц, а сами встали сзади. Что бы они ни говорили насчёт «дурацкой обязаловки», на которую идти «ну совсем не хочется» и лучше было бы поваляться в кустах или полазить по лесу, на самом деле им было очень интересно, что там насочиняли их одноклассники. Обычно эти конкурсы приносили много положительных эмоций, а иногда можно было узнать о людях, с которыми ходишь в один класс, что-то новое и интересное. Так, когда Олег вышел читать свою «Оду сопернику», даже учительница литературы не поверила сначала, что он написал её сам – но придраться было не к чему. Даже Державин, живи он в наше время, вряд ли бы справился в этой задачей успешнее. Для многих стало сюрпризом то, что Инна вышла с гитарой, когда объявили очередь десятого «В» исполнять свою походную песню, и то, что с ней вместе вышел Саша, который ни в каких конкурсах участвовать не собирался. Сюрпризы преподнесли ученики одиннадцатого «Б», включив в исполнение песни партию блок-флейты. Сюрпризом были слова многих песен, неожиданно серьёзные и красивые, видно, что написанные не впопыхах и с чувством – особенно песни одиннадцатых классов, для которых этот турслёт в гимназии был последним, и которым от этого, наверное, было всё-таки немного грустно. Из десятого «В» только Инна и Юля успели выучить слова наизусть, все остальные смотрели в шпаргалки. Однако песню это не портило, и шуточный текст, спетый с улыбкой на лицах, вызвал только одобрительный смех и аплодисменты.
-Ребята, у меня к вам большая просьба, - обратилась к своим ученикам Ольга Викторовна. – Обязательно приходите на костёр, чтобы я вас там видела, а если уж совсем не хотите, то предупредите меня, чтобы я знала, где вас искать. И ещё одна просьба: оденьтесь, потому что в рубашках замёрзнете.
Она прекрасно знала, что всё равно найдутся те, кто пропустят её слова мимо ушей, и именно поэтому повторила их ещё раз. Дети есть дети, особенно когда им уже по шестнадцать, и они ну очень хотят быть взрослыми. Инна отдала Саше обе гитары. Пока они шли к домику, он спросил:
-А этот ваш костёр, как, нудное дело, или стоит сходить? Что он хоть из себя представляет?
-С недавних пор подобные сборища представляют собой концерт нашего физика-терминатора. – Тут на её лице мелькнула улыбка, скорее дружеская, чем уважительная. – Песни русского рока под гитару. Почти стандартный походный атрибут, только очень хорошего качества. От себя могу добавить, что этот концерт стоит любой дискотеки.
-Дискотека – это в любом случае fucking-shit. А физик что, хорошо поёт?
-Не то слово.
-Лучше, чем ты?
-А причём тут я?
-Ну, я послушал, как ты поёшь, пока мы с тобой репетировали, и мне очень понравилось. Хотя показалось, что обычно ты поёшь совсем иначе.
-Может, ты и прав, я себя со стороны не слышала.
* * *
Саша протянул гитару Дениса Ганина хозяину, свою положил к себе на кровать. В комнате стояла возня, кто-то переодевался, кто-то ел, кто-то что-то искал. Денис открыл бутылку минералки и между глотками спросил:
-Саня, ты с нами в лес пойдёшь? Мы уже сматываемся.
Саша секунду подумал и отрицательно качнул головой. С утра они специально раньше вышли, чтобы успеть заскочить в магазин за водкой и упаковать её так, чтобы не звенела в рюкзаках, - только сейчас пить почему-то совсем не хотелось. Хотелось музыки, кофе, сигарет, чего угодно, только не водки. Саша сам себе удивился, однако решил проверить ощущение, потому и ответил:
-Дёня, я пока не хочу ничего. Потом я вас найду, по звуку и запаху, у меня ведь зрение волчье, в темноте вижу.
-Сволочь ты, Саня, а не друг. Ладно, мы и так не пропадём, нам больше достанется. Смотри, сейчас не хочешь, потом может не быть.
-Разберёмся.
Тут в дверь просунулась голова Шуры Коновалова из параллельного десятого «Б» и нетерпеливо изрекла:
-Дёня, пошли, трубы горят, а водка стынет!
-Шура, иду, ты дуй, девчонок захвати.
Голова исчезла. Денис надел балахон, джинсовку, расчесался, завязал шнурки кроссовок и вышел. Саша пожал плечами. Он знал, куда они сейчас пойдут: когда днём они бродили по лесу, они нашли хорошую полянку, не очень далеко от турбазы, чтобы не заблудиться, однако и не очень близко, чтобы их так легко могли там найти. Мягкая трава, несколько брёвен, всё располагало к отдыху и расслабухе. Приволокут туда водку, минералку, пиво, будут квасить, ловить ощущения, разговаривать, смеяться, куролесить… Саша вышел на крыльцо, остановился, вдохнул воздуха. Как, интересно, здесь относятся к нарушителям дисциплины? Как воспитывают? Воспитание в его предыдущей школе напрочь отбивало всякую охоту исправляться. Мимо крыльца проходила Инна. Саша окликнул её, она остановилась:
-Саша, идёшь на костёр?
-После твоей рекламы захотелось, пусть даже просто посмотреть. До него ещё время есть?
-Есть минут пятнадцать-двадцать. А что, проветриться решил, воздухом свежим подышать?
Саша подхватил иронию:
-Самым свежим, даже фильтр захватил. Компанию составишь?
Они зашли за деревья, подошли к озеру. Саша достал из кармана сигареты.
-У вас как за это, не снимут голову? У нас снимали.
-Если не директор и не завуч поймают, ничего не будет. Некоторые даже стрельнут по приколу. Угости меня, если не жалко.
-Жалко у пчёлки… - по привычке Саша протянул пачку, потом поперхнулся: - Тьфу, чёрт побери, ты что, куришь?
-Вообще-то, бросаю. Год назад я выкуривала, чуть ли не по пачке в день, причём разной дряни без фильтра. А это что?
-“Pall-Mall”. Точно не дрянь.
-Точно. Вот, а теперь так, балуюсь по две-три штуки в день. За сегодня это вообще первая, я с собой и не брала запасов.
-Ничего себе… Не ожидал.
-Почему это вдруг?
-Ну, не знаю, но не ожидал. Что-то в тебе такое, мм, не такое, не хулиганское. Ты человек положительный, положительный герой, а курение – это отрицательная привычка.
-Да ну? А сам, почему куришь?
-Так я же сволочь, мне можно. И вообще, оно само собой получилось, мне даже никто не предлагал, не подначивал, я сам захотел. Может, наследственность. Я курю с четырнадцати лет, как и мой отец. Он случайно узнал, дома скандал был, меня вообще чуть прочь не выгнали. Потом, правда, родители успокоились, что тут сделаешь. Отец тогда ещё сказал: теперь не бросишь, раз начал. Я даже хотел бросить ему назло, пару месяцев не курил, потом сорвался. Вот так.
-Если так посмотреть, у меня тоже наследственность, потому что и отец, и брат, оба дымят, как паровозы. – Инна прислонилась к стволу берёзы. – Так что лишнего слова мне никто не говорил, брат поорал, поорал, но даже отцу не сдал, сказал: делай, что хочешь, сигарета никого не красит, а девчонку тем более. Я мимо ушей пропустила. А этой весной у меня был серьёзный разговор с одним хорошим человеком, дружбой которого я очень дорожу. Он меня очень попросил бросить курить, тоже сказал – потому что это меня портит. Я сама понимаю, что портит, да и денег много уходит: на хороших сигаретах разоришься, а курить дрянь местную – простите. Да и надоело, если честно, соску эту сосать, организм сам, наверное, сопротивляется. Вот так.
Саша, вдавил окурок в землю, закурил снова. Молчание длилось секунды.
-Инна, ты сегодня на крыльце рассказывала приколы детства. За что из тебя чучело сделали?
-Зачем тебе?
-Хочу понять, - Саша отметил металлические нотки, прорезавшиеся в её голосе – задело, значит. – Я сам просто любил ярлыки наклеивать и потом над этими ярлыками прикалываться, до слёз девчонок доводить. Ты действительно на других не похожа, но ведь за это травить не стали бы.
-А за что ещё? Ведь это стадо, Саш, ты это прекрасно понимаешь. Если ты белая ворона, у тебя два пути – перекраситься в чёрный цвет или быть чёрными заклёванной. Выбирай, что называется. Если человек не похож на других, его поспешат записать в психи, даже не попытавшись понять. Не всегда, но часто. А тут самое смешное, что меня до сих пор немного задевает, так это то, что я просто прозрела раньше. Сейчас парни, которые тогда надо мной издевались, балдеют от той музыки, которую я уже тогда слушала, от Цоя, Шевчука, Чижа, Бутусова, и теперь они бы меня все поняли, и мы ещё не одну ночь попели бы вместе. А так Инна Романова сошла с ума на два года, считая всех априори идиотами и сволочами. Просто потому, что в идиотки когда-то записали её. И всех так в лицо и называла. Ну, и получала соответственно. И справедливо, и теперь я это понимаю.
-Инна, это ты здесь? – голос физика-терминатора спутать с чем-то другим было сложно, и послышался он совсем близко. Саша спрятал сигарету. Инна откликнулась:
-Я. А что, уже на костёр?
-Да, все уже собрались. И мне нужна твоя помощь.
-Всегда, пожалуйста. – Инна повернулась к Саше. – Спасибо.
-За что?
-Не знаю, так просто. И иди к костру, уже время, самое интересное пропустишь. – С этими словами Инна скрылась в направлении, откуда доносился голос. Удивившись очередному в этой гимназии – на это раз дружескому диалогу учителя и ученицы – Саша только усмехнулся, бросил окурок, затушил его и направился к костру. Вечер продолжался.
* * *
-Инна, я тебя зачем искал…
-Да уж явно не за тем, чтобы сообщить мне оценку по физике. Кстати, Витя, ты наши контрольные проверил? Узнать хочется.
-Во-первых, не перебивай старших. А во-вторых, конечно, не проверил. Имеет же и учитель право на отдых! – тут Витя Богданович засмеялся. – Всего три дня прошло, как вы её написали, а на проверку по закону положено десять. Неделя у меня ещё есть, как раз к следующему уроку успею.
-Всё с тобой ясно. Так зачем тебе моя помощь понадобилась, что сделать?
-Вот что. Анна Борисовна вежливо попросила меня устроить возле костра концерт часа на два с половиной, причём это предложение сильно смахивало на ультиматум. Я очень люблю петь, особенно по вечерам и, особенно у костра в походе, но я же могу и охрипнуть.
Тут засмеялась Инна:
-По-моему, это тебе не грозит, у тебя глотка луженная, это ещё Алёша заметил. А от меня ты что хотел?
-Хотел вежливо попросить тебя спеть со мной дуэтом. Без ультиматума.
Инна засмеялась ещё громче:
-Класс! У учителей вылезут на лоб и глаза, и очки, а половина гимназистов окончательно укрепятся во мнении, что у нас с тобой любовь, или что-то в этом роде. У старшеклассников и так мозги нездоровые, и так, стоит мне подойти к тебе на перемене, как сразу рядом несколько пар ошарашенных глаз возникает, или просто очень любопытных.
-И что?
-И меня это смешит. Так же как в девятом классе рассмешил тот факт, что теперь, оказывается, я должна называть тебя Виктором Владимировичем и обращаться к тебе на «вы». «Обрадовал» на всю оставшуюся жизнь!
Теперь засмеялся Витя:
-И что? А кто же виноват, что я тебя знаю с тех пор, как ты под стол пешком ходила, что я пять лет проучился в одном классе с твоим братом, а потом нежданно-негаданно меня распределили в твою школу, а преподавать отправили в твой класс! Подумать только, что именно у вас я провёл свой первый в жизни урок! Не я же виноват во всём этом!
-Конечно ты!
-Что? – тут Витя даже приостановился. – Я?!
-Конечно. Ты лучший друг моего Алексея. Ты с самого детства, с седьмого класса мечтал стать физиком, это я помню. Ты неисправимый отличник, и в школе, и в университете, всегда таким был. Вот тебе и показатели вины.
-Сдаюсь, Инна, разбила ты меня своими аргументами. Вот только пятёрки по контрольной тебе теперь не видать, четыре поставлю.
-Не выйдет, Витя, не выйдет! Я все вопросы написала, и у меня ни единой помарочки нет, так что получу я своё «отлично»!
-Ладно, мир. – Витя протянул ей руку, которую девушка охотно пожала. – Что с тобой, что с Лёшкой, спокойно разговаривать с вашей семейкой всё равно невозможно. Так петь ты со мной будешь?
-Конечно. Только у меня гитары нет.
-У учителей есть, так что одолжим.
-У Падлы Иваныча, например?
-Зачем грубишь? Я ведь могу за него и обидеться, это уже некрасиво… ёлки, не ведёт он у тебя информатику!
-Ха-ха! Двоек, Витя, у меня не будет, облом. И прозвище такое он заслужил, потому что самый настоящий падла, местами.
-Да уж, чего греха таить. А если не секрет, как ещё вы его за глаза зовёте?
-Ещё… - Инна, оглянувшись кругом, заговорщицки прошептала: - Чебурашка.
Витя только ухмыльнулся, потому что прозвище, что одно, что второе, было вполне обосновано: у учителя информатики, его ровесника, были действительно большие оттопыренные уши и очень скверный характер.
-Ну и юмор у вас, однако.
-У вас был не лучше. Впрочем, и остался.
-Ладно, прошу прощения. Будем считать, что про чебурашек я ничего не слышал, и прочего всего тоже. Пошли за гитарами.
Возле костра свободного места уже не было. Главной причиной, почему многие сюда пришли, было элементарное тепло: в домиках и на территории остального лагеря было гораздо холоднее. Гимназисты, учителя, даже студенты-практиканты сидели уже кто на скамейках, кто на брёвнышках, кто на принесённых заранее стульях, кто и просто на земле, подстелив куртку или свитер. Те, кто не решился садиться на землю, заняли стоячие места, кто-то решил, что удобнее просто прогуливаться рядом и ловить остатки тепла, летевшие от костра вместе с искрами. Ждали только исполнителя.
-Ну, где терминатор? Скоро он появится?
-На что угодно спорю, что появится не один, видела…
-Что видела?
-Конечно не один, без гитары он на фиг здесь не нужен!
-И зубы свои не забудет!
-А голос, что, в домике оставит?
-А вот и он. С двумя стульями, двумя гитарами и Инной Романовой.
После этой реплики головы повернулись в сторону учительского корпуса, со стороны которого приближались две тёмные фигуры. При свете они действительно оказались Инной и Витей, подошли ближе, поставили свои стулья в промежутке между двумя скамейками, где ещё никто не сидел, устроились удобнее. Шутливо поклонившись, Витя объявил:
-Импровизированный походный концерт прошу считать открытым. Анна Борисовна, - обратился он к завучу, - разрешите начинать?
-Начинайте, Виктор Владимирович, - ответила та, и только теперь заметила рядом с Витей Инну. Заметив, удивлённо подняла брови, но промолчала. Надо будет, потом, поговорить с молодыми учителями о вопросах субординации в гимназии.
-Что у Инны с физиком за отношения? – тихо спросил Саша у Андрона; они вместе стояли, опираясь на какую-то деревянную бабу. Андрон пожал плечами:
-Хрен их знает. Они на «ты». Пили вместе, что ли.
-А спросить?
-А скажет? Да и лезть неохота… Ладно, молчок, они сейчас петь будут, а это красота ещё та. При всём моём равнодушии к их репертуару и русскому року.
-Я хочу начать с небольшой премьеры, раз уж нахожусь сегодня в роли рок-звезды. – С этими словами Витя как раз закончил настраивать гитару и посмотрел в «зал»; Инна присела рядом и молчала, даже не улыбалась. – Эта песня написана совсем недавно и никому из вас ещё не известна, её написал мой близкий друг, и называется она «Встреча». Думаю, что настроение как раз подходит к сегодняшнему дню. Так что принимайте.
Витя запел. И как-то сами собой стихли разговоры, шутки, смех, шушуканье. Простая, мягкая, спокойная, полная теплоты и чувства мелодия с такими же простыми, идущими от сердца словами поплыла над костром. Когда Витя пел, его лицо оставалось неподвижным, словно высеченным из камня, ни один мускул не дрожал. Но голос мог в это время рассказывать, смеяться, рыдать… Он пел – и словно говорил о вечном и неизведанном, словно пытался песней передать то, что никак нельзя было сказать простыми словами, да и в голову это в обычной обстановке не пришло бы. Так он и пел, не останавливаясь, сначала эту песню, потом другие, Цоя, Шевчука, Окуджавы… Допевая до конца пятую песню, он кивнул Инне, и без паузы зазвенела вторая гитара, второй голос, чистое, сильное сопрано, который, наверное, смог бы и оперную арию вытянуть без проблем и ошибок. Как и Витя, Инна пела просто, почти без мимики, безукоризненно держа дыхание, и в этой лёгкой, почти профессиональной манере передавая смысл песни, своё её видение, передавая не словами, голосом. Они ни под кого не подделывались, они просто пели. И пели при этом о себе.
Ну, вот и всё. Надо спешить туда,
Где завтра ждут новые города.
Надо спешить, чтобы однажды
Снова вернуться сюда…
«Дом стоит, свет горит, из окна видна даль, так откуда взялась печаль?»…Любовь ушла – печаль осталась, и расстреляйте меня, если это вам не знакомо, если хоть раз вам не хотелось выть на луну, потому что один конкретный человек не смотрит в вашу сторону, и не важно при этом, сколько вам лет, шестнадцать или шестьдесят. Дима слушал песню Виктора Цоя, которую пела Инна, поймавшую его настроение. Ходишь, говоришь, улыбаешься, смеёшься, а эта странная печаль, словно недостижимая холодная звезда, горит в мозгу и жжет сердце. Её почему-то не растворяет водка, сколько ни пей. Её почему-то не гасит та или иная случайная интрижка с девчонкой из соседнего двора, или летнее приключение с дояркой из соседнего с дедовым колхоза. Странная печаль. Потому что повода для неё нет, и не было, потому что разочарование наступило в том, чего даже не случилось. Горечь утраты – того, что ему не принадлежало никогда, тень мечты – о том, о чём и мечтать-то не стоило. Только вот пить сегодня в их компании Дима не пошёл, хотя собирался, и скидывались на водку вместе. Почему не пошёл – сам не понял. Расхотелось.
-Ну что, убедился, где здесь красота? – шепнул Андрон Саше. Тот только кивнул. Хотелось слушать и слушать, особенно физика, особенно сейчас. Атмосфера вокруг менялась, неуловимо становилась осязаемой, словно сливались в один марш голоса сердец тех, кому все это действительно было близко и дорого. Физик пел вечно юную песню Юрия Шевчука, «Ветер». Потихоньку вокруг костра началось хождение, потихоньку уходили желающие потанцевать или выпить, слушателей становилось меньше. Это даже радовало, потому что остались те, кто действительно хотел остаться. Эту песню Витя выучил давным-давно, когда сам учился в десятом классе, но пел он ее очень редко. По многим причинам. Он слишком ее любил, он слишком многое с ней когда-то связал. Он очень не любил вспоминать об этом, тем более говорить – и вот вспомнил, и сказал, пусть и не своими словами. На припеве его бесстрастное лицо дрогнуло, голос стал тише, словно пытаясь что-то скрыть:
…Что нам ветер
Да на это ответит,
Несущийся мимо,
Да сломавший крыло?
И упав между нами,
Так недолго любимых,
Разбил он объятья,
Как простое стекло…
Олег отвлёкся от созерцания костра. Ничего ведь особенного не происходит, а мысли прут в голову, и от этого хочется куда-то бежать, что-то делать, что-то кому-то говорить, только слушателей вокруг не так много, их просто нет. Точнее, есть – только один. Может, какие-то новые нотки в знакомом голосе учителя заставили Олега вспомнить об этом слушателе. Об этом единственном человеке, перед которым Олег отважился раскрыть свою душу, и который ответил ему тем же, который во всём его понял. Странно, но девчонка стала настоящим другом, а о чём-то, кроме дружбы, именно с ней, даже не думалось… Недавно Олегу показалось, что эта дружба разбита навсегда, он разочаровался в этой дружбе, в этом друге, он мучился, как можно было так ошибиться, он клялся никому больше не доверять и не искать ничьего доверия. Потом был очень долгий и жестокий разговор, и Олег понял, что он действительно ошибался – когда думал, что ошибся, когда перестал доверять. Максимализм не всегда уместен, и нужно отучаться клеить друг другу ярлыки. Олег понял, что именно такой друг ему нужен, потому что он держит своё слово, раз его дав, а это дорого стоит. Дружба оказалась прочнее стекла.
-Виктор Владимирович, спойте, пожалуйста, «Вороны», - послышался «голос из зала». Витя качнул головой:
-Инна Романова споёт. У неё лучше получится.
Кто-то хихикнул. Инна вспыхнула, но отвечать на это хихиканье не было смысла, лучше было спеть. Она склонилась над гитарой, и запела сначала тихо, потом громче, громче, почти закричала. По позвоночнику побежали мурашки. Высокий голос зазвенел над костром, слова поплыли вверх, словно растворяясь в тёмном небе… «Теперь я на воле, я белая птица»… «Мы встретимся вскоре, но будем иными – есть вечная воля…» Слушайте, пойте, плачьте вместе со мной! Только не торопитесь! Не торопитесь туда, все успеем, всем места хватит! Не торопитесь…
* * *
Ольга Викторовна только что сделала обход по домику своих учеников и убедилась, что, по крайней мере, там никого нет. Она направилась к костру, заодно и погреться, и проверить наличие учеников, и послушать песни. Услышав вместо ожидаемого голоса Виктора Владимировича женский голос, она очень удивилась. А когда подошла ближе и увидела, что голос этот принадлежит Инне, и что сидит она рядом с Виктором, Ольга Викторовна нахмурилась и задумалась. Как ей казалось, задуматься было над чем. С пятиклассниками одни проблемы. С десятиклассниками – совсем другие. И неизвестно еще, каких больше, и какие легче решить.
В гимназии после окончания седьмого класса учеников, если они соответствовали уровню гимназистов, распределяли по потокам, математическому и гуманитарному. Ольга Викторовна руководила гуманитарным классом. И, когда она в своё время узнала, что к ней в класс направляется Инна Романова, тогда ученица седьмого «Б», на которую учителя не то чтобы жаловались – просто хотели ставить вопрос о её отчислении за неудовлетворительное поведение в гимназии, ей, как учительнице, стало немного не по себе. По отзывам коллег (а отзывы эти подтверждались на каждом шагу), девочка просто не умела спокойно разговаривать. Она ругалась последними словами, не стесняясь старших, с одноклассниками только ссорилась, дралась с ними прямо в коридорах гимназии (конечно, настоящей дракой это назвать было сложно, но только настоящих драк между мальчиками и девочками им ещё не хватало!). Она грубила учителям. Словом, могла неизвестно чего натворить, хоть и училась при этом неплохо, всегда была если не отличницей, то твёрдой хорошисткой, способной, развитой, во многом талантливой – на том и держалась. Теперь понятно, откуда в ней было столько агрессии… Переменилась она очень резко. Стала спокойнее, извинялась перед теми, кому грубила раньше, чем очень удивила коллектив. Перестала пускать в ход кулаки, использовать книги как оружие, оценки улучшились сами собой. Ольга Викторовна успокоилась, даже обрадовалась, что у неё такой класс и такие дети. Только дети росли, и постепенно разглядели друг в друге девочек и мальчиков. И внимание Ольги Викторовны снова сфокусировалось на Инне – теперь уже по этому поводу. Только был ли он?
Инна была в хороших отношениях со всеми учениками (класс гуманитарный, и мальчиков там было не так много, всего одиннадцать). С Димой Давыдовым, Андроном Кортесом, Денисом Ганиным, Олегом Драгунским она была, можно, наверное, сказать, очень дружна; по крайней мере, Ольге Викторовне так казалось. Больше того, с Олегом они как разговорились у костра в летнем походе, в восьмом ещё классе, так и стали друзьями не разлей вода, постоянно говорили о чём-то, спорили, сами себе смеялись. При этом они были такие разные, причём Инна выше Олега больше чем на полголовы, и на чём, кроме книг, пересеклись их интересы?… Правда, прошлой весной между ними пробежала чёрная кошка, это сразу бросилось в глаза, но потом они снова помирились, и снова дебаты на переменах у окна, снова обмен книгами и мнениями о них, а, сколько бы Ольга Викторовна ни дежурила на школьных дискотеках, увидеть их танцующими вместе ей так и довелось. С Андроном Инна просто сидела год за одной партой, причём Ольга Викторовна сама их так посадила; они вместе играли во «Что? Где? Когда?» (Олег там тоже участвовал), играли неплохо. Ну, с Денисом они, допустим, соседи по площадке, знакомы давно, это объяснимо… Потом начались вещи ещё более интересные. В гимназии появился молодой специалист, новый учитель физики, хороший парень Витя Богданович, ничем особо не примечательный, разве тем, что пел хорошо и голоса никогда не повышал. Несколько случайно услышанных фраз из разговора с ним Инны на прошлой неделе заставили Ольгу Викторовну не только поднять брови и пожать плечами: всё можно понять, но чтобы ученица была на «ты» с учителем, даже если ему чуть больше двадцати?! Простите… Теперь вот с новеньким разговоры на крыльце в темноте…Что это с Инной, из крайности в крайность бросилась? Или как это ещё понять? Она поведением совсем не похожа на Юнну или Аню, которые ещё просто не попались. При всём её уважении и доверии к ученикам Ольге Викторовне не верилось, что здесь только дружеские отношения, - да и какая дружба может быть между учителем и ученицей? Давно надо было с ними поговорить – что ж, значит, пора это сделать. С Витей сначала, в приватном порядке. С Инной, Олегом, с каждым. Просто чтобы выяснить, не пора ли бить тревогу.
* * *
Началась дискотека, и в первые же пятнадцать минут от костра отхлынула большая часть тех, кто там сидел, особенно девушек – побежали греться другим способом, двигаться, танцевать. Витя и Инна тоже решили сделать перерыв, за два часа у обоих устали глотки. Оставшимся у костра старшеклассницам Витя предложил:
-Если совсем уж станет скучно, можете нас звать, - а сам пошёл в учительский корпус, надо было отнести гитары и стулья. Инна направилась к себе. По дороге её поймал Денис Ганин:
-Инна, у вас воды нет?
-Пошли.
У себя в комнате Инна включила свет и огляделась. Никого не было, почти все пошли на дискотеку, несколько человек застряли у костра. Обернувшись к Денису и лучше рассмотрев его, она удивилась:
-Ещё не пили?
-Я ещё не пил, - был ответ. – Мы по лесу всё это время бегали, почему пить захотелось, воды с собой мало было, запить ведь ещё чем-то надо, не всухую же водку глотать. Вот Шура уже готов, он уже говорит, что ему “Sonata Arcticа” нравится.
Шура Коновалов по жизненным пристрастиям был рэппером, а Денис именовал себя металлистом, и как-то сказал Инне: «Когда мне начинает нравиться рэп, а Коновалову металл, это значит, что больше наливать не стоит». Милые подростковые развлечения, иначе не скажешь.
-Да уж, водку всухую точно не проглотишь. Когда же это Шура успел без вас?
-На ходу. Он всегда успевает.
-А девчонок вы ещё не споили?
-Инна, перестань, мы сделали по паре глотков, а праздник только сейчас и начинается. Дай воды! Умоляю, дай воды!
-Держи. – Инна вытащила из тумбочки полуторалитровую бутылку минеральной воды, полную ещё больше чем наполовину, протянула её Денису. – Только смотри поосторожнее, не попадись сейчас кому лишнему. Если классная наша или десятого «Б» чего спросит, что отвечать?
-Да не спросит никто ничего, они сами потом бухать пойдут, это же ясно как день. Мы все ещё перед костром отпросились, поимённо назвались, и сказали, что хотим своей компанией посидеть у озера.
-И чёрта с два вам кто-то поверил. Что ты, классных наших не знаешь?
-Знаю, - Денис глотнул воды. – И знаю, что лучше просто не попадаться им на глаза, что я и сделаю. Мне ещё жизнь дорога, и учёба в гимназии тоже.
-Как знаешь.
Из комнаты они вышли вместе, и тут же разошлись в разные стороны. Инна растворилась в темноте, направившись к озеру, а Денис, постояв секунду на крыльце, направился к лесу обходным путём, стараясь встречать по дороге поменьше народа.
От озера тянуло сыростью, и хотелось укутаться во что-нибудь тёплое, и выпить чего-нибудь горячего или горячительного, но ни того, ни другого не было под рукой. По шаткому мостику Инна прошла на причал, присела на низенькую скамеечку, обняла сама себя за плечи и посмотрела на воду. На противоположном берегу, кто-то жёг костры и пел песни, но слышно было плохо, это ещё не пять утра, когда каждый шорох различим. Покой. Как хорошо, что сюда ещё никто не добрался, никакие любители прогулок под луной. Как всегда после такого «концерта», Инна чувствовала, что часть её энергии улетела вместе с песнями в небо, хотелось подумать, мысли налетали роем, налетали и не уходили, не давали того самого покоя. Особенно когда рядом и внутри жила тревога. А она жила. Тревога за человека, которого она не могла назвать другом, но который при этом был ей очень близок, как брат, как часть её самой, её мозга, её жизни. Человека, которого она всегда понимала, но с недавних пор, несмотря на все старания, понять не могла. «Слишком хорошо я знаю, что это за характер, - думала Инна, - чтобы понять, почему он всё это делает. Ему просто в кайф губить себя, он максималист во всём, и саморазрушение – не исключение, образ, который он придумал для себя и в который вписался. Он в один момент может сказать себе «Стоп!» – и всё закончится, и никогда больше не повторится. Другое дело, что он не скажет себе такого, потому что ему это нравится, потому что ему просто наплевать, по большому счёту. Как и мне с сигаретами – я ведь могу бросить раз и навсегда, но мне этого просто не хочется, мне нравится этот ремарковский имидж. Такой вот анекдот».
Денис пришёл к ним в класс год назад, когда они перешли в девятый. Знакомы же они были с Инной почти всю жизнь, как только Романовы приехали в этот город и поселились в своей нынешней квартире – Денис с матерью жили напротив. Инна и Денис никогда не дружили в классическом смысле этого слова, они просто жили в детстве одной жизнью. Выяснилось, что у них на один и тот же день попадает день рождения, и с согласия родителей они устраивали праздники во дворе, угощали товарищей конфетами и пирожными. Они были очень похожи между собой, они одинаково думали, одинаково реагировали на многие вещи. Разница была лишь в одном: если Инна была не до конца лишена честолюбия и умела останавливаться, когда чувствовала, что начинает терять контроль над ситуацией, то у Дениса сдерживающие центры просто отсутствовали, ему часто было просто всё равно. Они без слов друг друга понимали, хоть и дрались часто. Потом, когда им было по тринадцать, Инна просто рассорилась со всем двором, и с ним тоже, с Денисом, они два года просто не разговаривали, даже не здоровались, не кивали друг другу. Теперь, учась вместе, они снова подружились, больше того: классная руководительница посадила их за одну парту, потому что, только сидя с Инной, Денис не дурачился и не болтал на уроках. В результате все были довольны: в классе стояла тишина, Инна решала задачи на два варианта сразу, а Денис списывал и исправлял её же ошибки, которые она по невнимательности допускала регулярно. Только вот мысли тревожные всплывали в голове всё чаще и чаще.
* * *
После красивых и серьёзных песен на дискотеку идти не хотелось совершенно, хотелось мечтать и летать, а не танцевать под «тыц-тыц-тыц», звучавший на танцплощадке, хотелось спрятаться так, чтобы тебя никто не нашёл, там, где темнее всего, где ни зги не видно и где тишина и покой, и свет на другом берегу… Проходя по мостику к причалу, Олег пробормотал вслух, словно самого себя предостерегая:
-Только бы в дырку на доске ногой не угодить…
-Дырку ты уже прошёл.
Услышав голос Инны, Олег действительно чуть не свалился в воду – не ожидал кого-то здесь встретить. Он вышел на причал, устроился на скамейке рядом с Инной и спросил:
-Каким ветром занесло?
-Тем же попутным, что и тебя, - Инна поёжилась, плотнее запахнула куртку. – Захотелось удрать от высшего света, подумать.
-Я не помешал?
-Чукча, когда ты мне мешал? – губы сами собой сложились в тёплую улыбку, лицо Инны сразу ожило, словно стало добрее и милее; Олег заметил это уже привыкшими к темноте глазами и улыбнулся в ответ. – Ты мне ночью звонить можешь и не помешаешь.
-Спасибо за доверие. А о чём думала, если не секрет?
-Не секрет. О Денисе. О том, какой он дурак, и какие мы все не умные.
Олег нахмурился:
-У каждого свой выбор, рождённый ползать, как известно… Мне не за то обидно, мне на Дениса пофиг. Мне за девчонок обидно, за Таньку, за Юнку, они ведь совсем не плохие. Были времена, когда наш седьмой «В» был одной семьёй, и прекрасно всё шло, и учились, и жили, и песни пели. Только они строили из себя неизвестно что, перед старшеклассниками выпендривались, может, цену себе набивали, не знаю. А теперь что строили из себя, тем и стали. Противно.
-Почему противно? Есть те, кому нравится. Да и им самим, похоже, приятно.
-Возможно, Шуре Коновалову и приятно, не знаю. Раньше мы были лучшими друзьями с ним, а теперь нам говорить просто не о чем. А Танька и Юнкой…
-Что Танька с Юнкой? – Инна опёрлась локтем о колено, опустила голову на руку и заглянула Олегу в глаза. Тот усмехнулся:
-Проверяешь, правду я говорю или нет?
-Просто посмотреть на тебя захотелось, смысл что-то проверять. Так я тебя перебила, что?
-Да ничего особенного. Знаешь…
-Пока нет.
-Тогда не перебивай. Если взять Таню, Юнну, ещё кого, как пример, такие девчонки действительно нравятся на определённом этапе. Лишние разговоры и тяжёлые мысли с ними не нужны…Чего ты улыбаешься идиотским оскалом? Я о себе говорю. А потом надоедает, хочется чего-то нового, серьёзного, а они остаются такими же. Вот и возникают сначала диссонансы, потом трещины, а потом и разломы.
-Почему же они возникают?
-По кочерыжке и приколу. Посмотри на Юнну. Она у нас была раньше принцессой крепостного гарнизона, своей в доску. И меня привлекала очень сильно. Отсутствием комплексов, лёгкостью общения, тем, что не корчила из себя Мальвину, ещё чем-то. А что теперь? Принцесса она только для Ганина и его команды, Давыдову нашему она, может, ещё нравится, а многим одно и то же надоело. Мне местами кажется, что ей уже просто всё равно, с кем и где, но это не важно. В той роли, которую играла она, многих гораздо больше привлекаешь ты.
-Ну, спасибо. – В голосе Инны послышалась ирония. Олег неожиданно разозлился:
-Только вот этого не надо! Я этих твоих глупых ужимок терпеть не могу! Не кривляйся, и не притворяйся, что элементарных вещей не понимаешь! Тоже мне, дурочка из переулочка!
-Извини, я больше не буду. Честно.
-Поверю.
-А почему я привлекаю?
-Инна, ты обещала!
-Ты не понял. Я хочу понять, чтобы объяснить это с разных точек зрения.
-Ты всё прекрасно понимаешь, в том числе и то, что это палка о двух концах. Ты друг, при тебе разоткровенничаться можно, не боясь, что завтра об этом полкласса узнает. С тобой легко разговаривать на равных, и при этом ты до конца не раскрываешься, загадку оставляешь. Вопросительный знак, или многоточие, не знаю уже.
Олег замолчал и мысленно продолжал: «Да, Инна Романова, ты друг, и только, ты не девушка. О тебе трудно, даже невозможно думать как о девушке. С тобой рядом вряд ли придут в голову шальные мысли, рядом с тобой нелегко показаться умнее и сильнее всех, потому что всё срубают твои мозги. А это бьёт. И больно».
Инна выпустила руку Олега, встала, прошлась по причалу. То же самое когда-то сказал ей брат: «Девушке сложно стать другом мужчине, всё равно или барьер остаётся, или гормоны бьют в голову. Трудно доверять. Когда любишь, другое дело, а просто так трудно. А тебя, Инка, можно пустить на свою территорию, жалеть не придётся. Только с этим тоже будь осторожнее, иначе все вокруг забудут, что ты вообще родилась женщиной, что ты не только друг и собутыльник».
-Спасибо, Олег.
-За что?
-За дружбу, за доверие. И пошли к костру, если ты не против.
-Пошли, иначе мы тут отсыреем.
Взявшись за руки (Инна даже пошутила, что «падать, так вместе»), они направились к берегу, туда, где виднелись очертания домиков и блестел огонь костра. Прошли опасную дырку в мостике, а, не успев сделать и нескольких шагов по берегу, налетели на классную руководительницу и Витю Богдановича.
-Где вы были? – тут же напустилась на них Ольга Викторовна. – Одни на причале?
-Да, - в голосе ученика послышался вызов. Учительница подозрительно посмотрела на них, покачала головой, но только добавила:
-Больше туда не ходите, ещё в воду упадёте. Вы, кстати, Дениса не видели? Они с Сашей Коноваловым перед костром сказали, что идут к озеру, но что-то я их не видела больше.
Инна боялась этого вопроса, но ответ уже был готов:
-Полчаса назад Денис был здесь, я его ещё минеральной водой поила. А так я внимания не обращала, мы у костра были всё остальное время.
Ольга Викторовна окинула учеников недоверчивым взглядом. Да, милые, сейчас вам учителя кажутся жандармами. Она поджала губы (почему-то именно такое у неё складывалось выражение лица, когда она бывала недовольна), но добавлять ничего не стала, повернулась и пошла к учительскому корпусу. Витя спросил:
-А если честно, ребята, где они? Откачивать хоть, как в прошлом году, никого не придётся, искать по лесу с фонарями, из-под машины доставать?
-Не ручаюсь, - резко ответила Инна; спохватившись, что Олег рядом, спокойнее добавила: - Они в лесу, пьют водку вчетвером. Всё очень просто.
-Ладно, я этого не слышал. Надеюсь, что они додумаются вернуться до отбоя. Буду знать, кого в среду и субботу по физике спрашивать.
К костру они подошли втроём. Сразу послышались голоса старшеклассниц:
-Виктор Владимирович, спойте ещё!
-Инна, ты как?
-Меня ведь не просят.
-Я тебя прошу. – Витя уловил боковым зрением несколько пар вытаращенных глаз и про себя посмеялся: Инна не так уж не права, сплетня в мыслях гимназисток уже состряпана, теперь жди томных взглядов на уроках. Да, нечего сказать, прелести работы молодого учителя в старших классах прорастают год от года выше и выше, успевай только полоть.
-Хорошо, я за. Только у Павла Ивановича гитару больше брать не стоит, я у одноклассников попрошу.
-Проси, мне же лучше, нести меньше.
Оставив Олега у костра, Инна направилась к домику, поднялась на крыльцо и стукнула в дверь мальчишек. Ей открыли. В комнате сидели Андрон, Дима, ещё несколько человек. Ни Саши, ни Дениса не было, но обе гитары лежали на месте.
-Что, греетесь?
-Так на дискотеке тоска. А ты чего здесь?
-Я за гитарой пришла. Хозяев нет, придётся без спроса брать, думаю, Саша не обидится. Там у костра снова намечаются песни, если вам интересно, милости прошу. И там теплее, особенно если ближе к огню сесть.
Когда Инна вернулась к костру, Витя уже сидел на стуле, наигрывал что-то и болтал со своими девятиклассницами; ему в этом году чрезвычайно «повезло», его определили классным руководителем в девятый «В», в котором из двадцати восьми человек учащихся было всего пятеро парней. Иногда приходилось даже повышать голос; впрочем, сейчас у костра сидели те девушки, к которым он испытывал скорее симпатию, потому что кокетничать с ним они не пытались, а уроки учили исправно. Инна села рядом, на скамейку. Витя улыбнулся и объявил:
-Ну что, начинаем второе отделение? Поскольку, - тут он огляделся кругом: кроме него, поблизости учителей не наблюдалось, - цензура отсутствует, оно будет менее формальным и более весёлым.
…Правда всегда одна.
Это сказал фараон.
Он был очень умён
И за это его назвали
Тутанхамон…
Действительно, без присутствия «цензуры» пелось гораздо легче, недаром же Витя больше всего на свете любил петь в одиночестве, для посторонних зрителей, просто для тишины. Инна молчала, даже не подпевала, хоть и чувствовала жжение в горле: гораздо больше, чем петь самой, хотелось послушать голос Вити. Сейчас звучали многие песни, которые, при всей их безобидности, старшее поколение вряд ли бы одобрило, того же Бутусова, Шевчука, Васильева, тяжёлые песни «Гражданской обороны», правда, без мата, но с таким глубоким смыслом и чувством… Когда все, кто видел у огня, пропели, а точнее, проорали сплиновский «Выхода нет», Витя шепнул Инне:
-Почему молчишь?
-Слушаю.
-Спой сама.
-Приглашаешь?
-Прошу.
Мажорные песни Виктора Цоя вызвали дружные улыбки на «тридцать два». Инна любила эти вещи больше многих других, даже пела с большим чувством. Витя невольно залюбовался, глядя на неё, на то, как она пела, как держалась. Сейчас она была очень похожа на своего старшего брата, просто копия, только с длинными волосами, а лицо одно, и даже симпатичное. Мысленно он представил её на сцене, вот так же, сидящей на стуле, только высоком, барном, с гитарой в руках, с микрофоном, с ансамблем музыкантов за спиной, в глубине, невидимых и свободных. Получилось красиво. Может, такое даже случится когда-нибудь, почему бы и нет… Потом Витя спел свою любимую шуточную песню про ледоруб – точнее, про чокнутого туриста, который «собрал манатки и умчался в горы» сразу с четырьмя девчонками (обычно Витя вставлял в песню имена тех, кого хотел поддразнить; вот и сейчас «Аня подарила ледоруб», «Юля потащила ледоруб», «Катя целовала ледоруб», а в последнем куплете Витя почти взмолился: «Наташа, сохрани мой ледоруб!»). Когда стих смех, Витя с ехидной улыбкой пояснил:
-Я рад, что вам смешно. Обладательниц указанных имён спрашиваю на этой неделе. Так что все Наташи, Ани, Кати, Юли, готовьтесь.
-Виктор Владимирович!
-И никаких «но». Учите физику, информатику, астрономию, кому что там грозит. Ладно, это было такое физическое отступление, а сейчас продолжаем лирику, если никто не против.
Против не был никто. Инна и Витя несколько секунд пошептались, а потом запели дуэтом. Они пели классику, «Машину времени», «Чайф», разбивали мелодии на два голоса, на ходу импровизируя, вставляя трели и вокализы. Голоса звучали красиво, слажено, как будто они долго репетировали. На часах было без пяти двенадцать, когда Витя шепнул Инне на ухо:
-В полночь вас всех разгонят по кроватям. Давай «О любви» споём?
-Может, сначала «Последнего героя»?
-Не успеем, уже Анна Борисовна идёт, с ней даже я спорить не возьмусь. Давай!
Завуч действительно приблизилась к костру. Услышав дуэт Инны и Вити, она даже остановилась, прислушалась, заулыбалась. Пожалуй, к разговору о субординации в гимназии стоит прибавить разговор об участии этого дуэта в мероприятиях, это украсит любой гимназический вечер. Только сейчас гимназистов нужно укладывать спать, иначе учителям отдохнуть не удастся.
…Напишу-ка я песню о любви,
только что-то струна порвалась
да сломалось перо… Ты прости, может
в следующий раз, а сейчас –
пора спать.
-Да, пора спать. Всем спокойной ночи, расходимся, десять минут всем на то, чтобы улечься, - тут же заявила Анна Борисовна, как только закончилась песня. Спорить с ней в гимназии считалось делом бесполезным, поэтому гимназисты начали разбредаться по комнатам. Кто-то собирался спать, кто-то делал вид, что собирается спать, не важно. Инна пожелала Вите спокойной ночи, причём в этом пожелании было больше иронии: Витя сам как-то сказал, а Алёша подтвердил, что на природе у него открывается второе дыхание бодрости и спать просто не получается минимум две ночи подряд. Неизвестно откуда взявшийся Саша забрал у неё гитару. Олег спросил:
-Ты спать?
-Не хочу ни капли. Сейчас к себе, а там гулять пойду.
-Гуляй к нам. План такой: после отбоя у нас все разбредаются по интересам, кто спать – к соседям, кто гулять, кто пить. Мы остаёмся, пьём кофе, ты поёшь, если ты не против, а там как карта ляжет. Соглашайся.
-Соглашаюсь. А мы – это кто?
-Ты, я, Андрон, Давыдов… Саня, ты остаёшься?
Тот кивнул.
-Соглашаюсь, - повторила Инна. – Только пойду, оденусь, холодно уже. Да и во время проверки лучше быть на месте, что мне, что вам. Good-bye!
Глава 2.
Одноклассницы были уже в сборе, готовились если не ко сну, то к отдыху, многие чувствовали настоящую усталость. Когда Инна вошла к себе в комнату, не было только Юнны, и остальные не знали, как объяснить её отсутствие классной.
-А я ничего говорить не буду, - с вызовом заявила Аня Петрова. – Мне надоело её покрывать, и все эти приколы их! Если им с Ганиным не терпится так, пусть предупреждают классную о своём романе.
Инна вспыхнула. Захотелось напомнить, как та же Юнна в прошлом году заговаривала Ольге Викторовне зубы, когда сама Аня пропадала у старшеклассников, но не успела – дверь открылась, и в комнату вошла Юнна собственной персоной. Спокойно сказав «Здорово!», она подошла к их с Инной кровати (спали по двое, потому что кроватей не хватало, да и теплее), достала из своей сумки тёплый свитер, сняла спортивную куртку, надела свитер, куртку наверх и повернулась к одноклассницам:
-Чего молчите? Не ждали, да?
-Если честно, то нет, - ответила Юля. – Думали, вы насовсем ушли.
-А мы и ушли, просто на проверке решили не подставляться, нам Саня Горин сказал, что в двенадцать отбой. Я потом сразу уйду, а вернусь ли ночью, не знаю, посмотрим, как оно получится.
-А где вы хоть были? – тихо спросила Инна. Юнна так же тихо ответила:
-Сама не знаю. Мы днём по лесу шастали, нашли неплохую полянку где-то в туче, далековато, сейчас там и торчали. Спасибо, кстати, за минералку, ты нас очень выручила, так пить захотелось, умирали просто.
-Так вы сейчас все вернулись?
-Ну да, специально на проверку. Денис сейчас навешает классной какой-нибудь лапши, он ведь мастер грузить. А потом пойдём туда же, мы место заметили, дорогу запомнили, ещё запасы наши там частично замаскировали, тут ещё в дровах что-то лежит. Шура уже готовый…
-Знаю, слышала. Не попадётся хоть?
-Не должен, на ногах стоит, снаружи вид ещё нормальный. Только бы рта при классной своей не раскрыл.
За всем этим негромким разговором Инна выудила из своего рюкзака тёплый чёрный джемпер с приколотым к нему значком – лицом Цоя – натянула его и обратилась к остальным:
-Девчонки, я тоже ухожу, и до рассвета, скорее всего, не вернусь.
-А ты-то уже куда? – удивилась Юля. – Не спится?
-Угадай с трёх раз! – вставила ядовито Аня. Инна пожала плечами:
-Зачем гадать? Действительно не спится. Я к ребятам пойду, они меня на кофе пригласили. А там как получится – не знаю.
-А мы компанию составить не можем? – в тоне Ани проявилась язвительность. Инна пожала плечами:
-Без приглашения в гости не ходят, так что сами смотрите.
Начавшуюся было словесную пикировку остановил скрип открывавшейся двери. Вошла Ольга Викторовна, а войдя, застала в комнате мирную картину: Инна протирала лосьоном лицо, Аня жевала бутерброд, Юнна ела салат из пластиковой миски, Юля расчёсывала волосы, кто-то переодевался, кто-то уже сидел под одеялом. Пересчитав и оглядев учениц, учительница спросила:
-Спать собираетесь?
-Да пока нет желания.
-Как знаете. Я просто советую вам ложиться, потому что в восемь утра уже будет подъём, так чтобы вы выспались. И чтобы вы не болтались сейчас снаружи, мало ли кто по территории базы шляется. А так, в принципе, делайте что хотите. Спокойной ночи.
Вот так. Ольга Викторовна могла догадаться, где их всех при желании можно будет искать часа через полтора: кто-то действительно останется дома, а кто-то отправится на поиски приключений. Что ж, утро всех рассудит, тем более что учителя разбились на что-то вроде патрулей, и на территории лагеря всё равно кто-то ночью будет бодрствовать. Тем более, они тоже собирались отдыхать и петь песни; Витя Богданович, правда, непьющий, но компанию с гитарой поддержит всегда, и будет достаточно весело. В сорок лет жизнь только начинается, а в тридцать восемь ещё предыдущая в разгаре.
* * *
Юнна доела свой салат, завернула миску в полиэтиленовый пакет (лень было мыть прямо сейчас, да и негде, лучше домой привезти да отмыть под горячей водой), достала из сумки расчёску, бормоча себе под нос:
-Валялась неизвестно где, так все волосы мусором каким-то запорошились, расчесаться хоть…
Не успела она снять резинку с хвостика, как Инна щелчком пальцев что-то стряхнула с её головы на пол и раздавила носком кроссовка. Юнна подняла глаза:
-Что это было?
-Да букашка какая-то по тебе ползла. Я её убила.
-Я же говорю, неизвестно где валялась. Волосы в пыли, ногти грязные, лицо чёрное, кошмар какой-то. Хороша девочка, - так и бормоча это, Юнна поспешно заплела свои не очень длинные волосы в аккуратную косичку. Инна старательно расчесалась и, как всегда, оставила волосы распущенными. За эту привычку ей в гимназии часто попадало, но она просто не любила причёски, и причина этому была прозаическая: волосы Инны, длинные, пышные, были на редкость непослушными, и чтобы даже самая простая причёска держалась, её нужно было фиксировать большим количеством лака или геля, чего Инна очень не любила делать. Юля спросила:
-Так вас вообще ждать?
-Меня не ждите, - Инна поправила часы на руке и стала завязывать шнурки.
-А я, наверное, загляну под утро, хотя вряд ли, - пожала плечами Юнна. – Дверь лучше не запирайте, к вам всё равно никто не вломится, а если я возьму ключи, то наверняка их потеряю.
-Ага, не запирайте, - поёжилась Аня. – А мало ли кто тут среди ночи бродит…
-Ничего страшного, - успокоила её Инна. – Здесь на всю округу никого, кроме наших, нет, так что никто лишний к вам не вломится. Просто если не хотите, чтобы мы вас, как заснёте, разбудили, лучше не запирайтесь. А так смотрите сами.
Через полчаса, окончательно собравшись и пожелав одноклассницам спокойной ночи, Инна и Юнна вышли на крыльцо. Ещё не сильно похолодало. В лагере стояла непривычная тишина, во многих домиках уже не светились окна. Вопрос, где люди действительно спят, а где только маскируются, разливая водку из рукава и копируя тем самым взрослых, которые потом ещё осмеливаются им что-то запрещать? Для кого-то это так и останется игрой, кто-то найдёт в этом свою смерть, не физическую, так моральную, а кого-то это может и спасти от той самой смерти. Всему нужна мера, и водка тоже может стать лекарством для души, когда болит очень уж сильно. У аспирина тоже есть смертельная доза.
-Вы в лес?
-Да, заделаемся эхом. А ты куда, к пацанам или к терминатору?
-Здрасьте, что я у терминатора не видела? К ребятам пойду на кофе с песнями.
-Ясно. Ну, приятной вам ночи!
-Вам того же. Пока!
Юнна скрылась в темноте. Начиналась ночь – самое обаятельное и коварное время суток. Ночью выбалтывают секреты, ночью признаются в любви, совершают самые безумные поступки, соблазняют и дают себя соблазнить, говорят безумные слова, лгут во имя правды или говорят правду, в которую поверить невозможно. Инна поёжилась: теперь она почувствовала, что начинает холодать всерьёз. Только прохлада была приятной, даже не хотелось никуда идти, хотелось стоять вот так вот и смотреть на звёзды. На секунду мелькнула мысль, что звёздам грустно, когда на них смотришь в одиночестве, что на них стоит смотреть вдвоём. Мелькнула и погасла. Глупости всё это. И пора идти. Ребята ждут, если не шутили.
* * *
Оказалось, что не шутили. Больше того, Инна поразилась увиденному, когда вошла, и Андрон закрыл за ней дверь. В комнате на тумбочке в углу горела свеча, освещая комнату, кровати были застелены аккуратно, Олег колдовал над кипятильником, кипятя воду, на столе стояли чистые чашки, в которых уже чернел насыпанный растворимый кофе. В комнате сидели Дима, сам Андрон, Олег и Саша. Ничего себе составчик. Сказал бы кто когда-нибудь, что таким составом они будут ночью за кофе сиживать, в лицо рассмеялась бы. Было тепло и до странности уютно. Андрон запер дверь на ключ и засмеялся:
-Ну что, Инна, попалась, теперь не убежишь!
-Я не боюсь, я отбиваться умею, и вообще, у меня нож в кармане.
-А мы вчетвером, так что не отобьёшься, - улыбнулся Олег и объявил: - Кофе готов, налетайте, пока горячий.
…-Слушай, вопрос на двести баксов, - они сидели все возле стола; Саша поставил кипятиться новую порцию воды, которую они предусмотрительно натаскали из «столовой» турбазы, где был кран с питьевой водой, и снова присел к ним, - почему ты на «ты» с терминатором? Вы что, на брудершафт пили? Или у тебя с ним роман?
Инна рассмеялась:
-Какой, на фиг, роман, ребята! Он не в моем вкусе совершенно! Нет, на самом деле всё гораздо проще, только мы не сильно об этом распространялись, потому что… сами понимаете. Брат у меня глубоко и всерьёз старший, ему уже почти двадцать три года. У него есть компания, они дружат ещё со школы, и с одним товарищем из этой компании они как сидели в школе за одной партой, так и теперь не разлей вода, хотя видятся, конечно, реже, время, видите ли, не позволяет. Учились они оба в нашем университете городском, Лёша мой - филолог, а этот друг его – физик, чем сейчас и занимаются оба. Что за друг, вы уже поняли. Витя зовут, фамилия Богданович. Посчитайте-ка теперь, сколько лет я его знаю. Фактически вторым старшим братом мне был, да и остаётся. Какое ещё «вы»?
Парни открыли рты. Саша засмеялся:
-Как всё просто. А классная, похоже, волнуется за твою репутацию.
-Только я за неё, почему-то, не волнуюсь. На самом деле дружбе Алёши и Вити позавидовать можно по-хорошему, они круто поссорились всего один раз – и, наверное, на всю жизнь хватило. Тем более что из-за девчонки поссорились, а это бред, так же как и девчонкам ссориться из-за парней.
-А расскажи.
-Любопытной Варваре… Ничего особенного, я не удивлюсь, если с каждым из вас такое было. У них была компания, точнее, она и сейчас есть, классные ребята, только видятся они теперь редко. Пять человек, и среди них одна девчонка, кстати, это она песню написала, которую Витя сегодня у костра пел. Талант, что называется, не пропьёшь, а у неё этот талант есть, да и пить она особо не любит. Ну вот, Витя с Алёшей чуть не поссорились из-за неё. Обоим резко стрельнуло, классе в одиннадцатом, что они в неё влюблены. Только закончилось всё спокойно, а она ничего и не знала, просто не заметила. Она вообще интересная очень, ни на кого не похожа. Раздолбайка полнейшая. Для неё главная радость – стол, бумага, кружка чая или кофе, карандаш, гитара, пианино, и чтобы её не трогали. Хотя пишет очень легко. Все силы души уходят в творчество, это она сама мне сказала, а её песни – это на самом деле жемчужины. Вот такие вот булочки с лягушками… Витя раньше часто у нас сидел, они с Лёшей вдвоём у меня ещё уроки проверяли, когда отец просил. Сама удивляюсь, сколько времени они на меня тратили, сама так не смогла бы, наверное, с кем-нибудь младшим возиться. Только вы особо об этом не болтайте, хорошо?
-Да уж как-нибудь, - отозвался Андрон. – А то терминатора уволят из нашей гимназии, и все пятерки десятого «В» заплачут горькими слезами.
-Ну, уж, хватил! Его как раз не уволят, ему ничего не будет, а мне достанется.
-Инна, может, споёшь?
Дима передал ей с этими словами гитару. Девушка взяла инструмент, положила на колени и вдруг сказала:
-Странно, а почему это мы с вами тут вот так вот сидим таким составом прикольным? И планы, наверное, у всех другие были на ночь, правда?
И тут же, без перехода, запела «Последнего героя», ту самую песню Виктора Цоя, которую хотела спеть у костра, но не успела. Каждый остался наедине со своими мыслями. Андрон поймал себя на том, что вообще не знал, чем будет заниматься ночью, спать собирался, или у девчонок сидеть, только всё одно тоска, поговорить там мало о чём можно, приколами сыт не будешь. Идея собраться так вот, с гитарой, возникла случайно, под аккомпанемент пения Инны у костра, там, где сейчас наверняка сидят учителя. Пришла в голову Олегу, который часов до двух так и так собирался провести в разговорах, не с Инной (хотя как это не с Инной?), так с кем ещё, кто попался бы под язык. Дима и Саша только переглянулись: они собирались быть сейчас на полянке, как обычно, пить водку, забавляться, говорить под этот катализатор, без которого не обходился ни один поход в этом году, ни одно сборище, практически ни один серьёзный разговор… Действительно, странно как-то они собрались. Дима пошёл заваривать кофе, вдруг почувствовал, что краснеет. Странное чувство, непонятное. Почему пить не пошёл? Из-за Юнки, что ли? Может, и так. А может, по другому?… Назойливая мысль, что не по-другому, что именно из-за Юнки, из-за её голоса, её глаз он не пошёл туда, не захотел лишний раз видеть всё это. Он не отдавал себе отчёта в том, что себя самого, настоящего, он боялся, что никогда ещё по-настоящему самим собой не был, что сегодня он первый раз всерьёз кому-то и чему-то возразил. Всё когда-то бывает в первый раз. И в первый раз всегда больно, как ни вертись.
«Ты хотел быть один – это быстро прошло, ты хотел быть один, но не смог быть один…» Саша сделал глоток горячего кофе, лишний раз пожалев, что не настоящий, не молотый, что сплошная растворимая химия, хоть и вкусная, и бодрящая. Почему он здесь остался? Потом, после костра, он пришёл туда, на полянку, к своей тусовке. Там было хорошо, привычно, легко, как раньше, как всегда. Только почему-то теперь, когда остальные вернулись туда, ему не захотелось возвращаться. Захотелось просто поговорить, попеть, помолчать, наконец, когда молчание не равно пустая тишина, с ясной головой, именно ясной, без грамма алкоголя, чтобы всё помнить потом. Он мог честно себе сказать, что если бы не пошёл вечером к девчонкам за своей гитарой и не разговорился на крыльце с Инной, его бы точно здесь не было, точнее некуда. Зацепило, и зацепило не просто так, не физически, мозги на крючок попались, мысли. Оставалось только ловить. Вообще, в воздухе плавало ощущение, что происходит что-то очень важное, что-то, что впоследствии сыграет очень важную в жизни роль, и ещё не известно, в чьей именно и с чьим участием. Пока ещё ночь. Ещё «доброе утро» не наступило, ещё долго до рассвета. Там разберёмся.
* * *
-Витя, разреши задать вопрос.
-Конечно, Ольга Викторовна, а в чём дело?
Участники первого захода «патруля» сидели у костра, как на посту, следя, чтобы особо дерзкие гимназисты не бегали по лагерю, вообще не выходили из домиков без уважительной причины. Здесь тоже звучали песни, правда, немного другие, немного более старые вперемешку с новыми, и звучали они по-другому, и пели их другие голоса. Витя сидел в тени – снова петь ему пока не хотелось, а заметят, так попросят. Заметила только Ольга Викторовна. Это не смертельно.
-Извини, может, не в своё дело лезу, просто я, как классный руководитель, хочу быть в курсе дела. Как понять твои …мм, панибратские отношения с моей Инной Романовой? Вас что, что-то личное связывает?
-Личное? – Витя усмехнулся, разламывая в руках какую-то засохшую веточку. – Да, личное. Более чем.
-Я тебя не понимаю.
-Только не беспокойтесь за её и мою репутацию, я не то хотел сказать. Просто Инна для меня всё равно, что младшая сестрёнка, которой у меня, к сожалению или к счастью, нет. Её родной брат – мой лучший друг, мы знакомы с седьмого класса, и Инну я знаю с тех пор, как она в школу пошла. Какое между нами может быть «вы»? Правда, оценок ей я не завышал никогда, она в этом просто не нуждается. Как видите, всё очень просто. Мы наше знакомство сильно не афишировали, потому что зачем это делать? Старшеклассницы – и так фантазёрки, им только пищу для фантазий подавай.
Ольга Викторовна промолчала: такое простое решение вопроса как-то не приходило ей в голову. Действительно, старший брат Инны несколько раз приходил на родительские собрания, когда у их отца не получалось по работе, а они с Витей ровесники, только почему-то не подумалось, что и такое возможно.
-Что ж, тем лучше. Тогда, Витя, раз ты так хорошо Инну знаешь, может, подскажешь, как мне понимать её слишком тесную дружбу с Олегом, с другими мальчишками? Что там за отношения? Я своих ребят предупреждала, что в стенах гимназии у нас нет мальчиков и девочек, у нас ученики. Ну, некоторые это проигнорировали, это отдельный вопрос поведения. А вот с Инной я понять не могу, что происходит.
Витя посмотрел на огонь, не зная, что ответить. Вопрос даже не удивил его, скорее потряс. Офицерам не положено обсуждать других офицеров в присутствии солдат, это факт. А обсуждать солдат между собой – это этично, особенно если один из офицеров, сложилось уж так, к этим солдатам ближе, по возрасту ли или по характеру? Если есть вопросы, их нужно задавать тому, к кому они обращены, а не тому, кто теоретически может знать ответ, потому что именно так рождаются сплетни и слухи.
-Ольга Викторовна, при всём уважении, вы меня удивляете, - уже холодно ответил Витя, продолжая ломать деревяшку, – тем, что спрашиваете об этом меня. И тем, что составляете мнение, не разобравшись, не поговорив с ними лично. И если честно… может, я предвзято сужу, конечно, но не понимаю, как можно думать об этих ребятах что-то плохое. Они одни из немногих подростков, кому нынешняя массовая культура мозги не испортила, и у кого мысли и ощущения не завёрнуты только на категориях секса.
-Я не это имела в виду. Просто ты, наверное, не знаешь, что Инна творила в седьмом классе…
-Знаю. Простите, что перебил, но это я как раз знаю лучше вас. Она ничего не скрывала, она рассказывала про все свои драки и приключения. Алексей, брат её, сам порывался идти говорить с учителями, чтобы предупредить вызов отца к директору. Помню, они единственный раз вместе солгали отцу, не сказали, что родительское собрание будет, Лёша пошёл, разговаривал там, извинялся за неё, а потом и её саму извиняться перед учителями заставил. А ещё я очень хорошо помню, как с ней бывала истерика, через день стабильно, потому что эмоции не находили выхода, потому что она сама всего этого жутко боялась, этих срывов, и мы с Алексеем её в четыре руки успокаивали, чтобы этого отец не видел. Ольга Викторовна, Инна очень неплохо повзрослела за два года, это глазу заметно. И ещё, вы сказали, что в классе у вас только ученики. В той компании, о которой вы говорите, тоже нет мальчиков и девочек, там есть люди, друзья, наверное, хотя не знаю, какие у них там отношения, можно ли их назвать друзьями. С Олегом Драгунским – да, с остальными… - Витя пожал плечами. - Просто Инна очень чётко разделяет дружбу и всё остальное, и первая порвёт отношения, если они попытаются перейти не в ту грань. Да и сомневаюсь, что кому-то из них это будет нужно.
-Почему ты так уверен?
-Странно, что я вам это говорю. Обычно это женщины похваляются интуицией, - засмеялся Витя; Ольга Викторовна тоже не сдержала улыбки. – Они разные. Конечно, в этом возрасте легко перепутать любовь и простое сходство интересов и мыслей. Но Инна, во-первых, перестраховщица, каких поискать, особенно в том, что касается романов и вообще знакомств и отношений, у нее слишком хорошие в этом смысле примеры. А во-вторых, она слишком привыкла быть «своим парнем» и слишком хочет в этой роли остаться. Поэтому, не хочу, конечно, зарекаться, но в ближайшее время там что-то, кроме дружбы, исключено. Извините, пойду, пройдусь, сидеть надоело.
* * *
Андрон неожиданно вскочил со стула, на котором сидел, и принялся ходить взад-вперёд по комнате. Инна допела, заглушила струны и вопросительно посмотрела на него. А он, наконец, притормозил у своей кровати и едва ли не взвыл:
-Лю-ди, спойте что-нибудь человеческое, ёлки-палки! Я так больше не могу, ещё немного, и я просто за себя не отвечаю!
-А что будет? – спокойно спросил Олег. – Что ты, заплачешь, или головой о стену биться начнёшь?
-Не знаю. – Андрон шлёпнулся на свою кровать, зачем-то протёр глаза и оглядел остальных. – Может быть, и начну. Просто, Инна, что у тебя, что у терминатора, репертуар у вас какой-то очень уж лирический, если не сказать хуже. Такие песни я бы сам пел, только если уж совсем кошки на душе скребут.
Инна улыбнулась и отложила гитару:
-В таком случае, Андрончик, скажи спасибо, что я не пою какую-нибудь «Гражданскую оборону» или Янку Дягилеву, или песни Александра Башлачёва. Жутко тяжёлые вещи, при всём моём уважении. Там слишком много пессимизма и чернухи, перебор, честно. А вот Витя любит, только поёт редко, потому что почти всегда срывает голос. Потом шутит, что слишком от души получается.
Олег закончил колдовать над очередной порцией кофе и вдруг предложил:
-Саня, а спой ты.
Тот опешил:
-С чего ты взял, что я умею?
-Э, с чего я взял… Ты спой, сам ведь знаешь, что хорошо получится.
-Спою, только я пою больше по-английски, по-русски знаю совсем мало песен, да и те, в основном, матерные, так что это не сейчас.
-Только повеселее! – ляпнул Андрон. Саша засмеялся:
-О’кей. Думаю, против никто не будет, если я «Nirvana» поиграю, там есть под что размять кости, даже побеситься можно.
…-Вот, это я понимаю! И поёшь ты хорошо!
Саша шуточно поклонился. Олег протёр очки:
-На самом деле, я просто тебя слышал. Что лишний раз доказывает, что наш якобы большой город – это маленькая деревня, где тебе знакомы даже хулиганы. Я как-то к Андрону за дискетами ездил, летом. Назад шёл через ваш длиннющий двор, а возле последнего подъезда компания сидела, и ты с гитарой, песню пел. Ну, песню ту я не знал, да и вообще, я русский рок сам по себе не сильно слушаю, мне металл поближе к телу будет. Вот только пел ты классно, я ещё обернулся, вот тебя и запомнил. У тебя ведь лицо нестандартное, в мозгах застревает. Шпионом работать не сможешь.
Ребята снова рассмеялись.
-Только шпионом экстра-класса, который ловит на живца. Теперь и я вспомнил, - Саша отложил гитару. – Я тогда ещё подумал: что это за зубрила в очках на меня пялится. А это ты меня сканировал, чтобы ментально в ваш именно класс притянуть потом, правда?
-Конечно.
-Да, получается, что я со всеми вами уже знаком, сам того не подозревая. С Инной мы, оказывается, вместе музыкальную школу заканчивали год с чем-то назад. С Андроном мы знакомы были по-человечески, живём в одном доме, только в очень разных подъездах.
-Ну да, в футбол вместе гоняли во дворе… Что-то меня в сон потянуло, поэтому предлагаю выпить ещё кофе, да покрепче. Кто против, поднимите ногу.
Против не был никто, и Андрон (инициатива наказуема) занялся приготовлением кофе, отметив, что на следующей порции закончится вода. Инна «включила музыкальное сопровождение», тоже по-английски, единственной песней, которую знала «битлов».
You know
If you break my heart ago
Than I’ll be back again…
‘Cause I
Told you once before good-bye
That I’ll come back again…
Витя в этот момент проходил мимо домика десятого «В». Услышав голос Инны, он остановился, прислушался. Она пела негромко, но он расслышал мотив. Тихонько поднялся к ним на крыльцо, борясь с желанием постучать и войти, хотя наверняка заперлись. Впрочем, зачем к ним лезть, у них сейчас свои приколы и грёзы, а он сам, Виктор – уже, как это ни прискорбно, другое поколение. Причём старшее. Так что не стоит мешать.
Постояв немного и дослушав песню до конца, Витя спрыгнул с крыльца и пошёл к озеру, остановился у самой воды и посмотрел на небо. Посмотрел не как специалист в области астрономии. Посмотрел как тот, кто влюблён, влюблён давно и безнадёжно, и кого уже тянет об этом кричать.
* * *
Олег посмотрел на часы: стрелки показывали без двух четыре.
-Пойдём встречать рассвет?
-Конечно, пойдём! – воскликнула Инна. – Помните, как классно было летом, красиво! А после него и спать идти можно.
-Та, которая спать побежит, ха-ха, - отозвался Андрон. – А летом рассвет был зашибенный, нечего сказать, оу, спать охота… мы же тогда около четырёх утра вылезли, и много нас было, человек пятнадцать, кто-то ещё купаться полез. А какой туман стоял, и как потом солнце выползало! Жалею, что фотоаппарата с собой не было.
-Только теперь стоит идти позже, это вам не июнь, светать позже начинает. Встречать рассвет, так часам к шести.
-Значит, ещё почти два часа. Тогда, ребята, я вас ненадолго покину, к себе зайти надо. И принесу чего-нибудь поесть, а то что-то желудок обиделся.
..Инна осторожно открыла дверь своей комнаты и на цыпочках вошла внутрь. Все девчонки спали без задних ног. Одна кровать была пуста и даже не примята; значит, Юнна тоже не приходила, забавно. Инна взяла с тумбочки лосьон, кусочек ваты, торопливо протёрла лицо, чтобы не выглядеть неумытой, лишний раз сама за себя порадовалась, что не пользуется косметикой, и что нет проблем с очисткой кожи. Потом она расчесала волосы, положила расчёску на тумбочку, выудила из сумки пакет с первой попавшейся едой (при свете это оказались сосиски в тесте, папа с Лёшей вчера с утра жарили) и так же осторожно вышла. Утро наступало, от холода захотелось укутаться в тёплый плед и спрятаться куда подальше. Скоро выпадет роса, если уже не выпала, и невозможно будет присесть на траву… Стоп, а кто это там стоит, в деревьях, возле воды? На таком расстоянии не видно, зрение не самое лучшее, да и темно, но почему-то очень интересно. Надо проверить… Инна подошла ближе – и узнала Витю. Он стоял, как всегда, как Наполеон, или как Пушкин, скрестив на груди руки и устремив свой отрешённый взгляд в туман, который уже густо навис над водой. Искушение обнаружить себя победило.
-Витя! – негромко окликнула его Инна. Тот вздрогнул и обернулся:
-Вот те здрасьте! А ты что здесь делаешь?
-Шла мимо, увидела тебя, решила помешать. А ты?
-А я ничего, не спалось, как обычно, гулял и мечтал, как и в вашем возрасте… Кстати, меня твоя классная руководительница слегка вопросами помучила насчёт тебя.
-Какими ещё?
-Прямыми, на удивление. Сначала пришлось ей рассказать, почему это мы с тобой на «ты», я ей популярно объяснил причины и следствия. Потом попыталась узнать моё мнение, как понять и чем объяснить твою тесную дружбу с Олегом, вообще твои отношения с нашим братом парнем. Тут я вежливо предложил ей спросить об этом у тебя лично. Всё. Своё мнение я высказал, но его ты и так знаешь.
-Спасибо.
-Да не за что. Мне нечего было добавить.
Повисло молчание. Инна снова поёжилась.
-О чём ты думал, Витя?
-Тебе так хочется это знать? Впрочем, кому ещё знать, как не тебе с твоими романтическими бреднями. Об Иринке. И о том, что я сумасшедший. Можешь по этому поводу роман сочинить, у тебя как раз получится.
Инна покраснела. Причём не от звучавшего в голосе Виктора мнимого сарказма. Вот так номер. Он всё ещё ничего не забыл, а она была уверена, что это давно поросло мхом. Забавно, иначе не скажешь.
-Знаешь, физик, ты какой-то лирик законченный, - попыталась она пошутить; не получилось. Глотнув воздуха, а может, смелости, она спросила: - Как же, Витя, всё остальное, и все остальные? И Алёшка давно забыл всё…
-Все остальные… Не задавай глупых вопросов, я же не дерево, я живой человек, в конце концов, the man must have his pleasure. Со стороны Алёшки всё это и было тем, о чём потом вспоминают с улыбкой, как о приколах юности. Психоз шестнадцатилетний ударил в голову, «ах, я влюблён», серенады ещё под окнами петь порывался, из-за чего мы и подрались тогда. А я… Тогда всё было серьёзно, и теперь, как выяснилось, тоже. Правда, чем это кончится, не знаю, любовь ведь тоже изнашивается от времени, если её ничем не кормить, если она кушает только мысли и песни, причём чужие. А пока она еще жива.
-Но Ира…
-Слушай, не говори больше ничего, пожалуйста. Я прекрасно знаю, что она отвечает на этот вопрос, да и ты тоже за ней следом. И ещё я знаю, что это неправда. Мирей Матье действительно в каком-то интервью сказала, что когда отдаёшь все силы песне, на личную жизнь не остаётся времени, только бред всё это.
-Почему бред? Ведь это просто зависит от выбора, выбора человека. Если Ира выбрала такую судьбу, в этом нет ничего удивительного. Мне казалось, она серьёзно, такими вещами не сильно пошутишь.
-А кто сказал, что не серьёзно? Кто против? И она действительно верит в то, что говорит. И ты веришь в то же самое, знаю. Только, Инна, бред всё это, помяни ты моё слово. Человеку, особенно творческому, нужно чем-то питаться, брать откуда-то силы жить. Джону Леннону нужна была Йоко, Полу – Линда, Далиде – Луиджи Тенко, после гибели которого она чуть с собой не покончила, Шуману – Клара Вик, Рембрандту – Саския. Чёрт побери, этот ряд можно бесконечно продолжать. Даже наши кумиры, раздолбаи рокерские, все влюблялись, женились, рожали детей, и самые лучшие песни сочиняли с ними в сердце, с родными людьми, с любимыми, им посвящали. Поэтому когда-нибудь всё случится. Возможно, этим счастливцем буду даже не я, но всё равно.
Инна молчала, вычерчивая носком кроссовка какой-то иероглиф на песке. Витя перевёл дыхание и добавил:
-Сейчас у Ирки есть всё, чтобы быть счастливой, по крайней мере, она уверена в этом. Есть мечта о записи альбома здесь, в этой стране. Есть наша с ребятами дружба. Есть любимое дело. Всё это даёт ей силы, но это пройденный этап, это всё уже было. И она это рано или поздно поймёт, и ты убедишься, что я был прав.
-Витя, - голос Инны звучал как-то осторожно, на неё не похоже, - а если это будешь не ты?
Витя вдруг засмеялся:
-Скажу «будь счастлива, Ирка-дырка»! А потом разобью кулак о стену, похожу с гипсом месяц-другой, искусаю губы в кровь пару раз и успокоюсь. Инна, не надо драматизировать события! Я же не страдалец, который вечно будет молиться на фото на алтаре! Я живой человек, с абсолютно живыми слабостями и привычками, и у тебя даже были все шансы это заметить. Просто сегодня грустно стало. «Ветер» спел у костра, Иркину песню, тебя подслушал, как ты своим ребятам битлов пела. Вот и застрял ком в горле.
-Ты слышал?!
-Успокойся, другие вас вряд ли слышали, я просто мимо шёл как раз в этот момент. Хотел ещё к вам зайти, да решил не пугать. Всё, сестрёнка, проехали эту историю. Всё очень серьёзно, но вены вскрывать себе никто не собирается, и рыдать в три ручья тоже. Кстати, когда у Алексея свадьба, точная дата уже есть?
-Есть. Четвёртое ноября, скоро получишь официальное приглашение в почтовый ящик, на очень красивых бланках, мы с Валей вместе выбирали. Кстати, они решили приколоться, у них будет два свидетеля мужского пола, и ты – один из них.
-Классно, что узнаю я об этом от тебя, а не от жениха.
-Что поделаешь?.. Эх, Лёшка, братец мой чокнутый! – Инна усмехнулась. – Теперь будет «пристёгнут к ноге», и плачьте, вчерашние подружки. Кстати, когда Валя рядом, мы почти не ссоримся, даже прикольно.
-Да неужели? Надеюсь, после свадьбы всё не переменится, а потом ты вырастешь. А жить они будут с вами?
-Пока да, места ведь у нас хватает. Дальше – разберёмся
-Ладно, дуй к своим друзьям, мы так с тобой долго можем трепаться, а они тебя, наверное, ждут, и злые. Шутка. Да, и ещё. На месте Ольги Викторовны я бы провёл с вами нечто вроде воспитательной беседы с глазу на глаз, для прояснения вашего морального облика. В смысле, тебя, Олега, насчет остальных не знаю. Так что имейте в виду.
-Даже так? Нам не страшен серый волк, нам скрывать нечего. Но всё равно, спасибо, Витя!
Инна скрылась за деревьями, побежала к домику. Витя улыбнулся и кивнул чему-то головой. Забавно всё это. Сидят сейчас в домике, песни поют, прямо как они сами когда-то. Вроде бы и не такая большая разница в возрасте, всего семь лет, а туда же – преемственность поколений. Пусть Ольга Викторовна с ними разговаривает, пусть разбирается в природе отношений. Дружба между мужчиной и женщиной возможна. Конечно, бывают такие минуты, когда на друга противоположного пола вдруг смотришь под другим углом, иногда такие минуты даже имеют продолжение. Только здесь уже ответственность лежит на обоих, на их совести, на их уверенности в себе, в том, что такой шаг не разрушит главного, не разрушит дружбы. Поэтому до этого лучше просто не доводить. Должно хватить мудрости и силы воли. На то мы и люди.
* * *
Денис, пошатываясь, подошёл к домику, прислонился к деревянному столбику, поддерживавшему перила. Хотелось отдохнуть. Он припомнил чью-то шутку, что, мол, только русским нужно ещё отдыхать после отдыха. Да, это уж точно. Шура уже валялся у себя в комнате лицом вниз, и, согнув ноги в коленях, не разуваясь, спал, как пришибленный: Денис сам затолкал его в домик десятого «Б», тот рухнул на кровать носом вниз и сразу же вырубился. Остальные тоже разошлись, пусть проспятся от греха подальше. Юнна побежала к себе умываться и переодеваться, договорились, что он подождёт её здесь… Поднимаясь по лестнице, он услышал через дверь звон гитары и голос – конечно, Инны. Странно, но он даже не удивился, что она здесь. Наоборот, было бы странно, если бы её здесь не было. Пела что-то незнакомое ему, наверняка очень старое, не быстрое, но светлое, мажорное, вызывающее улыбку. На мгновение сквозь туман в сознании мелькнула мысль: «Куда я несусь? Что же я делаю, неужели так надо?»… Мелькнула и тут же исчезла. В комнату Денис не пошёл, остановился на крыльце и присел на ступеньки. Неожиданно он почувствовал смертельную усталость, непонятная тяжесть словно обрушилась на плечи. Это пройдёт, это всегда бывает, потом будет только лишний прилив бодрости. А сейчас хочется просто отдохнуть. Отдохнуть от кого-то, чего-то или от себя самого.
-Что ты здесь сидишь? – удивлённо спросила Юнна, подходя к нему. Он неопределённо мотнул головой, притянул девушку к себе на колени и прошептал ей в лицо, обжигая дыханием:
-От меня перегаром не несёт?
Юнна проверила затяжным поцелуем.
-Нет, не несёт. Кофейные зёрна и жвачки своё дело знают.
-Да уж, от тебя тоже не несёт вроде, так что порядок.
Денис отлип от ступенек, снова прислонился к перилам, крепче обнял Юнну за талию и полуутвердительно-полувопросительно проговорил:
-Мы пойдём встречать рассвет?
-Пойдём, конечно, - Юнна взглянула на часы. – Хотя ещё рано, минут через двадцать стоит идти. Как думаешь, классная нас выловит?
-Не должна, учителя ведь тоже когда-то спят… Всё нормально?
Юнна внимательно посмотрела на него, пожала плечами:
-Нормально. Как всегда.
-А как всегда?
-Ещё спроси, милый, с кем, где, и сколько раз. Уже не важно. Может, зайдём пока к вам в комнату, послушаем, что там Инна поёт?
-Нет. Пошли отсюда, - неожиданно резко отрубил Денис. Он оторвался от перил, выпрямился, привлёк к себе Юнну, крепко поцеловал и вдруг вздохнул:
-Нас ведь там не ждут, так какого чёрта самим лезть. Мы, наверно, лишние на этом празднике жизни.
Странно, но в этой фразе не было и нотки сарказма, так характерного для Дениса. Юнна снова пожала плечами. Что это с ним? Наверное, не проснулся еще, или не проспался, как это правильнее назвать. Впрочем, не так уж важно.
* * *
Андрон подскочил на своей кровати, словно кузнечик, глянул на часы и заявил:
-Если мы хотим застать что-то красивое в это утро, стоит поторопиться. Уже без пятнадцати шесть.
-Пошли!
Оделись быстро, причём как-то само собой разумелось, что Олег отдал Инне свою куртку, и она даже не стала спорить. Задули свечу, открыли дверь, спустились с крыльца и направились к озеру, туда, где больше всего росло деревьев на берегу. Почему-то не хотелось ни шуточек, ни разговоров, хоть Олега и подмывало ляпнуть что-то вроде «мент родился» или «лопата». Андрон взглянул в ту сторону, где располагался большой костёр. Он всё ещё (или уже) горел, вокруг него сидело несколько человек, два-три десятка: учителя, несколько одиннадцатиклассников; слышался сонный смех на тему последнего урока астрономии. Из какого-то домика, мимо которого шла тропинка к берегу, и обитатели которого, девятиклассники, уже днём умудрились отличиться и разбить там стекло, раздался чей-то пьяный голос:
-Выхода нет, и полетели… - и вслед ему дикий гогот.
-Смеш-но, - с расстановкой проговорил Олег. Андрон всё-таки рассмеялся, но тут же умолк. Инна вдруг взяла Олега за руку, другую протянула Саше. Тот отшатнулся от неожиданности, потом сжал эту протянутую руку. Так они и пошли. Да, Инне, наверное, откровенно наплевать на то, что подумают о ней окружающие, она уверена, что если что и подумают, то скажут, а не скажут – так нечего и грузиться по поводу того, что зовут условностями. Забавно, на рассвет, как на жертвоприношение. Что-то потом….
Витя прислонился к стволу сосны, спрятавшись среди многочисленных её сестёр, невидимый для окружающих, и наблюдал за тем, как приходит в себя лагерь после бурной туристической ночи, как из разных нор и берлог, словно сонные тараканы или медвежата, начинают выползать гимназисты и учителя, которые практически одинаково проводили этой самой ночью время. Видел он и Инну, и её одноклассников, как они направлялись к озеру. И откуда у них эта привычка – не скажешь же «традиция» – встречать рассвет в походе? Забавно, но и здесь ничего не меняется. Витя вспомнил свою компанию, самых близких своих друзей, одноклассников. А ведь их тоже было пятеро, как и этих «полуночников». Сам Витя, старший брат Инны Алексей Романов, ещё двое, и – Ира, Ира Сченсновская, их «принцесса крепостного гарнизона», их «милая лисичка» (в чертах её лица действительно было что-то лисье). Они очень забавно подружились. До класса седьмого только дрались и ссорились, хоть и сидели с Ирой за одной партой. Потом Лёха приехал, и как-то непонятно помирил их. Да и вообще, с ним рядом как-то сразу стало проще ходить по планете. Потом гитара, песни, хорошие голоса, которые часто стали звучать дуэтом – баритон и сопрано. Потом случайное приглашение Ирой их всех на день рождения в девятом классе, причём «на слабо»: день рождения у неё был двадцатого апреля, и в тот год в апреле шёл снег, а она предложила пойти в поход с ночёвкой. И еще пригрозила: мол, не пойдёте со мной, пойду одна, и потом всему классу расскажу, что вы трусы последние. Задело даже не то, что она назвала их трусами, а то, что было понятно: не пойдут они с ней, так пойдёт одна, а мало ли что может случиться в лесу ночью с девчонкой, которая там одна с костром и в снегу. Так и получилось, что последние два школьных года они почти не расставались, что они общались на обнажённом нерве, ничего друг от друга не скрывая и не прощая недомолвок. Интересно, возможно ли ещё такое? Конечно, прорывает иногда, но всё реже и реже. Не вернёшь сумасшествие юности. Его остаётся только сохранять, даже если не в том масштабе, когда обнимаешь весь мир, и ещё остаётся место для одной любимой…. Витя вспомнил, как они впятером гуляли после выпускного бала по городу, и над вечным огнём полушутя-полусерьёзно поклялись друг другу в вечной дружбе и вечной верности, поклялись обязательно встретиться снова. Потом Витя и Алексей остались в городе, поступили в университет, закончили его с красными дипломами, отправились работать по специальности, учителями своих предметов, и пока не хотелось это дело бросать, хотя обоим было понятно, что это только ступенька, что рост должен продолжаться, причём не вширь, а вверх. Ещё один Виктор (чтобы не путаться, второго они между собой называли Вик) уехал в столицу, где ему повезло остаться в качестве инженера, пока без категории, на крупном тракторном заводе, чему он очень радовался; впрочем, смотрел на это скорее, как на трамплин для дальнейшего взлета, и даже не ограничивался только мечтами, а делал дело. Игорь перебрался в Варшаву и через несколько лет получил польское гражданство (его мать была по национальности полькой, жила последние десять лет в Варшаве, сам Игорь по-польски говорил свободно с детства). А Ирка поступила умнее всех, в своём стиле неформалки-раздолбайки. Сначала поехала на год в США, пожить в американской семье и походить в американскую школу, - а оттуда через год просто взяла и исчезла, и никто, не только они, друзья, но даже её родители не имели толком понятия, где она точно, что делает, что с ней вообще, и так ровно последние шесть лет. Родителям она иногда ещё звонила, сообщала, что жива, друзья же просто пошли побоку. Потом выяснилось, что за эти шесть лет она исколесила полсвета, умудрилась, где автостопом, где другими путями объездить всю Европу, Штаты, Канаду, пол-Латинской Америки, написала сотни песен по-русски и по-английски, выучила испанский язык, получила в Нью-Йорке музыкальное образование, выпустила там же два сольных диска своих песен… Что тут добавишь? Не походом тем школьным, так другим, но она их всё-таки умыла. Молодец, девчонка-чертёнок.
Снова они все увиделись очень интересно и случайно. Пятнадцатого августа Витя и Алексей проводили Валентину, будущую жену Алексея, на отдых к родителям (впрочем, при упоминаниях об «отдыхе» Валя так кривилась, что было ясно, что отдыхом там и не запахнет за всю неделю), потом пошли гулять по городу, забрели к вечному огню – и чуть не свалились в этот самый огонь, когда их сзади окликнул знакомый голос Игоря: приехал из Варшавы, пошел прогуляться, чтобы потом позвонить обоим, а звонить и не пришлось. В итоге они воспользовались отсутствием дома у Алексея и отца, и сестры (те были в Москве, у бабушки и дедушки), и, набрав красного вина, по рок-н-ролльной традиции, решили отметить встречу. Не успели они войти и присесть, как зазвонил телефон, и трубка голосом Вика прокричала:
-Ура, что ты дома! Я только с поезда, сейчас к тебе приду!
Такая вот получилась встреча выпускников. Окончательно их «добил» звонок в дверь в десятом часу вечера, когда не то что некого было ждать, а вообще появилось ощущение, что где-то на небе как-то особенным образом повернулись винтики, и что это «как-то» на самом деле очень кстати. Лёша тогда сказал: «Если это ещё и Ирка припёрлась, я просто на месте умру» – и действительно чуть не подавился вином пополам с воздухом, когда увидел на пороге маленькую фигурку в коричневой косухе и джинсах-клёш, которая, держа гитару за спиной, сказала таким знакомым милым голосом, как будто они вчера попрощались:
-Привет, Лёша! Прости, что без предупреждения, я только что с поезда, из Москвы. Просто я забыла твой номер телефона и решила сразу зайти.
Так и случился этот праздник без повода, который они потом вспоминали как «день великих совпадений». Убедились, что чудеса ещё бывают на свете. Вечер, свечи, вино… всё казалось святым, принимало какой-то другой, нереальный, священный облик. Пел Витя, пел Алёша, пела свои старые и новые песни Ира. Каждый рассказывал о себе, чем он занимался, чем жил, о чём думал всё это время. Конечно, было видно, что прошло шесть лет, было видно, что многое изменилось, но всё равно казалось, что они не расставались на самом деле, что между ними всё осталось по-прежнему, и доверие, и дружба – просто все стали сильнее, опытнее, немного сдержаннее и жестче, возможно, в чем-то увереннее в себе. И ещё Витя теперь понял, что чувство, которое вспыхнуло ещё в далёкие школьные времена у огромного летнего костра вместе с летящими в небо искрами и вечно юными любимыми песнями, вернулось – а точнее, не уходило никуда. И ещё он понял, что будет молчать об этом, как молчал тогда.
* * *
Мохнатые ёлки в предрассветных сумерках казались сказочными призраками. Над озером навис плотный сизый туман: ещё немножко, и, казалось, он поглотит всё вокруг, захватит в плен и не выпустит. Пока не умрёт на рассвете. Школьники остановились на берегу, возле самой воды, Инна выпустила руки товарищей, скрестила на груди, посмотрела в туман. Андрон пожал плечами: вот уж точно, «ушла в себя, вернусь не скоро». Вообще, чудная она какая-то, эта Инна, но с ней прикольно общаться, интересно, знает много, да и серьёзность её чрезмерная местами выручает. Заметно было, что сегодня не будет солнца: просто медленно спадёт темнота, потом постепенно рассеется туман, и всё станет видно: и причал, и само озеро, и противоположный берег. Ночь закончилась, наступил новый день, и всё, о чём этой ночью говорилось, пелось, думалось, теперь казалось просто нереальным. Как всегда. Главное – помнить, что всё это – правда, что всё это было и будет, если держать внутри. Дружба, честность, любовь… этот огонь никогда не погаснет. Главное – самому себе не лгать.
Саша передёрнул плечами. Тишина закладывала уши, пока не проснулись птицы. Хотелось курить – но почему-то рука не поднималась достать сигарету. Откуда здесь какая-то торжественность, как будто они попали в храм? Храм тишины, которая совсем не пуста, а глубока, как Белое Безмолвие, которое не перекричишь, как ты ни пытайся. Такая тишина связывает крепче, чем все слова, вместе взятые. Наверное, именно так даются клятвы на всю жизнь, о которых писали и пишут в книгах, потому что они даны даже не людям, а вечности. Интересно, в чём они сами готовы поклясться сейчас?
-Ребята, светает…
Глава 3.
Как обычно, после торжественного ночного откровения наступает хмурое и обыкновенное утро. День казался бесконечным, причём разным людям по разным причинам: для кого-то он слишком рано начался, для кого-то стал плавным продолжением предыдущего, у кого-то сильно болела голова, и хотелось при этом только спать, а кому-то просто надоело мёрзнуть и хотелось в ванную. Заметно это было в первую очередь по том, что улыбающихся лиц стало гораздо меньше. Кем-то была придумана торжественная линейка, на которой гимназистам выносилась благодарность за соблюдение «лагерной» дисциплины, за активное участие в туристическом соревновании. Потом состоялось награждение победителей – десятого «В», одиннадцатого «В» и одиннадцатого «Б». В момент награждения стоявший рядом с Андроном Вано из параллельного класса шепнул ему с укоризной:
-Что ж вы традицию поломали? Четыре года подряд, как рассказывали, одиннадцатый «В», а вы их так подло на второе место!
-Ничего, Вано, не плачь, всё вернём на место. В следующем году опять одиннадцатый «В» выиграет.
Потом наградили сладостями и грамотами отдельных представителей отдельных классов: так, Аню – за сочинение текста песни, Олю – за посвящённую походу газету, Олега – за сочинение лучшей оды, Инну и Витю – за концерт у костра. Витя потом отказался от своей доли, отдал Инне шоколадку со словами:
-Самой не слезет, так сластёне-Алёшке отдашь.
Инна улыбнулась:
-Перебьётся, отдам лучше Ире или Вале.
…-Тебе понравился поход, Андрон?
Десятый «В» был готов к сдаче своего домика раньше всех: много не намусорили, так много и убирать не пришлось. Осталось придумать, куда деть время, пока убираются все остальные. Инна и Андрон сидели на перилах крылечка, болтая ногами, и по-очереди отбирали друг у друга бутылку минеральной воды, каким-то чудом сохранившуюся у него в рюкзаке.
-Понравился, - тут Андрон хихикнул.
-Чего ты?
-Да так. Представил, как лопается сейчас от зависти мой братишка. Он всегда, когда я собираюсь в поход, осенью, летом, неважно, смотрит на меня как на врага народа. Потому что у них в классе чтобы что-нибудь такое сделать – это фиг вам с маслом.
-А в каком он классе?
-В седьмом.
-Так может, их классная просто боится, что они ещё маленькие?
-Я тоже так думал. Но, судя по рассказам моего децла, да и по матушкиным впечатлениям, их училке просто лень пальцем пошевелить. Не такие уж они и мелкие, тринадцать лет, можно и в поход сходить, и съездить куда. Мне вот повезло, у меня, что в начальной школе, что здесь классная – в этом плане первый сорт, я в походы со второго класса хожу. Конечно, тогда это были скорее пикники, а потом уже и походы нормальные. Вот так вот.
-Это тебе, Андрончик, действительно повезло, такие не часто бывают. Нашу классную в «Б» классе на что-то такое разбить был гиблый номер, самый гиблый из всех гиблых. Хотя, может, мы не сильно настаивали…
-Зато у них и после перераспределения такой чокнутый класс получился… Ты чего смеёшься, Инна?
-Да так. Просто я вспомнила, из каких желающих этот класс комплектовался, смех, да и только. Как-то ехали с одним из них в автобусе с уроков, вскоре после итоговых контрольных, я спросила, в какой класс он собрался. Он ответил, что в математический, а на вопрос, почему, ответил так: «Я русский написал на два-два, а математику на два-три. Есть же разница!»
* * *
Автобусов почему-то оказалось не три, как вчера, а всего лишь два, и мест естественно, всем не хватило. Те, кто не успел занять сидячее место и не хотел стоять, расположились на поручнях, на собственных сумках, на полу; правда, последних очень быстро подняли. Олег с Инной, недолго думая, забрались в самый центр круга, где и смогли очень уютно устроиться. Хитрость разгадали и остальные, и, пробравшись через джунгли сумок и голов, до них добрались и Дима, и Саша, и Андрон; последнему места уже не хватало совсем, поэтому он взгромоздился на поручень над головами товарищей. Вот только в следующую же секунду стало понятно, что устроились они здесь себе на горе, потому что рядом сидели учителя – и цепкий глаз учительницы английского языка тут же выхватил из груды их сумок чехол Сашиной гитары.
-Ребята, может, сыграете что-нибудь? А то все вон какие сонные сидят, растормошили бы! Инна, ты не против?
Андрон хотел, было, воскликнуть: «Пожалейте Инну, не трогайте её, ведь она и так пела весь вечер и почти всю ночь!», но опомнился и прикусил язык: про «всю ночь» говорить не стоило, чтобы не схлопотать нотацию или нарваться на прочтение неприятной морали. Вообще, забавно было замечать, что многие события в гимназии происходили, исходя из принципа «не пойман - не вор»: на многое, если не на всё, смотрели сквозь пальцы, но если ловили на месте преступления, то виновный, был ли он виновен по-настоящему, или нет, больно получал по шее; в данной ситуации получить по шее могли все пятеро. Инна же с невозмутимым видом взяла гитару и попросила:
-Подайте мысль, пожалуйста.
Учителя задумались. Олег шепнул ей на ухо:
-Ты не охрипнешь?
-Не знаю. Зато будет, чем оправдаться, если завтра не смогу отвечать на рус-лите.
-Ну-ну. А репертуар ты свой ещё не исчерпала?
-О-о! С такими учителями, как мой братец и его лучший друг, обзавестись исчерпаемым репертуаром может только ленивый. Старые как мир песни остались на закуску, а там и по второму кругу не вредно.
-Не придумывается, - сказала Анна Борисовна. – Выбери что-нибудь сама, только повеселее, пожалуйста, не из того похоронного, что вы у костра с Виктором Владимировичем пели.
-Хорошо. Если знаете, так подпевайте, одной скучно…
…-Инна! – раздался из заднего конца автобуса голос Дениса, они сидели там всей компанией прямо на полу, подстелив куртки или пакеты. – Давай что-нибудь вместе споём, я тоже сыграю!
-Хорошо, только давай что-нибудь старенькое! – так же громко ответила Инна.
-Ну… хотя бы «Верь», она быстрая, не заснёт никто!
Да, всё так. И знали эту песню многие, и было, кому подхватить и подпеть, и даже попасть в тон. Автобус уже въезжал в город, и самые находчивые решили открыть окна, чтобы все улицы и все прохожие слышали, как поют гимназисты. Учителя это дело не сильно одобрили, но ничего не запретили – сегодня было можно отдыхать.
-Раз! – крикнул Денис.
-Два! – отозвалась Инна.
-Три!
И половина автобуса подхватила этот знакомый любимый мотив знакомой любимой группы «Кино». А некоторые ребята высунулись из окон и не пели, а просто кричали слова песни в уши прохожих. Да, ничего не меняется. Только агрессии и грусти в голосах и глазах детей становится почему-то всё больше и больше. И что с этим делать, и как исправлять, педагоги пока не придумали.
Но странный стук зовёт в дорогу.
Может, сердце, а может, стук в дверь.
И когда я обернусь на пороге,
Я скажу одно лишь слово: «Верь!»…
…Идея педагогического коллектива подъехать на автобусах прямо к гимназии, нигде по дороге не останавливаясь и никого не высаживая по пути, была встречена гимназистами без особой радости. Но спорить никто не стал, потому что все равно было бы бесполезно. Из-за этой идеи многие проехали мимо своих домов, и теперь вынуждены были возвращаться назад, а некоторым нужно было даже не пройти, а проехать несколько лишних остановок на общественном транспорте. Такая вот неправильная арифметика, с которой всё равно не поспоришь, как с той самой аксиомой в геометрии. Только там аксиома внушает больше уверенности в своей правоте.
-Не проспите завтра? – спросила ребят Инна, когда они уже прощались.
-Нет, - убеждённо ответил Андрон, и тут же попытался подавить предательский зевок; остальные заулыбались. – Правда, весь остаток сегодняшнего дня я точно просплю, уже сейчас глаза слипаются.
-Ничего, - успокоил его Саша, - до дома я тебя, так и быть, за ручку доведу, а там уже сам смотри. А вы как, по дороге не упадёте? – повернулся он к Диме и Олегу (они жили в соседних домах, поэтому им было по дороге). Те одновременно качнули головами:
-Друг за друга держаться будем!
-Ну, тогда всем пока!
Так они разошлись в разные потоки расползающихся по городу гимназистов: Олег и Дима направились на троллейбусную остановку, Саша и Андрон на автобусную, а Инна – в противоположную сторону, она жила сравнительно недалеко, пешком пройти двадцать минут. Через несколько кварталов её догнала Юнна.
-Ты почему меня не подождала? Рванула так сразу, не угонишься.
-Извини. Просто я не думала, что ты сразу домой пойдёшь.
-А, вот ты о чём. Нет, я уже и так с ног валюсь, отдохнуть хочется, поэтому иду домой спать. Денис и Шура ещё решили на стройку заскочить, будто их там кто-то ждёт, я не уточняла. Такое впечатление, что им вообще море по колено, Шуре особенно, при том, сколько он один накатил.
-Догадываюсь, - холодно уронила Инна. Ну да, море по колено, знаем мы таких, есть и такие экземпляры во дворе, хоть ты «пример» бери. Только когда переломятся и спохватятся, поздно будет, и никакой «хадоркин» не поможет… Поправив лямку сумки, она спросила:
-Вы встречали рассвет?
-Конечно, - ярко улыбнулась Юнна. – Вдвоём с Денисом, в лесу, забились подальше, залезли на дерево в темноте, там сидели, пока не рассвело. Потом слезли, и обнаружили, что забыли мою, то есть его куртку, в которой я ходила, снова полезли, потом я с веток ему на руки прыгала, потом … Обалдеть, короче, очень красиво!
-Высоко забрались?
-Ты знаешь, прилично высоко, мне даже страшно стало в какой-то момент лезть дальше… Ух, ты себе не представляешь, как это здорово!
-Да уж догадываюсь, - улыбнулась и Инна. – Сама по деревьям лазить обожаю.
-А ты встречала рассвет?
-Конечно. Мы с ребятами возле озера были, как ёжики в тумане. И вообще, мне этот поход понравился, очень. В прошлом году ерунда была, а вот в этом зато – классно. Как думаешь, Юнна?
-Ты права, поход супер. Мы с Денисом, кстати, слышали, как ты пела ночью, у пацанов в комнате.
-Да? А почему не зашли?
-Да так просто.
-Ну ладно, не зашли, так не зашли, много потеряли. Я пела действительно много сегодня, и это хорошо. В смысле пелось хорошо, легко, просто. У меня вообще ночью, если я за день не сильно устаю, или просто мне не спится, настроение просыпается творческое, хочется петь и писать. А сегодня вообще ночь была в этом плане супер.
Инна замолчала, разглядывая витрины магазинов, мимо которых они шли. Юнна неожиданно вспомнила слова, сказанные Денисом утром: «Мы лишние на этом празднике жизни». К чему это было сказано, о каком таком празднике он говорил? Юнна утром не поняла, да и не стремилась, голова была занята совсем другим, тем, что казалось более важным для неё. Теперь вспомнилось вот, случайно… Ну и что такого? У каждого крыша едет в свою сторону, и ничего кошмарного в этом нет, всё нормально. Да, ночь была просто замечательной, просто чудесной. Инна вложила в эти слова один смысл, а она сама – совсем другой. И это здорово, и что вообще могло быть между ними общего? Праздник жизни у каждого свой.
-А я вот уличная девчонка, - неожиданно резко ляпнула Юнна; Инну передёрнуло. – И хоть ты меня в вечернее платье наряди, или в строгий костюм, накрась по всем правилам визажа, сделай мне модную причёску, ещё что угодно, я всё равно останусь уличной. Уличная, и всё тут, и ничего не попишешь.
-Что значит «уличная», Юнна?
-То и значит, я ведь на улице выросла, вот и получается сплошная уличная романтика, а я по ней специалистка. Вот и всё.
-И что? – Инна улыбнулась. – Зачем такая патетика? Я ведь тоже на улице выросла, нас с братом домой было не загнать. Это только сейчас из школы домой сразу, и ни шагу ни вправо, ни влево.
-Ты что, в тусовке брата была? Он же старше тебя намного.
-Нет, ну как сказать… Если я к ним приходила, мне никто не кричал: «Малая, пошла отсюда, не доросла ещё!», принимали спокойно. Конечно, прикалывались по-хорошему, но не прогоняли, как обычно бывает. А лет до двенадцати у меня среди дворовых одногодков хватало приятелей, на стороне мальчишек в войну против девчонок играла. И по деревьям лазить приходилось оч-чень много.
-Да, про это мне Денис рассказывал.
-Так что не одна ты такая!
-Ну, не знаю. Ты, всё-таки, Инна, в моём смысле не уличная, ты… как это называется… интеллектуалка. У тебя курить не найдётся?
-Нет, я с собой даже не брала, Саша Горин покормил.
-Он с вами был? – помолчав секунду, спросила Юнна. Инна кивнула:
-Да, с нами. Даже спел кое-что.
-Понятно… Ладно, я уже пришла. Пока, Инна, до завтра!
-Пока! Выспись хорошенько!
-Обязательно!
Юнна махнула на прощание рукой и скрылась в своём старом дворе. А Инне осталось пройти ещё три квартала, а потом перейти главный проспект и пройти ещё немного по той стороне. На перекрёстке она и столкнулась с Денисом.
-Привет ещё раз, - хмуро сказал он, заметив её среди прохожих. – Ты как шла, через Юнкин двор?
-Нет, мимо, саму Юнку довела и дальше пошла. А с кем мне ещё по пути?
-Не знаю. Со мной, например.
-Так ведь вы с Коноваловым налево завернули.
-Не надо иронии, - поморщился Денис. – У меня голова сейчас на куски разлетится, болит.
-Только скажи ещё, что ты не сам себе эту головную боль в подарочек преподнес. Я тоже вчера поднялась в полшестого, и ночь не спала, и ни на что не жалуюсь.
-Инна, я тебя серьёзно прошу, не капай на мозги. – В голосе Дениса не слышно было вечного сарказма, он словно действительно просил пожалеть его. Просто пожалеть. Инна пожалела.
-Нам зелёный, между прочим.
…-Ты вчера у костра вместе с терминатором пела долго?
-Да. – Инна кашлянула. – Ну вот, всё-таки охрипну. Хотя профилактику сделать можно.
-И много?
-Часа три у костра, пока нас Абэ спать не разогнала. Я много пела сегодня ночью, с ребятами. Ночь вообще – самое классное время для творчества, как это ни банально.
-Согласен, спору нет. Я тебя слышал, ближе к утру.
-Я знаю.
-Юнна сказала?
-А кто же ещё, не классная ведь.
-Ясно. А что это ты тогда пела? Я просто этого почти не знаю.
-Наверное, «Машину времени», «Снег» там какой или ещё из той же оперы.
-Напишешь мне потом пару этих песен с аккордами, хорошо?
-Бог ты мой, - Инна не удержалась от шпильки, – да неужели на свете существует что-то кроме Хэтфилда и «Металлики»?
-Прикинь, существует. Виктор Цой, например, – в голосе Дениса послышались по-настоящему злые нотки, и Инна лишний раз ругнула про себя своё неумение правильно выбрать тон. – И тебе, между прочим, отлично известно, что классику рока я очень люблю и уважаю. Настоящие вещи есть во всех жанрах.
-Ладно, извини меня, не кипятись. В музыкальных пристрастиях мы солидарны.
-Мне казалось, не только в них.
Инна ничего не ответила. Раньше она тоже так думала, да и теперь ей иногда казалось, что они – отражение друг друга в зеркале. Только всё больше укреплялось мнение, что это ощущение было ложным, и они оба это доказали, по крайней мере, сейчас, на данный момент времени. Всё изменяется. Это огромный плюс жизни… Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице на свой пятый этаж. Инна сунула ключ в замок и на прощание бросила Денису:
-До завтра. Не проспи уроки.
-Не просплю. Пока.
После горячего душа у Инны осталось только одно желание – спать. Она ещё разобрала свою походную сумку, сложила отдельно нужные на завтра учебники, высушила феном волосы, а потом взяла подушку, плед, улеглась на диван и тут же заснула мёртвым сном. Сегодня для такого праздного времяпрепровождения была очень уважительная причина.
Глава 4.
Очень часто люди, поздравляя человека с тем, что он стал ещё на год старше, задают ему провокационный вопрос: какой день рождения, то есть какой именно год, какой именно праздник запомнился ему больше всего. Когда такой вопрос приятели задавали Олегу, он неизменно вспоминал день своего шестнадцатилетия. Этот день рождения он действительно запомнил на всю жизнь.
День начался с того, что представилась потрясающая возможность легально прогулять уроки – поучаствовать в конкурсе «Акт в поддержку свободы». Победителю этого конкурса выпадала возможность отправиться на целый учебный год в США, там пожить в американской семье на правах полноправного её члена, поучиться в американской школе и нахвататься хороших или не очень впечатлений. Победить в этом конкурсе гимназисты особо не рассчитывали, да и уезжать на срок одиннадцатого выпускного класса всерьёз ребята не собирались. Однако всем и каждому известно, что, сколько ученика ни учи, а с уроков он всё равно сбегает, если таковая возможность появляется. Отличники исключением не были… Когда они заполняли личные карточки участников, руководивший процессом американец спросил:
-А есть ли здесь кто-нибудь, у кого сегодня день рождения?
-Я, – поднял руку Олег.
-О, поздравляю! И сколько же вам исполнилось лет?
-Шестнадцать.
-Что ж, это очень хорошо! Желаю вам победы!
-Я тебя ещё не поздравила, только не вообрази, что я забыла, всё потом, как напишем эту ерунду, - шепнула ему на ухо сидевшая с ним рядом за партой Инна. Олег улыбнулся:
-А я и не думал. И слушай, что он там дальше бормочет. А то понимать перестанем.
…На самом деле тест оказался не сложным, скорее очень лёгким для ребят. Андрон прокомментировал это так: «Чтобы отсеять самых нулёвых, которые даже читать по-английски не умеют». Будучи практически уверенными, что во второй тур они прошли, десятиклассники вышли из здания школы, где всё это проводилось, и остановились в раздумье, не зная, что делать дальше. По идее, нужно было возвращаться на уроки, однако этого делать никому точно не хотелось, их ведь отпустили на целый день. Многие просто разошлись по домам. Самые упрямые остались.
-Разрешите выполнить обещание? – улыбаясь, спросила Инна. Олег расхохотался:
-Начинаются церемонии, это интересно. Разрешаю.
-Тогда, Олег, поздравляю тебя с днём рождения, аж шестнадцатым по счёту. Желаю тебе всего того, чего ты сам бы себе пожелал, и вообще всего самого замечательного, ты это заслужил. А сама выражаю огромное желание оставаться твоим другом, - последние слова Инна проговорила уже серьёзно, и крепко пожала Олегу руку. Тот негромко ответил:
-Спасибо. Я как раз этого и хотел.
-Теперь давай уши!
-Что?! Какие ещё уши? – Олег даже подпрыгнул, выражая тем самым своё возмущение, была у него такая манера. – А подарок где, за уши чтобы тянуть?
-Будет, всё будет, - успокаивающе ответила Инна. – Гони уши.
-Ладно. Сдаюсь.
Под общий смех и аплодисменты Инна ровно шестнадцать раз оттаскала Олега за уши. На «финальном броске» он что-то промычал и скрипнул зубами. Андрон не удержался:
-Кажется, ты перестаралась. Он теперь будет плохо слышать.
-Ничего подобного. А это тебе, – протянула она имениннику небольшой чёрный пакетик, до этого, видимо, лежавший в её объёмистой сумке; по виду это были книги. – Ещё раз с днём рождения, Олег.
-Ещё раз спасибо. Сейчас покраснею, а все остальные нас с тобой окончательно поженят. Ха-ха-ха, ребята, я в вас не сомневаюсь!
…-Слушайте, у меня предложение.
-Какое, Андрон?
-Дома делать всё равно нечего, а у нас повод, у Олега день рождения, шестнадцать лет, не хухры-мухры. Думаю, нужно завалиться в какое-нибудь кафе и красиво всё это дело отметить, а заодно и наш коллективный прогул тоже. А так как сейчас день, а приличные люди до пяти вечера не пьют, можно мороженым. Кто за?
-Я за, как именинник. К себе, ребята, извините, не приглашаю, - в голосе Олега мелькнули нотки сожаления. – У меня мероприятия сугубо официальные. Родители готовятся к празднику сами, без меня, даже без сестры, потом наприходят к нам всякие взрослые, надарят мне дежурных подарков, наговорят дежурных поздравлений, а потом все сядут за стол и начнут разговоры о политике и проблемах финансового характера. А мне, как главному имениннику, останется запереться у себя в комнате, выставить сестру вон и сесть за компьютер, и чтобы мне никто не мешал, и получать удовольствие так.
-А сам ты что, никого не пригласил? – удивился Саша.
-А кто мне разрешит? Родители, что ли? Да и к чему это? Всё привычнее, уж лучше один за компом посижу. Вот вы ржёте, что он мой близнец, а это так и есть, не близнец, так лучший друг точно.
-Ты с такими друзьями осторожнее, мозги уехать могут так, что не догонишь. А что ты тогда в гуманитарном классе делаешь?
-А заниматься программированием мне гуманитарный класс не мешает, а математический все равно не помог бы, так что какая разница…Куда идём?
-Да на задворки пошли! Тем более там сейчас пусто, потому что все в школе.
-Инна, ты самая хитрая, тебе от задворок до дома меньше минуты идти, так конечно, лучше всего туда! Правда, другого варианта я сам не вижу.
-Так пошли туда. Правда, мы там уже всем официанткам, кассирам и носильщикам глаза намозолили, но это ерунда. И вообще, давайте пешком прогуляемся. Улица прямая, пройдём, пока не выдохнемся. Погода хорошая, солнце, не холодно, а в транспорте давка. Кто против?
-Раз никто не против, пройдём до моего дома, там как раз остановка рядом, - попросил Олег. – Я родителям скажу, что мы гулять идём, чуть денег захвачу, а то с собой ничего не брал, а с меня угощение причитается, повод всё-таки.
* * *
Третьим по счёту уроком по субботнему расписанию в десятом «В» значилась физика. Витя уже был предупреждён, что присутствовать будет сегодня от силы половина класса, а то и меньше. Однако, войдя после звонка в класс и увидев восемь человек за пятью партами, он слегка опешил – что же с ними в таком количестве делать? Урок, что ли, проводить? Смысла нет. Ладно, разберёмся по ходу сценария. Витя подошёл к учительскому столу, поправил пиджак, положил классный журнал. Пора что-то говорить.
-Добрый день, садитесь. Это что же, получается, что все на конкурс пошли?
-Все, - ответил Дима. Денис добавил:
-Остались только двоечники, лентяи и патриоты.
-Даже так? – Витя рассмеялся. - И все согласны с такой аттестацией самих себя? Впрочем, это ваше дело. Лучше давайте разберёмся, что с вами делать будем, десятый «В»? Кворум отсутствует, а урок проводить при таком мизерном количестве вас было бы, честно говоря, нежелательно. Точнее, бессмысленно, потому что остальные всё равно не доберутся до конспектов.
-Виктор Владимирович, пожалуйста, не надо урока, пожалуйста! Мы вас очень просим, не надо, мы всё равно ничего не учили! Давайте просто поговорим о чём-нибудь полезном! Пожалуйста, Виктор Владимирович!
Витя постучал по столу и поморщился. Когда он научится разговаривать с подростками, особенно с девушками, в соответствующей манере? Даже его железобетонного терпения хватает не всегда. Все чаще хочется сорваться и наорать на них в грубой форме. Наверное, пора переходить на режим неполного погружения в общении с ними, хоть и учили, что нужно наоборот…
-Тихо! Если будете так орать, то урока вам точно не миновать по всей строгости закона, мне проблемы тоже не нужны. Плюс ко всему, в соседнем кабинете сейчас ведёт урок директор, – вот, как директора упомянул, так умолкли. Своего авторитета пока нет, а если есть, то не тот, какой нужен; что ж, всё приходит со временем. – Сделаем до первого предупреждения так: кому что надо учить – учите, а кто хочет поговорить – попрошу на полтона ниже.
-Виктор Владимирович, а сколько вам лет?
Татьяна, кокетка-недоучка. А все остальные захихикали, правда, теперь приглушённо.
-А какая разница, Таня? От этого зависит, будешь ты учить физику или нет?
-Ну, всё-таки, сколько? Двадцать три или двадцать четыре? Ну, скажите, ну что вам стоит! И вообще, мужчине не пристало скрывать свой возраст!
На такую глупую детскую назойливость проще ответить, чем пояснить, почему ты этого не хочешь делать, сами такими когда-то были.
-Двадцать два пока. Впрочем, до двадцати трёх недолго осталось.
-А когда у вас день рождения?
Смех в классе прорвался наружу. Засмеялся и Витя – его это начинало забавлять.
-А это зачем? Поздравлять собрались?
-Конечно. У нас вообще традиция, поздравлять цветами как минимум тех учителей, чей день рождения мы знаем. А вас вообще целый месяц поздравлять будем, - Юнна подала голос, интересно. Да, в следующий раз нескоро с ними так просто поговоришь. А ведь интересно, черт побери.
-Хорошо, лично тебя ловлю на слове, и чтобы весь декабрь писали мне на доске поздравления. Иначе все, кто здесь присутствует, как свидетели, получат двойки за тот урок, на котором не будет поздравления. Вот такой я злой.
-Неправда, вы добрый. Так какого числа день рождения?
-Восьмого декабря.
Повисло молчание. Ищут, что бы такое сказать. Интересно, что следующее?
-А ведь нехорошее дело получается, Виктор Владимирович, – послышался неторопливый голос Дениса. Интересный парень, сильный, глупый только местами больше других. Впрочем, все мы не без этого греха. – Восьмого декабря как раз Джона Леннона застрелили, а у вас день рождения, праздник на траурной дате. Непорядок.
Слишком громко засмеялись, это уже нахальство.
-Сейчас начну спрашивать, и уверен, что не обойдётся без нехороших оценок!
Притихли. Теперь можно и отвечать. Эти хотя бы знают, кто такой Джон Леннон, большинству, если хоть на год-два младше, пришлось бы еще и это объяснять. Глядишь, через пять лет ученикам такого же возраста придётся объяснять, кто такие д’Артаньян и дон Корлеоне. Печально я гляжу на не наше поколение, печально, печально.
-Денис, провожу ликвидацию безграмотности, раз ты не умеешь считать и ориентироваться во времени. – Витя прошёлся по классу, надоело стоять на одном месте. Остановился у заднего ряда парт. – Когда я родился, Джон Леннон был благополучно жив, сидел в Нью-Йорке, лечился от наркомании и даже еще не ожидал рождения второго сына. Так что ничего нехорошего в дате своего рождения я не вижу, и в этот день имею полное право выпить за жизнь Джона, да и помянуть, не чокаясь, потому что его музыка мне очень дорога. Вот так.
-А битломаны на вас не обижаются?
Это хихикнула Юнна. Ясно, куда клонит, у них в классе битломанкой считается Инна. Детсадовские провокации, ребята, этап пройденный.
-Наоборот, уважают как ходячий повод. У меня есть лучший друг, ещё со школьных времён, битломан неизлечимый, болен с детства. Он говорит, что это даже хорошо, лишний повод почтить память великого человека. Чтим обычно вместе.
-Странные битломаны у вас. – Денис, сидел, откинувшись на стуле, скрестив на груди руки. Чемпион этого класса по выделению отрицательных эмоций. Витя хорошо помнил собственные подобные привычки, фасон и впечатление, которые незаметно вживаются в подсознание. Осторожно, можно потерять себя за образом Наполеона или Александра. – Я, наверное, набил бы морду всякому, даже лучшему другу, если бы узнал, что он родился в день смерти Клиффа Бартона.
Бартон… а, «Металлика». Это уже серьёзно.
-А разве он был бы виноват в таком совпадении чисел?
-А это были бы его проблемы. Мой траур ничто не может нарушать.
-Наверное, это чересчур. Тебе, конечно, решать, что первично, день рождения друга или день смерти любимого музыканта, что ты ставишь, как повод модулировать настроение. У меня у родителей годовщина свадьбы пятнадцатого августа. А для меня Виктор Цой очень важен, как личность и как музыкант, я на его песнях воспитывался, можно сказать честно. Плакал, когда он погиб. Вот что бы ты, Денис, на моём месте сделал?
-Наплевал бы на годовщину свадьбы родителей. С потрохами. Смылся бы из дома с утра и до самого вечера, гулял бы, пиво пил.
Откровенно, даже удивительно. Или прикалывается, хочет порисоваться? Скорее первое с целью второго. Любуйтесь, какой я жёсткий и радикальный.
-Наверное, это слишком, тебе не кажется? Я своих родителей поздравляю, только праздновать с ними не сажусь. Во-первых, потому что это их праздник, а не мой, а ещё, потому что поступаю именно так, как ты сказал. Только вечером и без особого фанатизма.
-Может, для вас оно и слишком, а для меня норма.
Денису, видимо, надоело разговаривать, и он улёгся на парте, положив голову на руки. Да, имидж Чайльд-Гарольда во все времена одинаков, и даже цвета у него не изменились. Спасибо вам, лорд Байрон, что у этой болезни есть хотя бы диагноз, лечение тут в любом случае не назначишь так просто, это надо как-то перерасти. Можно ведь перерасти астму в подростковом возрасте. А иммунитет – на всю жизнь. В некоторых случаях.
-Виктор Владимирович, а вы женаты?
Удар пришелся по больному месту – и еще, Витя его просто не ожидал. Так, опять Татьяна, и это уже откровенное хамство. Сам виноват, если они себе такое позволяют. Витя ничего не ответил, просто посмотрел на Таню, уничтожая её этим самым взглядом. Это он умел, и замечали это многие, и очень давно… Таня опустила глаза, а ребята даже покраснели. Они ещё краснеют в ответ на такие взгляды. Скоро перестанут, а некоторые уже перестали. А вопрос, тем не менее, больной, и болит всё сильнее и сильнее, с каждым днём и разом. Ира, Ира, что ты со мной делаешь, лисичка милая? Я же скоро не выдержу, и что потом делать нам обоим…
-Таня, мне почему-то кажется, что это совсем не твоё дело, и вообще, никого здесь не касается. Потому что у кого-то из вас, – тут Витя улыбнулся, блеснув белоснежными зубами (наградила матушка-природа, спасибо ей огромное, за всю свою жизнь ни разу к стоматологу не ходил), поднял правую руку и слегка помахал ею в воздухе, демонстрируя отсутствие обручального кольца, – шансов всё равно нет.
Снова смех, только Юнна шепчет на ухо подружке, так, что слышно у доски, что-то похожее на: «Дура ты, Танька, додумалась, о чём у терминатора спрашивать». Правильно, нечего. Завтра, нет, послезавтра Инна обязательно спросит, что он такого её одноклассникам сказал, после чего они спрашивают у неё, когда у терминатора свадьба, а главное, с кем. Будет сначала дуться, потом смеяться. Хорошо, что она есть, сестрёнка, хоть и не родная, хоть и Лёшкина. Витя поймал себя на том, что улыбается опять, теперь уже мыслям. Побольше бы таких учеников, как Инна, как Олег, Андрон. Только без всех остальных тоже скучно. Помочь бы им хоть чем-нибудь, господа педагоги, а мы на многих только кричать горазды, да к стенке ставить, да стричь под один фасон. А длинные волосы многим очень к лицу, между прочим. Особенно если за ними ухаживают, как следует.
-Виктор Владимирович, а почему вы решили стать именно физиком, что вас подтолкнуло?
Давыдов, «потерянное поколение» заводских кварталов, жертва несоответствия гимназического образования и дворового сообщества. Молодец, спрашивай и о таком. Только ответить оригинально я тебе не смогу. Вот так.
-Интересно в десятом классе стало, как будущую профессию выбирают, да ещё такую неблагодарную, как моя? – Витя присел на крышку учительского стола, вздохнул. – На самом деле, здесь всё очень просто. Мне физика была интересна ещё до того, как мы её в школе начали изучать, после фильма «Укрощение огня» про Сергея Королёва, про советскую космонавтику. Если напоретесь на него в телепрограмме, посмотрите, не пожалеете, слово даю. Вот, потом просто интерес сменился интересом практическим, я уже классе в восьмом думал, что с этим можно сделать. Потом информатика появилась в кругу интересов, решено было перейти с компьютером на «ты». Тем более что своего у меня не было, то есть такой вызов самому себе. Сидел в школе, помню, часами, в компьютерном классе, лаборанты выгоняли. Короче, в университет я пошёл фактически изучать свои любимые науки, постигать их глубже, и увидел интересные вещи. В том числе и то, что деньги с этими науками тоже можно зарабатывать, и очень хорошие. А это существенно. Так что, если вы думаете, что деньги – это не главное, то должен вас разочаровать: хоть и не самое главное, но без них никуда и ни с кем. И еще вам на заметку: если думаете, что вас в университетах чему-то «эдакому» научат, то зарубите себе на носу, что бред всё это. Вам не дадут там больше, чем вы сами захотите взять.
-Так это ведь круче всего, свобода самовыражения, – среагировал Дима. Остальные молчали, но в этом молчании была заинтересованность, пружинка. Хорошо, взят верный тон, им это интересно. – Получаешь основу, а сам потом выбираешь, что с этим делать, развивать или оставить гнить в голове. А лишнего школьного мусора нет.
-Мусора, Дмитрий, везде хватает. Теперь тебе физика и химия кажутся мусором, потом покажется таким же мусором какая-нибудь социология, или этика и эстетика, для каждого свой мусор… Я просто знал, что с этими науками, с физикой, с информатикой, астрономией я свяжу свою жизнь. И к этому шёл, и иду до сих пор, и сворачивать пока желания не имею. А вот литературу и языки никогда не любил. Такие вот дела.
-А как же вы их учили?
-Да так. Золотую медаль хотелось, вот и учил.
-И вообще книги читать не любите?
Денис. В голосе вызов. Зачем так-то?
-Почему же? Люблю, у меня дома полки от книг ломятся. Это мне в школе чуть охоту читать не отбили с потрохами, литературу как предмет просто ненавидел. Сдуру прочитал разом «Что делать?», «Войну и мир» и «Преступление и наказание», и думаю, что вы можете представить, что из этого всего получилось. В школе многие книги читаешь, и половина из них, если не больше, кажутся полнейшей ерундой, так что я вас понимаю. А потом – того же Достоевского, Толстого я с удовольствием прочитал, собраниями сочинений, только гораздо позже, чем нам его по программе задавали. И они у меня стали одними из любимых.
-А музыкой, почему не занялись? У вас задатки нехилые.
-Спасибо, конечно, Денис, за признание, только не сильно мне хотелось. Вообще, когда я ребёнком учился в музыкальной школе, мне прочили карьеру пианиста, хорошего ремесленника этого жанра. А я получил своё красное свидетельство об окончании этой школы, выбросил подальше все ноты, взял в руки гитару, так сразу и заигралось, и запелось как никогда раньше. Потом я и фортепиано вспомнил, сейчас могу даже «Аппассионату» сыграть, когда настроение есть и руки в форме. Я музыку люблю, и она мне реально нужна, чтобы жить полноценно. Только – как хобби. Хотя кто знает, что еще мне это даст.
* * *
Десятиклассников словно ветром сдуло, стоило прозвенеть звонку. Вот и ещё один урок позади. Будем надеяться, что им, этим ребятам, которых Витя, несмотря ни на что, почему-то очень любил, к которым испытывал какую-то братскую нежность (до отеческой ещё не дорос, сам не слишком далеко ушёл от них по возрасту), этот урок тоже принёс пользу. Они познакомились с ещё одним сценарием, который может стать для них примером на дороге под названием Жизнь. И пусть он не идеален, Витя вполне объективно считал его одним из тех сценариев, которые реально годятся на роль примера... Витя взял так и не открытый за этот урок журнал, запер кабинет на ключ и направился в учительскую: сейчас у него в расписании была «форточка», а потом урок физики в девятом «В» классе, который находился у Вити под руководством, и который он более чем не любил. Причём не любил по многим причинам. Классное руководство – само по себе большая морока, особенно сейчас, из-за огромного количества бумажной волокиты, и особенно молодому преподавателю-мужчине в классе, который почти сплошь состоит из нахальных девчонок-подростков, которые на каждом шагу пытаются кокетничать и делать двусмысленные намёки там, где они неуместны. Очень многие, к сожалению, слишком рано начинают пытаться зарабатывать хорошие оценки с помощью коротких юбок, слишком рано начинают думать, что это можно использовать в качестве оружия, и не только в школе… Больно этих девчонок видеть, больно на это смотреть, честное слово. У них, Витя помнил, такого в школе было гораздо меньше: старались не выпячивать, даже если что и делалось. А теперь уже многие и не прячутся, просто целуются в коридорах гимназии, считается шиком ходить с засосом на шее, тьфу, противно… Отдельная проблема была ещё и в том, что его ученицы банально не хотели учиться, и этого нежелания Витя понять просто не мог. Сам он в этом плане трудоголиком и фанатиком никогда не был, а учился просто потому, что очень хотелось получить золотую медаль и красный диплом. Да и на самом деле, проще было выучить, чем не учить и потом пересдавать экзамены по три-четыре раза. Люби предмет, не люби, хоть ненавидь, но неужели не проще выучить хотя бы необходимый минимум и спокойно сидеть на уроке и на контрольной работе, чем бить баклуши, трястись и бояться, пока учитель водит глазом над журналом, размышляя, кого бы вызвать, и потом получать двойки? Странно, странно. Впрочем, у каждого даже в этом свой выбор. И черт меня возьми, если он хоть когда-нибудь бывает на сто процентов правильным.
Выйдя из учительской в коридор, Юра, немало удивившись, заметив у окна своего лучшего друга, родного брата Инны Алексея Романова. Тот стоял у окна, опираясь рукой о подоконник, и с высоты второго этажа внимательно изучал школьный двор.
-Алексей Дмитриевич, здравствуйте. Вы к кому?
-К вам, Виктор Владимирович. Разве вы не вызывали меня в гимназию для воспитательной беседы по поводу отталкивающего поведения моей сестры на уроках физики?
Последовали обоюдные улыбки и рукопожатие. Потом Витя спросил:
-А теперь серьёзно, Лёша, зачем явился?
-Сколько у тебя уроков?
-Последний шестой, зачёт по информатике у восьмиклассников. А потом я к тебе собирался, - Витя рассмеялся. – Будто я какую-то субботу последние десять лет проводил не у тебя, аж прям надоело.
-Тогда пошёл вон на фиг… Сегодня особый случай, сегодня праздник.
-А повод? Очередная битловская или роллинговская годовщина?
-Нет, не угадал. Впрочем, и не угадаешь.
-Тогда колись.
-Празднуем мой перевод на работу в нашу гимназию!
-Что?! Сюда?!
-Так точно. Дело вот в чём, поясню сразу: у вас тут в некоторых классах родители пожаловались, что по английскому языку группы слишком большие, на тридцать человек детей всего два учителя. И еще у вас учительница немецкого всего одна.
-Ну да, ты же в декрет не уйдёшь, в отличие от девчонок. И в армию тебя уже не заберут, косец почетный. Однако, дела, – Витя ухмыльнулся. – И когда же приступаешь к работе в данном учебном заведении?
-С понедельника, со следующей недели. И если честно, такой перемене места работы я очень рад. Во-первых, будем работать вместе. Во-вторых, у вас молодёжи побольше в учительской, как я заметил, повеселее будет. А в-третьих, в нашей бывшей школе дети не учатся, а просиживают штаны, и не получается у меня им объяснить, зачем им нужен английский язык, если они уверены, что он им не нужен. Невпихуемого, что называется, не впихнёшь. Рука устала ставить двойки.
-Хитрец ты, Лёша. Ты не такой кровожадный, так что не ври.
-Так не вру, в том-то и дело. Это притом, что я действительно не кровожадный, я им ещё поблажки делаю. Если бы я был ещё и кровожадным, с теми замашками, которые были у наших учителей…ну-ну, ты понял.
-Ладно, я понял. Что ж, Лёша, поздравляю, есть с чем. Здесь большинство учеников учится по-человечески, гимназисты всё-таки. А насчёт того, что в нашей бывшей школе ученики только сейчас учиться перестали, ты, по-моему, загнул. Даже в нашем классе учились только мы пятеро…
-И то, Ирка гоняла балду почти на всех предметах, кроме гуманитарных и общеобразовательных, а на точные забивала, а Вик с Игорем за мозги только перед выпуском взялись, когда про аттестат подумали. Ох, чуть не забыл самое главное, сюрприз для семейства. Витя, только представь, – тут Алексей многозначительно поднял палец, – я ведь буду вести и в десятом «В» тоже.
-Не понял.
-Да. Я смолчал, когда посмотрел на эту картину, на свое расписание, то бишь. Фамилия, слава Богу, достаточно распространённая, чтобы даже вопросов не задали, не родственники ли мы с Инной. А сама сестрёнка как узнала, так чуть на полном серьёзе синяк мне под глаз не поставила. Импульсивная девушка местами…, так что ты ей не верь, если будет говорить тебе, что полностью вылечилась, ей ещё у невропатолога ночевать и ночевать. Хотя надеюсь, что до этого не дойдёт, так что не будем о грустном. Ещё, я её заверил, что даже разговаривать с ней не буду, виду при посторонних не буду подавать, что мы знакомы. Тем более что английский мне вести не в её группе, а немецкий она не изучает, у неё второй французский, а я его не преподаю. Вот так. Только тогда она чуть успокоилась.
-Да чего уж греха таить, не повезло сестрёнке, так не повезло, даже в школе не расслабишься. Зато спокойнее будет.
-Ага, мне и отцу. Бучу первыми подняли родители именно в её классе. И были правы, потому что какое, на хрен, качество может быть в изучении английского языка, когда в группе пятнадцать человек, а английский у них, считай, один из профилирующих? Ладно, это всё арифметика, и мне уже бежать пора. Короче, после уроков как штык ко мне, домой к себе можешь даже не заходить. Когда ты теоретически можешь появиться?
-К четырём точно дойду, со всеми заходами по музыкальным и продуктовым точкам.
-Хорошо. Меня, может, ещё не будет, но малая будет дома, я её попросил дождаться хоть кого из вас, а потом уже сваливать, она ведь тоже на день рождения к какому-то из своих друзей намылилась. Притяни каких-нибудь фруктов, сухое вино и сыр у меня уже в наличии. Если захотим поесть, тоже чего-нибудь сочиним, Валя нам набила холодильник. Договорились?
-Так точно. Я просто вместе с фруктами притяну пельменей, потому что лично я есть точно захочу. Салют, Алёша, до встречи!
-Салют!
* * *
Постепенно почти все одноклассники разошлись, остались только Олег, Инна, которой отсюда до дома было идти чуть больше минуты, и Саша с Андроном, которым, похоже, было лень друг без друга ехать в дальний район. И тут Олег попросил:
-Люди, нам этот американец сказал за результатами после пяти приходить, а я не смогу, у меня ведь официальная программа дома, гости и всё такое… Позвоните мне кто-нибудь, скажите, куда и когда являться на этот несчастный второй тур, если я в него пройду.
-А зайти к тебе нельзя? – спросила Инна, и тут же сама ответила: - Лучше, наверное, не стоит, я тебе лучше позвоню.
Сказала и переключилась на что-то другое. А Олег помолчал несколько секунд, и вдруг загорелся:
-Ребята, а точно, приходите! Мне, правда, никто дома не разрешал никого приглашать, но наплевать, мой праздник или чей, в конце концов! Не нужно никаких подарков, просто приходите сами, захватите кто-нибудь гитару. Сестру к гостям выставлю, она любит взрослых развлекать, а мы у меня в комнате запрёмся, посидим спокойно, чаю-кофе выпьем, поговорим, попоём, как люди. Получится?
Последние слова Олег произнёс едва не умоляюще. Ребята переглянулись, предложение застало их врасплох. Инна улыбнулась и кивнула:
-Лично я с удовольствием, мне сегодня в любом случае из дома нужен предлог, чтобы смыться. Я даже брату соврала утром, что на день рождения к однокласснику иду, а теперь выясняется, что это была даже не ложь.
-А что случилось?
-Отца нет дома, в командировке, как обычно. Валя к родителям уехала, это невеста брата. А сам братец устраивает праздник. Он, правда, просил меня остаться, но для меня этот праздник – совсем не праздник, поэтому пусть взрослые балдеют своей песочницей и не спаивают подростков, то есть меня… Ой! Я же вам забыла сообщить последние новости!
-А что случилось?
-Ой, что случилось… Кто тут из расформированной группы по английскому? Дима, Саша, вы? Так вот, добыли вам, да и не только вам, нового учителя, и уже во вторник вы с ним познакомитесь. И он же по совместительству будет вести у вас, и у тебя, Олег, немецкий. Так вот, господа. Принимайте поздравления.
-А ты тут при чём? И откуда ты это знаешь?
-А этот учитель – мой брат!
Эффект получился потрясающий: все просто замолчали, «ловя под ногами челюсти». Андрон поперхнулся мороженым.
-Что?! – переспросил он, даже понизив голос. Инна только плечами пожала:
-Да, вот так. Моего Алексея конфисковали из школы, в которой он раньше преподавал, или он сам конфисковался, точно не знаю, как у них там всё это происходит. Он периодически говорил, что он в его старой школе вроде бы лишний, а у нас тут жалобы на отсутствие учителей английского и немецкого языка, как раз по его профилю… Короче, это всё детали, факт есть факт. Так что чтобы вам во вторник гром среди ясного неба не грянул. Языки Лёша, чего греха таить, знает отлично, преподносит понятно и приятно, оценки ставит справедливо. Так что выживете.
Тут сложно было понять, радоваться или огорчаться. Олег проговорил, доедая свой десерт:
-А на самом деле, какая разница, чей он там брат, твой или директора? Лишь бы вёл как следует, не ломал комедий. Нам ведь немецкий нужен, знания, а не цирк на дроте. Это хоть возможно?
-Это реально. Леша, конечно, тоже во многом пофигист, только у него есть хорошая черта характера: если он кому-то что-то объясняет, неважно, урок это, роль «Битлз» в мировой истории или причины начала Второй мировой войны, ему очень важно, чтобы его поняли. Поэтому знать материал вы будете, если будете шевелить мозгами. А иначе, бегать за вами он не станет, это уж точно. Ещё, он, правда, прикалываться любит по поводу и без, но в этом вы его перевоспитаете.
…-Так вы придёте ко мне? – переспросил Олег, когда они уже вышли из кафе и собирались прощаться. – Просто надо сейчас договориться, во сколько примерно вы будете, чтобы я знал, планировал, ждать мне вас вообще или нет. Если за результатами вы поедете к пяти, а потом ко мне, я просто до шести тогда в комнате запираться не буду, буду слушать стуки в дверь. Звонить лучше не надо. А если я запрусь, то это уже могила, я уже просто ничего не услышу.
-Я приду, - повторила Инна.
-Я тоже, - сказал Андрон, - мне всё равно делать сегодня нечего, я не планировал даже гулять идти ни с кем.
-Я тоже буду, - подумав, сказал Саша. Он сам не понял, зачем, потому что изначально на сегодняшний вечер были совсем другие планы. Почему-то они показались сейчас менее важными, чем день рождения Олега и это странное сборище без еды и выпивки. И что это происходит в голове?..
-Хорошо, договорились. И ещё я Давыдова позову, чтобы к шести подходил, так чтобы вы по дороге встретились.
-Всё проще, мы за ним зайдём. Заодно и он гитару прихватит, чтобы нам никому через весь город не тащить.
* * *
День двигался дальше, а от съеденного в кафе «на задворках» мороженого постепенно становилось холодно внутри. Дома пришлось греться горячим чаем. Инна как раз сидела с чаем за столом и дочитывала предпоследнюю страницу «Мастера и Маргариты», когда раздался звонок в дверь. Интересно, кого это принесло в первом часу дня? Для Лёхиных друзей ещё не время, потому что одни ещё на работе, а другие ещё просто не освободились, а для кого-то из ребят поздно, да и расстались меньше часа назад. Так, удивляясь про себя, Инна пошла открывать дверь, а открыв, удивилась ещё больше: на пороге стояла Ира Сченсновская. Её Инна меньше всего ожидала увидеть в такое время. Тоже бывает.
-Привет, - улыбнулась Инна, впуская свою «старшую сестру» в квартиру. – Решила сбежать с работы и прийти раньше всех?
-Привет. И это тоже, – с какой-то странной усталостью в голосе, так для неё не привычной, отозвалась Ира. Она вошла, положила сумку на комод, сбросила куртку, повесила её на вешалку, расшнуровала свои высокие «камэлоты», поставила их в угол. Друзья Лёхи чувствовали себя у них как дома; впрочем, к ним здесь так и относились. Особенно сейчас, когда они все стали старше, их еще больше полюбил хозяин квартиры, Дмитрий Владимирович Романов, полюбил общаться с ними, сам приглашал их в гости. – Я сегодня освободилась пораньше, перенесла занятия на час вверх, родители малого сами попросили. И ещё я очень хотела поговорить с тобой. Ты не занята, никуда не торопишься?
-Нет. – Инна была окончательно сбита с толку. Поговорить – с ней? О чём, зачем? Такого никогда не было. Впрочем, и не могло быть до последнего времени, потому что до этого года, они последний раз виделись, когда Ире было шестнадцать, а самой Инне – десять, и говорить они могли мало о чём. Да и теперь, если честно, с каких это пор старшие просят у младших совета? – Ты проходи ко мне в комнату, нечего тут стоять. Я сейчас чай поставлю. У меня классный, зелёный. Отцу друг из Вьетнама приволок.
-Ты, наверное, удивилась, да, Инна? – показалось, что Ира произнесла эти слова чуть виновато. Или не показалось? Инна вернулась в комнату с двумя большими чашками ароматного чая; Ира стояла, рассматривала плакаты на стенах, лица Цоя, Шевчука, Пола Маккартни, прочих «героев рок-н-ролла».
-Честно говоря, да. Ты присаживайся, куда глаз падает, у нас ведь везде сидят, везде чисто.
-Спасибо. Просто… смешно сказать, я обнаружила, что в критический момент мне просто не с кем поговорить о своём, о девчоночьем. Ребятам не всё расскажешь, даже если очень хочется. Я… я просто не знаю, что мне делать. Поэтому очень хорошо, что есть ты.
«А ещё очень хорошо, что я выросла, и со мной можно разговаривать на все темы», - отметила Инна. Да, такое, оказывается, тоже бывает. Мотай, Романова, на ус, к чему приводит девчонок отдача приоритета мужской компании. Ира уселась на стул, поджала ноги, облокотилась о стол, светлые волосы, не очень длинные, расчёсанные на прямой пробор, падали ей на лицо, щекотали кожу, а она их явно просто не замечала.
-Говори. Чего не знаешь?
-В том-то и дело. Не знаю, и всё тут.
Повисло тусклое молчание, неловкое и неудобное, только слышно было, как тихо-тихо тикали висевшие на стене большие кварцевые часы. Инна взяла свою кружку с чаем в ладони, грея руки. Она молчала, молчала сознательно – раз Ира сама пришла, чтобы поговорить о чём-то, не стоит тянуть её за язык. Наверное, ей просто хочется выговориться, просто выплеснуть лишние слёзы, которым при парнях действительно сложнее найти выход. Так пусть сама начнёт, о чём хочет… Ира заметила, наконец, чай, взяла кружку, сделала три больших глотка; горячий, вкусный, как хорошо после октябрьского ветра. Спасибо, Лёша Романов, что у тебя есть такая замечательная сестрёнка, такая разумная и чуткая, и спасибо ей самой, что она уже выросла, что ей можно доверить тайну, просто попросить выслушать. Спасибо за то, что она похожа на тебя.
-Инна, сколько тебе лет? У тебя ведь скоро день рождения, правда?
-Правда, через две недели шестнадцать грохнет, буду взрослая, с паспортом. – Тут Инна широко улыбнулась. – Знаешь, Ира, когда мне было десять, очень хотелось, чтобы до шестнадцати время пролетело как можно быстрее, а потом шло помедленнее. Вот только я уже поняла, что так не бывает, что оно как мчалось до сих пор, так и помчится дальше некуда. Даже немного страшно. Кажется, что всё ещё впереди, что ещё времени навалом, а ведь его так мало, ведь его вечно не хватает, в сутках не хватает часов.
-Это правда. Время останавливаться и не подумает, это не в его правилах. А мне двадцать два. Двадцать два года, – медленно, по слогам, произнесла Ира, словно осмысливая эту цифру, словно соотнося её с собой, сидящей здесь и пьющей чай из большой глиняной кружки. – Ни больше, ни меньше, как и должно быть. И что? Я ведь ещё совсем не жила.
Все так говорят, только каждый по своей причине. Интересно, какая здесь.
-Почему ты так говоришь?
-Потому что это правда. Мне двадцать два года, я самостоятельный человек, я чокнутая неформалка, свободная от всех и от всего настолько, насколько не снилось очень многим на этой планете, я сломала очень многие барьеры, от языковых до психологических. Я очень много успела поездить по свету, я побывала в тех странах, куда не ступала нога очень многих в нашей стране, этим, наверное, можно гордиться, не знаю. Я ведь летала по миру все эти шесть лет, как после одиннадцатого класса уехала по программе “Freedom Support Act”…
-Извини, что перебиваю, но как ты умудрилась там остаться после программы?
-Очень просто. Я работала всё то время, что программа длилась, мне семья попалась замечательная, там работали все дети, и отставать от них было бы очень стыдно. Тем более у меня был козырь, гитара и довольно неплохой голос, а папа в моём семействе держал небольшое кафе в кантри-стиле, я и попросилась туда петь, а он согласился. Деньги такая штука, они любят активное желание, а не тупое хотение, вот они и появились. Так у меня и возможность записать свои диски появилась… Об этом как-нибудь отдельно расскажу, забавная история. Вот, а потом я смогла поступить там учиться в музыкальный колледж, профессионально осваивать гитару и фортепиано, да и ударные тоже, как дополнительную специальность. Времени было много. Училась я три года, а в процессе, и потом, каталась по миру, по Европе, по Южной Америке, Штаты облазила просто ползком, кроме западных самых… Я увидела много того, чего не могла даже себе представить, что мне даже не снилось в самых невероятных снах. Я написала очень много песен, и я очень этим горжусь, очень этому радуюсь. Я многие из них спела людям, даже если они не всегда были понятны тем, кто их слышал… Честно, очень прикольно было петь по-русски в кафешках города Лимы. Я ведь испанский выучить умудрилась, пока каталась по Южной Америке, тоже здорово, теперь говорю и пишу свободно, как на родном своём. А потом… не знаю. Что-то мне отрезали. Наверное, как когда-то в больнице после аварии, только теперь – не от тела, а от души, от разума, не знаю. Поэтому, ничего теперь не знаю.
Ира снова умолкла. Допила чай, встала, прошлась по комнате взад-вперёд, как-то затравленно посмотрела на висевший над зеркалом чёрно-белый плакат с лицом Цоя, остановилась. Потом подошла к дивану, на котором сидела Инна, посмотрела на неё и опустилась рядом на пол. Инна приняла приглашение, поставила на стол чашку и тоже бесшумно соскользнула вниз. Заглянула Ире в лицо – и вдруг, повинуясь какому-то порыву нежности, обняла её, погладила по голове. Тихо сказала:
-Ира, извини, может, я чего-то недопонимаю, может, не доросла ещё. Только до меня что-то не доходит, что ты хочешь сказать этим своим «не знаю». Что у тебя произошло? И чем могу помочь тебе я?
-Не знаю.
-Так постарайся понять себя, сестричка. Не могу же я угадать то, чего ты не знаешь.
Ира опустила голову, подняла к глазам свои руки, посмотрела внимательно на уже не проходящие мозоли на пальцах – на левой руке от струн гитары, на правой – от ручек и карандашей. Посмотрела, словно ища там ответы на свои вопросы. Потом опустила руки, снова уставилась в пол.
-Ты мою последнюю песню помнишь?
-Конечно, помню.
-Да, она замечательная, мне самой нравится, что не часто бывает. Я пишу почти десять лет. Это моя жизнь, моя душа, мой хлеб, наконец. Вот только больше после неё я не написала ничего. Ни стихов, ни песен, ничего, внутри – пустота. Будто мне действительно что-то отрезали.
И что тут скажешь? И как поможешь? И что ответишь, особенно если любишь?
-А ты не думала, почему так?
-Почему… Вот именно, что я не знаю, почему. Сейчас, когда я уже не знаю, как бороться с этой пустотой, с этим туманом в голове, мне кажется, что я действительно не жила, не жила ещё по-настоящему. Чего-то не видела, не знала такого, что могло бы дать мне второе дыхание. Будто я выдохлась на той дороге, которую выбрала. Не то чтобы не по той пошла, просто то ли темп взяла неправильный, не знаю, то ли способ передвижения. Чувствую, что круг замкнулся, и что разомкнуть его может только что-то абсолютно новое, что оно ходит рядом, а я поймать не могу, потому что ещё не поняла, не прочувствовала, что это, и зачем это мне.
-Что?
-Не знаю. Может, любовь.
Вот так раз. Слова и мысли резко куда-то улетели, остались только эмоции: изумление пополам с непониманием.
-Но… Мы же с тобой не так давно на эту тему говорили, ты ещё на мой вопрос отвечала. И ты утверждала совсем обратное.
-Что только лишний раз доказывает, что всё меняется, и остаётся надеяться, что к лучшему. Я помню свои слова, и я тогда готова была подписаться под каждым из них, только теперь мне кажется, что я жестоко ошибалась. Я ведь в школьные годы была чем-то похожа на тебя, только ещё хлеще. У меня были настоящие друзья, такие друзья стоят сотни бой-френдов. Я на каждого из них примерила в своё время этот костюмчик в виде розового сердечка, и однозначно сказала себе самой «нет». Я делила с ними радость и горе, могла доверить им самую страшную тайну. Я писала песни с тринадцати лет, сначала это было сплошное подражательство, потом уже появилось что-то настоящее, своё, что можно было спеть на публику, для друзей, для себя, наконец. Мне казалось, что друзья – это нечто святое, самое главное, самое ценное, что подарила мне судьба. Одноклассницы наши, так, девчонки знакомые, из музыкалки, со двора, все болтали о парнях, красились, жаловались или просто грустили, что их на дискотеках танцевать не приглашают, искали себе судорожно парней, буквально искали, в кого бы влюбиться… Я пожимала плечами: романы, любовь, что это такое, зачем? Так и жила – свой в доску парень. На дискотеки не ходила, носила только джинсы и рубашки, косметикой не пользовалась, ногти только в чёрный цвет красила. Да даже не это главное, просто те жизненные ориентиры забирали все мои силы, в сутках, ты правильно заметила, уже тогда не хватало часов. И ничего другого я не хотела, ничего. Я и сейчас не представляю, как это другое может быть.
-А что же не так?
-Да так, всё понемногу. Первый раз я почувствовала, что круг замыкается, ещё в одиннадцатом классе, я не увидела для себя в этом мире места, я не могла себе представить, что вот отучусь, как все, пойду на работу и замкну этот круг окончательно. Тут эта программа подвернулась, я тогда подумала: здорово, целый год в незнакомой стране, хорошая встряска, что-то произойдёт. А потом меня просто сорвало с тормозов, я помчалась, куда только глаза глядели, даже не сильно волновалась, что не во всех странах знаю государственный язык. Думала, фигня, английский-то со мной, почти родной, а потом и испанский как-то сам выучился, совсем немного над самоучителем посидела. Со мной были всегда три вещи: моя гитара, блокнот и нотная бумага, и я не боялась умереть с голоду. Там, кстати, к уличным музыкантам относятся гораздо лояльнее, чем у нас тут, вот только и конкуренция более жёсткая. В Нью-Йорке целые кастинги устраивают для желающих петь в том или ином подземном переходе… Да, Инна, у меня была мечта. Я хотела увидеть мир, узнать разные страны, разных людей, изучить их жизнь, их языки. Почти получилось. У меня была мечта петь свои песни людям, дарить им радость и получать за это деньги, я хотела зарабатывать на жизнь любимым делом. Это тоже получилось, я даже смогла записать два своих диска и даже заработать на этом, не очень, правда, много. Здесь, если найти продюсера или просто повертеться и нащупать связи, многое можно сделать в музыке. Буду делать. А ещё я подарю тебе свою первую тетрадку с песнями, пусть будут у тебя.
-Спасибо заранее, – смутилась Инна. – Это очень дорого.
-Да, верно. Я встречалась со многими людьми, с мужчинами, и честное слово, ну хоть бы по ком-нибудь ёкнуло сердце! Ничего подобного, тишина и никаких позывов. А просто так, ради эксперимента – ну не хотелось. Я уже подумала грешным делом, не лесбиянка ли я вообще. Решила, что всё-таки нет. Потом в жизни наступило какое-то странное затишье, как перед бурей. Я снова почувствовала, что круг замыкается, что всё летит по накатанной и нужно что-то новое. Но что? После моих путешествий и впечатлений меня очень сложно было чем-то удивить. Я решила, что лучший способ – вернуться к истокам, туда, откуда я рванула навстречу всему этому. Помню, в Москве гуляла целый день, ни к кому не звонила из знакомых. Потом забрела на Белорусский вокзал, взяла билет на поезд, приехала сюда вечером, на вокзале вышла, из вещей – гитара и сумка, правда, не сильно подъёмная, но зато на колесиках, а домой ну так не хочется. Я ведь родителей даже не предупреждала, что приеду, сюрприз решила сделать, – и куда идти? Сумку в камеру хранения спихнула, вышла в город, стою на перекрёстке. Дай, думаю, наудачу к Лёхе зайду, ведь ближе всего, а вдруг он дома и будет рад меня видеть? Прихожу – а там все ребята сидят! В жизни у меня такой радости, такого волшебства не было! А потом – пустота. Всё оборвалось на одной «Встрече».
-Но «Встреча» чудесна.
-Наверное, только не так всё просто. Знаешь, я в Штатах, в Филадельфии, попала в страшную аварию, это полтора года назад случилось. Ехали с приятелем, он за рулём сидел. Не помню, как там точно, с управлением он не справился, врезался во встречный грузовик… Жутко, честно, врагу такого не пожелаю. Он погиб. А меня вернули к жизни чудом, врачи мне потом говорили, что не надеялись, что я вообще открою глаза. Cобирали по частям, что называется. Сшили хорошо, ни на что не жалуюсь, наоборот, точно знаю, что после такого переплёта буду жить очень долго. Вот только родить ребёнка я уже никогда не смогу, здесь мне только чудо поможет, и то вряд ли. И тогда впервые возникло вот это ощущение, что мне что-то отрезали жизненно важное, без чего я уже никогда не смогу стать прежней, стать самой собой. Потому что как бы я ни была равнодушна к вопросам семьи, секса, личной жизни вообще, мне было очень больно, что я, даже не узнав, как это делается, не попытавшись, уже лишилась очень важного, уже просто стала пустышкой. Да, так вот, Инна. Ребятам я о таком не очень-то расскажу, маме тоже, так что спасибо тебе, что ты есть. Тогда я вернулась к звукам и краскам, меня мои песни вылечили. Я помню, поехала в Канаду, к приятелям, попросила их меня оставить у них в домике одну на недели две, расслабиться, отдохнуть, как раз была весна. Гуляла по лесу, пела песни, сидя на деревьях, очень много тогда написала, причём светлого, мажорного. И вернулась. Поняла, что своими песнями я могу подарить людям много добра и радости, так какого чёрта я буду их этого лишать?.. Вот как бывает. А теперь от меня даже моя звезда отступилась, даже песен не осталось. И куда дальше – не знаю. Не знаю, чем разомкнуть и этот круг. Потому что даже любовь, если она моя и есть, если она меня ещё ждёт, сто раз подумает, потому что нас никогда не станет больше, чем двое… да о чём это я? Не знаю, где искать всё это, где ответ. Поэтому разреши ещё чаю выпить, пожалуйста, в горле что-то пересохло.
Инна молча поднялась с пола и пошла в кухню за новой порцией чая. Бедная Ирка, как же тебе, наверное, больно. Тебе никто не скажет «мама», и как я тебя понимаю, потому что мне это слово как раз некому говорить, я даже не знаю толком, что это такое… Чайник быстро закипит, он маленький, и будет горячий чай, который так замечательно успокаивает нервы. Витя, Витя, насколько же ты был прав! Ты всё понял с самого начала, понял всё уже тогда, когда сама Ира ещё даже не задумалась об этом, а если и задумалась, то вскользь, мельком. Именно потому, что ты любил её, ты понял, что без этого допинга Ира просто не сможет творить, понял, что жизнь одним творчеством – пыль. «Как Джону нужна была Йоко, Полу – Линда, Далиде – Луиджи Тенко, Шуману – Клара, а Рембрандту – Саския…» Ребята, я не знаю, что это, я не знаю, как это бывает, но мне почему-то очень хочется, чтобы вы друг друга нашли и почувствовали. И почему-то мне кажется, что это возможно, если оба не струсите. А вот и чайник запищал, как бешенный, минутку подождать – и заваривать можно. Зелёный чай нужно ведь заваривать водой, которая не горячее 80 градусов Цельсия. Слова-то какие, вот что значит про Витю подумала. Кстати, физика во вторник, он контрольную работу какую-то обещал, надо посмотреть, какую именно, да почитать, время есть.
-Ты извини, что я тебя так загрузила, сестрёнка. Рассказать, поговорить реально не с кем. Маму не хочется расстраивать, да и близости у нас особой сейчас нет. Она мне говорит, что я очень сильно изменилась, и неизвестно в какую сторону. На самом деле она меня просто шесть лет не видела, и очень слабо представляет, как я жила всё это время, о чём думала, чем дышала. Она хочет, чтобы я стала жить, как все, устроилась на стабильную работу со стабильной зарплатой, и так далее. Только я пока не сильно понимаю, как это, поэтому мне проще поучить детей игре на гитаре, на фортепиано, да хоть английскому или испанскому, но частным образом, работая только на себя, по своему графику и расписанию, я это умею, и умею хорошо. В баре тут не попоёшь, потому что мест нет, да и баров с живой музыкой не так много, как там, где это делать было гораздо проще. Буду искать себя в этом мире, это никогда не поздно делать, я готова. А любовь… Вот думаю обо всём об этом, – голос Иры зазвучал глуше, – и невольно бьёт один вопрос: а смогу ли я вообще кого-то полюбить, возможно ли это для меня? А если оно и появится, узнаю ли я, пойму ли? Напоминает рассуждения девочки четырнадцати лет, правда, Инна?
-Возможно. У меня такие мысли только тогда и были, сейчас пропали.
-Значит, всему своё время. Я в этих вопросах уникальна для нашего столетия, без лишней скромности. Мне двадцать два года, и я ещё ни с кем даже не целовалась, честно говорю. И мне даже подумать об этом страшно, о том, как это всё бывает… Слушай, как ты думаешь, меня вообще можно полюбить, со всеми моими заморочками в голове и беспорядком в квартире и в жизни? Только честно.
Тут Инна чуть не рассмеялась и не воскликнула вслух: «Тебя Витька Богданович любит всю жизнь, и, причём, не понарошку, а всерьёз!» Сдержалась чудом. Да, сложно хранить чужую тайну, особенно если тебя даже не просили это делать. Только – там, где есть двое, вмешательство третьего даже из хороших побуждений редко приносит пользу, поэтому разбирайтесь, ребята, сами. А я за вас с удовольствием порадуюсь. Теперь, когда Ира здесь, Витя не сможет долго молчать, потому что ему и так всё труднее скрывать очевидное. Ира не замечает пока, потому что смотрит на него скорее глазами привычки, хотя чувствует, чувствует ведь, что, как в том сериале «Секретные материалы», «истина где-то рядом», рядом, и не за морями-океанами. Странно, как Лёша ещё не просёк ничего. За своим собственным счастьем не видит чужих мучиловок и заморочек. Бывает.
-Ира, мне даже отвечать не хочется. Потому что каждый достоин того, чтобы любить и быть любимым, и это не я придумала. Насчёт себя самой только подписаться не могу на сто процентов, но вот смотрю на тебя и думаю, что, наверное, мне просто ещё не время, хоть иногда и душит. Просто мне почему-то кажется, что тебе неспроста именно сейчас захотелось вернуться сюда. Может, и разгадка твоей загадки в этом.
Ира вскинула голову:
-Что ты имеешь в виду?
Инна чуть было не пожалела о своих словах, но ответить не успела – в прихожей раздался спасительный звонок телефонного аппарата. Шутя разбудит покойника. Пора покупать новый.
-Алло!
-Привет, Инна!
Андрон. Сегодня скажу тебе спасибо, что позвонил так вовремя.
-Чем занимаешься?
-Ничем, со знакомой разговариваю. Брат попросил встретить его гостей, вот и встречаю. Через пару часов терминатор придёт, потом остальные.
-Может, я не вовремя?
-Успокойся. Ты просто так или по делу?
-По делу. Мы тут подумали, решили, что нам лучше втроём встретиться, сразу ехать за результатами вместе, вместе зайти к Давыдову и идти уже толпой к Олегу.
-Мудро. И удобнее всего нам встретиться на перекрёстке, где сливаются наши маршруты. Во сколько?
-Давай в полпятого. Позвоню Давыдову, скажу, чтобы он без десяти шесть нас ждал.
-Скажи, чтобы гитару захватил. Она ведь нам нужна?
-Она тебе нужна! – засмеялся Андрон на другом конце провода. – Впрочем, нам тоже. Значит, полпятого, договорились?
-Договорились. Всё, давай, пока.
Инна повесила трубку, поднялась с пола, ещё раз улыбнулась и направилась назад, к себе в комнату. Там звенела гитара. Вдруг Инна почему-то не решилась войти, остановилась на пороге, прислонилась к холодному дверному косяку, посмотрела вперёд. Ничего особенного не произошло. Наверное, именно так пишутся любовные романы, чёрт их знает, этих писательниц розовых серий, откуда еще они берут свои дурацкие сюжеты. Этот сюжет тоже, наверное, покажется дурацким на бумаге. Какое красивое, здоровое безумие! И какая красивая сейчас Ира, именно сейчас, когда она сидит тут, на полу, в этой комнате, смотрит в кои-то веки вверх, а не в пол, и поёт какую-то из своих песен, которую Инна даже не помнила, но которая звучала, как… а чёрт его знает что именно, просто как песня. Если она ещё может петь, то сможет и писать, и сможет записать ещё альбомы, такие же, как первые, и даже лучше, сильнее. Наверное, я тоже становлюсь старше, мудрее, я начинаю понимать многие вещи, которые раньше вызывали только смех или слёзы. И я ничего ей не скажу, и виду не подам, что что-то знаю, потому что Витя скоро всё скажет ей сам, а там – будь что будет. Потому что бывает, что смотришь на пару: вроде бы и смотрятся хорошо, и подходят друг другу, но – не то, не то, и расстаются потом, и хорошо, если продолжают здороваться после этого. А бывает, видишь – и понимаешь: здесь не просто два разных человека, здесь ДВОЕ. Так что пускай сами разбираются, мы им всё равно не советчики.
* * *
-А Инна не опоздает?
Саша и Андрон стояли на задней площадке троллейбуса, который катил по направлению к той самой школе, где сегодня проходило тестирование, и где им должны были сказать результаты. По их расчетам, на остановку, где к ним могла подсесть Инна, они должны были приехать как раз к половине пятого, а так как людей в троллейбусе не было вообще, кроме них и двух стареньких бабушек на переднем сидении, она легко должна была их увидеть… Андрон в ответ рассмеялся:
-Та, которая! Сразу видно, что в классе ты новенький!
-А что такое?
-По Инне можно сверять часы. Точнее, не совсем, она всегда припирается раньше, причём на полчаса, на час. Уверена, что лучше прийти раньше, чем опоздать.
-А сам ты разве не такой?
-Если ты имеешь в виду, что я в гимназию приползаю в семь утра, то это просто потому, что я не надеюсь на наш общественный транспорт. Пытаться впихнуться в несколько автобусов подряд, потом ехать в полуразмазанном по стенке виде… Как выразился наш историк: «по утрам в троллейбусе можно во всей красе узнать, насколько велик, богат и могуч наш русский язык, а заодно засомневаться в том, что железо полностью лишено свойств резины». Приятного мало, мне проще раньше встать и с отцом на машине прокатиться.
-Да я тоже опаздывать не любитель, дважды первое впечатление не произведёшь, а испортить этим очень легко. Мы над Денисом прикалывались, пока учились с ним раньше в одном классе: он за учебный год не опаздывал, наверно, раз по десять. Мы ещё шутили, что эти дни нужно отметить в календаре, как красные.
-Чё, серьёзно? Ну, у нас многие опаздывают, хоть и получают за это потом по мозгам промывку. Дёня с Юнкой наловчились вместе опаздывать, а Анька их старательно в журнале посещаемости отмечает, мстит ему за то, что он её в прошлом году со стула скидывал.
Троллейбус затормозил. Возле них слово из-под земли возникла Инна:
-Всем привет!
…-Что, уже гости к брату пришли?
-Не в гостях дело, он сам явился, вот я и сбежала. Ещё минут сорок погуляла по центру, потом до остановки пешком даже прошлась. Не хочу сегодня с Лёхой разговаривать, опять поссоримся.
-Это из-за того, что он к нам в гимназию работать пришёл? – усмехнулся Андрон.
-Да, и поэтому тоже. Ребята, честно, я брата очень люблю, и мы очень дружны. Просто мы очень похожи, причём похожи вредными чертами. А одноимённые заряды, как терминатор учил, отталкиваются, вот мы и цапаемся по всяким мелочам. Раньше я хоть в школе от него отдыхала. А теперь мне и там покоя не будет!
* * *
-Вот чёрт! Завтра воскресенье, а мне к восьми тридцати утра сюда на второй тур переться! А с другой стороны, вам ещё меньше повезло, целый день ждать. Триста раз перегорите, пока это тестирование начнётся.
-Андрон, успокойся! Чего тут перегорать, это же не экзамен!
-Ну, Инна, всё-таки.
-Просто для тебя это важно, может быть, а мне до лампочки, я всё равно никуда ехать не собираюсь. Поэтому и волноваться нечего. Для меня то, если я пройду дальше, будет означать, что я хорошо знаю английский, но не более. Саш, а для тебя?
-Честно, я бы в Штаты сгонял после одиннадцатого класса с великим удовольствием. А сейчас, как фишка ляжет. Только волноваться нечего, всё это лотерея на лототроне, что вытяну, то и вытяну. Если не пройду дальше, не заплачу.
…Дима их ждал, дверь открыл уже одетым и обутым.
-Привет. Секунду подождите, я за гитарой схожу.
Действительно, отсутствовал он секунду, тут же вышел, держа в руках свою шикарную чёрную гитару (Саша даже присвистнул, увидев эту красоту; его собственная гитара разбилась вскоре после сентябрьского похода, и сейчас он усиленно намекал отцу, что неплохо бы купить новую). Вслед за ним вышла мать:
-Куда ещё? Опять к Денису?
-Нет, к Олегу.
-К Олегу с гитарой? Что за новости?
-Мама, к Олегу, там водку не пьют. Здесь, вообще-то, мои одноклассники, ждут меня. Так что, пожалуйста, не задерживай.
Женщина заметила ребят, смутилась.
-Извините, дети, я вас не разглядела. По какому поводу к Олегу да с гитарой? Первый раз на моей памяти такое.
-У Олега сегодня день рождения, - мягко отозвалась Инна. – Он нас пригласил, Диму в том числе. Часов до десяти, думаю, задержимся, так что раньше Диму не ждите.
Мать словно оттаяла; ребята даже удивились такой непривычной мягкости в голосе Инны, обычно он звучал гораздо жёстче, холоднее. С чего бы это?
-Ну, иди. Назад сразу?
-Если не сразу, то позвоню.
…-Как это ты мою матушку околдовала? Голос резко поменялся.
-Не знаю, иногда чутьё включается. Может, мне стоит стать дипломатом, я чувствую собеседника. А что, часто воспитывает?
-Регулярно достаточно.
Что ж, сам виноват. Меньше надо водку с Денисом и Шурой Коноваловым пить по субботам. А с другой стороны, каков пример, таков и результат, воспитание обычно происходит именно таким образом.
* * *
Звонить в дверь Олега они не стали, он сам об этом попросил: звонок у него в квартире был очень громкий, и производимый им визг и треск мгновенно разносился по всей квартире. Инна просто три раза стукнула – буквально через секунду щёлкнул замок, потом дверь открылась, и Олег, впуская ребят одного за другим, негромко проговорил:
-Быстро раздевайтесь и ко мне в комнату, Инна покажет. Дальше я как-нибудь сам разберусь. Тихо только.
Просьба была выполнена на рекордной скорости, всех четверых гостей словно ветром сдуло из прихожей. И вовремя: Олег вешал их куртки на вешалки, когда из гостиной, где сидели взрослые гости, вышла услышавшая шум и возню мама.
-К тебе что, кто-то пришёл?
-Да, четыре одноклассника.
-Так… Мы разве договаривались, что ты приведёшь кого-то со стороны? Олег?
-Нет. Вы бы всё равно не разрешили.
-Тогда как это понимать?
-Что?
-Что к тебе пришли без нашего с отцом ведома?
Всё, куртки висят и не падают. Очки съехали на нос, надо поправить. Может, действительно стоило попросить, может, разрешили бы? Ладно, теперь поздно, но эту проблему можно решить. Главное – сейчас не ляпнуть лишнего.
-Мама, понимать очень просто. У меня сегодня день рождения, шестнадцать лет, наконец. Целых шестнадцать, представь. То есть, у меня праздник. Ребята пришли не к вам, а ко мне. А все остальные – скорее, к вам, правда? И ничего не изменилось, я как сидел в своей комнате уже больше получаса, так и буду сидеть дальше, только теперь не один, и день рождения доставит мне гораздо больше удовольствия. Скажи мне, только честно, это плохо?
-А как ты думаешь? Почему ты не спросил нас с отцом? Думаешь, мы не договорились бы, не решили бы эту проблему?
-Прости, пожалуйста. Я честно подумал, что просить бесполезно, потому что многие ваши гости звонили, уточняли у вас, будет ли что-нибудь с моим днём рождения, ещё за неделю, и как-то не вставало вопроса, хочу ли я их в этот день видеть, хочу ли я какой-то праздник с их участием. Всё намечалось, как всегда. Только я такого больше не хочу. Наверное, у меня просто появилось, кого приглашать.
-А кто хоть там у тебя? И сходи, поставь чай, что ли.
-Поставлю, спасибо. У меня Инна Романова, ты её знаешь хорошо. Ещё Андрон Кортес, сосед по парте, Дима Давыдов и Саня Горин, новенький наш. Компания очень разношёрстная, только мы уже как-то неплохо проводили время именно таким составом. Мешать вам мы не будем, обещаю, если только гитара немного позвенит.
-Олег, эта девочка, Инна… ты что, влюблён в неё?
Олег улыбнулся, снова поправил очки:
-Мама, последний раз отвечаю на этот вопрос. Нет, не влюблён. Мы с ней, как брат и сестра, как сиамские близнецы, сросшиеся вот здесь, – он стукнул себя по лбу. – Будет классно, если у меня такими же станут отношения с собственной сестрой. А пока пускай Лерка развлекает гостей, ей это очень нравится. Всё, мама. Я пошёл.
… Больше всего в комнате Олега поражало обилие книг: два до отказа забитых книжных шкафа, плюс ещё две полки с учебниками над письменным столом. Саша впервые увидел в комнате своего сверстника такое количество книг. Преобладали научная фантастика и приключения: полное собрание сочинений Жюля Верна, Рэя Брэдбери, Александра Беляева, Ефремова. Половину небольшого письменного стола занимал компьютер; действительно, начиная с седьмого класса, в гимназии шутили, что компьютер – это близнец Олега, причём однояйцовый. Книги современных писателей-фантастов валялись на столе, на нижней полке шкафа, что означало, наверное, что Олег их читал совсем недавно, или читает сейчас, или собирается читать в ближайшее время… Ребята не успели осмотреться, как дверь открылась, и вошёл хозяин в подносом, на котором позвякивали пять чашек, чайник, а заодно стояло блюдо с пирожными.
-Уф! Кажется, пока пронесло. Правда, не исключено, что потом мне задним числом намылят шею, и явно не «Камеем».
-За что? – удивился Андрон.
-Да так. За то, что не спросил разрешения, прежде чем вас приглашать. Сейчас мама даже помогла мне чай приготовить, для вас. А потом – найдётся, за что поругать.
-Честно говоря, Олег, я твоих родителей просто не понимаю! Что такого страшного в том, что человек пригласил гостей на собственный день рождения? Это что, криминал? Бред какой-то, честное слово. Ещё если бы причина была какая-нибудь страшная, там, траур, или болезнь чья-нибудь. Или ещё что-нибудь в этом роде. У меня в тусовке, там, дома, на районе, ни у кого таких проблем нет. Про себя я просто даже не говорю, потому что у меня родители мировые, и это мне очень повезло. Но – мы всегда устраивали целые гулянки, на ночь, и без проблем, ни ругнут никогда. А по поводу дня рождения так вообще, родители просто спрашивают, сваливать из дома или оставаться. А у тебя….
-А у меня всё по-другому, - Олег уселся верхом на стул, приглашая остальных присаживаться, куда видят глаза. – На самом деле, Андрон, всё очень просто. Я раньше сам никого не приглашал, в детстве, потому что не хотелось. Тортики все эти, фигортики. Мне было неинтересно, принёс конфет в класс и хватит. А родители справедливо решили, что это закономерность, и придали этому форму аксиомы: на всех днях рождения, моём, Леркином – это сестру так зовут – только свои, то есть только родственники всякие, семейные знакомые, и всё. Сестре пофиг: она один день рождения отмечает по-семейному, а второй – на стороне, в кафе с подружками. Хлебом не корми, дай повеселиться…
-Ладно, правонарушитель наш, мы же главного не сказали. – Пролистнув книгу, лежавшую на столе, Инна положила её на место. – Завтра вместе со мной и Саней пойдёшь в половину шестого вечера на второй тур, в то же место. А Андрон туда же утром поползёт, едва глаза продравши.
-Так мы что, не зря прогуляли сегодня уроки, в придачу? Здорово, я доволен. И еще Инна сейчас будет петь, причём я даже знаю, что именно.
-Откуда ещё?
-Потому что я сегодня именинник, и ты будешь выполнять мои заказы. А я хочу, чтобы ты спела что-нибудь из «Машины времени». Сама выбери, что именно, ты не так много их знаешь.
-Ох, придётся вспомнить, что же я ещё не пела. А это сложно.
* * *
Своих гостей Олег проводил гораздо позже, чем проводили семейных знакомых, уже после десяти вечера, ближе к одиннадцати. Пожав им всем на прощание руки, закрыв за ними входную дверь, он вернулся к себе в комнату. Запираться не стоило: Лерка недавно убежала гулять, но в одиннадцать вернётся, подниматься с кровати, дверь ей открывать – лень. Так, не раздеваясь, Олег улёгся на кровать, заложив руки за голову. Ничего не хотелось делать, даже странно. Наступило ощущение приятной пустоты, как после чего-то очень важного, приятного и полезного для себя. Олег снял очки; правда, без них он мало что мог увидеть, но что ему тут видеть в собственной комнате, да ещё в темноте. Протёр глаза, посмотрел в потолок. Какой непривычный расслабон, даже странно, привык постоянно что-то делать. Ничего. Завтра сделаем всё качественнее, потому что сегодня отдохнули.
День рождения. Совершеннолетие. Дата. Слова-то какие громкие. А кто, интересно знать, придумал первым, что шестнадцать лет – это что-то особенное, уникальное, рубежное, «совершеннолетнее», наконец? Даже забавно. Что ж, что-то всегда бывает в первый раз, и потом не забывается, именно потому, что первый – это первый. Вот и у меня – первый важный юбилей, или как его так ещё обозвать. А у меня сегодня двойной первый, потому что это был первый настоящий день рождения, который мне самому понравился, от которого я получил удовольствие, который прошёл так, как я сам захотел. Со мной были люди, которых я захотел увидеть сегодня рядом. Нам никто не мешал. Инна пела, Саня пел…. Хорошо он поёт. Манера, правда, у него совсем другая, не такая, как у Инны или терминатора, более… эмоциональная, что ли. Только смотрится это совсем не пошло, наоборот, прикольно, интересно, слушать хочется, а лицо – расцвечивает песню, так, наверное, стоит сказать. Андрон, как обычно, всех смешил. Умудряется же он из любого слова шутку сотворить, если настроение есть, если душа поёт! Веселились так, что никакого алкоголя не надо, и без него спокойно и весело, и не стесняешься что-то сказать… А Давыдов молчал почти весь вечер. Странный он с нами, сидит, как будто он не наш, чужой, забрёл на минутку, на огонёк. А в компании Юнки и Ганина он бравый парень, весь из себя, рта не закрывает, вместо четырёх слов говорит минимум десять со всеми связками, послами готов всех назначить в самые отдалённые губернии. Смеш-но. Кажется, что он там авторитет, да только липовый, потому что это даже в глаза бросается, стоит только присмотреться. А тут он словно теряется, сидит, как мышь в норе, почти не разговаривает, зато отмалчивается вволю. Такое впечатление, что он пугается, когда его называют просто по имени, отвык, что ли? Или молчит, потому что ему непривычно, что здесь, при Инне, нет, и не может быть ругани, мата. Не то что при тех, у которых у самих через слово… Или это от того, что у нас нет и не бывает выпивки, да ещё и какой-то обильной, крепкой, потому что незачем? Наверное, он просто боится самого себя больше всего на свете… Дурак…Мысли в голове начали путаться и расплываться, и Олег сам не заметил, как крепко уснул прямо в одежде, не меняя позы. Впрочем, это не было редкостью: Олег регулярно так засыпал, чаще над книгой, потом просыпался среди ночи, вставал, осторожно, чтобы не разбудить сестру, стелил себе постель и ложился снова, чтобы проспать до утра. Тем более что завтра воскресенье.
* * *
-Я тебя провожу?
Андрон попрощался с ними ещё на пересечении маршрутов и выскочил бегом из троллейбуса, чтобы успеть пересесть на другой. Саша поехал дальше, в центр. Они с Инной вышли на одной остановке. Девушка удивилась:
-Зачем? Судя по твоим словам, тебе совсем в другую сторону.
-Ну и что? Я абсолютно невоспитанный человек, но почему-то привык, что если я иду с девчонкой, даже просто по пути, будет невежливо её не проводить. Так как-то правильнее. Так что не сопротивляйся.
-Что ж, пошли. Тем более что где я живу, ты знаешь, напротив дверь Дениса.
…-Инна, расскажи о себе что-нибудь.
-А что ты хочешь знать?
-Да что-нибудь, о чём рассказать не жаль. Я тебя почти не знаю, а мне почему-то кажется, что мы знакомы с тобой всю жизнь. Как-то всё очень просто.
-Ну, мы же всё-таки учимся вместе, мнение же ты уже составил, уже впечатление давно не первое, а тайн глубоких я не держу, просто предпочитаю о них молчать.
-Я не о том. Мы ведь общаемся неплохо, а в нашем классе не так много людей, с кем хочется общаться близко и всерьёз. Пока я выделил для себя несколько фигур, а знаю я более-менее из них только Дениса. Лучше, чем тебя.
-А причём тут Денис? Все разговоры обо мне, иногда даже с братом, сбиваются почему-то на него, причём не мной, а тем, с кем я говорю. Хотят привести пример чего-нибудь противоположного, и он сразу приходит на ум. А значит, и на язык… А мы с ним ведь очень похожи, с Денисом, как близнецы.
-Слушай, местами мне кажется, что ты бредишь. Какие ещё близнецы? Что значит «похожи»? Ни грамма вы не похожи!
-Да, противоположности полные, только такие мы от схожести. Можешь думать, что я брежу, так все думают, кроме самого Дениса. Видит только тот, кто давно нас знает, Витя Богданович, или Лёха, брат мой… так что тебе рассказать?
-Слушай, простой вопрос умудрилась превратить чуть ли не в научную проблему. А я хотел всего лишь узнать о тебе что-нибудь, что тебе не жалко самой рассказать. Не возражаешь, если я закурю?
-Пожалуйста, можешь даже поделиться.
-Если хочешь. У меня “Rothmans”.
-Тем более давай.
Дым сигарет пополз вверх. Инна прислонилась к стене дома, посмотрела в тёмное небо. Луна. Почти полная. Вот оно что.
-Мне рассказывать особо нечего. Я не загадка, и хорошего во мне не много. Наверное, ребята в санатории были не так уж неправы, называя меня чокнутой и ещё по-всякому, повторять противно. Характер у меня чокнутый, это правда, если не хуже. Еле прикусила когда-то свою манию величия, она и сейчас иногда поднимает голову наружу. Мне казалось, что моя точка зрения единственно правильная, что только мой вкус идеален, что я лучше всех, важнее всех. Я думала, что я избранная, а какое я имела на это право?
-А откуда ты знаешь, может, оно так и есть, и ты избранная, чтобы совершить что-то очень важное и единственное в своём роде? Просто пока еще это не проявилось, еще не доросла ты до своей миссии, не научилась. Да и все мы ошибаемся, на то мы и люди.
-Не знаю, возможно. Вот, Олег…
-С ним вы тоже похожи?
-Прикалывайся дальше. С ним мы просто очень хорошо друг друга понимаем, часто просто одинаково думаем. Он, если и поднимал себя на планку выше других, не говорил об этом, чаще молчал. У него я училась молчать. Ещё не научилась, но прогресс налицо. Хорошо испытывать хорошее влияние с чьей-то стороны, особенно если добровольно. Я легко подаюсь влиянию – ещё одна проблема.
-Снова ты меня удивила. Мне показалось, что совсем наоборот, ты больше себе на уме. Свой взгляд на вещи, что очень похвально.
-Я хорошо маскируюсь. Что ещё тебе рассказать? Если хочешь, могу расписать географо-биографические подробности. Родилась в Мурманске, здесь живу последние девять лет. Отец – инженер-конструктор, очень часто катается по разным командировкам, сейчас тоже в командировке, во Львове. Есть у меня любимый старший брат, Алексей. Скоро ты с ним познакомишься как с Алексеем Дмитриевичем, учителем немецкого и английского языка. Через неделю ему стукнет двадцать три, а четвёртого ноября у него свадьба. Мне самой шестнадцать стукнет через две недели, в один день с Денисом. Что ещё?
-А кто твоя мама?
-У меня её нет.
-Извини…
-Не смущайся, ничего страшного. Я почти её не знала, она умерла, когда мне было два с чем-то года, так что всё нормально. Единственное, более-менее связное воспоминание, и то смутное, связанное с мамой – это её похороны. Дождь, много людей, что-то говорили, отец крепко сжимал мою руку, бабушка и Алёша плакали… больше ничего. А отец мой оказался однолюбом, больше не женился, и даже более-менее серьёзных отношений ни с кем не завёл. Вот так.
Молчание. Дыхание. Дым, летящий в небо. Романтика...
-Сань, а ты-то сам, что за человек? Я ведь вообще тебя не знаю, хотя очень интересно. Того же Дениса я знаю десять лет, тебя – полтора месяца, и мне почему-то кажется, что ты мне ближе, чем он.
-С какого перепугу, не знаю, но у меня такая же фигня. Что я? Отец – профессор нашего университета, математик. Мама – врач, хирург, работает в областной больнице. Младшая сестра, учится в нашей гимназии в пятом классе. Успел поменять три школы за десять лет, гимназия – третья по счёту, и её я, очевидно, все-таки закончу.
-Что, из остальных выгоняли?
-Нет, я сам красиво уходил, чтобы разозлённые учителя не начали портить мне оценки, и не стало стыдно переходить в нормальную школу, как эта, например.
-Наверное, среди своих приятелей ты звезда?
-Что ты имеешь в виду? Да, вокруг меня вечно вьются толпы, с гитарой проще принимают в гости, с деньгами тоже, а они у меня чаще есть, чем нет. Да, визжат девчонки, когда пою какого-нибудь «Сектора» или «Гробов», причем, чем матернее и тяжелее, тем лучше. А для меня это тускнеет всё больше и больше, начинаю видеть разницу.
-В чём?
-Хрен его знает. Как-то интересно с тобой говорить. Раньше отношений с девчонками без физиологической подоплёки не мыслил, с четырнадцати лет, как попробовал, что это такое. Было чем-то само собой разумеющимся, когда мы тусовались, на районе, во дворе, разговориться, пойти вместе домой, или, не доходя до дома, если погода хорошая – взять, что хотел, договориться, что останемся друзьями, а на следующий день просто зайти в гости, или там, через неделю, просто чаю попить, поговорить о чём-нибудь. Всё ведь, оказывается, так просто, и легко, и никаких соплей высоких. А теперь мне уже не всё равно, с кем и как, и где, потому что слишком просто – это уже не интересно.
-Сань, ты, конечно, извини, но шлюхи же у вас девчонки, если всё так просто. Я тоже не пуританка, но это мне просто не понятно. Впрочем, неважно. Я для себя людей не разграничиваю, и если мне человек друг, то пол – вопрос второстепенный. Да, с вашим братом мне проще, но это ни о чём не говорит. И когда в моём отношении к Олегу пытаются что-то разглядеть, что-то к ним приписать, становится противно.
-Хотят приклеить изюминку? – Саша сплюнул сквозь зубы. – Протухшую. Честно, признаюсь, что мне такое тоже не сильно понятно, как могут отношения между парнем и девушкой не перейти к сексу, если они продолжаются относительно долго. Даже если они при этом не признаются друг другу в любви. Честно, пока у меня со всеми доходило. Поживём – увидим.
-Могу сразу обещать, что со мной не дойдёт.
-Ты монахиня?
-Почти. У меня другой взгляд на этот вопрос. – Инна протянула Саше руку. – Спасибо, что проводил меня, Саня. А сейчас мне пора, пойду с взрослыми мириться. До завтра!
-До завтра.
Её пожатие было крепким, чуть мягче пожатия того же Олега. Дождавшись, пока Инна скроется в подъезде, Саша повернулся и пошёл к ближайшему телефону-автомату: предупредить, что он скоро появится – и так уже задержался надолго.
Глава 5.
Инна очень хотела отметить свой день рождения, сделать красивый праздник, хотела той же атмосферы, какая была на празднике у Олега, который они сами устроили. Ей самой никто никогда этого не запрещал, даже наоборот – отец считал, что молодёжи надо давать возможность оттягиваться цивилизованно, и тогда они не придут к грязным видам отдыха. Его политика себя оправдывала на все сто процентов, вот только устроить такой праздник в этот раз не очень получилось. День рождения её пришёлся на пятницу, на предпоследний день первой четверти, когда каникулярное настроение совпало у многих с необходимостью «подтягивать хвосты», у каждого по своему предмету. Такая необходимость назрела у Димы, у Саши, у Андрона, у Олега накопились некоторые проблемы в семье, которые надо было срочно решить – да и у самой Инны именно в этот день были важные дела. Субботу же Алексей, её брат, «приватизировал» под семейный праздник: «семейный» означало, что придут его друзья, а отец исчезнет куда-нибудь в другое место. И Ира, и Витя, и Вик, и Игорь «младшую сестренку» очень любили, и решили устроить ей праздник с сюрпризами. Конечно, товарищи Инны могли бы прийти на этот праздник, только возобладало неприличие ситуации: пить вино со своими учениками и Лёша, и Витя отказались сразу, да Инна и сама понимала, что это неправильно и некрасиво. Поэтому она ни на кого и ни на что не обиделась, просто решила как-нибудь собрать ребят у себя, тем же составом – ей понравилось так собираться.
* * *
-Шестнадцать! Всё!
Оттаскав Инну за уши законные шестнадцать раз, Олег вручил ей подарок. Полной неожиданностью стал подарок от Андрона в виде набора бенгальских огней и напутствия: «Только в волосы не вставляй!» А Саша преподнёс ей большую шоколадку. Вот и такие бывают сюрпризы, и тоже приятно. После уроков они все впятером пошли домой, расползшись по всей улице и всех вокруг смеша. Постепенно прощались и расходились: сначала свернули к себе на остановку Саша и Андрон, потом попрощался и Дима. Инна и Олег остались одни.
-А ты, почему с Димой не пошёл?
-Прогуляться решил с тобой вместе. Не возражаешь?
-Тогда пошли обходными путями, чтобы длиннее.
…-Жалко всё-таки, что сегодня у всех такой завальный вечер, и у меня в том числе. Дела, отвечать что-то завтра, какие-то репетиции. У нас с тобой завтра ещё это посвящение пятиклассников в гимназисты. Почему-то у нас в пятом классе таких церемоний не было, ещё тогда не придумали. – Инна взяла Олега под руку. – Можно?
-Конечно, хватайся. Тогда, когда мы учились в пятом классе, начальство думало не о церемониях, а о том, как дух гимназии укрепить. Тут церемонии не помогут, тут сердце нужно. Впрочем, это ерунда. Если не секрет, что ты завтра на концерте будешь петь в честь этого посвящения?
-Не секрет, потому что я сама этого ещё не знаю. Сегодня буду думать, параллельно другим проблемам и вопросам.
-А терминатор с тобой? В довесок?
-Это я в довесок к терминатору. Просили петь его.
-А тебя что, нет?
-Лично меня никто не приглашал. Это Витя, когда его попросили выступить, сказал, что будет петь со мной в дуэте. А мне потом по большому секрету сообщил, что Анна Борисовна в ответ на это замечание нахмурилась. Но возражать не стала.
-Конечно, качество звука превыше всего. Мне лично кажется, что вы с ним вполне равноценные величины. Звёзды гимназического масштаба, ёлки-палки.
-Спасибо за похвалу. Я тоже думаю, что ты прав… да, я очень скромная, я знаю, не смейся. Мы обозначены последним номером в программе, и лимит у нас – три песни. Мы договорились, что каждый споёт по одной песне соло, и одну дуэтом.
-И что именно?
-Вопрос, конечно, интересный. Витя споёт свою любимую, «Чайфа», «В твоём парадном темно». Вместе мы споём или «Поворот», или «За тех, кто в море», одно из двух, потому что лучше всего получаются. А вот что буду петь лично я – я ещё не придумала. Песен хороших я знаю прилично, хочется что-то особенное выбрать. Какие песни у меня в репертуаре самые цензурные?
-По-моему, все. – Олег улыбнулся.
-А самая?
-Ну… задала ты ребус. Мне больше всего нравятся… «Легенда», из Цоя. Высоцкого ты не знаешь… Из бардовских самые-самые – «Надпись на камне», «В ритме дождя», только они не к месту. Пожалуй, «Вороны» Шевчука, его же «Последняя осень». Вот тебе мой play-list. Выбирай.
-Ясно, мысли у нас совпали почти на сто процентов. Надо будет подумать получше, сегодня выберу, а если что – по принципу случайного выбора. Ты как четверть закончил, сколько четвёрок вышло?
-Одна. – Олег даже насупился. – Эта вонючая, гадкая, паршивая математика. Если так будет продолжаться, я её к концу года возненавижу с потрохами. – Он поправил очки. – Обидная очень четвёрка, неправильная какая-то.
-Тут ты прав, у нас, что по математике, что по химии, ни оценок, ни знаний, и четвёрки всегда обидные и глупые. А у меня четвёрок четыре, - Инна поправила сумку на плече и снова взяла Олега под руку. – По сравнению с прошлогодними тройками и десятью пятёрками в табеле большой прогресс. Как-то продержусь дальше.
-Легко и просто. Ты молодец, и медаль ты свою получишь. И мне не давай скатываться, а то лень – штука упрямая и злая.
…-Так ты точно едешь в Штаты?
-Жду бумажек. Планируется все на конец февраля, на месяца два.
В США Олег собирался ехать по приглашению: его семья уже несколько лет состояла в дружеской переписке с семьёй из Сакраменто, штат Калифорния. В прошлом году туда ездила в гости его мать, провела там весь свой двухмесячный учительский отпуск. Теперь, по договорённости, была очередь Олега.
-Ведь к началу четвёртой четверти нужно точно вернуться, этим шутить тоже не сильно хочется, - продолжал Олег. – Знаешь, вроде всё это ещё далеко, ещё не известно толком, а как подумаю, как это всё будет, так даже и боязно.
-Чего там боязно?
-Да всё это. Мозгами понимаю, что ничего страшного, потому что там такие же люди. Но всё равно, первый раз – поездка за океан, самолёт, незнакомая страна. Причём если полечу, то один, это уже стопудово, родители проводят до Москвы и посадят там в самолёт, а потом всё, один, как Ёпрст, что называется. В Нью-Йорке меня встретят Анджело и прочие, которых я знаю только по фотографиям. Плюс, там все говорят по-английски!
-Правда? А я и не знала.
-Издеваешься? Ладно, это я тебе тоже вспомню. Я не в том смысле, что ты этого не знаешь, а в том, что это другая языковая среда, вокруг только английские «саунды», а это, как говорили испытавшие, поначалу оглушает. Это вам не на уроках английского языка рассуждать о проблемах Холдена Колфилда или зазубривать наизусть описания внешности сыновей Дона Корлеоне. Вот я о чём.
-Оле-ег! Пошли, мороженого купим, очень хочется… Рассуждаешь как маленький. Загнул ты насчёт незнакомой страны, у нас в учебниках по страноведению столько про Штаты написано, что мы, наверное, про ту страну знаем больше, чем сами американцы. Конечно, в первый раз всегда, неважно, что именно делаешь, всё равно страшно, вот только накручивать себя ни к чему, это я точно тебе говорю, и не я это придумала.
-А что твой брат рассказывал про Штаты, когда ездил туда?
Алексей Романов, пока учился в университете, два лета подряд ездил в США на заработки, потом попал в Великобританию на стажировку, ещё успел поработать в волонтёрском лагере в Германии. Впечатлений было очень много, и выводом из них стало следующее: лучше родины мест всё равно нет, а хорошие деньги зарабатывать можно везде, было бы желание.
-Я уже не раз тебе это всё рассказывала. Чего теперь проще: после какого-нибудь урока немецкого ловишь его и просишь поделиться впечатлениями.
-Прикалывайся дальше. Просто, может, что-то новое вспомнишь.
-Скорее, больше забуду, потому что впечатления не мои, своих я наберусь позже, когда сама туда поеду. Главное – у Алексея не было ни грамма такого вот испуга дурацкого. Волновался, как там сложится с работой, удастся ли отбить вложенные деньги, сможет ли он попасть в те города, которые хотел увидеть. Но вот страхов по поводу того, что ему впервые придётся лететь на самолёте, или что он языка не поймёт, или ещё что-то в этом роде, что люди незнакомые – такого не было, к этому он относился – проще не бывает. Так что не грузи себя, пока повода к загрузу не случилось. У нас подруга, ну, Ира, песню которой терминатор пел в походе, та вообще полмира откатала, в Южной Америке испанский с ноля выучила, а до этого знала только английский. И не умерла со страху, жива, здорова, песни сочиняет. Вот так вот, Олег.
-Классно. – В голосе мелькнула лёгкая зависть. – Есть люди, которые вообще очень легко и просто относятся к жизни и тем приколам, которые она выламывает. А я, честно говоря, люблю загоняться по пустякам. До зимы ещё двести раз перегорю.
-Вот только гореть не надо… так, я уже пришла, и меня там уже ждут по важному, чёрт бы его побрал, поводу. Если не сильно будешь занят вечером, позвони мне.
-Просто поговорить? Или по делу?
-Если и по делу, то второстепенному. Просто будет о чём поговорить, и ещё я хотела бы прочитать тебе несколько стихотворений Высоцкого, спросить, что ты о них подумаешь. Ни от чего важного тебя такой пустяк не отвлечёт?
-Не такой уж и пустяк. Других таких поэтов просто нет. А я точно этих стихов раньше не слышал?
-Скорее нет, чем да. Это из большого сборника, последнего года издания. Мне Алексей сегодня утром подарил, я просмотрела его перед уходом в гимназию, наткнулась на несколько незнакомых и очень красивых. Так позвонишь?
-Позвоню. Только во сколько точно, не знаю.
-До часу ночи звони смело, а потом у меня все спят, так что проблематично. Ну, пока!
-До связи.
* * *
Концерт в честь посвящения пятиклассников в гимназисты подходил к концу. Уже была благополучно завершена сама процедура посвящения. Уже погасли свечки в руках малышей. Уже был потушен «факел знаний», который держал в руках рекомендованный как «лучший ученик гимназии» Вано, уже Олег прочитал стихотворение «Гимназическое братство», уже был торжественно оглашён «Кодекс чести гимназиста», уже Дима и его ассистентки Юнна и девочка из параллельного десятого «Б» Алёна вынесли на сцену знамя гимназии. Концерт вела Аня Петрова, и участники этого концерта – в том числе и сами пятиклассники – демонстрировали свои таланты: танцевали, пели, играли на музыкальных инструментах, читали стихи. Инна и Витя Богданович сидели за сценой с гитарами в руках, и в ожидании своего, последнего в программе, выхода шёпотом переговаривались:
-Так во сколько ваш сюрпризный праздник сегодня начинается? До скольки мне домой не показываться?
-Домой можешь идти сразу, тебя Ира, Валя и Лёша всё равно в твоей комнате запрут, и будут развлекать по очереди. Лично я появлюсь в пять, надо ведь ещё домой заскочить, в том числе за подарком для тебя.
-А за каким?
-Не скажу, часть сюрприза. Вик и Игорь придут чуть позже, тоже с приколом, прямо с поезда. Они ведь только сегодня приедут.
-Ещё скажи, что специально к моему дню рождения?
-По большому счёту да, хотя есть у них здесь и другие дела. Точнее, у всех нас, минус Ира. Только это пока вилами по воде, поэтому не скажу, какие именно. Валя и Ира уже у тебя дома, декорации доделывают.
-Заинтриговали вы меня… Всё-таки здорово, что по паспорту вроде один старший брат, а на деле практически четыре плюс ещё две сестрички. Красиво живу. Вот только жаль, что мои друзья не появятся. Ни Олег, ни Андрон, ни Саня.
-Что, меня и Лёхи испугались?
-Ещё неизвестно, вы их, или они вас, кто кого больше. Я понимаю, конечно, что сталкивать вас в одну песочницу нельзя, потому что кто-нибудь обязательно об этом проболтается, пусть случайно…а администрация, так или иначе, узнает. А зачем нам с вами проблемы?
-Правильно, незачем. Так вы с ними вообще, что ли не соберётесь?
-Да соберёмся, конечно, только в другой раз. Например, седьмого ноября, по приколу. Чем не повод? Вот и мой день рождения заодно отметим. Как тебе идея?
-Воплощай, если будешь в состоянии.
-Причём… Ёлки-палки, ну что это за праздник каждый день получается! Неделю назад был Алёшкин день рождения. Сегодня мой. Четвёртого ноября у Алёшки свадьба. Издевательство над печенью!
-Сказала самая пьющая… - Витя поправил часы на руке. – Как же меня смешат эти школьные концерты с их песенками и танцами под фортепиано. Хотя есть те, кто уже профессионалы фактически, это очень приятно, и слышать, и видеть. Вот они, издержки профессии. Чем вообще на каникулах заниматься будешь, кроме Лёхиной свадьбы?
-Чёрт его знает, дел много набралось, успеть собираюсь всё доделать, дописать, прочитать. А свадьба тоже много съест, в смысле времени, программа намечена обширная. Валины родители что-то мудрят, а наш папа поднял руки и заявил: «Делайте, что хотите, я денег дам свою долю, и отстаньте от меня». Они отстали, и он закричал «ура». И свадьба будет у них там, в том городе.
-Это я знаю. Слава Богу, от свидетелей отвязались, у нас чисто формальные роли, что у меня, что у Валиного брата. Хоть тут счастье.
Послышался усиленный микрофоном голос Ани:
-Наш праздничный концерт подходит к концу. Давайте поблагодарим наших милых пятиклассников за сегодняшний концерт! Пожелаем им никогда не забывать сегодняшний день, стать настоящими Гимназистами с большой буквы, всегда быть примером для тех, кто придёт вслед за ними в эти стены, кто будет младше их! Пожелаем им стать достойными того звания, которое они получили сегодня, и никогда не ронять этого достоинства! Пожелаем им творческих успехов. А в заключение нашего сегодняшнего действа давайте пригласим на эту сцену и очень тепло поприветствуем Виктора Владимировича Богдановича и ученицу десятого «В» класса Инну Романову!
-Пора! – шепнула Инна, вставая. – Пошли!
-Вперёд!
Забавные фортели иногда выкидывает жизнь. Ты выходишь на сцену, на обычную школьную сцену. Ты видишь детские глаза, такие разные, и совсем не такие, какими они бывают на уроках. Видишь их, и чувствуешь себя как на экзамене. Они ждут, кто-то триумфа, кто-то подвоха, кто-то провала с твоей стороны. Кто-то из них потом станет твоим учеником, кто-то им уже является, а кого-то ты никогда не узнаешь по имени. Они аплодируют сдержанно, даже те, кто уже слышал тебя, и кто знает, что тебе есть что показать, чем порадовать, что отдать им. Ты держишь гитару, ты чувствуешь себя - чуть ли не рок-музыкантом, и даже забываешь, когда поёшь, что эти песни не твои, что написал их другой человек. Ты чувствуешь себя творцом чего-то нового, ты поёшь, отдаёшь свою энергию, свою душу, отдаёшь себя. И понимаешь, как это всё-таки здорово, когда ты можешь что-то отдать людям. И за это тебя тоже ждёт награда.
В твоём парадном темно.
Резкий запах привычно бьёт в нос.
Твой дом был под самой крышей,
В нём немного ближе до звёзд.
И ты шёл, не спеша,
Возвращаясь с войны.
Со сладким чувством победы.
С горьким чувством вины…
Тебе не нужен микрофон – твой сильный звучный голос и так разносится по залу, перекрывая все посторонние звуки, шорох, шум. Да и шума-то нет. Когда ты поёшь, нет, и не может быть шёпота, смеха, разговоров или чего там ещё, остаются только тишина в зале и песня. Ты поёшь, ты стоишь на сцене с неподвижным, словно высеченным из камня лицом, ты смотришь в одну точку, - или это только кажется тем, кто видит тебя из зала? Ты поёшь, и твой голос рассказывает, кричит, рыдает, взывает к чему-то, завораживает своим звучанием, завораживает песней… Большинство сегодня слышит тебя в первый раз, и когда песня заканчивается и повисает в воздухе последний аккорд, зал несколько секунд молчит, а потом взрывается аплодисментами, кто-то даже кричит «Браво!» Но ты на сцене не один. Ты ещё не всё сказал, однако стоит передать слово другому. Этот собеседник добавит то, о чём мог забыть ты…
Витя поклонился и взглянул на Инну. Та кивнула, взяла несколько аккордов и запела. Голос совсем другой, высокий, звонкий, такой же, как у Вити, сильный, полетел в зал, заполняя каждый его уголок. Все снова притихли… Юрий Шевчук как-то сравнил гитару с шаманским бубном. Наверное, что-то есть в этом сравнении правильное, подмеченное чутким ухом музыканта. Пусть только сила этого бубна будет доброй, и несёт тем, кто слышит его звуки, только добро.
На небе вороны, под небом монахи,
И я между ними в расшитой рубахе
Лежу на просторе, легка и пригожа.
А солнце взрослее, а ветер моложе…
Потом они вместе спели «За тех, кто в море», потом, на бис, «Встречу» Иры… Концерт окончился, пятиклассники, их родители, да и остальные хлопали, не жалея ладоней. Инна и Витя поклонились и ушли со сцены.
-Витя, только честно, тебя когда-нибудь так вот провожали? – шёпотом спросила Инна, когда они выходили из зала.
-Нет. Я со времён музыкальной школы на сцену не выходил. А сегодня я пел в первый раз перед настоящей публикой.
-Это как?
-Это перед практически абсолютно незнакомой. Не просто перед друзьями, или коллегами, или в походе у костра, а перед настоящим зрительным залом. Хотя действительно, так меня провожали впервые, и это очень приятно. Да и тебя ведь тоже, верно?
-А причём тут я?
-Вот, чёрт побери, вредная девчонка, ремня на тебя нет! Что ты, что Алёшка, у обоих дурная привычка разыгрывать из себя святую невинность и величайшую скромность. Противно, мягко говоря. Так что лучше не начинай.
-Ладно, извини. Ты прав, есть такая клякса в нашем семействе. Только согласись, Витя, что ты сам этой черты тоже не лишён, и нечего отпираться, что гвоздём программы был всё-таки ты.
-Всё, сдаюсь! С кем поведёшься, от того и наберёшься. И за что только я тебе пятёрки по физике за четверть второй год ставлю?
-Не знаю! – Инна хихикнула, не удержалась. – Наверное, за то, что я эту физику всё-таки учу на пять, несмотря на свою гуманитарную направленность. И кстати, Витя. – добавила она уже серьёзно, - будешь к нам ехать, так гитару свою оставь дома, она не понадобится. Лёша на нашей струны перетянул, и звучит она отлично, если ты заметил. Да и Ира свою прихватила, она ещё вчера её у нас оставила, как со своих уроков шла и заглянула на чай.
-Понятно. Мне же легче, меньше тащить. Ладно, я побежал, встретимся через пять часов, у вас. Пока, именинница!
-Пока, Виктор Владимирович!
Так Витя свернул в учительскую, а Инна пошла вниз, на первый этаж в раздевалку. Сейчас нужно одеться, проследить, чтобы воротник пальто лёг красиво на шею, пройтись пешком домой, донести в целости и сохранности гитару. Интересно, что это старшие такое придумали, что там за сюрприз ждёт её в пять вечера, когда начнётся основное действие? Главный подарок ей сегодня уже подарили Валя и Ира – избавили её от необходимости готовить праздничный ужин. Как это здорово, когда есть красивый ужин, приготовленный не твоими руками! Особенно если учесть, что последнее время готовить приходилось всё чаще и чаще… Вообще ситуация с кухней была очень забавной: в семье Романовых очень прижилось понятие “Help Yourself”, потому что графики всех троих ее членов хронически не совпадали, и как только Инна, самая младшая, выросла настолько, чтобы смочь без приключений зажечь плиту и пожарить яичницу или подогреть что-нибудь, уже готовое, каждый был предоставлен в кухне сам себе и ел, что хотел, исходя из того, что вообще было в холодильнике. Исключение составляли ужины: кто первый приходил домой, тот их и готовил, чтобы все трое могли собраться за столом, если получалось. И в последнее время Инна всё чаще оказывалась крайней, потому что возвращалась из школы раньше отца и брата… И всё-таки, что они там такое придумали? Так, ловя мысли на лету, Инна нашла на вешалке своё пальто и стала одеваться, прислонив гитару к стенке. За этим занятием – она как раз воевала со своим упрямым воротником пальто – её и поймали одноклассники.
-Почему нас не ждёшь? – начал с наезда Андрон. Инна пожала плечами:
-Мы ведь ни о чём не договаривались. И я ещё никуда не ушла.
-Вот и хорошо. Потому что, - голос Саши звучал глухо, потому что именно в этот момент он отыскивал свою куртку среди груды прочих; наконец нашёл и надел, не застёгивая, - мы тут подумали и решили, что стоит конец четверти оформить, хоть чем-нибудь и как-нибудь. Короче, в кафе с нами пойдёшь, в «Рондо»?
-А почему именно в «Рондо»? – другому Инна даже не удивилась почему-то, хотя само предложение уже выбивалось из её стандартов. Саша ответил:
-Потому что только там барменом работает мой приятель, который без проблем продаст нам спиртное. Или ты пьёшь только минералку?
-Почти угадал, кофе. Меня брат не погладит по головке за спиртное, да не очень-то и хочется. А в кафе пойду с удовольствием. А Дима где?
-Тут я, - заявил тот, неожиданно возникнув на пороге раздевалки. – Говорю сразу, что мне нужно срочно покурить, до этого я не человек. И вот Олега ещё нет.
-Неправда, - Олег вошёл в раздевалку и стоял, поправляя галстук. Инна оглядела их всех – и вдруг рассмеялась:
-Ребята, честное слово, я вас люблю! Всех оптом и каждого по-отдельности. Поэтому одевайтесь быстрее, лучше больше времени в кафе посидим. Тем более, Саня, тебе ведь ещё к Денису на день рождения сегодня успеть надо. И тебе, Дима, тоже.
* * *
Вот и так, оказывается, тоже бывает. Иногда мечты сбываются в самой интересной форме. «Старшие братья и сёстры» оказываются большими оригиналами, устраивают из квартиры подземелье, которое, как оказывается, в один миг можно снять и уничтожить, потому что рулоны тёмной ткани всё равно предназначены для других целей, а эта была промежуточной, хоть и очень приятной. В этом подземелье обнаруживается красивый винный погреб, состоящий из шести бутылок сухого розового вина, удивительно вкусного и почти не пьянящего, только расслабляющего и поднимающего настроение, даже если оно у кого-то и падало. Нашлось там и много вкусной еды, после которой не пришлось мыть тарелки и вилки, потому что они были одноразовыми. Нашлось просто замечательное музыкальное сопровождение – как оказалось, его носитель входил в часть подарков, и Инна стала обладательницей персонального магнитофона и десятка дисков всех своих любимых групп (диски были непозволительной роскошью на этот момент жизни, Инна не смела о таком даже мечтать). Были и другие подарки, не такие дорогие, но очень радующие душу. Поистине королевский подарок преподнесла «младшей сестрёнке» Ира – три большие тетради с песнями, написанными за первые «годы странствий», жизни в Штатах и путешествий по Южной Америке. Много пели вживую, и Витя, и Ира, и Алёша, и сама Инна, причём много не очень знакомых друг другу песен, поэтому – пение не превратилось в стандартный общий хор пьяных голосов. В этой компании такой привычки вообще, если честно, не водилось – пели только те, кто реально умел и мог петь, а все остальные могли максимум шептать про себя дорогие знакомые слова, да аплодировать тому, кто для них пел в данную конкретную минуту. Инна помнила, как её это удивляло ещё в детстве, потому что такая позиция очень сильно отличалась от той, которую занимали друзья их с Алексеем отца: если кто-то приходил к нему в гости с выпивкой, пение начиналось на разные голоса, и чаще всего фальшиво и некрасиво, хоть и «от души». Игорь ей на вопрос об этом ответил когда-то так:
-Понимаешь, малая, когда, допустим, какой-нибудь Ростислав Кример выходит на сцену и классно играет Шопена или Эшпая, я ведь не приволоку с собой синтезатор, или игрушечное пианино, и не начну ему фальшиво подыгрывать из зала, мимо клавиш, верно? Так и тут то же самое. Зачем песню портить?
Действительно, зачем? Красоту лучше оставить сиять и звучать. Кто-то спросил Иру насчёт новых песен, она нервно моргнула, ответила, что пока «их нет у меня». Не стоит затрагивать эту тему… Пару раз за вечер накатила-таки лёгкая, однако, самая настоящая грусть: Инна пожалела, что на этом празднике, таком красивом, необычном, не было её товарищей: самого лучшего друга Олега, болтуна Андрона, Димы, Саши… Странно, но кажется, им всем понравилось собираться вместе, хотя более нелепый, если честно, состав сложно вообще было себе представить. А с другой стороны, посмотреть хотя бы на эту изумительную компанию, которая весь этот праздник для нее забодяжила, да вспомнить, какими они были в её возрасте, так можно со смеху лопнуть. Ирка – неформалка в рваных джинсах и мятом балахоне, в очень редких случаях надевавшая юбку, или даже просто обыкновенную одежду. Вик, который ходил в школу только в костюме, начиная с девятого класса. Её родной брат Лёша в косухе, которую отец подарил ему на пятнадцатилетие и которую он до второго курса просто не снимал ни зимой, ни летом. Витя и Игорь, предпочитавшие почему-то классическое сочетание пиджака и джинсов, причём Игорь носил только всё синее или голубое, а Витя – только чёрное. Тоже мне, честна компания, что тут ещё скажешь.
Шутки, смех, сердечные разговоры, пожелания удачи и радости – за этим всем как-то незаметно летит время, и сегодня оно тоже почему-то не замедлило ход. Около половины одиннадцатого вечера «сказочная пещера» сбросила свои покровы, стала просто квартирой-хрущёвкой. Потом была собрана вся лишняя посуда (её решили просто выбросить по дороге), и после прощального кофе гости стали расходиться по домам. Алексей и Валя отправились их провожать – с целью прогуляться потом по вечернему городу. Витя и Вик хотели успеть на предпоследний или последний троллейбус, которые ходили в это время не так регулярно, как днём. Ире тоже не мешало бы успеть на маршрутку или автобус (она жила раньше почти возле самой их школы, но потом её родители переехали в один из отдалённых микрорайонов). Инна проводила их, расцеловалась со всеми, закрыла входную дверь, потом взяла гитару и направилась к себе в комнату – потянуло подобрать несколько новых песен, и заодно разобрать что-нибудь из Ириной тетрадки. Только сделать она этого не успела – зазвонил телефон.
-Алло!
-Здравствуй, дважды именинница, - послышался негромкий тёплый голос Олега. Инна опустилась на ковёр, разговор обещал быть не на две минуты. – Как твой день рождения прошёл, рассказывай.
-Дважды замечательно. Честно, без шуток, ребята столько всего придумали, что я просто устала улыбаться, скулы болели, и сейчас болят. Подарили мне сидюшник с комплектом дисков к нему, самых шикарных, потом увидишь. Там даже для тебя кое-то интересное найдётся, с твоим-то испорченным металлом вкусом. Чуть портило картину только то, что не было вас, всех четверых, того состава, которым мы повадились последнее время собираться. Честно, я местами без вас скучала.
-То-то мне местами икалось сегодня… Шутка. А чем вы занимались?
-Эти чудики задрапировали полквартиры тёмно-синей тканью, получилась сказочная пещера, и в этой пещере мы сидели. Пели, разговаривали, шутили, фотографировались. Пели очень много. Фотографии потом покажу, как только проявим плёнку и напечатаем.
-Красиво. Я за тебя рад, очень. А я сам полдня за компьютером просидел, только полчаса назад вылез, есть захотелось. Можно сказать, что провёл время с пользой, хотя, наверное, мои глаза найдут, что мне на это возразить. Хотя если честно, тоже было немного скучно. Разбаловали меня эти наши сборища последнего времени, раньше как-то не чувствовал скуки вообще, а теперь словно не хватает чего-то. Сестры, и той дома не было, поскандалить тоже было не с кем. Вообще, вечер какой-то странный, будто что-то витает в воздухе, тебе так не кажется?
Точно, сиамские близнецы, сросшиеся мозгами. И ещё, наверное, нервными окончаниями, или где там ещё интуиция растёт и плодится импульсами и предчувствиями. В этом всё же есть, наверное, что-то ненормальное, только ведь с такими симптомами даже к доктору-невропатологу не покажешься, точно сдаст в «жёлтый домик» обоих… Чудеса – или выдумки больного воображения, что тоже вероятно. Только предчувствия нас редко обманывают, особенно когда совпадают.
-Кажется. Наверное, что-то произойдёт.
-С тобой, что ли?
-Я никуда из дома не выйду, так что максимум потолок обвалится или пол провалится к соседям снизу. Нет, вряд ли. Может, с тобой. Или с кем-то из наших общих знакомых, Лёшиных друзей, может быть. Пусть жизнь сама решит, кому подарки дарить.
Несколько секунд молчания под аккомпанемент пощёлкивания в телефонной линии. А может, всё-таки трубка барахлит.
-Инна, почитай мне, пожалуйста, «Балладу о любви» Высоцкого.
-В прямом эфире? Рехнулся?
-Наверное. Я люблю её слушать в твоём исполнении. Прочитай!
-Сдаюсь. Хорошо хоть спеть не попросил.
…Я поля влюблённым постелю.
Пусть поют во сне и наяву.
Я дышу, а значит, я люблю.
Я люблю, а значит, я живу.
* * *
-Уф, старики, передых! – выдохнул Вик после очередного взрыва смеха. – Я больше не могу, я смеяться устал!
-Если в старики запишешься, то впрямь ничего не сможешь, - назидательно проговорил Алексей. Пока они шли к остановке, от них постепенно стали шарахаться прохожие, так громко они хохотали. Было действительно очень весело, просто весело, даже потому что просто пришло на ум поиграть в футбол попавшейся случайно Вите под ноги консервной банкой, просто погоняться друг за другом по уже полупустынной улице, просто поиграть в змейку. Просто подурачиться, наконец.
-Нет, Вик прав, - заступилась Ира. – Весь вечер хохочем так, что животы уже болят, а прохожие нас стороной обходят. Не пришлось бы плакать потом. Даже Витя, и тот разошелся.
-Прохожие от нас шарахались всегда, так что не надо ля-ля!
-А причём тут «даже Витя»?
-Только не обижайся, просто ты у нас самый серьёзный…
-Вот-вот! А представляете, как его ученики в гимназии называют? Я бы не додумался, честное слово – терминатор!
-Вот-вот, потому что такие же безграмотные, как и ты. А тебя самого скоро клоуном назовут, потому что разговоры в старших классах только о том, что англичанин, тот, который немец – шут гороховый! Получил?
Появился троллейбус Вика, тот попрощался и уехал. Ира вдруг перестала улыбаться.
-Не хочу домой, хочу… не знаю, гулять дальше, что ли. Дома сейчас даже песен не попоёшь, потому что все спят, не будить же маму с папой… Витька! Можно я к тебе в гости напрошусь, ты ведь один живёшь? Спаси меня на сегодня!
Готов спасти хоть на всю жизнь, только ты не знаешь об этом. А я улыбаюсь и киваю, только почему-то дрожат колени, и слова не пролазят в горло, словно там что-то застряло. Ничего. Сейчас пройдёт. Уже прошло.
-Поехали, места много. Только предупреждаю, что холодильник у меня полупустой.
-Будет пустой, - «успокоил» его Игорь. Ира кинулась на него с кулаками.
-Ай, помогите, наших бьют! – завопил Игорь на всю улицу. – Ирка, я ничего не говорил! Честно, тебе показалось, ребята подтвердят!
-Серьёзно?
-Серьёзно, ай!
-Ну, хорошо, - Ира миролюбиво погладила его по голове и спрятала руки в карманы; перчаток она принципиально не носила. – Будем считать, что у меня слуховые галлюцинации. А ты получше набей холодильник, когда будешь в следующий раз приглашать нас в Варшаву.
Вот и троллейбус под нужным номером. Как удачно.
-Ира, идёшь? – спросил Витя, ставя ногу на подножку и хватаясь за поручень. Ира спохватилась и побежала к нему:
-Да, да! Ребята, пока!
* * *
-Как так получилось, что ты живёшь один? Вас же было много, и ты, и родители твои, и бабушка ещё.
-И собака, мраморный дог Вася. Бабушка умерла три года назад, и мы после долгих и упорных консилиумов с родителями решили разменять ту огромную квартиру на две. Не так-то просто, было, конечно, их на это уговорить, только нам действительно всё сложнее было находит общий язык, плюс ещё несколько побочных факторов, наши разные стили отдыха, например. Ты сама сейчас заметила, что дома песен не попоёшь. Вот и у меня то же самое было. Я решение всех вопросов с обменом взял на себя, только так они и согласились. Повезло очень с вариантами: на нашу ту трёхкомнатную согласились поменяться обладатели двух двухкомнатных квартир, пара, собирались жить вместе. Одна квартира в центре, не очень далеко от гимназии, я иногда туда обедать хожу, да и просто в гости. Там родители живут и Вася. А вторая – там, куда мы с тобой сейчас едем. Достаточно далеко, но троллейбусы, по счастью, прямые ходят, и даже довольно часто, и перебрался я туда добровольно. Теперь мне родители сами спасибо говорят за эту идею, потому что все довольны. Они даже ко мне в гости ни разу ещё за полтора года, что мы разъехались, не доехали, всё я к ним хожу. Вот они, прелести отдалённого района проживания.
…Лифт работал, чему Витя был несказанно рад: подниматься пешком на пятнадцатый этаж ему сейчас совсем не улыбалось, хотелось отдохнуть. Открывая обе двери своей квартиры, он предупредил:
-Говорю сразу, Ирина, что в доме у меня обстановка нестандартная, так что следи, чтобы волосы на голове не зашевелились. Такого у меня ты ещё видеть просто не могла. Мамы на мою голову и жилплощадь больше нет, дорвался до роли дизайнера. И это сразу заметно.
Квартира у Вити была небольшая, но очень уютная. Первое, что Ира заметила – это отсутствие верхнего света как такового: в прихожей, в ванной, в туалете, в коридоре, в спальне, везде висели светильники, бра, но ни в коем случае не люстры. Второе, что её немного удивило – это почти полное, на первый взгляд, отсутствие мебели. В прихожей – только зеркало, вешалка для верхней одежды, стойка для обуви. В спальне, которая так только называлась, как Витя признался, - широкая красивая тахта, широкий платяной шкаф и тумбочка, на которой стоял маленький телевизор, а на полу рядышком стояла стопка книг – видимо, для предсонного чтения. Кухня была обставлена стандартным гарнитуром: угловой диван, две табуретки, небольшой квадратный обеденный стол. Коридор был пуст – если не считать торшера и огромного стеллажа с книгами во всю стену.
-А где нестандарт обещанный?
-А ты открой дверь в кабинет. А я пошёл кофе варить.
Витя скрылся в кухне. Ира пожала плечами, заправила за ухо прядь волос, открыла дверь во вторую комнату, которую хозяин назвал «кабинетом», и остановилась на пороге. Да, конечно, под определение «беспорядка» это всё не очень подходило, потому что даже у самой Иры дома, где бы и с кем бы она ни жила, беспорядок выглядел гораздо беспорядочнее. Только всё это, весь интерьер, так контрастировало с внешним видом самого Вити, такого всегда аккуратного, ухоженного, сдержанного и правильного, что Ира сначала не решилась войти, так и осталась на пороге, разглядывая комнату из-за дверей.
Эта комната была очень большая по сравнению со всеми остальными помещениями квартиры, и обставлена более чем нестандартно. Один угол и половина большой стены были завешены огромным куском мешковины, к которому были пришиты прозрачные карманы, в которых лежали… книги, в основном профессионального для Вити содержания: физика, информатика, астрономия, кое-что по математике, школьные учебники, техническая литература, журналы, несколько больших книг по холодному и огнестрельному оружию. Возле этого «ковра-стеллажа» стояла стремянка – видимо, чтобы не было проблем с тем, чтобы достать ту или иную книгу. Несколько художественных книг Ира узнала, - Ремарка, Хемингуэя, Джека Лондона; она сама дарила их Вите на день рождения в старших классах школы. Противоположный угол занимал большой угловой стол, на котором размещались компьютер, принтер, сканер, поддон для тетрадей; правда, сейчас эти тетради валялись на столе в раскрытом и полураскрытом виде. Тут же была стойка для карандашей и ручек. Больше всего поражало то, что находилось в углу, у стены, а именно – небольшой кабинетный чёрный рояль. Ира хорошо помнила этот рояль ещё по старой квартире Витиных родителей, куда она в школьные годы часто попадала в гости; на этом рояле играла ещё Витина мама. Сам Витя называл его «живой памятью о девятилетнем сроке каторги, отбытом в музыкальной школе номер один», и после окончания той самой школы к нему не прикасался вообще. Вот так вот люди меняются, и вкусы тоже… На окне висели жалюзи – ну, это, по крайней мере, понятно, стирать все эти портьеры – слишком много мороки, лучше их просто не вешать. Ещё один угол занимал мягкий угловой диван красного (скорее, винного) цвета, на котором, словно на троне, покоилась красавица-гитара, чёрный “Stag”. Над диваном, в красивой рамке, висела большая фотография. Ира узнала изображение – это были они пятеро, в одиннадцатом, кажется, классе, на ступеньках своей школы: ребята стояли, почему-то обнявшись за плечи, улыбались, под ногами лежали сваленные в кучу рюкзаки и сумки, а сама Ира сидела рядышком на перилах, держась за плечо Вити, и почему-то безудержно хохотала, явно не наигранно. Эта фотография сама по себе вызывала улыбки: пять таких вот абсолютно счастливых мордашек… А самой интересной деталью интерьера был ковёр. Точнее, это был даже не ковер, а сшитые в одно полотно куски чего-то разного: Ира все-таки вошла, опустилась на колени, стала разглядывать ближе, и успела заметить обрывки рукавов, воротники, какие-то куски той же мешковины, что висела на стене, что-то шерстяное, что-то ручной вязки, как-то вкрапленные в эту мозаику плоские деревяшки. За этим вот занятием её и застал Витя.
-Так, лицо ещё не позеленело, всё в порядке, значит. Ира, я сейчас об тебя споткнусь, так что вставай нормально! Хотя нет, сидеть-то всё равно на полу будем, просто подвинься туда, к дивану. Ну, как тебе интерьер?
-Можно, я прямо сейчас застрелюсь из пылесоса? Что это вообще?
-Ах, ковёр! Ну да, я сам, когда его увидел, чуть в обморок не брякнулся, а потом смеялся полчаса, и был уверен, что ни за что его на пол не постелю и никуда не повешу. А потом постелил – и так понравилось. Он у меня прикольно появился. У нас в университете группа была очень дружная. Нас было немного, всего пятнадцать, и мы очень близко и хорошо общались. И у нас была традиция – ко дню рождения дарить друг другу прикольные подарки: то есть все вместе собирались, делали что-нибудь, обязательно своими руками, и дарили. Одному, помню, подарили аппликацию из раскрашенной туалетной бумаги, такое огромное панно метр на полтора. Девчонке одной сплели платье и шляпу из соломы: дело было летом, мы собрались у кого-то в деревне и сплели за три дня, получилось просто офигенно. Еще одному господину слепили чётки из хлеба, он у нас очень любил песни из мелкоуголовной лирики. Ой, сколько мы с ними долбались, с этими четками! Как вспомню, так вздрогну! Вот, а этот ковёр они мне на пятом курсе подарили. Увидели, наверное, вот это вот произведение, - Витя кивнул на настенно-книжное творение, - и решили что-то к нему добавить. Спёрли у меня остатки мешковины, тоже сюда вклеили, умельцы.
-Ничего себе люди отдыхают. Хочешь сказать, что эту ерунду ты сам сделал?
-Почти, девчонка одна помогла. Захотелось чего-то оригинального, не ковёр же вешать банальный было, или полки, или плакаты.. Вот я и придумал, а она помогла сшить.
-Да-а… Хорошо, а зачем в ковре эти деревяшки?
-А вот зачем, - Витя опустился на пол, и поставил на одну из деревяшек кофейник, на две другие – чашки. – Всё продумано. Падай, где стоишь.
-Ещё лучше. Не понимаю, а свет откуда?
-Посмотри внимательнее. У меня в одном из карманов, на этом «стеллаже», лампа встроена, а выключателей два, один снаружи, второй вон, висит. Если на один нажимаешь, оба срабатывают.
-Ну да, к физикам в дом лучше не ходить, сплошная рационализация на каждом шагу. – Ира уселась на пол, взяла кофейник, осторожно, чтобы не разлить, наполнила обе чашки. По комнате поплыл приятный аромат. – Последний вопрос: зачем тебе здесь рояль?
-Будешь смеяться, но я на нём каждый почти день играю… Да, можешь делать большие глаза, но это так. У меня что-то не так сконтачило в голове, когда переезжал сюда, я попросил у родителей разрешения отдать мне этот рояль. Они отдали, тоже, наверное, не поняли, зачем он мне. А я позвал настройщика, а потом так захотелось вспомнить, с чем его едят! Наверное, я просто дорос до классики. У тебя ведь с клавишными отношения на ты?
-Мне можно, я всё-таки профессионалка, я училась этому, этим деньги на хлеб зарабатывала и зарабатываю. А ты у нас кто, учитель физики? А ещё говорят, что учителя у нас плохо живут, мало зарабатывают. Странно.
-Ты про это всё? – Витя обвёл рукой технику на столе, обстановку. – Да, учителя получают немного, а вот зарабатывать деньги им никто не мешает. Комп мне подарили родственники в честь моего красного диплома. Принтер Лёха подарил на день рождения в прошлом году. Я как-то болтнул ему, что нужен принтер, что собираюсь покупать, а он мне предложил: давай на полпринтера я тебе денег подарю. Я не дурак, согласился. Сканер купил недавно, это уже сам для себя, и остальное тоже. Как, нравится у меня тебе?
-Забавно, на тебя не похоже. Ты… весь такой правильный, аккуратный, стандартный внешне. Я всегда в тебе этому поражалась. Такой весь строгий, спокойный, а на концерте, на природе, с гитарой у костра как зарядит Башлачёва, или Летова, или «Арию», так только держись! А рояль как, в порядке, настроен?
-Конечно, стараюсь. Вот это мой дом, и я здесь отдыхаю. Устраиваю нестандартную обстановку, беспорядок. Внешность – не показуха, я такой и есть, и кому, как не тебе, это знать. Просто отдыхать от себя самого иногда тоже надо. У Алексея, у Инны, у них, наоборот, в квартире может быть всё кувырком, но – идеально чистый стол и ничего над столом, чистота и ни одной лишней бумажки. А у меня наоборот, порядок везде, это уже машинальное, я такой, а вот рабочее место – “my mess mу order”, и даже этот коврик здесь к месту.
-Верно. Я от себя отдыхаю другим способом: мою посуду, убираю, разбираю архивы своих записей, протираю вещи от пыли…
-Ты как всегда! – Витя рассмеялся, поднялся с пола, подошёл к столу, включил компьютер. – Сейчас музыку послушаем, я какой-нибудь инструментал нейтральный поставлю, пусть уши отдохнут. Извини, к кофе у меня действительно ничего нет, холодильник пустой, завтра с утра в магазин бежать придётся, завтракать-то нечем.
-Ничего страшного, день рождения Инны по этой части был очень содержательным, не зря мы с Валей готовили полдня всю ту красоту. И не ставь ничего. Лучше я сама сыграю, если ты не против. Какого-то хочется …творчества.
-Давай.
Витя сел на пол, а Ира подняла крышку рояля, придвинула стул ближе. Низковато, но ничего, не привыкать, тапёры не всегда выбирают стулья сами. Она играла что-то незнакомое, лёгкое, словно импровизировала на какую-то кинематографическую тему, или… нет, на какую-то свою мелодию. «Играй, музыкант!» – просят зрители, которые пришли ко мне, или позвали меня сами. И буду играть, пока не поётся, пока не пишется. Клавиши и струны уже не раз спасали меня, когда казалось, что всё, что закончен путь, что пора ТУДА. Поэтому я знаю, что они и сейчас меня спасут. Не знаю, как, но спасут, чувствую. Поэтому буду играть, и пусть меня слышит тот, кто находится рядом со мной. Потому что, если он сейчас рядом, он понимает эту музыку – и меня.
* * *
Инна так и болтала с Олегом по телефону, когда вернулся отец. Услышав, что открывается входная дверь, она рывком поднялась с пола, кивнула отцу, когда он вошёл в прихожую, и проговорила в трубку чуть извиняющимся голосом:
-Ладно, Олег, давай прощаться, уже поздно. Спасибо, что ты позвонил.
-Не за что. А который час?
-Да половины двенадцатого уже.
-Вот так раз! Кажется, только что номер твой набирал. Как обычно, заболтались о поэзии, как аристократы девятнадцатого века. Спокойной тебе ночи!
-Спокойной ночи, Олег!
Повесив трубку, Инна пошла в кухню, где уже хозяйничал отец.
-Привет, папа!
-Привет, дочь, - отозвался мужчина, заглядывая в холодильник. – О, как хорошо, похоже, вы тут даже не всё успели уничтожить, есть ещё оазисы в пустыне, и я могу поужинать, и даже вкусно. Долго с Олегом в этот раз трепались?
-Час.
-Когда свадьба?
-У Алексея через четыре дня.
-А у вас с Олегом?
-Папа, сколько можно шутить, я ещё возьму и поверю в эту ерунду! Расскажи лучше, где ты был сегодня?
-Где я только не был! Сначала был с друзьями на природе, с самого утра, я ведь уехал ещё до того, как вы проснулись. Потом в театре.
-Один? – Инна споткнулась на этом вопросе, но всё-таки задала. Отец повернулся к ней (она стояла в дверях, а он – у плиты, разогревал себе поздний ужин), внимательно посмотрел дочери в глаза, и улыбнулся:
-Нет, не один. Только на эту тему давай пока не будем говорить. Ты уже большая девочка, понимаешь прекрасно, что если говорить, вообще, будет о чём, я вам с Алексеем первым расскажу. Так что без комментариев.
-Хорошо, папа, - после паузы ответила Инна. – Там ещё полбутылки вина осталось, если хочешь, то всё твоё.
-Дожил я, собственные дети выпить предлагают. Как погуляли?
-Просто замечательно. Жаль только, что Олега и ещё моих ребят не было.
-А это почему? Сама по гостям ходишь, а к себе никого не приглашаешь?
-Папа, хоть ты не прикалывайся! Грешно смеяться над бедными людьми. Тебе отлично известно, почему ко мне никто из одноклассников носа не кажет.
-Да уж, догадываюсь, почему и из-за кого. Не дай Бог каждому, чтобы родной брат и его лучший друг на пару работали в твоей школе, и впридачу в твоём классе. Да, не повезло тебе, ребёнок Инна. А теперь блиц-опрос: где Алексей?
-Лёшка с Валей пошли гулять. Точнее, они пошли провожать остальных, и решили погулять потом по ночному городу. Романтики им, видите ли, не хватает.
-Всё с ними ясно. Давай сюда вино, я и тебе налью немного, можно уже… Если честно, то я своего сына совсем не понимаю. Нет, чтобы последние дни до свадьбы догулять, что остались, на полную катушку! А этот товарищ влюблённый со своей невестой расстаться не может, ни днём, ни ночью!
Инна присела на табуретку, пригубила вина:
-За тебя, папа! И, наверное, ты лукавишь, как мне кажется. Я, если честно, сомневаюсь, что ты перед свадьбой с мамой «догуливал последние дни».
-Инна, не понимаешь ты пока ничего. Когда мы с вашей мамой женились, нам с ней было по восемнадцать лет, мы были влюблены по уши, и расстаться действительно не могли ни на секунду. А всё потому, что первый раз предложение ей я сделал, когда нам было вообще по четырнадцать лет, после этого делал каждый месяц, а родители над нами прикалывались, думали, что я шучу. А потом сначала мне исполнилось восемнадцать, потом ей, потом мы с ней пошли в ЗАГС, подали заявления и три месяца не могли друг от друга оторваться, потому что нас друг от друга пытались упорно оторвать родители, что мои, что её. А Алексею уже двадцать три, а это очень большая разница. Вырастешь – узнаешь.
-Не узнаю.
-Это ещё почему?
-Не доживу.
-А что, умрёшь от пьянства? Кстати, Инна-именинница, вы сколько сегодня за воротник залили в честь твоего паспортного возраста?
-Папа, это даже не смешно, мы же непьющие дети! Игорь из Польши привёз четыре бутылки розового вина. Ты нам оставил бутылку шампанского. Всё.
-Неправильно всё это. Я, помню, на своё шестнадцатилетие больше ставил.
-Да ну тебя, папа! Нашёл, к чему цепляться. И вообще, приятного тебе аппетита, а я спать пошла. Поиграю на гитаре немного и лягу, не хочу завтра спать до десяти. Спокойной ночи.
Инна глотком допила вино, поставила стакан на стол, встала и направилась в свою комнату. Остановившись в прихожей, чтобы выключить свет, она услышала на площадке голоса и смех: это гости Дениса всей компанией во главе с самим именинником отправлялись гулять. Домашняя легальная часть праздника подошла к концу, и начиналась вторая часть, главная, которую они проведут или на заброшенной «стройке века», или в каком-нибудь старом дворе. И Денису глубоко наплевать, что потом мама будет его в прямом смысле обнюхивать и осматривать с ног до головы, и допрашивать с пристрастием. У него сегодня праздник, и он считает, что ему всё можно, «хоть раз в этой жизни». Не уточняется только, в какой именно раз.
Инна прислонилась к кожаной обивке входной двери и медленно сползла вниз, на пол. Что она собиралась делать? Играть на гитаре? Петь? Накатила волна непонятной грустной лени. Не хотелось делать ничего, просто сесть, подумать обо всём и ни о чём одновременно. Среди мелькавших в голове картинок всплыло лицо Дениса. Не теперешнего одноклассника, а друга-врага её детства, мальчишки семи-двенадцати лет. Общий день рождения, до невероятного схожие характеры, одинаковые вкусы и привычки, проявлявшиеся независимо друг от друга, параллельно… Отрежьте мне голову! Я слишком много думаю, я слишком сильно чувствую некоторых людей, до дикой боли в голове и в глазах, потому что эти люди как раз близоруки!.. Они дрались часто, очень часто – на фоне того же сходства: каждому хотелось быть единственным, первым, королём. И ещё – они оба слишком любили жить, слишком спешили, слишком многое хотели успеть. И ещё – они слишком хотели сохранить индивидуальность, каждый – свою. Вот на этой почве, именно на этой произошёл разрыв их дружбы. Энергия, внутренняя сила била через край, её хотелось поймать, хотелось куда-то направить, потому что иначе оставалось просто биться головой о стену, или резать себе руки и кричать «Больно!» Инна сначала испугалась этой энергии в себе, её разрушительной силы, и решила направить её в сторону созидания, хотела писать, петь, дарить что-то. Денис рвал всё к себе, тянул, хотел отыграться в какоё-то безумной игре с этим миром, сам не зная, за что и почему, не зная, чего ему не хватает, и прячась за странное слово «свобода», непонятно от чего и для чего. Инна выбрала дорогу младшей сестрёнки, ушла в компанию брата, потом Олега, брала уроки у них, у других, отдавая частичку себя, делясь своей дружбой, светом, добротой, заглушая в себе дурные качества. Денис предпочёл остаться с теми, с кем он рос, он стал королём двора, самым сильным, первым, за которым шли и малолетки, и старшие. Возможно, если бы Инна осталась, она тоже стала бы королевой, атаманшей, кто его знает. Вот только теперь всё иначе. Они стали старше. Наверное, рано говорить громкое слово «мудрее», но почему-то хочется, может, привычка появилась неправильная. Они стали просто другими. Просто разными. Просто антиподами. Такими же одинаковыми внутри – просто одевшими тот жар, которым оба пылали, в разные костюмы. И каждый, сам того не желая, тянет на себя одеяло – друзей, близких. Возможно, это всё не надолго, просто каждый выберет, с кем ему на данном этапе по пути и как он за то будет расплачиваться. За всё надо платить, а где взять? Внутри. У себя. В душе, в мыслях. В жизни.
С Дениса мысли перескочили на Юнну. Расслышав её громкий хрипловатый голос в общем гуле на площадке, Инна вздрогнула, поёжилась. Они с Юнной общались с тринадцати лет, и вообще как-то так получилось, что у Инны не было хороших подруг-сверстниц, хоть она и общалась со всеми приветливо и ровно, кроме этой оторвушки. Поэтому когда Инна думала о Юнне, у неё словно что-то заболевало внутри. Что ты с собой делаешь, чудачка? Куда ты летишь? Ты такая маленькая, хрупкая, у тебя всегда неполадки со здоровьем, и это притом, что тебе всего шестнадцать лет! Уже сейчас для тебя болезнь, недомогание – это постоянное состояние организма, так зачем тебе нужна эта чёртова жизнь полунеформалки-полураздолбайки? Неужели это так весело, когда основной темой для разговоров становится впечатление, как прошла очередная пьянка или очередное приключение с кем-то? Зачем пить? Зачем курить по пачке в день, причём всякой гадости? Зачем прыгать от одного парня к другому через третьего и пятого? И ведь самое страшное, Юнка, в том, что всё это ты прекрасно понимаешь сама. Ты отлично знаешь, что к двадцати годам ты просто превратишься в развалину, не успев даже толком пожить, что вряд ли ты уже сможешь родить здоровых детей, потому что придётся очень долго восстанавливаться. Ты меня воспитывала на своём отрицательном примере, когда узнала, что и я неравнодушно смотрю на сигареты. Говорила, что я красивая, что я только изуродую себя и свою жизнь, а себя саму ты назвала чучелом. И было это в восьмом классе… Так неужели ты совсем себя не любишь? Неужели тебе настолько на всё наплевать? У тебя же душа летает, ты же романтик, мечтательница, ты такие стихи знаешь наизусть, ты же плакать по-детски умеешь, так зачем гробить себя, зачем?
«Зачем»… Вот именно, зачем задыхаться от собственного бессилия, от невозможности помочь тем, кто просто сам этого не желает? Инна поднялась наконец с пола, ушла к себе с комнату, закрыла дверь. Лёша с Валей вернутся поздно, наверняка даже когда папа уснёт, так что ждать их не стоит. Можно, не зажигая света, пройти к дивану, снять джинсы, забраться под плед и закрыть глаза. Завтра тоже будет день. И, кровь из носу, он будет удачным.
…А он придёт и приведёт за собой весну,
И рассеет серых туч войска.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
На нас из глаз его посмотрит тоска.
И откроются двери домов.
Да ты садись, а то в ногах правды нет.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
То увидим в тех глазах солнца свет.
* * *
-Сюрприз.
Витя выключил светильник в «стеллаже», произвёл археологические раскопки на своём письменном столе, нашёл ещё один выключатель, нажал – и свет полился из четырёх маленьких лампочек, висевших в разных углах. Какой-то таинственный мерцающий свет, а я раньше и не замечал этого. Веду себя, как будто хочу её соблазнить… Даже не так. Просто хочется какой-то красоты, какого-то волшебства, хочется хотя бы попытаться его создать. Я ведь и для себя самого иногда делаю то же самое, когда хочется особого настроения, рояля, песен. Пусть этот вечер не принесёт ничего – но он принесет положительные эмоции, радость, за которой она сюда и пришла, за которой она и убежала на сегодняшнюю ночь из родительского дома… Ира встала из-за рояля, опустила крышку, прошлась по комнате несколько раз. Что-то волнует. Что-то витает в воздухе. Вообще, вечер какой-то странный, необычный, непривычный. Может, потому, что впервые поделен пополам, только на двоих, а не на пять кусочков? Всё бывает в первый раз. Хочется только узнать, что же дальше.
-Прикольно… Знаешь, Витя, эта комната, этот твой кабинет – самое уютное место, в которое мне довелось попасть. Вообще, у тебя здесь как-то как дома, я как вошла, так прямо в тепло какое-то окунулась доброе. Буду у тебя частым гостем, предупреждаю сразу. И буду помогать тебе в созидании художественного беспорядка.
-Будет повод появляться дома чаще. А этого беспорядка слишком много у тебя в мозгах, профессионалка по сумбуру и хаосу. Да, это мой дом, и я чувствую эту квартиру своим домом. А кабинет – моё любимое место, я в основном тут нахожусь, тут работаю, пишу. В спальне – что, полчаса перед сном почитать или в телик попялиться, что редко бывает. Хотя там тоже хорошо, обстановка, чтобы лежать и ничего не делать. Только бывает у меня такое редко.
…-Витька, открой секрет, как это у тебя получилось на работу в гимназию угодить? Там ведь сплошная элита работает, насколько я знаю, молодых специалистов не сильно берут. Это мне мама моя сказала, она всё удивляется, что тебе, что Лёшке.
Витя пожал плечами, поднялся с пола:
-Пойду чаю сделаю, зелёного матэ… Сам не знаю, насчёт гимназии. Меня туда распределили. Ты же меня знаешь, мне в университете очень хотелось получить красный диплом, я учился на пятёрки, вообще за пять лет всего две четвёрки в зачётку получил, и те по политологии и психологии, смешно сказать. Вот, на распределении мне сказали, что отправляют в распоряжение отдела образования нашего района, потому что физиков в городе не хватает, астрономию преподавать некому, и вообще, завал даже в элитных школах типа гимназии номер один. Я пришёл потом в отдел образования самым первым – и меня там очень обрадовали тем, что в гимназии вакансии как раз на мою специальность. А я потом «обрадовал» Инну. В гимназии тогда действительно не хватало и физиков, и астрономов, и вообще, я очень удачно попал на обязательную отработку. А теперь мы с Лёшкой вместе там работать будем.
-Как вы ещё друг друга не убили за столько лет? Впрочем, глупый вопрос, сначала сказала, потом подумала. А вообще у вас как, строго с распределением? Собираешься дальше в школе работать, после обязательных двух лет?
-Я ещё года три оттуда точно не уйду, пока в другом направлении всё более-менее гладко не станет. Потом да, удочки смотаю, потому что расти надо, дальше двигаться, а я ещё в физике и информатике не всё сказал, да и ещё кое в чем… Там коллектив хороший, очень многому можно научиться за это время. И научить других тоже есть чему, ученики попадаются очень толковые, а даже и если в моих предметах нолики без палочки, то просто интересные. Чему я очень рад.
-Всё равно, господа педагоги общеобразовательного звена, садистская у вас работа. Мучаете детей, недаром они от вас бегут ко мне, учиться играть на музыкальных инструментах. А английский подтягивать мне мама сразу трёх учеников сосватала, потому что в школе их просто не учат ему, хоть и числится английский в расписании, и учитель зарплату получает исправно. А насчёт гимназии, - Ира вышла из комнаты следом за ним в кухню, чтобы не прерывать разговора; Витя шлёпнул чайник на плиту, включил газ, - так помню, как Инна чуть не пристукнула родного брата. Что бы я, интересно, сделала бы на её месте? Повесилась бы сама или повесила бы его? Не знаю.
-Зачем такие радикальные меры? Ей жить никто не мешает. Я её даже ни разу к доске не вызвал, честно, просто сам боюсь засмеяться, когда буду её спрашивать. Как ляпнет что-нибудь в своём завёрнутом стиле, держись потом. А Алексей у неё и не ведёт ничего, она ведь не немецкий учит, а французский. Вешаться-то зачем?
-Всё равно, не очень-то весело. Просто внутренние ощущения не те, словно кто-то за тобой подглядывает. И начинаешь машинально вести себя иначе. Даже при их семейной демократии. Вот мне в жизни больше повезло: среди моих родственников-учителей вообще никто в моей школе не работал. А зато среди моих друзей был круглый отличник и лучший ученик школы!
-Ирка! Приклей ещё же сюда лучшего шахматиста Лёшку и чемпиона по армрестлингу Игоря! Ты и сама училась достаточно неплохо, несмотря на мусор, который тогда правил бал в твоей голове, типа «умереть молодым» и всякого прочего. А списанные у меня задачи не спасли тебя от троек по математике и химии и дохлой четвёрки по физике в аттестате. Хотя, не сильно они тебе пригодились, эти предметы.
-Не скажи. Приходилось считать довольно чётко, чтобы тебя не обсчитали другие. Я так выучилась устному счёту, сама себе удивляюсь, и проценты считаю теперь легко. И вообще, убедилась, что ненужных предметов, на самом деле, нет, просто не все они используются. Сложно разобраться, что понадобится, что нет.
-Потому мы и даём в школе основы наук, вводные курсы, которые надо просто знать. И не знаю я, что есть сложного в том, чтобы это выучить.
-Да ладно, ты гений в этом всём.
-Давай только не будем превращаться в кукушку и петуха, потому что мне тоже есть, что тебе сказать, в этом роде. А твою надпись «Цой жив!» на заборе нашей школы, кстати, затёрли, причём совсем недавно. Предыдущая администрация её, наверное, берегла, как память.
-Да? Какая жалость, что затёрли! Ну, ничего, заново нарисую, это не проблема. Тем более я давно не ученица, бояться нечего.
-Будто ты раньше боялась. Чайник закипел. Уйди прочь, колдовать буду.
… -Где Алексей свою Валю нашёл?
Матэ оказался очень вкусным. Ира даже отметила, что «получился почти как в Аргентине, на родине Кортасара». Витя сделал ещё глоток, чувствуя растекающееся по телу тепло. Как всё-таки хорошо. И легко. И просто…
-Очень просто. Это я их познакомил.
-Здрасьте! А ты её откуда знаешь?
-Во-первых, она училась в параллельной группе, на два года младше меня. Точнее, поступали мы вместе. Просто потом она болела, потом куда-то уезжала, брала академический, вот и отстала. Поэтому мы второй год уже молодые специалисты, а она только на пятом курсе, тоже физик-информатик, как и я. А во-вторых, её знаешь и ты, просто не помнишь. Напряги мозги: неужели её лицо, если на лоб повесить чёлку, вместе с именем Валя Соловей ничего тебе не говорит?
Ира насупилась (она всегда скраивала такое лицо, когда думала), помолчала немного, и, улыбнувшись, шлёпнула себя пальцами по лбу:
-Вспомнила, ёлки-палки! Мы вместе в музыкальной школе учились когда-то, она на скрипке играла, а вместе мы ходили на сольфеджио пять лет подряд.
-Умничка! А ещё мы все втроём вместе ходили на музыкальную литературу, и хор прогуливали, ты свой, я свой, а Валя – оркестр. Кто бы мог тогда подумать, что потом так петь захочется!.. Валя сейчас тоже физику преподаёт, устроилась, чтобы проблем с распределением не было потом, только в другой школе, в седьмой. У них с Лешей произошло всё до банального просто. Мы с ней стояли в коридоре в университете, о чём-то говорили, причём долго – давно не виделись, а общались, в общем-то, довольно тесно, близко, поэтому при встрече было о чём спросить. Потом Алексей прибежал, он меня искал зачем-то… а, мы с ним на концерт собирались, Ростислав тогда приехал со своей скрипачкой, и мы хотели послушать классику. Ну, сама понимаешь, что не познакомить их было бы просто невежливо. А Валя ведь Ростислава тоже знала, одного года все, и мы ей предложили с нами прогуляться. После концерта мы пошли гулять дальше, и уже через час мне показалось, что я там лишний. А дальше действия развивались уже без моего участия. Я Лёшке по-хорошему позавидовал: так случайно – и так в точку. Впрочем, случайно – это всегда почти необходимо, главное поймать за хвост. А теперь у них, сама знаешь, свадьба через четыре дня, и я там впридачу свидетель.
Да, стоит порадоваться за Алексея, спору нет. Только почему-то впервые в жизни внутри рядом с радостью вспыхивает лютая зависть – и это к другу, почти к брату. Почему всё так странно, и почему это начинает душить и резать, хотя всегда спало себе мирным сном и не поднимало головы? Мы ровесники, мы вместе выросли, мы всё делили поровну, и хоть и не виделись столько лет, мы встретились, как родные. Иногда кажется, что между нами, всеми пятерыми, натянуты какие-то странные нити, отношения, которые и дружбой-то назвать трудно, потому что это выше, это просто какая-то ментальная связь, связь на грани подсознания, которая даже с возрастом и расставанием не исчезла. Однако у Алексея есть теперь нечто, что принадлежит только ему, ему одному, и имя ему Любовь. А у меня нет ничего, и даже песен не осталось.
-Витька, а ты?
-В каком смысле?
-У тебя кто-нибудь есть?
Вот и удар в поддых. Как, терминатор, выстоишь?
-Нет.
-У меня тоже нет, - лисье личико Иры вдруг вмиг погрустнело, голос словно потух. – Самое страшное, что нет вообще ничего, не только кого-нибудь, но даже себя самой. И впереди ничего не видно.
-С чего ты это взяла? – Стоп, терминатор, откуда дрожь в голосе?
-У меня зрение пока ещё хорошее. Шутка, и несмешная. Просто, не видно, и всё. Сплошная пустота, вокруг, внутри, и не поётся, и не пишется, и даже уже не плачется. Вот.
Витя уцепился взглядом за спасительные чашки, одну на полу, вторую у себя в руке. Их можно унести в кухню, помыть, поставить в сушилку, и тем самым спасти себя от слов, вот-вот готовых сорваться с языка. Молчи, терминатор, робот, молчи. Вот кухня. Свет не стоит зажигать, всё и так видно, на улице много фонарей, и почти все горят. Вот раковина, туда можно поставить чашки, а то руки дрожат так, что недолго эти чашки уронить, а жалко, дарёные. А вот окно, и его холодное мокрое стекло остужает горячую голову. Зачем разбивать эту стену? Зачем говорить слова, которые не стоит говорить? Зачем подливать масла туда, где нет даже огонька, даже маленькой свечки, не говоря уже о том костре, что пылает у меня в голове? Зачем пытаться спровоцировать то, что может быть просто навеяно ночью, вином, усталостью, желанием выдать мечту за реальность? Ты же сам прекрасно знаешь, как жестоки бывают утра после таких нервных ночей, как потом просто отключаешь эти ночи из памяти, если удается это сделать, потому что они приносят лишь пустоту и разочарование. Слышны звуки: Ира снова села за рояль. Что она играет? «Овод». Замечательный роман, замечательный фильм, замечательная музыка Дмитрия Шостаковича. Пусть играет. Понятно, что с ней, почему так скачет настроение, - она просто не может писать. Такое очень больно бьет любого творческого человека, если случается с ним. Обычно это – затишье перед огромным творческим выбросом, я по себе знаю. Только это затишье причиняет жуткую боль, пока длится. И его надо просто пережить и не сломаться.
Следующая мелодия. Витя налил в чайник воды, снова поставил его на плиту, прислушался. Что-то странное, знакомое, но так непривычно звучащее… Чёрт побери, «С войны» Шахрина в переложении для фортепиано, его любимая песня «Чайфа», песня, от которой до сих пор по позвоночнику бегут мурашки. Голос – звонкий, высокий, честный и чистый. Любимый… Страшно даже в мыслях произносить это слово. Поэтому молчи. Ты ведь не сможешь успокоить её, потому что у тебя у самого руки дрожат, и глаза боятся открыться. Что же мы такого натворили, что попали в такой переплёт? Неизвестно. Чайник закипел, Витя залил воду в заварник, и запах свежего матэ поплыл по кухне. Всё будет хорошо. Только как именно – не знаю.
Ира встала из-за рояля, закрыла крышку. Почему-то стало холодно, когда Витя вышел из комнаты. С ним вообще как-то спокойнее, проще, словно дышится легче. Не знаю, как это понять, но… наверное, и понимать не стоит. Ира пошла в кухню. Ещё из коридора увидела силуэт Вити на фоне окна, и вдруг затаила дыхание – не хотелось, чтобы он услышал её, словно услышав, он мог куда-то исчезнуть, испариться. Потом пересилила себя, подошла ближе, оперлась о подоконник. Говорить нечего, но молчать тоже не о чем, хочется слов. Наверное, в таком состоянии опытный следователь старается допрашивать подозреваемого, если возможность, конечно, есть. Тот просто не сможет солгать. Сил не хватит.
-Знаешь, Витька, я сейчас, наверное, наговорю тебе ерунды, ты прости меня. Просто я последнее время хожу сама не своя, всё из рук валится, потому что некоторые вещи, они с трудом перевариваются. А я только недавно врубилась, какой была всю жизнь идиоткой. Я думала, что всё так просто, что никого и ничего мне не надо, что пусть другие влюбляются, женятся, рожают и воспитывают детей, а я просто пролечу по этой жизни певчей птицей и подарю другим много песен и радости. Может, так и бывает у кого-то, только это неправильно. А мне теперь уже поздно.
-Что поздно, лисичка?
-Да ладно, ерунда, просто плакать почему-то хочется. От меня отступилась моя звезда. С августа – ни одной песни, с того самого момента, как я вернулась сюда, как написала «Встречу». Это очень больно. А ещё мне кажется, что я чего-то главного не вижу, хотя хожу рядом. Увиденного и узнанного мной на десятерых хватит, а чего-то главного, решающего еще так и нет на горизонте. Может, как в той песне: «И вот ты пришёл, но в двери уже новый замок»? Наверное, шанс давался мне уже и раз, и два, а теперь пора наверх, потому что третий раз тоже пропущен…
Господи! Пошли мне сил пройти до конца эту дорогу. Я готов. Просто молчать больше не получится. Устал. Да и незачем. Будь что будет.
-Ирка, я люблю тебя.
-Что?
-Что слышала, чёрт побери. Я люблю тебя, я последние восемь лет тихо схожу с ума, потому что люблю тебя. Что хочешь, с этим делай.
Почему-то перехватило дыхание. Наверное, так тоже бывает, только в сказках. Иногда они происходят наяву. Что он сказал? Может, послышалось? Может, перепутала реальность с красивым хэппи-эндовым фильмом? Нет, слова сказаны, и сказка ожила. Пусть продолжается, пока хватить мощи. Только как же так, почему именно так? Подожди, Ирка, не пори горячку, все равно всего сразу не понять. Просто, почему-то, кажется, что иначе быть не могло, что другого пути просто не было. Пусть будет так, как оно есть сейчас, и я готова принять этот подарок жизни. Я боюсь по-прежнему. Только буду делать то, чего боялась, и пусть желание победит страх, который мне мешает. Иначе, если честно, зачем вообще ходить по земле и дышать небом?
Тишина оборвалась. Витя вздрогнул. Её оборвала рука, которая легла на его плечо. Почему луна светит так ярко? Я думал, что такие приколы бывают только в чужих песнях, откуда они в реальной жизни? Только так хочется поддаться им. И я это сделаю, а там будь, что будет. Почему-то я верю в то, что это верно.
-Поцелуй меня.
-Если я тебя поцелую, я не остановлюсь.
-Я этого и хочу. Чтобы ты не останавливался.
Не задавай дурацких вопросов, терминатор, сейчас на них всё равно не будет ответа. Только к чёрту все преграды, мы уже их сломали, потому что ты уже здесь, ты уже моя, и я не хочу, и не буду останавливаться. Реальности не существует сейчас, и каждый миг длится дольше века. И каждый из них такой новый и такой прекрасный, как ты, как я, как каждое прикосновение, поцелуй, вздох, крик, боль, плач. Пусть все это длится ещё дольше, я готов. Готов и к тому, что будет потом. Я весь твой. Бери. Ты тоже дорого за это заплатила. Бери.
* * *
Сон, видимо решил, что в этой комнате делать ему нечего. В половине второго Инне просто надоело ворочаться, и она решила похулиганить. Она встала с постели, оделась, на цыпочках прошла в кухню. Не зажигая света, налила себе холодного чая, и с кружкой опустилась на ковёр возле телефонного аппарата в прихожей. Она сама не до конца поняла, зачем она сняла трубку телефона, набрала первый номер, который пришёл ей на ум. Только когда на другом конце провода вместо гудка послышалось чьё-то негромкое, совсем не сонное и даже не злое «Алло!», Инна опомнилась. Осталось выяснить, кто это не спит, и даже не посылает к дьяволу.
-Извините, куда я попала?
-На квартиру. Интересное только время выбираете для звонков.
До Инны наконец что-то дошло.
-Саша, это ты, что ли?
-Да, я, как это ни странно. А вот почему ты по ночам не спишь и другим не даёшь?
Ну, и что тут скажешь? Даже извиняться бесполезно.
-Честное слово, не знаю, что мне в голову стукнуло позвонить тебе сейчас. Не сильно соображала, что делаю, даже не сообразила, что именно твой номер набираю. А который час?
-Что-то около двух.
-Господи боже мой, что за бессонница дурацкая. Я тебя хоть не разбудила?
Послышался приглушённый смех:
-Представь себе, нет. Если бы ты меня разбудила, ты бы узнала о себе много нового и нецензурного. Поэтому хорошо, что именно я стал твоей жертвой, а не кто-то спящий или трахающийся. Серьёзно, я не спал, даже не раздевался. Я вернулся совсем недавно, минут пятнадцать назад.
-Это вы так долго гудели?
-Это ещё не долго, это мама с папой дома. Долго было бы дня на два.
-Весело вам живётся. Как прошёл праздник?
-Нормально, - ответил Саша после паузы. – Серьёзно, я бы даже сказал, что хорошо, даже очень хорошо. А у тебя как?
-У меня был семейный праздник, с братом и его друзьями, а папа наш нас проигнорировал и умотал со своими приятелями на природу, в такую-то погоду, брр. А нам было очень тепло и уютно. Жаль только, что не было вас. Честно.
-Знаешь, Инна, - Саша вздохнул, потом кашлянул, - если бы стояла эта… альтернатива, я бы очень долго думал, куда мне пойти, и по всей вероятности, пошёл бы к тебе, а не к Денису. Но у меня альтернативы не было, потому что я бы, конечно, с учителями выпил бы с удовольствием, да вот они со мной – вряд ли, думаю. Поэтому жалеть тут не о чем.
-Я понимаю.
-Кстати, сегодня среди посвящённых в гимназисты была моя малая-пятиклассница. Она просто в восторге от вашего с терминатором пения, как домой пришла, так всё рассказывала, как красиво пели в конце.
-Спасибо, можешь передать ей утром привет. Кстати, а почему ты сам не спишь?
-А, так… Я пришёл пешком домой, из меня по дороге весь хмель вылетел, протрезвел, такая приятная расслабуха наступила. А вошёл к себе в комнату, и вдруг на столе, на самом видном месте обнаружил своё направление. Злость взяла, чуть не разорвал его. Потом сообразил, правда, что ни к чему это всё. Надо сходить. В инвалиды всё равно не запишут.
-Какое ещё направление? В поликлинику, что ли?
-Ага. К врачу, к кардиологу. Надо идти в понедельник, только каникулы себе портить. На общем осмотре ни с того ни с сего выяснилось, что у меня сердце стучит не так, как надо. Вот и решили разобраться, что там барахлит, и что чинить надо. А почему сердце выпендривается, я и так знаю. Удивляюсь, как оно ещё живо.
-То есть?
-Знаешь, жизнь такая бурная штука, что вообще удивиться можно, как это она еще продолжается, откуда силы берутся. Вот я ростом вымахал метр восемьдесят пять, а как так получилось, ума не приложу. Я ведь живу, с катушек слетевши, два года подряд, три лета бухал, курил, ночами не спал, чёрт знает что творил. А организм не железный.
Инна промолчала. Саша добавил через секунду:
-Хотя не жалею ни капли, оттяжка была просто замечательная, именно таким способом. И лучше раньше начать.
-Возможно. Я пока начинать такие фишки желанием не горю. А другой оттяжки что, не существует?
-Почему, есть, просто кому что ближе. Расскажи, что у тебя на дне рождения интересного было, как наши учителя отдыхают.
-Конфиденциальная информация, Саня, прости. Это немного неэтично, если я тебе буду рассказывать все подробности. Много было приколов. Они полквартиры задрапировали тёмно-синей тканью, получилось что-то похожее на пещеру, там мы и сидели. Много разговаривали, очень много пели. Вот, в общих чертах и всё. А вы у Дениса что делали?
-У Дениса мы как раз ничего и не делали, посидели пару часов вместе с его матушкой, провели, так сказать, официальную часть. Бутерброды, пиво, кофе, музыка, болтовня. Потом пошли на стройку, там уже вмазали водочки как следует, потом… А, такие приколы сложно пересказывать, волна уже не та, но было весело. Около часа разошлись по домам, мы втроём пешком к себе в район попилили, я, Шура, ещё один из соседнего подъезда парень. Стукнуло что-то: да ну его, это такси, деньги сэкономим, протрезвеем по дороге. Ноги нас держали, а прогулка пошла на пользу.
-Ясно. А сейчас как?
-А сейчас думал, спать или не спать. Вроде совсем не хотелось, да и теперь не хочется, только ведь и делать особо нечего одному в квартире, где все спят. Тут ты позвонила, так я трубку быстрее схватил, чтобы никого не разбудить.
-Ладно, не буду тебя от размышлений отвлекать…
-Постой. Раз уж позвонила, давай о чём-нибудь поговорим.
-О чём?
-Действительно, чёрт его знает. Почему-то вдруг захотелось послушать твой голос.
-Даже так? – Инна негромко засмеялась. – Ну, извини, спеть сейчас у меня не получится. Разве что соберёмся как-нибудь в ближайшее время. Мне всё-таки хочется отметить ещё раз свой день рождения, пригласить Олега, Андрона, тебя, Диму, наверное, тоже. Чтобы получилось что-то, похожее на праздник Олега. По настроению.
-Это что, нужно расценивать как приглашение?
-Да хоть как пустую болтовню, не знаю. Как хочешь, так и понимай. Если из этого что-то выгорит, я тебе отдельно позвоню и сообщу.
…Саша отключил трубку радиотелефона, заперся у себя в комнате, растянулся на своей широкой неразобранной кровати. Вдруг показалось, что он повис в воздухе, в какой-то странной пустоте, и почему-то стало немного грустно. Наверное, потому что сработала известная проверенная закономерность: раз много смеёшься – потом захочется или, чего доброго, придётся плакать. А смеялись они сегодня очень много, живот даже болел, причём от всего на свете, по поводу, без повода, после слова «лопата», при виде показанного пальца… Плакать Саше не хотелось, хотелось курить, но лень было вставать и одеваться. Неожиданно он подумал: а зачем? Это слово почему-то высветилось перед глазами, неизвестно, к чему именно относясь, и что обозначая, и завертелось какой-то дьявольской каруселью разноцветный букв на всех языках, о которых Саша имел хоть какое-то представление. И тут же потянуло в сон, руки и ноги налились усталостью, глаза закрылись сами собой. Лень было даже раздеться: Саша только расстегнул пряжку ремня на джинсах, повернулся лицом к стене и мгновенно заснул тяжёлым странным сном.
* * *
Доброе утро, последний романтик. Оно уже наступает, от него не убежишь, и скоро, совсем скоро эта ночь закончится. Ты так и не заснул? Нет, вроде проспал часа два, потому что какой-то отрезок ночи всё-таки выпал из памяти. Это хорошо, это правильно. Сегодня снова длинный, насыщенный день, и для него нужны силы.
Вообще, какая-то сумасшедшая ночь, такого эмоционального выброса давно не было. Что случилось? Как так получилось, что всё это не приснилось, а произошло наяву, то, о чём было не то что глупо, а просто страшно думать, потому что неизвестно, что со всем этим делать потом? Жизнь вообще похожа на официанта, она приносит только то, что ты попросишь, и причем понимает все твои мольбы буквально. Поэтому и не складывается семейная жизнь у тех, кто не уносится в своих мечтах дальше алтаря, карьера – у тех, кто не пытается проследить и спланировать свою жизнь дальше получения диплома и устройства на первое место работы, пока ещё гарантированное государством. Поэтому подумай, как следует, прежде чем подумать о чём-то, чего ты якобы хочешь, чтобы не было потом претензий к судьбе, что она к тебе якобы несправедлива. А иногда жизнь подкидывает самое сложное испытание – даёт сбыться твоей самой недостижимой, «голубой» мечте, и смотрит, что ты с этим будешь делать. И бороться надо за всё, что дорого тебе. И за то, чтобы твоя сбывшаяся мечта осталась с тобой, а не убежала так же легко, как, казалось бы, и пришла. Надо просто поверить, что это возможно, что ты достоин всего этого. И вспомнить, что за всё надо платить.
Витя успел уже прогуляться в магазин, подышать утренним осенним воздухом, пробежаться по опалой листве, вспугнуть стайку голубей. Настроение поднималось всё выше и выше. Ирка ещё спит. Как только она отреагирует на то, что между ними случилось? И что делать дальше? Почему-то не возникало никаких опасений, никаких зловещих фигур в голове, и в то же время никакой эйфории. Было другое ощущение: он нашёл то, о чём мечтал, пришёл туда, куда должен был прийти, и это он почувствовал снова, и так, как никогда прежде. Осталась другая задача: всё это удержать. Только здесь драться не стоит – бесполезно. Здесь стоит проявить мудрость. Мужчин часто обвиняют в её отсутствии. Посмотрим, так ли это, милые дамы. А завтрак уже готов, и день не резиновый, и Ирку тоже пора будить, потому что она говорила, что у неё сегодня урок первый в двенадцать, гитара, у десятилетнего ребёнка. Хорошо хоть гитара у неё с собой, не придётся на другой конец города мотаться, спешить, язык на плечо повесивши.
Витя вошёл в спальню – и очень удивился, увидев, что Ира уже не спит, что она просто лежит, укутавшись в одеяло, и рассматривает книги, которые так и стояли стопочкой возле кровати. Сейчас она просматривала «Золотую цепь» Грина.
-Доброе утро! С каких это пор ты стала рано вставать?
-Доброе утро! А я ещё не встала, я лежу. Который час?
-Без пятнадцати восемь. Ты же говорила, что раньше девяти не просыпаешься.
-Ну и что? Никогда не поздно менять привычки. Вот и начну с сегодняшнего дня, буду учиться просыпаться раньше.
-Тогда вставай, потому что завтрак уже на столе, я каких-то бутербродов нахимичил, кофе есть. Я голодный, как зверь, а без тебя начинать не хотелось.
-Спасибо. У тебя лишнее полотенце найдётся? И горячая вода?
-Всё есть, а где ванная, ты знаешь. Всё. Жду.
Из ванной Ира вышла уже одетая. Витя сидел в кухне на подоконнике, пил кофе. Увидев её, он словно впервые заметил, как ей идёт её нынешний стиль, в меру неформальный, в меру строгий, интересный, запоминающийся. Это тебе не мятый балахон с таким же мятым лицом Егора Летова. Это как раз то, что называется красотой.
-Скажи, ты свои одежки сама шьёшь?
-Джинсы и обувь покупаю. А всё остальное иногда покупаю, иногда шью, иногда перешиваю, если есть из чего. – Произнося ответ, Ира подошла к нему, притянула к себе его голову и крепко поцеловала в губы. А потом добавила, уже тише:
-Вот теперь я верю, что мне и всё остальное не приснилось.
-То есть?
-То и есть. А то проснулась, сначала вообще не врубилась, где я, потом вспомнила, и смотрю – тебя нет, моя одежда лежит сложенная рядом с твоей тахтой на полу. Даже испугалась: может, мне всё это в горячечном бреду привиделось?
Витя рассмеялся, обнимая её:
-А реальных ощущений, что, совсем не осталось? За такие сны… Никуда больше тебя не отпущу. А теперь давай завтракать, потому что и у тебя, и у меня мало времени, у тебя урок в двенадцать, а у меня важная встреча в половину первого, а потом ещё работа.
…-Получается, что я восемь лет была непроходимой дурой?
-Прости за банальность, так и знал, что ты что-то подобное скажешь. Не знаю.
-Тогда расскажи мне, пожалуйста, как всё это было – для тебя. Не спрашивай, зачем, хочу знать, и точка. У меня сейчас что в голове, что в сердце, такой кавардак, я не знаю, на каком я свете, я всего теперь боюсь, всех мыслей, всех эмоций, просто всего.
-Боишься спугнуть? – Витя прикусил язык. Ира серьёзно посмотрела ему в лицо:
-Оракул-недоучка, прекрати читать мои мысли. Ещё немного, и я почувствую себя рядом с тобой под каким-то … колпаком, что ли.
-Прости. Я себя чувствую не то что под колпаком, а просто на кончике ножа. Я, наверное, слишком долго мечтал об этом. Страшно сказать, что я тебя знаю почти всю жизнь, с первого класса. В третьем я тебе кнопки на стул подкладывал, потому что хотел, что бы ты именно на меня обратила внимание. В пятом мы с тобой друг другу подкладывали в портфели конфеты, причём тайком, а так только ругались и обзывали, я тебя Мальвиной…
-А я тебя зубрилой и заучкой, а ещё зубастиком.
-Да. В седьмом ты стала дикой неформалкой, а я тебе пальцем у виска крутил, а сам, хоть и слушал ту же музыку, даже думать про ваши тусовки не хотел, и не врубался, что ты там можешь делать. Потом я тебя ещё пытался воспитывать, когда ты под волну курить начала, пить всякую гадость винную, и так далее.
-А я тебя посылала очень далеко, и ты от меня отсел к Алёшке, который тогда как раз у нас в классе появился.
-А потом… Кто это в класс гитару приволок первый раз, в восьмом классе? Наверное, даже я, мы потом к Алёшке собирались, мы ведь вместе с ним занимались. Решили, что нотную грамоту мы и так знаем, на фортепиано благополучно восемь лет отыграли, так на гитаре играть сами научимся. А ты спросила, умею ли я играть…
-И потом мы на почве гитары и Цоя впервые всерьёз разговорились, и ещё сидели часто на уроках вместе. У меня были такие наушники, которые вставлялись в уши пуговичками, а не надевались наверх, их видно не было. И мы на уроках слушали плеер, ты одним ухом, я другим. А плеер был с автореверсом, сам переворачивал кассеты, и уроки проходили весело.
-Ага, только потом ты всё равно списывала у меня задачи. Я хорошо помню это. Тогда с тобой было хорошо, интересно общаться, ты ещё такая бешенная была, постоянно сначала, наверное, делала, а потом думала, что это было. Ещё этот твой день рождения в снегу, и как мы потом оттуда возвращались, как Добровольческая Армия из Ледяного похода, не иначе. Я пошёл туда не потому, что ты нас на слабо взяла, что мы трусы, хотя и поэтому тоже, а потому что боялся, что даже если никто из нас не пойдёт, так ты одна попрёшься, и мало ли что там с тобой случится… Ладно, все детали вспоминать – это я тебе как-нибудь в другой раз расскажу, ещё будет время. А потом был десятый класс, поход летом, когда нас родители как-то ещё одних отпустили. Красота, озеро вечернее, огромный Алёшкин костёр-звезда, больше ни у кого такого костра я не видел, как он только его так раскладывает, уму непостижимо. Я тот поход, тот лес на всю жизнь запомнил, до мельчайших чёрточек и точечек, и как мы прикалывались, и как по лесу бегали, в прятки играли ночью, и как купались на рассвете, всё. Странно, всё сохранилось, яркие краски не выгорели в памяти, хотя восемь лет прошло. Ночью мы сидели у костра, пили вино, ты смотрела на меня, а я пел «Ветер»… Тогда почему-то пел только я.
-Потому что нас потянуло на классику, а кроме тебя, никто не знал старых песен и «Арии Мистера Икса», потому только ты и пел.
-Тоже правда. Там у меня открылись глаза. На меня самого, на то, как я к тебе отношусь, что ты для меня значишь. Просто я понял, как это всё называется, и что об этом надо молчать.
-Боже мой! И всё это время ты молчал, и не подавал виду?! И я, слепая и глухая, ничего не видела, не понимала, даже не думала, что такое возможно, да ещё с тобой, вообще с кем-то! Думала, творчество, дело, путешествия, и какая к чёрту личная жизнь с таким-то ритмом! А стоило чуть прислушаться к себе, чуть глубже копнуть, подумать, почему меня иногда начинало душить, когда ты с кем-то другим разговаривал или, не дай Бог, кому-то физику или математику при мне объяснял! И это ещё тогда, в школе!
-Что, серьёзно?!
-Представь себе. Я ничего не поняла, когда меня ни с того ни с сего сорвало из Штатов, хотя и работа была приличная, и налаживалось что-то в целом, стабилизировалось. Даже планировала диск ещё один записать. А мне как стукнуло в голову: надо ехать, в Москву, из Москвы сюда, к вам, на родину, не знаю, куда ещё. Очень забавное было ощущение, хотелось увидеть всё снова, на вас посмотреть, какие вы стали, родителей повидать. Так я и тут не врубилась, что надо что-то менять в жизни, и что эти перемены стоят на пороге, руку протяни.
-Значит, было нужно, чтобы я сказал эти слова. Нам обоим. Ты снова взяла меня на слабо! – Витя рассмеялся, протянул ей руку. – Вставай, кофе в комнате попьём, мне ещё бумажки некоторые надо собрать. Я ведь говорить ничего не хотел, ни тогда, ни сейчас. Я был уверен, что когда-нибудь ты всё равно кого-то найдёшь, потому что ты не тот человек, который может прожить жизнь просто так. Просто я боялся, что это буду не я. Мечтать не мог, что ты вот так вот… сама придёшь.
-И поэтому молчал?
-И поэтому молчал. И молчал бы дальше, если бы ты вчера ко мне в гости не напросилась. Страшно было говорить. Просто подумай сама, что бы ты ответила, если бы я признался тебе в любви в одиннадцатом классе? Как далеко бы ты меня послала?
-Честно говоря, ты прав, если бы и не послала, то общаться по-прежнему мы точно не смогли бы, смущались бы оба. Плюс ребята бы обо всём догадались бы, были бы разговоры на эту тему, всякие домыслы, прогнозы…
-Вот-вот, и дружбе конец. Поэтому, слава Богу, что я так вовремя проболтался, когда мы оба были к этому готовы, и даже готовы предъявить это остальным как свершившийся факт. Правда? – Ира в ответ на эти слова кивнула и рассмеялась. Витя тоже рассмеялся: - Всё равно Алексей начнёт прикалываться, вопросы каверзные задавать. Вот забавно будет!
Да, вот так началась ещё одна жизнь. И почему-то последние, прекрасные, сильные, интересные двадцать три года показались жалким подобием блефа. Вот как по-настоящему всходит солнце. Дышите глубже. Воздух чистый.
-Ты сегодня во сколько освобождаешься, Витя?
-После семи, думаю, что до семи всё успею, а уроков своих у меня сегодня нет. А ты?
-Я раньше, у меня в пять последний урок заканчивается. Мадам тридцати лет, которой очень захотелось научиться играть на пианино. И что будем делать?
-Могу заехать к тебе домой, чтобы ты по улицам не болталась, а потом прогуляемся, придумаем, что делать ещё, или сразу ко мне рванём.
-А смысл тебе ехать ко мне, на мою Кудыкину Гору? Давай по-другому. Я, как освобожусь, заскочу к Алёшке, посижу у них, с Инной или с папой их поболтаю, а в половину восьмого буду ждать тебя в кафе «Рондо», оно мне больше всех нравится, и в центре находится, туда все дороги ведут. И Алёшке с Инной, и Вале пока ничего не буду рассказывать, потом сюрприз устроим. Идёт?
-Бешенная ты у меня всё-таки. Договорились. Буду вовремя.
…После красно-жёлтых дней
Начнётся и кончится зима.
Горе ты моё от ума,
Не печалься, гляди веселей.
И я вернусь домой,
Со щитом, а может быть, на щите,
В серебре, а может быть, в нищете,
Но как можно скорей.
Глава 6.
Когда климат оправдывает себя полностью, то есть зимой наступает холод, весной всё расцветает, летом жарко, и много комаров и мух, и солнца, а осенью идут дожди, люди имеют обыкновение жаловаться на плохую погоду, на то, что им не повезло с климатической зоной, и вообще, там хорошо, где нас нет, то есть в тропиках – или на Северном полюсе. А когда погода, независимо от времени года, постоянно преподносит сюрпризы, постепенно привыкаешь к тому, что весной может пойти снег, осенью жара задержаться до ноября, а зимой пойти дождь, и начинаешь искать в этом плюсы больше, чем минусы. В конце концов, плохой погоды у природы не бывает.
Когда в середине ноября ударили лютые морозы под минус тридцать, Алёша Романов сразу сказал, что под Новый год «папа римский пойдёт по грибы», потому что будут ощутимые дожди. Так оно и получилось. В саму новогоднюю ночь дождя, к счастью, не было, и ночные гуляния омрачились только попаданием петард кому-нибудь в капюшон. Зато почти весь январь и первую половину февраля небо, серое и хмурое, усиленно поливало город дождями. Эти дожди, однако, иногда не мешали заявлять о себе настоящему зимнему морозу. В дни таких заявлений улицы превращались в каток, а после, когда мороз уходил, и температура подскакивала до ноля и выше – в сплошной труднопроходимый водно-грязевой бассейн. Впрочем, настроение от этого не улучшалось и не ухудшалось.
* * *
«Дежурное заседание» в самом большом кинотеатре города длилось уже часа три. Шура Коновалов и Денис пришли сюда раньше всех, постепенно подошли другие завсегдатаи: Саша, Дима, Юнна, прочие. Вообще, это здание давно перестало быть просто кинотеатром: с кинозалом тут мирно сосуществовали машинописное бюро, зал игровых автоматов, киоски с аудио- и видеопродукцией, мини-магазинчики с плакатами и книгами, и кафе с уместным названием «Синема», и много чего ещё. Что поделаешь, рыночная экономика берёт своё, искусство тоже требует денег. Здесь можно было сидеть, курить прямо в фойе в одном укромном уголке, травить время, если делать больше нечего, общаться. Некоторые выбирали это место для своих сборищ потому, что здесь было тепло, когда на улице было холодно. Сегодня была суббота, уроки учить на завтра не было смысла, ничто дома в обществе «старых» не держало, денег на водку тоже не было, поэтому ребята просто сидели на лавочках, разговаривали ни о чём, и думали, чем бы заняться, потому что вечер ещё только начинался.
-А в понедельник, между прочим, контрольная по алгебре, по теме «Функции», и ещё зачёт по английскому…
-А тебе не наплевать? – сердито перебила Дениса Юнна, со всего размаху падая ему на колено и оглушительно вскрикивая: – Ух, костлявый! Какая разница, контрольная, самостоятельная, ещё что-нибудь? Хоть вообще экзамен! Всё равно придёшь в гимназию и всё у Инны спишешь, ты ведь иначе не умеешь!
-Юнна, ты не права, – Денис закурил, перебросил зажигалку Шуре, свободной рукой крепко обнял девушку за талию. – Почему сразу «у Инны спишешь»? Я всерьёз боюсь на зачёте, если мне вежливо предложат рассказать тему “Foreign Languages”, сказать “Fucking Languages”, вот и всё. А так, между прочим, я готов полностью, в отличие от некоторых, пальцем показывать не будем. И по алгебре тему я прекрасно понимаю, нам эту тему хорошо растолковали, сразу видно, кто вёл, не наша классная ведь. И вообще, на математике я Инне чаще подсказываю, чем она мне.
-Ха-ха, ври мне больше! Хоть бы покраснел! То-то вы друг другу такие слёзные пожелания в дневник пишете, прям, плакать хочется, особенно она тебе. И вообще, – тут Юнна обиженно поджала губы, – где моя сигарета?
Дима пожал плечами и перебросил ей зажигалку. Денис иронически-обречённо вздохнул, вытащил из кармана сигарету и дал Юнне. Та, закурив, умудрилась, не выпуская сигареты изо рта, вознаградить его затяжным поцелуем; это был у них единственный в своём роде трюк, и Шура Коновалов им тихо завидовал. Он ехидно ухмыльнулся:
-А кто-то здесь бросать курить собирался.
-Ну, я собиралась, – ответила с вызовом Юнна и сплюнула прямо на пол. – Бросишь тут с вами. На иглу только что не подсядешь, а так… Вот мне парень курить не давал, а теперь он на заработки уехал, и когда вернётся – неизвестно, знаю только, что не раньше, чем через месяца четыре. А это не скоро. Значит, я с вами остаюсь – следовательно, бросание откладывается.
Повисла пауза. Остальные на эти откровения уже никак не реагировали, а сам Денис от них просто абстрагировался, старался не замечать. Саша снова пожал плечами: если хочешь выглядеть идиоткой – выгляди, нет проблем.
-Поздравляю, мы рады, – наконец прореагировал Денис. – И какой вывод?
-Как какой? Всё ужасно, а жизнь – полное дерьмо.
-Вот хватила, – первый раз за вечер раскрыл рот Саша. – Глупостей хоть не говори, а то смешно станет. И нечего приватизировать зажигалку, она ведь, вообще-то, моя.
-Да? Ну, извини, больше не буду, свою куплю.
-А в гимназии ты сегодня не была, потому что парня провожала, или ещё почему? – спросил Денис, резко опрокидывая её на спину, да так, что она больно стукнулась головой о его согнутую в локте правую руку. Юнна только выдохнуть успела:
-Нет, ну совсем оборзел… Нет, парень вчера уехал, утром, в это время мы как раз с тобой на первый урок опаздывали. А сегодня я просто утром не проспалась, решила, что лучше приду на второй урок, но с нормальным лицом.
-Это в честь зачёта по географии?
-Его отсутствия, точнее. Я ведь жутко обиделась, когда меня географичка выгнала с зачета, потом весь день ходила по квартире, думала, зудела себе под нос: почему я ещё трезвая, я ведь обещала напиться. А вечером плюнула, заперлась в ванной, и там стопарик водки – на! Потом ещё раз – на! – Юнна повторяла эти слова с каким-то остервенением. – Как алкашка старая, так я. Потом пошла тихонечко, под одеяло забилась, чтобы папа не унюхал или мама. Ну, какая с утра могла быть гимназия?
-Действительно, никакой, - кивнул Шура. – И правильно.
…-Какие же вы все дылды! А я такая маленькая. И почему?
-Тоже хорошо, карманная девушка, - хихикнул Саша. – На руках носить удобнее.
-Вот уж точно. Вечно меня несут, тянут, тащат, волокут куда-то, один раз в сугроб посадили, один раз – на шкаф, с которого я сама слезть не могла, один раз вообще в мусорный бак бросили, хорошо хоть, что там только листья были, никакой другой грязи… – договорить до конца Юнне помешал оглушительный смех остальных. Она состроила гримаску обиженной паиньки, потом взяла левую руку Дениса, с которой ему только месяц как сняли гипс (это он так «удачно» скатился на роликах Шуры с лестницы) и заявила:
-Знаешь, ты такой костлявый, мне иногда просто страшно становится! Длинный и костлявый, а когда ходит, от ветра качается, страшно смотреть! И достанется же кому-то такое чудо! Откуда только такие берутся! Скажите мне, люди, вот что такими руками поднять можно, тяжелее стакана?
-Не понимаю, что тебе не нравится, – добродушие в голосе Дениса всё же показалось наигранным, слабо замазывающим обиду. – Такое впечатление, что я тебя мало на руках носил и мало ловил, когда ты прыгала со всяких перил и веток.
-Да-а?!
-А что, может быть, ещё и нет? Даже здесь, по красивой серпантинной лесенке, вверх и вниз! А как я тебя ловил, когда ты прыгала с балкона своего второго этажа! Не помнишь?
-Не-а!
-Ну, это уже нахальство, – вздохнул Денис, бросая окурок в мусорную корзину, которая была железной. – Придётся, видно, повторить аттракцион в тысяча двадцать восьмой раз, на радость почтенной публике. А старость не радость. – С этими словами он развернул Юнну у себя на коленях, так, чтобы было удобнее и ему, и ей, потом поднял её вверх, сам выпрямился и встал, неизвестно, кому и чему улыбаясь немного глупой и очень довольной улыбкой. Юнна, недолго думая, заправила ему за уши его длинные волосы (хотя прекрасно знала, что он терпеть этого не мог), и, поболтав ногами в воздухе, показала ему язык:
-И что дальше? Долго меня ещё держать будешь?
-Сколько захочешь.
-А руки не оторвутся?
-У меня портфель школьный тяжелее, чем ты.
-Тогда неси меня куда-нибудь!
Денис помотал головой, пытаясь освободить волосы, и понёс Юнну вверх по лестнице, на второй этаж, на ходу целуя её, и даже не глядя под ноги. Дима рывком поднялся со скамейки и протянул остальным руку:
-Ладно, я пошёл.
-Ты что, упал?! – посмотрел на него искоса Шура, крутанув пальцем у виска. – Шесть вечера всего, а он уходить собрался! Что ты дома делать будешь?
-А кто сказал, что я домой пойду? Мне серьёзно идти пора. Пока! – И он стремительно направился к выходу, будто и правда куда-то торопился. Шура пожал плечами:
-Ну и псих.
* * *
До десятого февраля оставалось три дня, и эти три дня Олегу предстояло провести в большом сумбуре. Десятого февраля он уезжал в Москву, оттуда садился в самолёт и летел в Нью-Йорк, чтобы оттуда лететь в Сакраменто. Ему предстояло провести в США почти два месяца, и вернуться к первому апреля (четвёртая четверть начиналась по расписанию четвёртого). Хороших оценок он ещё в январе успел накопить, и теперь у него все четвертные выходили пятёрки. Правда, за этот месяц лихорадочной зубрёжки он успел несколько раз подумать, что сойдёт с ума, но остался в здравом уме, и теперь мог с лёгким сердцем лететь за океан. Жизнь казалась прекрасной и очень много обещающей.
А потом они с Инной решили, что стоит устроить что-то вроде прощального вечера с бутылкой вина и шоколадом, и все обстоятельства были за то, чтобы провести этот вечер у неё дома. Отец опять исчез на одно из своих таинственных свиданий, о природе которых он по-прежнему ничего не говорил. Алексей с Валей отправились в ресторан (у Алексея была встреча выпускников по университету), Ира и Витя торчали у Вити вдвоём и к себе никого не приглашали. Игоря и Вика вообще не было в городе. Квартира у Инны, наверное, первый раз в жизни была пуста. Вот только Сашу и Диму найти почему-то не получилось: родители и одного, и второго сказали, что те ушли, и неизвестно когда вернутся.
-Нет проблем, попрощаюсь с ними отдельно. В гимназию-то я приду на последний зачёт и последнюю контрольную по алгебре, - пожал плечами Олег, когда Инна, попрощавшись с Диминой матерью, повесила трубку. Они после уроков поехали сначала домой к Олегу, и товарищам, которые сегодня и до гимназии не дошли, звонили тоже оттуда. Безразличие в голосе – пополам с тенью разочарования, промелькнувшей на лице. Инна поднялась с пуфика, на котором сидела, разговаривая по телефону, и кивнула ему:
-Поехали ко мне. А то Андрон придёт, а нас ещё не будет, и получим по шее.
Пророчество оправдалось: когда они добрались до дома Инны, Андрон был уже там, и сидел, хмуря брови, на ступеньках ее последнего этажа. Увидел Инну и Олега площадкой ниже – и с места в карьер на них набросился:
-Ребята, это уже наглость какая-то! Сами договорились, что ровно в пять, и не опаздывать, и сами же опаздываете на двадцать минут, причём некоторые опаздывают к себе домой. А я, как ёжик пунктуальный, жди под дверью, ломай голову, может, у нас вообще всё отменилось, и мне вообще домой стоит ехать прямо сейчас! Это справедливо, я вас спрашиваю?
-Андрончик, прости, пожалуйста. Мы действительно задержались непростительно, и спасибо, что дождался. С меня за это лишняя порция чая, или кофе, что ты больше любишь. Залетайте, ребята.
…Неожиданно зазвонил телефон. Инна чуть вслух не выругалась, но вовремя прикусила язык. Пошла снимать трубку – и услышала неторопливый голос отца:
-Здравствуй, ребёнок Инна. Не беспокойся, домой я раньше одиннадцати не приду, сидите спокойно. Я просто забыл попросить тебя вчера об одной вещи, хоть сегодня просить – это с моей стороны просто по-свински, но это срочно.
-Папа, что случилось?
-Дочка, очень нужно, чтобы ты срочно сбегала в большой кинотеатр и купила мне несколько бланков, – он перечислил названия, – чтобы завтра я уже всё…
-Папа, я всё понимаю, но у меня сейчас гости!
-Я думаю, что гости у тебя не уголовники, и что оставить их в квартире на полчаса можно без ущерба для нашего нехитрого скарба. Я очень тебя прошу, сбегай, потому что это очень срочно. Завтра воскресенье, всё закрыто.
-Хорошо, папа, схожу. С тебя штраф.
-Всё, что захочешь, только в разумных пределах. Где деньги лежат, знаешь?
-Да. Всё, пока.
Что ж, повод принести ещё чего-нибудь вкусного, и вино в магазине продадут без проблем, смотрят паспорт обычно, только если покупаешь водку или сигареты. Во всём надо искать плюсы, даже если они не видны на первый взгляд.
-Ребята, я вас брошу на полчасика, отец срочно попросил кое-что купить ему в большом кинотеатре, какие-то бумажки. Скоро прибегу.
Хлопнула входная дверь. Олег пожал плечами, молча налил вина себе и Андрону. Они чокнулись, отпили по глотку – и в один голос рассмеялись.
-Вот так, Олег, и становятся алкашами. Be careful, sir! Может, Инна там на Давыдова и Саню напорется, как думаешь?
-Наверняка напорется. Вот и проверят они, чей магнит сильнее.
* * *
На ступеньках кинотеатра Инна нос к носу столкнулась с вылетевшим оттуда Димой. Лица на нём не было, был только большой красный нос и бешеные глаза.
-Здравствуй, - удивлённо проговорила Инна, останавливая его. – Куда несёшься?
-А, привет, - бросил тот хмуро. – Куда ноги понесут.
-А что случилось?
-Да ничего.
-Тогда пошли, прогуляемся со мной в машинописную контору.
-Я не пойду назад.
-Ты, что, сбежал оттуда?
Дима вдруг взорвался:
-Да, сбежал, только это не твоё дело, от кого и зачем я сбежал! И пожалуйста, не надо меня учить, как жить и что делать! Да, я сбежал! Свалил! Срыл! От Юнки, от Дёни, от Шуры, от себя самого! Пойду сейчас, нажрусь водяры, и конец делу!
Пауза. Нечего добавить, всё уже сказано.
-Тогда счастливого пути. Если передумаешь, подожди меня здесь минут десять, потом ко мне прогуляемся. Там у меня Андрон и Олег сидят, и нам очень весело. Хотели и вас с Саней пригласить, да только не дозвонились. Не задерживаю.
Потом Дима так и не понял, что тогда удержало его на крыльце. Тем не менее, пройдя несколько шагов, он остановился, достал сигарету, закурил и остался в нескольких метрах от кинотеатра. А Инна спокойно вошла, поднялась на второй этаж кинотеатра, зашла в машинописное бюро, купила бланки (странно, всего и на всё хватило), спустилась по второй лестнице вниз, увидела компанию. Подошла к ним, поздоровалась. Саша подскочил, как ужаленный, потом улыбнулся: если чему и научила хорошему привычка к карточным играм, так это владеть мимикой. Тоже полезное качество. Шура заметил это, и только пожал плечами. У всех бывает. Лишь бы проходило. Две минуты поговорили о погоде. Инна поправила на плече ремень сумки:
-Ладно, балдейте дальше. Я тороплюсь.
-Что, дел много? – поинтересовался Денис.
-Нет. Просто гости дома ждут, невежливо их одних оставлять.
Инна перевела взгляд на Сашу. Я не мастер дуэлей на глазах, я не умею ими стрелять. Но я знаю, что под взглядом можно вздрогнуть. И сейчас я почему-то хочу, чтобы мой взгляд был таким. Скорпионы – очень большие собственники, и их очень сложно оттолкнуть за один приём. Иногда приходится выбирать – в том числе путь, по которому пойдёшь. Прикольно это происходит, незаметно чужому глазу. Определяешься, с кем повестись и от кого набраться хороших или плохих привычек. Конечно, король делает свиту. Однако именно благодаря свите он становится королём. Выбирай.
-Да, Денис, я вспомнила. Кассеты, что ты дал мне в прошлую пятницу, верну послезавтра, а “Reload” и “Best Rock Ballads” подержу ещё немного. Ты не против?
-Слушай, главное, чтобы нравилось, и с пользой. У меня тоже твой «Вечер трудного дня» лежит месяц, или даже больше.
-Ты хоть посмотрел его?
-Три раза. И мне очень понравилось.
-Я рада. Только верни, пожалуйста, а то Алексей уже бесится.
-Хорошо, завтра зайду к вам и отдам. А то ещё спросит невовремя на уроке.
-Инна, - спросила вдруг Юнна, - ты не в курсе, кто должен готовить программу для вечера в честь четырнадцатого февраля?
-Не знаю. Придумали всякую ерунду, будто бы своих праздников мало. На самом деле не исключено, что даже наш класс. Если только сам вечер не отменят из-за гриппа, такое ведь тоже возможно. Я сегодня … нет, завтра спрошу у брата или терминатора, может, они что-то знают. Тогда сразу тебе позвоню.
Вообще-то, давно пора идти. Сквозь стеклянную стенку видно, что Дима не ушёл, что он стоит на улице и ждёт, и, наверняка, её. Да и ребята сидят одни. Однако почему-то хочется бессовестно потянуть время. Хочется ещё несколько мгновений посмотреть в упор в эти холодные серые глаза своей зелёной парой. Хочется максимальной ясности, которая, наверное, только сейчас возможна, как пишут в книгах «для старшего школьного возраста». Наверное, так оно и будет. Просто кто-то выберет, с кем ему больше по дороге, без лишних пуританских изысков и перегибов. Просто почему-то хочется, чтобы этот выбор состоялся в собственную пользу. Мир вертится по законам эгоцентризма, и этого ещё никто не отменял.
Саша стоял, прислонившись к стене, курил, смотрел в глаза Инны. Почему-то вдруг стало жарко, наверное, потому, что с другой стороны пара таких же зелёных глаз буравила ему щёку. Странно, ничего ведь не происходит, только почему-то кажется, что эти взгляды разрывают его на части. Что за бред? Почему-то получается так, что если сейчас захотеть выбрать один из взглядов, то потом другой просто не повернётся в твою сторону с прежним выражением. Идиотизм какой-то детский. Только что-то отшутиться не выходит.
-Ладно, товарищи, я с вами точно заболталась, домой пора. Всем пока, до понедельника! Увидимся на контрольной!
Один взгляд пропал, Инна повернулась, махнув всем на прощание рукой. Вот, оказывается, как это бывает, когда за секунду перед глазами проносится вся жизнь, все мечты, вся действительность, все прогнозы, которые сам себе ставишь и в которые веришь. Вот моя жизнь, какой я её люблю и ненавижу. Потому что чаще, чем все другие слова, вместе взятые, я слышу слово «нельзя». Мне говорили, что нельзя пить алкогольные напитки, что нельзя курить, только говорили это почему-то те люди, которые делали всё это у меня же на глазах, в которых имели очень высокий авторитет. Мне говорили, что ругаться матом – это неприлично, но почему-то я слышал эти слова на каждом шагу, от самых разных людей, из самых разных слоёв общества, людей, которых в других вопросах мне всегда ставили в пример. Мне говорили, что к девочкам нужно относиться уважительно, и вообще, что ранняя половая жизнь не приносит ничего, кроме проблем – вот только потом я слышал совсем другие рассказы и примеры от тех людей, которые до этого пытались меня воспитывать и учить жизни. Мы очень мило отдыхали, мы ходили в походы, забирались в заброшенные дома, старые стройки, дворы, канализационные шахты, подвалы, развалины совсем древних списанных построек. Мы пили там «чернила», водку, самогон, просто пиво, когда что удавалось достать. Мы курили траву, кидали насваи, глотали клофелин, димедрол, еще какие-то таблетки, после которых хотелось спать или кукарекать. У нас появлялись девушки, с которыми мы очень быстро разучились просто держаться за руки, которые менялись у нас каждые две недели, а то и чаще, которые сами иногда заводили по нескольку парней сразу, ни капли этого не скрывая, или просто шли по кругу. Мы пели песни, не пропуская ни единого матерного куплета, произнося эти слова с особым смаком, подчёркивая их всячески, стараясь наделить их особым смыслом, якобы понятным только нам, и никому больше, Мы срывали до хрипоты глотки. Мы напивались до потери пульса. Мы неслись неизвестно куда, мы были свободны от условностей и морали, от законов, прописанных какими-то психами, которые строили нашу жизнь в состоянии истеричного припадка. Нам было легко и просто. Мы никому ничего не были должны, кроме самих себя, и хотели пронести такую свободу дальше. Мы думали, что жизнь слишком коротка, поэтому надо всё пробовать, всё в неё впускать, не бояться отравы, потому что главное – это умереть вовремя. Мы были счастливы, даже когда говорили, что всё вокруг плохо, и что жизнь – полное дерьмо и сплошной клубок проблем.
А ещё – оказывается, есть жизнь, расписанная совсем другими красками, только почему-то слабо верится, что такие краски бывают в природе. Бывают походы, когда ты сидишь у костра без стопарика водки в руке, поёшь уже чуть позабытые тобой песни, потому что слишком наивным и простым казалось их содержание, слишком идеальные картинки они, как казалось, рисовали, слишком сусальным изображали мир. Бывают ночи, когда ты просто ведёшь разговор со словами, о каких-то интересных, важных вещах, о будущем на десять, двадцать, тридцать лет вперёд, о том, что ты сможешь оставить после себя, если захочешь это сделать, и почему-то в этих мультиках о будущем постоянно светит солнышко. Ночи, когда ты слушаешь тишину трезвым ухом, чуть скрашенным звоном бессонницы, и по позвоночнику бежит странное ощущение дачи клятвы, неизвестно в чём, неизвестно чему, но явно чему-то непривычно светлому. Когда ты просто подаёшь девушке руку, просто говоришь с ней, и встречаешь спокойное достоинство, которое очень дорого ценит себя, и девушка становится просто другом, равной среди всех, и лучшей среди равных. Когда ты веселишься, смеёшься трезвым смехом, вспоминаешь, какие книги ты читал, фильмы, которые ты смотрел – только почему-то забываешь поставить акцент на алкоголические или наркоманские подробности … Действительно, сложно сразу разобраться, где проще, где сложнее, где легче, а где нужно стискивать зубы. Чёрт его знает. Только там, на стройке, я уже был, там для меня ничего нового уже нет. И свалиться туда снова я всегда могу, это я уже понял. А здесь я только мельком что-то увидел, и почему-то захотелось понять, неужели так действительно бывает на самом деле, и неужели это не сказки, что любой человек может стать творцом своей судьбы? Вот так, наверное, Тургенев и написал стихотворение в прозе «Порог», которое заставили недавно выучить наизусть на уроке русской литературы. Саша бросил окурок в урну, молча пожал всем мальчишкам руки, и, не сказав ни слова, пошёл у выходу из кинотеатра. Пожимая руку Дениса, он поймал его взгляд, сверкнул глазами в ответ. Через несколько минут он скрылся за дверью. На улице уже стемнело.
… -Ещё один конченный на мою голову. Десятый «В», вы что, совсем ошалели? Дёня, Юнка, может, и вы сейчас смоетесь к старым чай пить?
-Нет, Шура. Мы лишние на этом празднике жизни.
-Дёня, ты уже поехал мозгами. Пошли лучше в наш двор, устроим свой праздник.
-Действительно, Денис, проснись! У меня ещё дома тоже немного запасов есть, так что пойдём ко мне, а оттуда на наши кирпичи! Да очнись ты! Ну, хочешь, я тебя поцелую?
-Я сам тебя поцелую, только не вопи громко, как ты умеешь.
Дружба действительно прочнее стекла. Вот только кто может точно сказать, что это такое, и как оно на самом деле правильно?..
Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне.
Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
Покажи мне того, кто выжил один из полка,
Ведь кто-то должен стать дверью,
А кто-то замком,
А кто-то – ключом от замка…
Глава 7.
Как известно, деление учебного года на четверти придумал замечательный человек и педагог Ян Амос Коменский. Прав он был, или нет – на эту тему сейчас спорят многие педагоги, дидакты, философы от образования, и прочие специалисты данной сферы науки. И самую большую радость ученики, которых, как известно, сколько ни учи, а они всё равно домой хотят, испытывают, когда заканчивается третья четверть. Понятно, почему – она самая большая, а следом за ней – четвёртая, которая плюс ко всему прочему последняя. И еще – наступает весна. Как тут можно не радоваться? Логично?
Впрочем, четверть третья всё равно пролетела очень быстро. Она была, как обычно, отмечена длительным карантином в честь возобновившейся эпидемии гриппа, который с февраля запер дома и уложил под одеяло добрую половину жителей города. Гимназию на карантин закрыли, наверное, в первый раз не столько из-за учеников, сколько из-за учителей. На самом деле, старшеклассники болели очень мало, только вести уроки у них было некому, потому что слегло с гриппом большинство преподавательского состава. Чаша сия не минула и Алексея, и даже Витя, которого терминатором прозвали не только за характер, но и за поистине железное здоровье, чуть было не заболел всерьёз, несколько дней тоже провалялся дома под одеялом. Из-за того же гриппа не увидели гимназисты и ни одного вечера, и ни одной дискотеки.
Ровно первого апреля, в разгар весенних каникул, вернулся из Сакраменто Олег. Вот кому повезло больше всех, так это ему – из-за, а точнее, благодаря карантину, он пропустил совсем немного, и только математика, физика и химия потребовали отдельных жертв в изучении пройденного материала. За время своего пребывания в США он переписывался с Андроном по электронной почте, рассказывал, как ему живётся, и что интересного он видит и слышит каждый день. Но – на оставшиеся да начала занятий дни он превратился в неизлечимого болтуна, показывал два с половиной альбома фотографий, которые успел сделать там, рассказывал подробности, смешные случаи, которые приходили на ум, и заставлял Инну и Андрона помогать ему вписываться в школьную программу. Саша слушал его, завидовал белой завистью и строил планы по собственному попаданию в Штаты, причём в этот же край. Дима просто слушал и смеялся там, где было смешно.
* * *
Пришла четвёртая четверть. Она ознаменовала собой разгар весны, лихорадочные попытки наработать хорошие оценки, а также отличилась удивительно холодной погодой. Несмотря на то, что за окном пел апрель, а вслед ему вторил партию май, ртутный столбик термометра не поднимался выше, чем на пятнадцать делений вверх от ноля. Солнце очень редко выглядывало из-за плотной занавески огромных серых облаков. Гораздо чаще дул резкий холодный ветер, а иногда на город нет-нет, да и обрушивался ледяной ливень. Впрочем, на погоду мало кто обращал внимание: люди просто привыкли, что про так красиво описанную в учебниках по географии «характерную для данной местности ярко выраженную природную зональность» стоит лучше забыть, и вспомнить на каком-нибудь зачёте, или экзамене, но никак не раньше.
Ольга Викторовна сидела за учительским столом в своём кабинете математики. Малыши-пятиклашки пишут самостоятельную работу, причём по не самой сложной теме. Поняли они всё достаточно хорошо, если судить по ответам у доски и домашним заданиям, которые выполнялись успешно. А потом, последним, седьмым уроком, состоится классный час в её родном десятом «В». И этот «час» обещал быть не очень лёгким. Накопилось много вопросов, которые необходимо было срочно решить. И ещё Ольгу Викторовну подмывало высказать детям своё если не возмущение, то неприятие того, что в её классе, считавшимся среди учителей лучшим в гимназии, творились невероятные, по её мнению, вещи. Её возмущало слишком откровенное поведение Дениса и Юнны, которые «совсем потеряли совесть и разве что не целовались на уроках», да и то только потому, что сидели в противоположных концах кабинета. Её удивляло поведение большого и сильного парня Димы Давыдова, который, «словно шестёрочка», бегал то за Денисом, то за Инной, глядя то одному, то другой в рот; правда, последнее время рядом с Денисом Ольга Викторовна видела его редко, но тем это было удивительнее. Да, как сильно ещё не хватает умений и навыков, а честь по чести, так обычного чутья в работе с учениками. Может, вообще не стоило идти работать учителем, да ещё начинать в тридцать пять лет, когда большинство, наоборот, находят места получше?.. Ещё ей хотелось поговорить с Инной на предмет её отношений с мальчиками: она, Олег и Андрон превратились в практически неразлучную троицу, Дима находился часто рядом с ними, как будто на каком-то расстоянии, но рядом, а Саша просто периодически присоединялся к ним, либо ко всем сразу, либо к кому-то по отдельности. Почему-то беспокоили проявления такой дружбы, и в голове сами собой появлялись мысли, от которых бросало в дрожь.
Спокойно и быстро прошла организационная часть: десятому «В» предстояло через две недели выставить общегимназический вечер для старшеклассников по тематике бардовской песни. Инициативная группа выдвинулась быстро, потому что культурно-массовый сектор класса вызвался сделать всё без посторонней помощи, и потом только представить готовый вариант цензуре; в том, что даже в самом невинном действе найдут что-то крамольное и внесут купюры, всё равно никто не сомневался. Настала очередь вопросов морально-этического плана, и честно, очень подмывало разобрать их при всём классе. Только Ольга Викторовна попыталась встать на место своих ребят – и решила, что такие меры не нужны, потому что так недалеко и до унижения договориться, и как тогда воспитывать сильных личностей? Впрочем, у нас всегда пытались воспитать не сильных, а послушных, готовых выслушать то самое унижение и ещё сказать спасибо. Только не стоит вспоминать отрицательные примеры, и тем более равняться на них.
-Похоже, все основные вопросы мы с вами решили. Ребята, поднимите, пожалуйста, стулья, и можете быть свободны. Денис, Юнна, останьтесь. Инна, Олег, Саша, Андрон, Дима Давыдов, задержитесь тоже, подождите в коридоре. Мне нужно с вами поговорить.
Пожав плечами, вышеназванные вышли из кабинета, остановились в коридоре, поставив сумки на подоконник.
-Это больше полугода надо ждать было, чтобы начать нас всех воспитывать.
-Ты о чём?
-Всё о том же. Терминатор ещё в сентябре, в походе, предупредил, что наши отношения вызывают вопросы в верхах, и что с нами хотят провести воспитательную беседу. А сейчас уже апрель.
-А в чём нас можно обвинить? В том, что мы групповухой занимаемся регулярно?
-Саша, не смешно. Нет, зато нам можно прочитать мораль, чтобы мы не начали ею заниматься.
-Нам можно сказать, что мы себя ведём не так, как этого положено от нас ожидать, - Андрон подпрыгнул. – Потому что мнений по любому поводу у классной два: одно её, а второе – неправильное. А наше от её наверняка отличается.
-А откуда ты знаешь, Андрон, какое у неё мнение? Да и вообще, что она нам сделает?
-Давыдов, не строй из себя философа. Всем понятно, что никто из нас от этого не умрёт. Просто мне смешно, потому что наша Ольга Викторовна так старательно старается изобразить роль блюстителя нравов, а сами они, как и большинство, очень неплохо пьянствуют в походах и в учительской, а молодые училки кокетничают с терминатором и Романовым напропалую…
-Вот только незадача, что мой Романов женат, и впридачу счастливо! Олег, не нервничай, не поможет. Проще никак не реагировать ни ерунду.
* * *
-Я ещё два года назад, ребята, и ты, Юнна, это слышала, поставила несколько условий. Мы договаривались, как будем вместе учиться и работать, и среди прочих пунктов было, что у нас в классе мальчиков и девочек не будет, а будут ученики. Поэтому теперь я имею право задать вопрос: что это за отношения напоказ? Честно говоря, мне даже студенты-практиканты говорили, что давно не видели такого, чтобы на дискотеках так откровенно целовались, причём на каждом танце с разной парой. И ваша привычка ходить по коридорам гимназии, обнявшись, целоваться на перемене у всех на глазах – это даже немного неприятно. Дело даже не в том, что никто так себя не ведёт, а в том, что это просто неуважение к себе, я считаю. Хочется даже заметить, что если отношения действительно серьёзные, что действительно в вашем возрасте возможно, не спорю, хоть и редко, то смысла в такой показухе попросту нет. Что вы мне скажете?
-Ничего. Нам сказать нечего.
Вызов. То, чего и следовало ожидать, они слов просто не поймут, не готовы понять, или не хотят. Пускай сами понимают. Позже.
-Вы уверены?
-Абсолютно. – Юнна. Как всегда, поджимает губы. – Ольга Викторовна, скажите, чего вы от нас хотите?
Если бы я от вас что-то хотела, было бы, наверное, проще. Неизвестно, что вы сами хотите, друг от друга, и чем скорее вы это поймёте, тем лучше.
-Ничего, ребята. Я просто хочу попросить вас немного приглушить свои эмоции, научиться их сдерживать. Встречайтесь, делайте, что хотите, вы люди взрослые, и это ваше личное дело. Тем более, если у вас действительно серьёзные отношения. Только – вне гимназии. А на уроках, на переменах ведите себя не так вызывающе, спокойнее. У нас ученики, гимназисты, и никого больше. Вот таким образом.
«Ученики» пожали плечами.
-Мы можем идти?
-Идите. И позовите остальных.
Двое вышли. Пятеро молча посмотрели на них. И через секунду все семеро расхохотались.
-Пост сдал, - шутливо поклонившись, сказал Денис. Инна улыбнулась:
-Пост принял.
…-Садитесь, ребята.
-Спасибо, мы постоим, на уроках насиделись.
-Хорошо, тогда я тоже встану.
Давно никто из учеников не разговаривал таким ледяным тоном. Интересно, почему? О чём, интересно, они думают, она будет с ними говорить? Чего они ждут? Чего ждёт она сама от них?.. Вообще, на эту пятёрку немного странно смотреть. Вроде пять человек, совершенно разных, непонятно как оказавшихся рядом – и в то же время возникает ощущение, что это вообще не люди, а какая-то неприступная стена, тот же бастион Сен-Жерве, который не взять никаким штурмом. Спокойный Дима. Серьёзный Олег с непроницаемым лицом и немного вызывающим взглядом; взгляд этот у него с детства, Ольга Викторовна его еще с пятого класса запомнила. Андрон с вопросом в своих огромных круглых глазах, кажущихся ещё более круглыми из-за таких же круглых очков, которые он надевал редко, но сейчас почему-то забыл снять. Саша – во взгляде и облике откровенный вызов; хочет прожить жизнь, гуляя по лезвию ножа и остриям иголок. Дай Бог ему всегда успевать вовремя нажать на тормоз. И Инна – казалось бы, абсолютно здесь лишняя. Вот только без неё это сборище кажется чем-то странным, просто смешным, без неё оно непонятно и нелепо, его даже представить себе невозможно. Пятеро. Такие разные – и в то же время до странности похожие. Наверное, впечатлением, которое они производили.
-Давайте, ребята, разберёмся в одном вопросе. Объясните, пожалуйста, ваши отношения между собой. Саша, Дима, от вас ещё хотелось бы услышать комментарии по поводу вашего недавнего поведения.
-Разве можно объяснить дружбу? – спросил Олег.
-Смотря что называть этим словом.
Ну да, дружбой называют разные вещи, регулярный секс без особых друг перед другом обязательств в том числе.
-Ольга Викторовна, вас смущает именно моё присутствие здесь? – Инна задала вопрос с улыбкой на лице. – Ведь если бы ребята были одни, вопросов к ним не возникло бы вообще. А здесь есть я, и все вокруг почему-то привыкли считать, что такая дружба невозможна.
Говорит, будто стреляет. Молодец, если сможешь это сохранить, девочка. Только жить с этим не всегда легко, такой тон не всякий в свой адрес стерпит.
-На самом деле поверить сложно. Всегда было иначе.
Глупый аргумент, и это понятно, только уже поздно.
-Где, когда так было? Что значит «всегда»? Тот, кто утверждал это, сам ничего не понимал, или у него психика была извращённая, не знаю. Или он свои эмоции контролировать не умел.
-Инна, извини, - перебил её Олег. – Ольга Викторовна, скажите, чего вы боитесь? Вы боитесь за нас? Или за Инну?
-Я не боюсь. Вы взрослые люди. Может, именно поэтому я и должна бояться, но я не боюсь. Меня интересует другое. Дима, Саша, жду объяснений. Помогите мне понять.
-Что именно? – спросил Саша. На удивление спокойно.
-То, что вы как… не знаю, какие-то собачонки, бегали целый год то за Денисом, то за Инной.
Оскорбились. Дима покраснел, Инна побледнела, Андрон просто посмотрел, словно спрашивая взглядом: «Вы это серьёзно или шутите?». А Саша усмехнулся:
-Когда девчонки меняют подруг или парней, про них никто из учителей, наверное, не говорит, что они за кем-то бегают, как собачонки, хотя стоило бы. А нас вы сразу заметили. Только никто никуда не бегал, и не бегает уже очень давно. И собачками вы нас больше не назовёте. Хотя, – Саша усмехнулся, - спасибо за правду, я хоть представил, как это смотрелось со стороны. Очень смешно.
…-Инна, задержись, пожалуйста.
Девушка остановилась, вопросительно посмотрела на учительницу. Та продолжала:
-Всё же, помоги мне разобраться. Я всё понимаю, у нас у самих, когда мы в школе учились, была своя компания, какое-то ядро класса. Нас было восемь мальчиков и пять девочек, мы часто собирались вместе, праздники устраивали, часто друг друга выручали, если надо было. И как назло, никто потом между собой не женился, не вышел замуж, все своей дорогой пошли. Просто у нас не было таких уж тесных отношений, да и сочетание у вас, скажем прямо: интересное, их четверо, ты одна. Так чего вы друг от друга ждёте?
-Ольга Викторовна, может, вы мне всё равно не поверите, только на самом деле – ничего. Чего ждут они от меня – не знаю, мысли читать не умею. У нас общение на каком-то ментальном уровне, мы просто друг друга понимаем лучше. Вот и всё, наверное.
-А с Олегом тогда почему у тебя дружба сильнее и теснее?
-Потому что мы просто открылись друг другу раньше. Мы вообще иногда шутим, что мы с ним сиамские близнецы, сросшиеся здесь, - Инна постучала себя по лбу. – И это в любом случае создаёт, и будет создавать проблемы, потому что многие смотрят на жизнь слишком буквально и формально. И если Олег влюбится, его девушка будет его жутко ко мне ревновать, наверное, пока не поймет, что не к чему. Я вообще среди мальчишек выросла, у нас во дворе всего три девочки нашего возраста было. И естественно, мне с мальчишками было легче. И ещё вы знаете, что у меня семья мужская, папа, брат, мамы у нас нет, сколько я себя помню, а отец более-менее серьёзный роман с другой женщиной завёл только меньше года назад. Может, кто-то скажет, что это вредит развитию женских сторон моего характера, только я так не думаю. А с остальными ребятами у нас даже не дружба, просто какое-то притяжение, и это надолго, даже если мы не сильно будем видеться. До свидания, Ольга Викторовна! Спасибо, что вы заботитесь о нас.
* * *
Дорогие мечтатели всех мастей и сортов! Впрочем, стоп, мечтатели сами додумаются. Дорогие скептики и прагматики, нигилисты и материалисты! Если в ясную ночь, в любую пору года, забраться на крышу высотного (а лучше очень высотного, и чтобы стоял ещё на возвышении) здания и посмотреть вокруг, то глазам открывается удивительная картина. Над головой протирается необъятное тёмное небо (какими только цветами его уже не раскрашивали разных сортов поэты, прозаики и публицисты, повторяться даже не стоит). Это небо, густо или редко, выткано причудливым узором звёзд. Где-то там, в вышине, волшебным фонарём покажется из-за случайного облачка Луна. И тишина в какой-то момент запоёт – или заплачет, каждый услышит что-то своё, стоит только прислушаться повнимательнее. Гарантировать можно одно, и без тени иронии: очарование такой ночи пленяет сразу и ни за что не желает отпускать. И у человека естественным образом вырабатывается привычка видеть такие ночи, слушать, и стараться не пропускать. Красота, как ни крути, страшная сила.
Витя и Ира вытащили на крышу пятнадцатиэтажной башни надувной матрас, термос с кофе и гитару, решив устроить себе ночной урбанистический пикник. Витя растянулся на спине, на матрасе, с наслаждением вытянул ноги и тихо сказал:
-Как хорошо я сегодня устал!
Ира рассмеялась. «Устать хорошо» означало получить кроме усталости ещё и удовольствие от самой деятельности. Витя продолжал:
-Солнышко, я тебя только об одном прошу: не спрашивай меня, пожалуйста, где какое созвездие находится, и как какая звезда называется! Как-нибудь потом, если хочешь, покажу, только не сейчас! Хорошо?
-Хорошо. Давай о чём-нибудь другом, мы и так толком не разговаривали почти неделю, если не больше, не успели. – Она уселась на матрас рядом с Витей, вполоборота к нему. – Тебе тест на сообразительность: с кем из наших общих знакомых у тебя ассоциируется слово «перекрёсток»?
-С Алёшкой. С Инной. Надеюсь, им сейчас не икнётся во сне.
-Так мы же любя, мы же не кости перемывать собрались. Это я просто недавно «Перекрёсток» Макароныча переслушивала, так у меня те же ассоциации замелькали, Лёшка раньше и Лёшка теперь, Инна, ещё что-то похожее. Интересно, почему так?
-Подумай.
-Лучше песенку спою, так лучше думается. Тем более новая совсем, ты её ещё не знаешь. Вдруг собьюсь, прости, если что.
Что тут прощать? Тут только слушать и офигевать молча, от того, какие вещи рождает эта упрямая белокурая головка, которую так приятно целовать. «Перекрёсток», говоришь… Конечно, а как же иначе? Перекрёсток этот есть в каждом из нас, просто в ком-то это больше замечается посторонним глазом, в ком-то меньше, вот и кажутся всякие феномены, особенно если ещё угораздит перекреститься ненароком. На Алёшку имел огромное влияние отец, и это влияние отца Алёшку держало, да и сам он был парень сильный, понимал, что хорошо, а что плохо, и, чем в хорошем смысле отличался от сестры, умел тормозить на лезвии ножа. А в Инне не то что сосуществовали, а откровенно дрались за власть два разных человека. Витя помнил, чего стоило того «второго» победить. И видел теперь во плоти, как Инна в образе этого «второго» могла бы выглядеть и чувствовать себя.
-Витька, ты о чём думаешь?
-О связи поколений.
-Чего?
-Не чего, а иди сюда.
-Не пойду. Не говори загадками.
Витя рассмеялся, провёл рукой по её спине.
-Как хочешь. Я загадками не говорю. Просто иногда случается так: то, что произошло с одними людьми, через некоторое время повторяется, происходит уже совсем с другими. Неизвестно, как и почему это происходит, только это факт, и совпадают иногда мельчайшие подробности. И это очень интересно наблюдать со стороны.
-А что, приходилось?
-Каждый день.
-Расскажи.
-Без имён.
-Без имён, - Ира кивнула и вдруг поёжилась. – Холодно что-то.
-Замёрзла? – Витя сел, расстегнул куртку, высвободил левый рукав. – Залезай сюда, вместе согреемся. Додумалась ты одеться не по погоде, как обычно. Апрель ещё, не июль, да и ночь.
-Да, Витя, я знаю, и ещё крыша пятнадцатого этажа, - они сплелись в тесном объятии, согревая друг друга. – Расскажи. Только – имеешь ли право? Может, это чужая тайна, которую ты случайно где-то подслушал.
-Если бы знал тебя чуть похуже, обиделся бы точно, а так улыбнусь и поцелую, чтобы умолкла. Рассказать могу. Хотя бы потому, что часть этой истории принадлежит нам, конкретно тебе и мне. Потому что всё то, что произошло с нами, вполне может произойти и с ними. Вообще, если выражаться поэтически, мне это напоминает красивую, старую, почти забытую легенду о другой легенде, ещё более давней. Хотя действие происходит в наши дни, и люди уже даже не дерутся на шпагах. Просто красиво всё это, черт побери, поэзии хочется. Их пятеро, как если бы миледи стала вдруг положительным героем. Почему-то так получается, что без этой миледи они, все четверо оставшихся, вряд ли стали бы даже приятелями, именно в таком составе. Достаточно забавно за ними наблюдать, потому что более нелепое сборище увидеть сложно, только если нашу компанию вспомнить, как мы со стороны смотрелись, а вся школа прикалывалась, да учителя обалдевали. И, как не врёт уже несколько сотен лет физика, одноимённые заряды отталкиваются, когда сосуществуют, а ей приходится сосуществовать с таким вот одноимённым… генератором противоположного механизма. А так как они оба магниты сильные, вампиры, можно сказать, то и люди к ним, соответственно, тянутся, то в одну сторону, то в другую. Только быть и белым, и красным – так ведь не бывает, правда? А там не то, что белые и красные, там север и юг, суша и море, огонь и вода. Интересно?
-Очень. – Действительно, очень интересно. Когда-то какой-то высокий худой смуглый мальчик приехал из Мурманска и пришёл к ним в класс. И как-то так получилось, что рядом с ним стало проще жить на свете. К нему хотелось тянуться, его хотелось приглашать на «заснеженный» день рождения, с ним просто хотелось быть рядом. И как-то так вышло, что среди всех равных он стал первым. Вот только в доме напротив жил такой же сильный человек, обладающий каким-то странным, словно пресловутый Бермудский треугольник, биополем: люди прекрасно понимали, что он свинья, что от него мало дождешься хорошего, но всё равно тянулись к нему, всё равно пытались попасть под лучи его грязно-солнечного света. И были такие, кому пришлось в какой-то момент выбирать, куда им ближе, к солнышку, пусть и через лужу на каком-то этапе видному, или в подвал, где все свечные огарки почему-то очень быстро гаснут, потому что не хватает кислорода, а электричество кто-то упорно не желает проводить. И выбирали, кто первое, кто второе. И неизвестно, кто пожалел о сделанном шаге.
-Борьба за общее количество улыбчивых лиц закончилась её победой. По крайней мере, пока апелляцию никто не подавал. А есть такие вещи, которые просто связывают людей навсегда. Ещё Сетон-Томпсон писал, что люди, хоть раз сидевшие рядом у лагерного костра, связаны навеки, и даже если они на каком-то этапе жизни рассорятся, то стоит им просто попасть к одному костру снова, и дружба вернётся, и доверие, и помощь в трудную минуту. Костёр, тишина, песня… Ты всё это найдёшь у себя в жизни, только вспомни. Просто даже это ещё не финал, хоть они и не совершали великих подвигов во славу родной страны, а тихо-скромно делали свою работу, шагая к будущим свершениям. Просто вездесущему Амуру и здесь нашлось местечко. Потому что один из четверых однажды поймёт, как уместнее всего назвать то, что он испытывает к ней, к ней одной. Только и он будет молчать, молчать очень долго. Сначала слов не найдёт. Потом решит, что не стоит разбивать той стены дружбы, которая уже между ними есть, чтобы построить глухую стену отчуждения. И будет молчать ещё очень долго…
-Пока она сама не поймёт, что страстно хочет любить, и что любовь совсем рядом, хоть она и боится себе представить, что это за зверь и как оно всё бывает. Возможно, они расстанутся, и расстанутся надолго. Главное – во всех странствиях остаться собой, максимум взять, максимум отдать – и минимум потерять… Знаешь, Витя, какая твоя главная ошибка?
-Нет ещё.
-Главная твоя ошибка в том, что ты десять лет назад увлёкся физикой и компьютерами, а не литературой. Впрочем, зато я обладаю эксклюзивным правом на твои поэмы в прозе.
-Скоро ты его лишишься окончательно. Догадалась?
-Догадаться было не трудно. Прикольно, я вчера закончила балладу, длинную такую, красивую, а названия не было. Теперь есть, после твоего рассказа. Так и назову, «Легенда о легенде».
-Спой.
-Утром.
Как хорошо. И как жестоко, что приходится столько ждать, чтобы узнать это. И как хорошо, что учишься это ценить. Поэтому стоит сначала повоевать, чтобы знать цену своей победы и своей радости. Все авансы потом приходится долго отрабатывать, и даже если ты с детства умеешь писать, как Рафаэль, тебе всё равно придётся учиться рисовать, как рисует ребёнок. Не лучше ли заплатить вперёд? Может быть. Но на такое тоже не каждый способен.
…Ира проснулась, словно от толчка. Открыв глаза, она чуть потянулась – и рассмеялась: Витя сидел на полу возле тахты, завернувшись в свой любимый пушистый плед, и сосредоточенно что-то писал, иногда покусывая ручку.
-Витя, почему не спишь?
-А почему не спишь ты?
-Я только что проснулась, а ты, судя по всему, вообще не засыпал. Что, приступ вдохновения нашёл? Или письмо любовное строчишь кому-то?
-Было бы кому писать, когда возможен единственный адресат, и тот рядом валяется. Строчу статью, вдохновение действительно нашло, давно начать не мог, а сейчас прямо как с неба пропелось. И ещё хочу кое-что тебе сказать, давно собирался.
-Слушаю внимательно.
-Переезжай ко мне сегодня. Насовсем.
Ира села на постели, придерживая у груди одеяло.
-Это предложение?
-Наверное, где-то близко. Надоело возвращаться в пустую квартиру, ты ведь не всегда приходишь ко мне ночевать. Надоело вызванивать тебя по телефону. Вообще, надоело. Хочу быть с тобой, как можно больше, чаще, лучше. Хочу, чтобы мой дом стал нашим домом. И вообще, просто хочу тебя, и только тебя. Что скажешь?
А что можно сказать, когда, по большому счёту, хочешь того же самого? Что можно сказать, если любишь? Что можно сказать, если тебя и без слов уже поняли?
-Витя, я руками и ногами «за». У меня только три замечания. Первое: я не умею готовить, и ты это прекрасно знаешь. Второе: я играю постоянно, на рояле, на гитаре, поэтому звуковое сопровождение большинства действий будет громким. Третье: некоторые ученики приходят заниматься ко мне домой – следовательно, теперь будут приходить к тебе. Что скажешь?
-Всё очень просто. Готовить будем по-очереди, и вообще, будет стимул зарабатывать больше, чтобы смочь ужинать в ресторане. Второе: зовём ребят в гости по случаю данного события, назовём его «очень громкой свадьбой без лишних церемоний», заодно просим их помочь вынести рояль в коридор, там места завались, я ведь кладовку уничтожил к чёрту, как только переехал сюда. Вот, и делаем коридор твоей персональной музыкальной студией, куда можешь тащить кого угодно, учеников в том числе. А кабинет остается за мной, и тут уж взятки гладки, без стука не входить. Что скажешь?
Тут Ира расхохоталась: Витя умел хорошо владеть мышцами лицо, и всё это произнёс с абсолютно серьёзным видом.
-Витька, заканчивай придуриваться. Конечно, я согласна. И вообще, иди сюда. Хватит на полу сидеть, мне без тебя холодно.
Витя кивнул, отложил свой конспект и забрался на тахту, оставив свой плед на полу. Ира потянулась к нему – и вдруг оглушительно чихнула.
-Прости.
-Так-так-так! Вот он, результат нашего с тобой крышного пикника и твоей лёгкой куртки! Не хватало только заболеть. Пойду тебе чаю антипригарного сделаю, а ты – живо под одеяло! Я кому сказал!
…-Во сколько освобождаешься?
-В пять. А что?
-Я тоже в пять… Ничего. Прикидываю, когда мы за моими вещами, нотами и гитарой поедем. Я утром поеду домой, родителей подготовлю морально, потом умотаю на уроки, а потом… Получается?
-Вполне. Тогда сразу после своих уроков лети к родителям, а я прямо туда и приеду, чтобы мы в городе друг друга не ловили. А потом ещё мы в конце этого месяца купим тебе отдельный письменный стол, и в коридоре тоже будет рассадник беспорядка. Условие: бумажки на пол мятые не кидать!
-Проще купить мусорную корзину, две корзины, точнее. И учредить штраф за каждую неправильную соринку.
…-Чёрт побери, как мне хорошо с тобой, Витя! Знаешь, я тут подумала об этой легенде, которую ты… лучше бы сочинил. Может, что-то можно изменить, избавить их от наших головокружений и проволочек, наших ожиданий длиной в восемь лет?
-А что ты предлагаешь?
-Но ты ведь знаешь, кто тот мальчишка?
-Вижу. И думаю, что не ошибаюсь.
-Так расскажи ему всё это. Скажи, чтобы не тянул резину, чтобы не молчал, не ждал, чтобы открыл всё сразу. Иначе… Чтобы жизнь у них обоих не проходила мимо.
-Ирка, даже безумцы вроде нас должны иногда думать о последствиях своих безумий. Какое право я имею вмешиваться в чужую жизнь? И кто вообще может гарантировать, что мне всё это не приснилось, что это не плод моего воображения? А даже если это и правда, подумай: что было бы с нами, если бы я в одиннадцатом классе всё рассказал бы тебе, про себя, про Лёшку, который тоже был тайно влюблён в тебя примерно в то же время и порывался петь тебе под окнами серенады, а я ему за это синяк под глазом поставил? Ничего не было бы хорошего, только развал дружбы и полное наше отчуждение. То есть – я просто разбил бы жизнь и тебе, и себе, потому что кто знает, как бы оно повернулось. То же самое будет и с ними.
-Ты снова прав. Остаётся только надеяться, что если это всё случится, то у них будут дети, что с ней не случится того, что случилось со мной. Но обидно до слёз: всё знать – и не мочь ничего сделать! И за что нам это?
-Не знаю, милая. Наверное, это мы поймём позже, такие вещи до сознания не сразу доходят. Нет, если я увижу, что я прав, я ему всё расскажу. Просто так, чтобы он знал, что так бывает. А вот ей знать точно ничего не стоит. Всё остальное они сделают сами, это уже не будет нашим с тобой делом. А теперь давай спать, потому что уже четыре, а дел сегодня невпроворот, и выглядеть надо соответственно. Особенно тебе, сова. Так что спи.
-Ты тоже.
-Я тоже. Иди сюда.
* * *
Инна понемногу склонялась к мысли, что бессонница начала лично за ней охоту: вот уже четвёртую ночь подряд она просто не могла заснуть. Чего она только не пробовала: пила молоко с мёдом перед тем, как лечь в постель, считала, закрыв глаза и зарывшись с головой под одеяло, ворон и овец, пыталась рассказывать сама себе сказки, придумывать какие-то забавные истории, пыталась вообще ни о чём не думать. Вот только всё это было бесполезно. Сон упорно не желал приходить, словно смеялся над девушкой: ах, ты, нехорошая такая, гнала меня регулярно кофе или холодным душем, так помучайся теперь без меня, когда я нужен. Только сквозь лёгкую штору пробивался свет Луны, словно подмигивал, да иногда покряхтывал кран в ванной.
Сегодня Инна просто разозлилась, и решила, что раз заснуть всё равно не получится, а тем более, завтра воскресенье, - то стоит, по крайней мере, не ворочаться и не грызть от бессилия подушку, а воспользоваться временем и превратить эту ночь в отдых, в прогулку, в медитацию, наконец. Тем более, отца дома не было (он вообще стал часто исчезать по вечерам и ночам, но всё ещё не признавался, куда), остались только Алексей и Валя, которые спали, как убитые, и которых не было риска разбудить. Инна выбралась из-под одеяла, на цыпочках проследовала в ванную, умылась, почти бесшумно оделась, застелила постель (всё равно уже не ложиться, так потом хоть время на уборку не тратить), надела часы, мельком взглянув на стрелки (было без пятнадцати три). Потом тихонько выдвинула верхний ящик стола – два дня не курила вообще, ни затяжки не сделала, вот только сейчас рука сама сунула в карман едва начатую пачку сигарет и зажигалку. Расчесав волосы и, как всегда, оставив их лежать распущенными по плечам, Инна вышла на цыпочках в прихожую, сунула ноги в кроссовки, набросила на себя куртку, взялась за ручку двери. В общей тишине щелчок дверного замка показался громче пушечного выстрела, она даже вздрогнула. Кажется, никто не проснулся. Инна выскользнула на площадку, осторожно закрыла дверь и остановилась – было очень темно, точно «хоть глаз выколи». Рука потянулась к выключателю. Зажёгся свет. И тут Инна увидела, что на ступеньках, спиной к ней, кто-то сидит. Она узнала чёрную косуху и копну светлых волос Дениса. Он даже не обернулся, только безучастно произнёс:
-Привет.
-Привет. Подвинься.
Денис послушно придвинулся к перилам, давая ей место. Инна присела на ступеньки, опустила руки на колени, посмотрела перед собой. Казалось, прошла целая вечность, а ни один не произнёс ни слова. Ни один не поинтересовался, почему другой не спит ночью и что делает здесь, на лестничной площадке. Ни один не объяснил, почему не спит сам. Денис сидел, закусив губы и опустив голову чуть ли не к самым ступенькам. Инна прислонилась к стене и смотрела в окно лестничной клетки. Наконец она открыла рот:
-Что ты здесь делаешь?
-Сижу. – После паузы Денис добавил: - Была бы сейчас водка под рукой, напился бы к чёртовой матери, послал бы всё и всех, и вообще… да, ну его в самом деле… А ты почему не спишь?
-Понятия не имею. Не сплю уже четвёртую ночь, не могу заснуть, и всё. Наверное, со мной что-то не то.
-С нами со всеми давно уже что-то не то, - проговорил Денис, медленно поднимая голову и обводя взглядом площадку, словно впервые увидел её. – Мы какие-то вычеркнутые. Непрощённые. Проклятые. Снова и снова. «Поколение икс, поколение ноль»…
Инна не стала ничего отвечать. Денис тоже умолк. Он поднял голову, посмотрел в потолок, на отштукатуренной поверхности которого был копотью выведен значок анархии, окольцованная буква «А», снова перевёл взгляд на Инну:
-У тебя есть курить?
Инна молча достала из кармана пачку, вытащила одну сигарету для себя, остальное протянула ему. Он криво усмехнулся:
-“Rothmans”? Курчаво живёте.
-Да. Мы живём. А вы умираете.
Денис вскинул голову, в упор посмотрел на неё. Два одинаковых взгляда встретились. Поединок завершился вничью.
-Честно, я ведь действительно сегодня напился бы, если бы была дома водка, просто не смог бы по-другому, и матери бы не побоялся, - заговорил он вдруг, закурив и сделав пару затяжек. – Надо же, никогда не пил один, да и пил вообще мало, больше для удовольствия, компанию поддержать… Знаешь, почему-то именно сегодня я почувствовал, что это порог. И что теперь либо назад, прочь, либо вперёд, в омут головой.
-И куда же ты пошёл?
-Вперёд, куда же ещё. Назад дороги уже нет.
-Ты любишь её?
Вздрогнул, словно от пощёчины. Глухо ответил:
-Да.
-А она тебя?
В тишине было ясно слышно, как звенела электрическая лампочка под потолком. Или это звенела сама тишина? Или просто звенело в ушах? Только вопрос остался без ответа – ответ был и так понятен. Просто так водку пить не захочется, да ещё и в одиночку. И неважно, сколько тебе лет, шестнадцать или шестьдесят.
-Скажи, Денис, мог ты когда-нибудь предположить, что нам с тобой придётся скрещивать шпаги?
-Я когда-то вообще представить себе не мог, что мы окажемся по разные стороны баррикад. Ты должна была быть с нами.
-Неправда. Это ты должен был быть с нами.
Денис попросил у неё жестом ещё одну сигарету и усмехнулся:
-Так мы с тобой ни до чего не договоримся, потому что каждый прав. Вот скажи мне лучше, два года вопрос на языке вертится: ты когда-нибудь, допускала, что между нами могло что-то быть? Что-то настоящее, кроме дружбы?
Инна вздрогнула, посмотрела на Дениса: в его широко открытых глазах читался вопрос, ответ на который был ему очень важен. Почему?
-Почему ты об этом спрашиваешь?
-Просто … Помнишь?
Командиры армии лет,
Мы теряли в бою день за днём.
А когда мы разжигали огонь,
Наш огонь тушили дождём.
Мы сидим у разбитых корыт,
И гадаем на розе ветров.
А когда приходит время вставать,
Мы сидим и ждём…
-Помню.
-Нам было по десять лет, а песня орала из всех динамиков во дворе, тогда, пятнадцатого августа… Ведь этими командирами были мы с тобой, мы двое, как один. Я вспомнил, часто вспоминал, копался в себе, пытался понять, откуда вообще эмоции вырастают. Хотел спросить, что ты думаешь на этот счёт. Если бы не было Юнки, Олега…
-Не тронь хоть ты Олега, прекрасно понимаешь ведь, что он мне скорее даже брат-близнец, чем друг. А мы с тобой – нет. Никогда. Мысли о тебе в таком ключе у меня поползли, как и обо всех, в определённый момент, да так и уползли, куда подальше.
-У меня тоже. Мне очень просто интересно, почему, очень важно.
-А сам? Почему?
-А я никогда, ни в детстве, ни потом, не видел в тебе девчонку. Вот мы с семи лет знаем друг друга, и всё это время ты для меня была товарищем, объектом для насмешек, чем-то ещё. Только – ты и сейчас для меня не девушка, я тебя представить в такой роли не могу. Мозг, голос, характер, вкус, талант, что угодно, друг, только не девушка. И не могу представить, чтобы ты кого-нибудь сама… не знаю. Мы с тобой были равными, и максимум, что я мог представить, что могу сделать – открыть перед тобой дверь, подать руку на выходе из автобуса, это ерунда. А пронести через лужу, допустим – ты в этом не нуждалась, и не нуждаешься, ты сама везде пройдёшь. И всегда проходила.
Осторожно, грабли. Впрочем, бесполезно. Тут никакой дорожный знак не поможет, - пока не наступишь и не получишь по лбу, не поймёшь.
-А ведь ты прав. Вообще, только Нарцисс влюблялся в своё отражение, и ничего хорошего из этого не вышло. А я никогда не ставила различий между парнями и девочками, просто не делила людей, мне все – друзья. Действительно, вряд ли обо мне кто-то когда-нибудь скажет «моя девушка», так же и я о ком-то – «мой парень», на язык просто не ложится. Поэтому только тут мы друг друга и не поняли.
-И твоё счастье. Никогда не пожелаю, чтобы тебе тоже было так больно. Когда любишь, хочется удержать. Только удержать не всегда получается.
Помолчав, он снова спросил:
-Инна, а всё-таки, если бы… Один из нас смог бы перевоспитать другого?
-Чёрта с два. Слишком из одинакового теста нас с тобой слепили. И слишком сильные магниты мы оба проглотили, чтобы ещё друг друга переделывать.
-Это правда. Драка была честной, ни у кого не было форы. Только тебе больше повезло.
-То есть?
-У тебя есть ещё шанс шагнуть в омут. А у меня дороги назад уже нет.
-Ты уверен?
-Да. Потому что я сам так решил.
… На улице совсем рассвело. Воскресенье, на которое не запланировано ничего конкретного, кроме дежурных домашних дел – от осознания этого факты вдруг сразу захотелось спать. Денис стоял, повернувшись лицом к двери своей квартиры, опираясь на руки, такие красивые руки с длинными точёными пальцами, ровными крепкими ногтями. Инна прислонилась спиной к стене и смотрела вверх.
-Значит, ставим точку?
Повернулся. Пошатнуло. Надо будет у мамы что-нибудь от головной боли попросить, а то в черепе будто бомба взорвалась. Как же больно…
-Да.
Пустая пачка из-под сигарет полетела в открытую форточку. Простите, я не хотела хулиганить. Разрешите, только один раз, только сегодня.
-Хорошо. Только я ещё хочу кое-что сказать. Если когда-нибудь тебе всё-таки надоест жизнь по бизнес-плану, уверенность, спокойствие, над которыми мы вместе когда-то смеялись, надоест анализировать каждый сделанный шаг, и захочется водоворота, вихря, шторма, смерча в жизни, захочется вспомнить наш black world и погрузиться в яркую тьму, вместе со мной, то помни – тебя всегда ждут, где бы мы ни были. Ты всегда сможешь вернуться.
-А если тебе надоест тонуть в кромешной тьме, катиться неизвестно куда, захочется поставить перед собой конкретные цели, выбраться, подняться на свежий воздух, посмотреть вокруг без чёрных очков и увидеть вместо тоски солнце в глазах апреля, вместе со мной, то, что бы ты ни говорил здесь, ты всегда сможешь это сделать. Тебя всегда будут ждать.
Инна протянула Денису руку. Он крепко сжал её, потом резко повернулся и отпер свою дверь. Когда она за ним захлопнулась, и щёлкнул замок, Инна вздрогнула: показалось, что это захлопнулась крышка гроба. Спокойно, это просто от бессонницы в голову лезет всякая чертовщина, а здесь все живы, и жить будут долго, потому что так надо. Инна немного постояла, потом погасила свет на площадке, нажала на ручку своей двери и скрылась.
…Если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет,
Тебе найдётся место у нас – дождя хватит на всех.
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,
Прислушайся, там, за окном, ты услышишь наш смех.
Закрой за мной дверь.
Я ухожу.
Глава 8.
Получается так, и многие школьники всех сортов и профилей с этим согласятся, что именно десятый, предпоследний учебный год – самый трудный и напряжённый из всех школьных лет, и в то же время самый радостный. Есть, конечно, те, кто до самого конца валяет дурака, а потом, под конец предпоследней четверти, начинает резко выправлять себе аттестат. Но большинство кандидатов на получение медали именно в десятом классе осуществляют основной марш-бросок своей успеваемости, обеспечивают себе максимальную фору в одиннадцатом классе. Потом всё гораздо проще: если ты уже заявил о себе как отличник или нечто к нему приближённое, то на последнем этапе главное, чего греха таить – это не испортить к себе отношение учителей. Так что, господа, шапки долой, и в драку за светлое будущее. Только эти медали практически ничего не дают, и ничем во взрослой жизни не помогают. Только получать их почему-то приятно. Да и еще – они хорошо воспитывают самодисциплину. И главное – летом как следует отдохнуть, чтобы с новыми силами перешагивать последний порог детства.
В десятом «В» по поводу отдыха имелась очень хорошая традиция: каждое лето, в начале июня, сдав все экзамены и получив все итоговые оценки, ученики и желающие родители отправлялись в двухдневный поход на какую-нибудь туристическую базу, которых недалеко от города находилось в избытке. В этом году Ольга Викторовна смогла успеть занять самую лучшую из них, на одном из живописных озёр (правда, самом дальнем, только это лишь прибавляло ему красоты). Ехать вызвался почти весь класс, что было редкостью. Конечно, далеко не все с энтузиазмом восприняли перспективу ехать три часа на электричке, а потом идти час по полю, потому что разбаловались: обычно удавалось через туристическую фирму матери Ани Петровой арендовать автобус. Вот только в этот раз не получилось.
-На том и порешим, - подвела итоги на последнем классном часу Ольга Викторовна. – Завтра приносите с одиннадцати до трёх деньги, чтобы мы выделили несколько команд на покупку продуктов.
-А купаться можно будет?
Неизвестно, что было смешнее, сам вопрос или интонация, с какой Андрон его задал, только все рассмеялись. С купанием им почему-то никогда не везло: либо вообще было холодное лето, либо именно в день их похода погода резко начинала портиться. Ольга Викторовна улыбнулась:
-Посмотрим. Сейчас достаточно тепло, чтобы вода в озере прогрелась, так что если до субботы погода не испортится, то я тоже с радостью искупаюсь. Кстати, ребята, там столовой нет, так что готовить на костре будем, как на наших турслётах. А то разбаловались.
-Так это здорово! Давайте шашлык сделаем! – заметив, что Дима, глядя на неё, крутанул у виска пальцем, Аня хмыкнула и продемонстрировала ему во всей красе свой язык. Дима пожал плечами. Ольга Викторовна засомневалась:
-Дорого. – Только было поздно, ученики уже загорелись:
-Нормально! Меньше чего-нибудь другого купим!
-Хорошо, а кто будет его готовить?
-Алексей Дмитриевич Романов приготовит, он не откажется помочь, - с совершенно серьёзным лицом произнесла Инна, только некоторые всё равно прыснули под парты: забавно звучали из её уст имя-отчество родного брата, который стал здесь для многих любимым учителем. – Или наш отец. Они оба хорошие профессионалы по этой части.
* * *
-Здравствуйте, Витя, где вы были? Я вас всюду ищу, а вы здесь!
Витя поднял брови. Оказывается, Ольга Викторовна искала его по гимназии всю большую перемену (во время которой они с Алексеем бегали в магазин, что находился через дорогу, за минеральной водой, потому что пересохло в горле, а чай закончился), и даже решила, что он уже ушёл. Поэтому она так удивилась, вернувшись в учительскую и застав там и его, и Алексея, как раз когда они тихонько обсуждали «шпионское поведение» Лёшиного отца, почти переставшего появляться дома и упорно не желавшего признаваться, у кого пропадает.
-Мы сюда пришли минуту назад, так что извините. А что, что-то случилось?
-По крайней мере, плохого – ничего. У меня приглашение. Мой десятый «В» отправляется в поход, по старой традиции. Причём почти все, двадцать два человека. А с взрослыми у меня ЧП, потому что родители у всех ребят заняты, поэтому ехать никто не желает, считают, что их дети уже выросли, а ведь они ещё дети, самые настоящие. Поэтому приглашаю тебя с нами прокатиться. Понедельник – вторник. Если у тебя нет планов, конечно.
«Именно мне, как бесплатному приложению к гитаре и голосу», - мысленно отметил про себя Витя. А отдохнуть на самом деле хотелось, тем более что многие репетиторства уже закончились, да и другие дела могли без него пару дней обойтись. Иру бы с собой вытащить, совсем хорошо было бы. Ей тоже полезно.
-Получается, если форс-мажора не случится, да вроде не должно. Понедельник?
-На будний день базу найти было проще. Да, Алёша, – кивнула учительница Романову, – Инна пообещала, что ты поможешь ей с шашлыком.
-Правда? Ну, это не проблема. – Тут Алексей заговорщицки подмигнул Вите и с лукавым видом спросил:
-Ольга Викторовна, я понимаю, что напрашиваться – это очень нехорошо, особенно с моей стороны, но, может, вы позволите и мне прокатиться с вами? Заодно помочь вам проконтролировать поведение моей сестры, и не только её.
Витя еле сдержался, чтобы не рассмеяться под эту тираду: во-первых, намёком на «проконтролировать» он рисковал нарваться на грубость – впрочем, Ольга Викторовна иронии не услышала; а во-вторых, он просто представил себе реакцию Инны на такую новость – и мысленно другу посочувствовал. А Ольга Викторовна только оживилась:
-Разумеется, Алёша, я только приветствую! Вы хоть поможете мне с ними справиться всеми, да и по мелочи, костёр разложить, шашлык правильно пожарить. Вообще, если бы ещё кто поехать из взрослых согласился, было бы совсем замечательно…
Тут Алексей, чудом, наверное, сдержав возглас Архимеда, погружённого в ванну, ещё раз подмигнул Вите и продолжил:
-А раз взрослых не хватает, может, позволите нам с Виктором наших друзей захватить?
Ольга Викторовна помолчала немного:
-Алёша, дело-то хозяйское, я ведь всю базу не покупаю, так что отдыхать вы там можете свободно. А какие «ваши» друзья, общие, что ли?
Самая обычная фраза была произнесена настолько «полицейским» тоном и с настолько каменным выражением лица, что Лёша, попытавшись пробормотать извинения (вместо них получилось нечто неразборчивое), повернулся и выскочил из учительской. Он себе и многим честно признавался, что эта УЧИТЕЛЬНИЦА вызывала в нём непреодолимое желание смеяться и прикалываться, хоть они и работали, казалось бы, на одном педагогическом фронте. Он не хотел сейчас показаться невежливым, вот только рассмеявшись ей в лицо, он показал бы себя откровенным хамом, а этого он хотел ещё меньше. Витя понял, что вносить объяснения придётся ему самому, сказал очередное спасибо крепким мышцам своего лица, вполне оправдывающие его прозвище, и с улыбкой ответил:
-Не обращайте внимания, бывает. Алексей имел в виду наших с ним общих друзей, мы ещё в школе вместе учились. И общаемся до сих пор, так впятером и дружили, и дружим.
-Хорошо, а кто они такие? Я не против, интересно просто, знакомиться всё равно будем. Так хоть знать заранее, с кем имею дело.
«Словно она моя классная, а не Инны. Ну, характер».
-Если портретно, то один из них – экономист по образованию, владелец собственной фирмы, в настоящее время гражданин Польши, второй – инженер, работает на столичном тракторном заводе. И ещё моя… супруга, музыкант. Инна всех знает.
Вот и произнёс. И самому легче стало. Какая разница, есть штамп в паспорте, или нет, без него тоже неплохо. Была бы честность друг перед другом.
-Вот Инна вам подробности организации и расскажет. Хорошо, договорились. А мне на урок пора. До свидания, Витя, всего хорошего.
Ольга Викторовна взяла нужный ей журнал и удалилась. Витя подошёл к стоявшему у окна Алексею – и, наконец, тоже позволил себе от души рассмеяться. Алексей перевёл дыхание и пожал плечами:
-Нет, ну при всём уважении, ещё секунда, и я точно заржал бы, как какой-нибудь орловский рысак, или арабский, под таким сканированием. Будто бы мы маньяков-рецидивистов потащим. Говорила мне Инка, что Ольга Викторовна человек интересный, так на каждом шагу убеждаюсь, что так оно и есть.
-Инна тебя убьёт. Готовься.
-И не подумает, покричит, я тоже покричу, так и успокоимся. Скажу, что иначе не видать ей шашлыка, как ушей своих без зеркала, и всё. А в походе она ещё спасибо мне скажет. Ей наличие нас прибавит авторитета сразу же.
-Всё равно, в целях профилактики подари ей сначала что-нибудь, мясо до шашлычной кондиции доведи, а потом уже новостями радуй.
-Может, ты и прав. Но, Витька, согласись, что идея как раз кстати пришлась. Как раз на этой неделе у Вика отпуск, и он приедет сюда. Игорь тоже собирается, в воскресенье припрётся, и до пятницы, причём отдыхать, а не работать. У вас с Иркой расписание гибкое, да и все репетиторства закончились уже, лето на дворе. Я тоже думал, как бы нам пикничок организовать, а тут такая оказия. И вообще, будто бы тебе в кайф было бы ехать смотреть на звёзды без Ирки! Не смеши. Жаль, моя Валентина как раз гос по педагогике во вторник сдаёт, а то взяли бы и её.
-Да прав ты, не спорю. Тем более это наши родные места, а впятером мы там со школьных времён и не были, как разъехались все. Нет, здорово. Только с сестрой ты всё равно поосторожнее, мне живой и здоровый друг нужен, а не покалеченный. И вообще, у меня к тебе дельное предложение: эмоции свои хоть немного поучись контролировать. Иначе долго ты здесь не продержишься, а ближайшие пару лет это в твоих интересах.
-Спасибо за справедливое замечание. Ты, Витька, меня одёргивай почаще, чтобы я с коллегами дурачиться раньше времени не начал, а то так лица недолго лишиться, а ты прав, оно мне ещё пригодится. И вообще, я что-то не могу взять в толк, что мы здесь делаем. И у тебя, и у меня прошлый урок был последним. Так что айда по домам!
* * *
Алексей ничего не сказал Инне до самого последнего вечера. Он сходил с ней вместе на рынок, помог выбрать подходящее мясо, подсказал ещё кое-что полезное, что сама Инна легко могла забыть (например, туалетную бумагу и одноразовые тарелки, стаканчики и вилки). Он помог ей собрать вещи, сам упаковал гитару, попутно подумав, что многолетнее общение с Витей всё-таки принесло положительные плоды, и вообще, нужно вспоминать преферанс и покер, которые лучше всего учат контролировать мышцы лица и нервы. И только вечером, поставив мясо на ночь «дозревать» в большом эмалированном ведре и сидя с отцом перед телевизором за вечерним чаем (показывали старый концерт «Секрета», который нравился всем троим), Алексей, как бы, между прочим, бросил:
-А Фоменко я не уважаю, только ему это всё равно… Инна, завтра мы поедем в поход вместе с вами.
-Что-о?!
-Мы поедем с вами. Я, Витя и все наши.
-Какого чёрта, Лёша?!
-А что, нами отдохнуть нельзя?! – каков вопрос, таков и ответ, кричать, так кричать.
-Да какого чёрта с моим классом? Дуйте сами куда-нибудь!
-Да потому что пригласили, и вообще, где хотим, там и отдыхаем!!!
-Дети не ссорьтесь, у меня для вас новости, - спокойно проговорил отец. Он уже привык, что его дети постоянно что-то делят, и постоянно сначала ревут, как резаные поросята, а потом спокойно, словно бархатно-железные дипломаты, решают проблему миром. А заодно привык и к тому, что когда они рычат друг на друга, то его, как правило, не слышат. А Инна отбросила книгу и заходила по комнате:
-Нет, господа, это просто невозможно! Я так больше не могу, это кошмар какой-то! Я что, под колпаком на планете, или как? Друзей пригласить к себе я не могу, потому что они в гости к учителям идти не хотят, а учителя не хотят их видеть! По гимназии пройти, чтобы на родного брата не напороться, я тоже не могу! А теперь ещё и в походе не побесишься!
-Та, которая бесится! И я что, виноват, что ты моя сестра?!
-Виноват! И в этом тоже!
Инна выбежала из комнаты и громко хлопнула дверью. Слегка порозовевший в процессе перепалки Алёша с минуту что-то бормотал себе под нос, потом несколько раз глубоко вздохнул и улыбнулся:
-Вот я и успокоился. И чего мы орали, не знаешь, а, папа?
-Я этим вопросом уже не задаюсь, вы друг на друга орёте с тех самых пор, как Инна говорить научилась. Из-за чего хоть сыр-бор на этот раз?
-А я тебе в пылу конспирации тоже не сказал? Их классная руководительница пригласила с ними поехать Витьку, а я культурно напросился, мы и остальных наших берём. Причём мы тоже едем отдыхать, и контроль над пионерами будет заключаться только в том, что мы проследим, чтобы некоторые особо «взрослые» лишнего не перебрали, есть у них там такие. А Инна уверена, что у меня дел других нет, кроме как за ней шпионить.
-Как обычно, не можете поделить, с какого конца нужно яйцо разбивать. Вы ведь с Виктором и бандой будете расслабляться отдельной песочницей?
-Скорее так: мы с Виком и Игорем будем расслабляться отдельной временно-холостяцкой песочницей, а семейная пара от нас отошьётся. Но посмотрим.
-То есть моих детей завтра и послезавтра обоих не будет дома, и я после работы могу сабантуй устраивать? Хорошо, хорошо, - отец рассмеялся. – Знаешь, сын, твоей жене нельзя надолго уезжать. Мало того, что Валя готовит отлично, так вы с Инной при ней почти друг на друга не кричите, и это очень приятно. Для ушей и нервной системы.
-А с Валей вообще жить на свете легче, и посмей мне только что-то возразить. Всё, пошёл я мириться, уже можно разговаривать.
Через пятнадцать минут брат и сестра, почти мирно беседуя, и только иногда друг на друга огрызаясь, уже совершенно беззлобно, скорее иронически, проследовали к телевизору. Долгие ссоры в этой семье не водились. Отец, воспользовавшись рекламной паузой, вышел в кухню – и вернулся через минуту с тремя большими бокалами красного портвейна на маленьком подносе. Дети дружно остолбенели. Инна опомнилась первой:
-Папа, это что?
-Лёха, Инна, сядьте. У меня новость, очень важная и очень хорошая. Бокалы разберите… так, хорошо. Сядьте, я ведь не просто так прошу, упадёте ещё, ковер себе вином зальете! В этот четверг, второго июня, приглашаю вас по адресу… впрочем, адрес на письменном приглашении прочитаете, оно уже лежит в почтовом ящике. Так вот, приглашаю вас – на мою свадьбу. И не смотрите на меня такими страшными глазищами, оба сразу, я сам так умею! Я вам специально ничего не рассказывал, вы у меня уже взрослые, всё понимаете, и всё давно заметили. Познакомитесь лично, и Маша сама вам всё расскажет, кто она, что она и как. Ещё – скоро я от вас перееду, будете жить втроём, а меня иногда навещать, надеюсь, не очень редко. И ещё – примерно через полгода у вас появится младший брат или сестра. Всё. Можно выпить.
Что отец и сделал. Брат и сестра только переглянулись. Лёша залпом выпил своё вино, несколько раз глубоко вздохнул и задал дерзкий вопрос, глядя отцу в глаза:
-Папа, сколько ей лет?
-Она гораздо старше тебя, Лёша, хоть и моложе меня, ей тридцать восемь. И это её первая беременность. И… и это первая женщина, которая стала мне по-настоящему дорога… после вашей мамы. Как считаете, не слишком поздно для второго шанса стать из половинки подобием целого?
-Да ну тебя, батя, - пробормотал Алексей, придя, наконец, в себя. – Рассказать кому про твои выходки, так не поверят, что взрослый человек на такое способен. Раз ты сделал выбор, нам остаётся только принять его, потому что он твой. А ты на моей памяти не так уж часто ошибался, и тебе я местами верю больше, чем самому себе. Так что вперёд, и с песней желательно, или что там у Мендельсона, маршем. Правда, сестрёнка? Молодец у нас папа?
-Самый молодецкий молодец на свете. Только ещё одного братика мне не надо!
-Эгоистка! Зачем мне ещё одна сестра, мне тебя хватает по горло!
Отец расхохотался, поставил бокал на стол, обнял обоих детей за плечи и крепко прижал к себе:
-Люблю я вас, обоих и поровну! Сразу видно, что оба мои, в меня пошли, что статью, что характером. Завтра же заказ в небесную канцелярию сделаю, чтобы послали нам с Машей близнецов, причём разнополых! Посмотрим, что из этого получится!
* * *
По кухне плыл вкуснейший аромат. Витя и Ира сидели у себя в кухне, у распахнутого настежь окна, на подоконнике, и пили матэ, заваренный по-настоящему, как его готовят в Аргентине. Ира нашла две маленькие тыковки, выдолбила сердцевинки, высушила эти чудо-овощи, расписала их снаружи акриловыми красками, и теперь они потягивали тёплый матэ через трубочки из этих самых тыковок. Последнее время стояла адская жара, окна в квартире они просто не закрывали. Пополам с ароматом свежезаваренного матэ кухню наполняла лившаяся негромко их динамиков магнитофона перуанская музыка. Было просто хорошо.
-Значит, учебный год закончился?
-Так точно. Хотя это не избавляет меня от необходимости до самого отпуска ходить на работу. Июнь – горячий месяц. Одиннадцатиклассники сдают выпускной экзамен по астрономии, причём все – математики, гуманитарии, неважно. Говорят, что его гораздо легче выучить, чем всё остальное, вопросов всего тридцать. А ещё у меня под руководством как раз девятый класс, если ты не забыла. Это значит, что мы с моими нахалками вместе будем сдавать экзамены, потом ещё выпускной у них. Некоторым не сидится дома, добровольно вызвались проходить летнюю практику в кабинете информатики, и меня и у Чебурашки!
Ира рассмеялась:
-Чебурашки… Вот они, прелести государевой службы, как мой папа выражается. Как же хорошо, что я от этого избавлена! А кто у вас в администрации оказался, интересно мне, таким мудрым, что додумался молодого симпатичного учителя поставить руководить классом, девятым, да ещё с составом пять к двадцати пяти?
-Было пять, осталось четыре. Один схлопотал десять троек за год, в том числе и по физике, и по информатике, и отправился учиться в обыкновенную школу. А кто додумался? Администрация, завучи по учебной и воспитательной работе. Наверное, они все думали, что я смогу этих девчонок обаять, и после этого те резко начнут учить не только физику, лишь бы мне понравиться. А вместо этого наоборот – моя слава как терминатора потихоньку сходит на нет. Веришь, у нас с ними уже война.
-Какая ещё война? Ты что, Витя, ржавый фельдмаршал?
-Пойду, матэ добавлю, вкусно очень. Тебе долить?.. К счастью, я не фельдмаршал, и тем более ещё не ржавый, хорошей смазкой пользуюсь. А война у нас позиционная. Они упорно учиться не желают, а у меня нет желания их особо в этом направлении подталкивать. За уши всё равно не затащу к знаниям, так какого чёрта силы тратить. Ведь, Ира, наверное, даже ты решила бы задачу по физике, если бы её тебе на уроке показали, подробно объяснили, а потом в контрольной тебе попалась бы абсолютно такая же, только с другими числами?
-Пожалуй, да.
-Вот видишь, и это притом, что у тебя мозги совсем не туда завинчены. А они и этого не могут. Точнее, могут, конечно, только пошевелиться ради этого не хотят. В информатике, которая им всем понадобится в институтах, как воздух, даже не пытаются ничего понять. Кто-то просто боится компьютера, как огня, а кто-то считает, что ему это даром не надо, потому что потом не пригодится, потому что они, видите ли, гуманитарии. А помяни моё слово, у нас годика через три все рефераты, курсовые и прочую научную гадость, даже школьные доклады, начнут требовать в печатном виде. Я лично начну это делать, честное слово, потому что техника уже позволяет это делать практически всем. Вот. А желаний заделывать бреши в своих мозгах они не проявляют.
-Честно говоря, в Штатах давно всё так. Мы так в колледже и учились. А здесь у нас, пока, к сожалению, каменный век. М-да… А ещё что?
-А ещё, к сожалению, они прекрасно понимают, как я к ним отношусь. И дело здесь даже не в том, что я по их милости получил в учительской и у администрации. Дело просто в том, какими методами они действуют, как они живут и как собираются жить дальше. Конечно, я сам в чём-то виноват, что так происходит, потому что ничего не бывает случайно. Наверное, как педагог я ещё не созрел, чтобы не только работать с теми, с кем комфортно, кто сам понимает, что хорошо, а что плохо, а ещё и с теми, кого надо этому учить. Семейное воспитание всё равно главное, все задатки идут оттуда, и если мама с папой не научили правильно себя вести, то потом этому научить ой как сложно. Ладно, это всё ерунда, у меня, вообще-то, выходной сегодня, поэтому ни слова о работе. И мой любимый класс всё равно, это десятый «В», в котором Инна учится. Причём не поэтому. Просто они хорошие, добрые, умные, хоть и бешенные. И девушки у них в классе нормальные, только некоторые с завихрениями, уже думают, что у них а priori льготы в этой жизни, только по причине их половой принадлежности. И плюс ко всему, именно в их классе, я провёл свой первый в жизни урок, и прошёл он так классно, просто поймал настроение. Так до сих пор и ловлю. Вообще, они учат и физику, и информатику, и всё, на уроках хорошо себя ведут, думают головой, а не тем, на чём сидят, не хамят никогда, вежливые. Я оценок и так никогда не завышаю, а там это и не нужно. Все пятёрки, кроме четырёх четвёрок, троек вообще нет. Приятно журнал открыть на своей страничке. Вот так.
-Эх, Витька мой! Такой хороший, такой правильный, а так с учениками не везёт!
-Почему не везёт? Мелкая неприятность. А всё остальное хорошо. Ведь ты здесь. Кстати, не сорвало ещё тебя, перелётная птица? Никуда не улетишь?
-Зачем? – Ира расхохоталась. – Я же свила гнездо, так зачем мне куда-то из него улетать? Моё место здесь, на этом вот пятнадцатом этаже, в скворечнике. Гоняться не за чем пока. Вместе потом погонимся, когда время настанет, когда здесь всё сделаем. Хотя… пошли пройдёмся. Может, мы и здесь нагуляем приключений.
* * *
-Тебе Инна не говорила, что она заняла второе место в литературном конкурсе «Дебют» месяц назад?
-Нет. А она что, пишет?
-С восьмого класса. Пишет прозу с дикими сюжетами. На этот конкурс она посылала рассказ, точнее, даже не рассказ, а отрывок из чего-то большого. Пожаловалась как-то, что не умеет писать кратко. Я видел только эпиграф, из Франклина: «Брат может не быть другом, но друг – всегда брат». Вот уж правду сказал философ. Она мне как-то давала читать что-то типа повести, и знаешь, мне понравилось. Конечно, всё понарошку, ещё не пережито пока, только придумано. Но честно. Если она не забьёт на это, если будет практиковаться, то станет настоящим мастером скоро, и хорошим мастером. Пусть пишет.
-Да уж. Мои песни тоже были детскими, наивными, и по темам, и по содержанию. Всё приходит с годами. Сейчас, например, я готова ехать на фестивали бардовской песни, я готова просто петь их со сцены, неважно где, в концертном зале, или в маленьком ресторане. А раньше меня вообще было не выпросить их спеть, я стеснялась всего, листики со стихами прятала в самое тайное место. Хм, почитать бы что-нибудь из её сочинений.
-Попроси. Тебе она, наверное, даст, не постесняется.
-Скорее, нет, чем да. Я пошучу, что мы с ней поменяемся, я ведь ей подарила три свои тетради. Ведь это, если честно, безумно трудно – отдать на суд других людей то, что ты сам придумал, сам написал. Даже если это самые близкие тебе люди… тем более, если близкие. Легче, когда судят чужие люди, которые не знают тебя, не знают твоих промахов, вообще ничего не знают. Я тоже боялась петь свои песни, особенно вам.
-Помню, как руки дрожали. А теперь не боишься?
-Ну, теперь. Я же говорю, что всё приходит с годами, и профессионализм в этой области тоже. Я слышала, как читает свои стихи Римма Казакова, Владимир Некляев, как поют свои песни Шаов, Хомчик, Берковский, Шэрил Кроу. В смысле, даже в кругу друзей. Я сама на эти тусовки попадала случайно, меня водили, как знакомую. И знаешь, что я заметила? Все без проблем поют чужие песни, классику какую-нибудь. И все стесняются петь своё – но поют. Вот и весь секрет. Я помню, как я пела в разных кафешках многих городов, чтобы заработать на хлеб, и там слушатели ни слова не понимали по-русски. Как-то зашёл какой-то эмигрант, так он со своими друзьями потом торчал там чуть ли не каждый вечер, мы даже подружились, он меня постоянно угощал. А хозяину товарооборот шёл, и все были довольны. Но большинство всё равно не понимали слов, что не мешало им принимать то, что я для них пела, и аплодировать мне. Поэтому теперь я могу петь где угодно.
-А когда поёшь своё, всё равно глаза в пол опускаешь. А обычно смотришь прямо… Кстати, многие в гимназии уже заочно знакомы и с твоим творчеством, и с тобой. Я им много чего пел, и в походе осенью, и потом, на каких-то школьных посиделках.
-Большое спасибо, за пиар. Ещё подпоют те, у кого память хорошая. Витька, а почему ты сам не сочиняешь?
-На менестреля не тяну. Я сочиняю другое. У меня уже четыре статьи в технарских журналах вышло, и свой проект «занимательной физики» и «занимательной астрономии». Точнее, астрономии не занимательной, а как раз для тех, кто интересуется всерьёз, кто заниматься готов. Ведь в школьной программе астрономии почти нет, одиннадцатый класс, и только. А жаль, развивает мозги в целом и пространственное мышление в частности, причём гораздо лучше геометрии. Вот. Кое-какая беллетристика дописывается, тоже на технарскую тему. Скоро всё, что ещё не печатал, сдам в набор. Вот так. Я же всё-таки физик… Только не надо мне Сергея Никитина в пример ставить. Пусть песни пишет тот, у кого лучше получается. Или – та.
-И всё-таки ты в душе подхалим. Хорошо хоть, что не со всеми подряд.
* * *
Вечером в квартире на пятнадцатом этаже царило творческое оживление: оба обитателя торчали в кухне и запихивали в большие рюкзаки кое-какие нужные в походе вещи, обильное количество продуктов и воду. Точнее, запихивала всё это Ира, а Витя сидел рядом на пуфике и настраивал гитару. Действительно, матриархат, только наоборот. И как с этим бороться? Какой стратегией и тактикой?
-Витя, ты закончил?
-Уже да. Звучит отлично.
-Слышу, молодец. Может, оставишь гитару до лучших времён и дашь мне немного места у себя на коленях?
-Честное слово, болит спина. У меня другое предложение: пойти и прилечь в кабинете на диван. И там можешь сидеть на мне, сколько душеньке угодно.
…-Как настроение?
-Двойственно-замечательное.
-Мне непонятно.
-Очень просто, милая моя. Замечательность моего настроения имеет два аспекта… Ира, хватит смеяться! Я прекрасно понимаю, что многие мои фразы со стороны очень смешно звучат, что я разговариваю в научном стиле. И можешь не говорить, что иногда мне требуется переводчик. Поэтому не кривись, с этим тебе придётся смириться. Так вот, аспект прошедшего и настоящего времени. Если говорить о прошедшем, то мы именно на эту турбазу гоняли, когда в школе учились, каждое лето, после девятого, десятого, одиннадцатого класса. Так что святые места. Мы ведь с Лёшкой именно туда потом так и не доехали, не получалось почему-то. Может, не только для нас они будут святыми, кто знает. А если о настоящем, то я, чёрт побери, просто рад, что у нас есть шанс среди недели выбраться из города, посидеть у костра, попить хорошего горячего вина, расслабиться, подышать свежим воздухом, лесом, полем, озёрной водой. И просто рад, что мы с тобой будем там вместе.
-А остальные будут нам тихо завидовать, потому что остались временно в холостяках. У меня настроение тоже отличное. А если честно, то меня просто грызёт нетерпение, мне хочется на этих ваших гимназистов посмотреть, особенно на товарищей Инны. И вообще, расскажи мне о них.
-Как об учениках? Или как о людях?
-Сам выбирай. Или соедини две характеристики в одну.
-Нет, Ирка. – Витя подложил руки под голову, вытянулся удобнее. – Ничего я тебе не расскажу. Сама всё увидишь и поймёшь, а с кем захочешь, просто поговоришь, в основном ребята открытые, на контакт идут легко. А офицерам обсуждать солдат не стоит. Особенно если не по делу, а просто языком потрепать. Не терпится в чужих душах покопаться?
-У меня профессия такая, копаюсь в чужих душах через музыку. Только иногда подсказки помогают, и хочется их иметь под рукой.
-А Макаренко, между прочим, личные дела своих воспитанников не читал, чтобы своё собственное восприятие их личностей и характеров чужим не засорять. Так что ничего я тебе не скажу, завтра всё увидишь и узнаешь. И вообще, мы с тобой всё собрали, вещи на завтра приготовили, и пора спать. Потому что тебе завтра встать надо в пять утра, а в семь мы будем уже на вокзале. Это с учётом того, на каком отшибе мы с тобой живём. Как, не проспишь, совушка моя?
-Да, я такая, я сова. А ты вообще не пойми кто. Надо в календаре те дни отметить, когда я позже тебя заснуть умудрялась, а просыпаешься ты постоянно в шесть утра, и не важно, во сколько ты лёг, почему-то постоянно свеженький, словно законные восемь часов проспал. Как удаётся, солнышко? Или ты заговорённый?
-Я просто правильно работаю и отдыхаю. Так не проспишь?
-Просплю обязательно. Но ты меня разбудишь. Как спящую красавицу.
* * *
Витя проснулся, когда на часах щёлкнуло четыре часа утра. Сразу чувствуется, что заснул вчера в одиннадцать, если не раньше, поэтому и выспался отлично. Есть в раннем пробуждении своя прелесть. Словно ты первый, словно дежурный, словно встречаешь утро и видишь, как пробуждается разбуженная тобой и никем другим жизнь. Ночью чувствуешь себя немного по-другому – словно часовой на страже своего и чужого покоя. И все это имеет одно имя – Красота.
Красота в том, чтобы тихонько, не будя спящую крепким сном любимую, выбраться из-под одеяла, подойти к окну и увидеть, что уже практически рассвело, и вспомнить, что день всё ещё растёт и растёт, и расти ему ещё прилично, почти месяц. Красота в том, чтобы постоять минуту под холодным душем, окончательно проснуться, ощутить каждой клеточкой кожи эту восхитительную пьянящую жизнь. Красота в том, чтобы одеться в любимые старые джинсы, черную майку с портретом Джима Мориссона, рубашку, кеды, и понять, что ты всё равно мальчишка, и что это очень хорошо, когда в меру. В том, чтобы убедиться, что вчера действительно всё было собрано, как следует, положить гитару в футляр с мыслями о том, сколько положительных эмоций она сегодня у костра принесёт, сколько хороших песен будет спето под её восхитительное звучание. В том, чтобы приготовить завтрак в виде импровизации на тему «чего-нибудь съедобного с аппетитом, при учёте наличия практически полного отсутствия продуктов питания в холодильнике», - тут Витя сам обалдел от витиеватости своих мыслей.
Красота в том, чтобы сварить замечательный утренний кофе, в меру крепкий и очень бодрящий. В том, чтобы глянуть на часы, убедиться, что пора будить любимую. Увидеть её снова. Позвать. Убедиться, что звать бесполезно. Провести рукой по шелковистой коже, губам, шее, груди, почувствовать отклик на эту ласку и бесконечное желание продолжать. Да, лучший вид утренней зарядки – это секс, и пусть только хоть кто-нибудь поспорит со мной, что это не высшая красота бытия. Только … следите, с кем просыпаетесь рядом по утрам. И бейте тревогу, если не помните, кто спит рядом с вами на этот раз, и откуда этот человек взялся.
-Всё, Ирка, подъём! Вставать пора!
-Понимаю, только лень. Доброе утро.
-Проснулась, точно? Молодец, тогда марш под душ, завтрак уже на столе.
-Остыл?!
-Нет. Всё как раз в готовом к употреблению виде. Вставай, чудо раскосоглазое!
…-Когда выходим? – вопрос Ира задала с набитым ртом, потому что усердно поглощала приготовленные Витей бутерброды со всякой всячиной, которую ему удалось наскрести в холодильнике. Витя бросил взгляд на часы:
-Без двадцати шесть выйдем, как раз к первым троллейбусам до остановки доберёмся. И не спрашивай, почему я тебя так рано поднял. Чтобы ты спокойно всё проверила и убедилась, всё ли ты взяла. А то обычно в последний момент вспоминаешь, что что-то забыла, и начинается адская спешка, лихорадочные гонки по квартире с препятствиями в виде мебели. Кстати, проездной не забудь, а то контролёрам тоже иногда не спится.
-Сдаюсь! – Ира подняла руки вверх, запихнув перед этим в рот остаток последнего бутерброда. – Хватит только читать мои мысли, а то уже неинтересно становится. Я всё проверю, и даже посуду помою. Можно?
-Можно, - рассмеялся Витя. – Только ничего не разбей.
Разрешения Ира спрашивала неспроста, и ответ прозвучал тоже неспроста. Ира действительно регулярно била посуду во время мытья, случайно. За два месяца так случайно отправились на свалку осколки двух тарелок и трёх чашек. Витя однажды пошутил, что они разорятся на одной только посуде, и даже пригрозил Ире запретить ей появляться в кухне вообще, и около мойки в частности. Впрочем, в этот раз операция прошла успешно: все чашки и блюдца благополучно достигли мойки и сушилки, без единой царапины.
* * *
Троллейбус был почти пуст, Витя даже удивился: обычно первые троллейбусы бывали забиты до отказа, а сегодня они ехали без лишней давки, спокойно. И даже в центре города пассажиров не слишком прибавилось. Больше того – в этот же троллейбус, в ту же заднюю дверь, вошли на одной из остановок Алексей и Игорь. Причём Витя с Ирой это раньше услышали, чем заметили глазами – по голосам:
-Вот так дела! А мы думали, что вы позже поедете! Привет!
-Привет. Если ты на меня намекаешь, то Витя меня поднял без пятнадцати пять утра. А Игорь здесь откуда? У тебя ведь отец в другом районе живёт.
-Он у меня ночевал, - ответил за друга Лёша. – У меня появился новый вид жилплощади, называется «комната для гостей». Отец от нас с малой почти смотался, дома не ночует. У него вообще свадьба скоро. Я вам чуть попозже это расскажу, когда и Вик появится, потому что ещё та хохма, как он нам с Инной об этом сообщал. В своём репертуаре папа, красавец. Правда, Игорь?
-А я в вашем бате никогда не сомневался! Сразу видно, в кого ты такой.
-А Инна где?
-Насчёт того, в кого я такой, папа то же самое сказал. А у моей уважаемой сестры теперь личный транспорт, - Алексей грохнул об пол своим рюкзаком. – Спокойно, всё бьющееся давно перелито в небьющуюся тару. Шучу насчёт транспорта. Просто за ней заехали Олег Драгунский и Давыдов, однокласснички её замечательные, их отец Олега повёз на прекрасной чёрной «Волге». Я её в честь этого двумя вёдрами шашлыка нагрузил. – Тут он покосился на стоявшие у ног Вити и Иры огромные рюкзаки: - А вы чего уже с собой набрали, как на северный полюс?
-Если честно, я сам не до конца знаю, что там лежит, всё вот эта лисица-путешественница собирала, я в тот момент гитару настраивал. Точно могу сказать, что еды там больше, чем всего остального, а дома у нас в холодильнике мышь можно вешать.
-Ирка в своём репертуаре!
Не успел Игорь засмеяться по этому поводу, как получил щелчок по носу. В итоге засмеялись все вместе. А троллейбус подъехал к конечной остановке.
…-Внимание, ребята. Сейчас вам предстоит выдержать строгий оценивающий взгляд нашей уважаемой Ольги Викторовны, классной руководительницы Инны, которая будет рассчитывать, что мы поможем ей пасти её детей. Может случиться так, что она спросит что-нибудь эдакое. К вам одна просьба – не смеяться. Этого даже я не делаю, учтите.
-То есть не спрашиваешь ничего эдакого?
-Не угадала, Ира. Не смеюсь.
-Ну да, он зажимает себе рот и ретируется куда-нибудь в спасительное место, а я, как истинный терминатор, перебираю все варианты ответов и отвечаю на все вопросы.
* * *
Когда компания подошла ближе, Инна сделала нарочито непроницаемое лицо и отошла в сторону: пообещала вчера брату, что разговаривать с ним сегодня будет только по делу, на что он ей выдал пресмешную классификацию «дел», по которым она сможет к нему обратиться. Классная, услышав шаги и голоса, тут же обернулась.
-Доброе утро, - поздоровался Витя, остальные кивнули молча. – Как видите, мы привезли наших друзей. Вот, знакомьтесь, наши ещё школьные друзья. Надеюсь, что мы будем полезны вам в течение этих двух дней.
-Доброе утро, - отозвалась Ольга Викторовна, и поджав губы, стала внимательно разглядывать их, уже взрослых, а для неё всё равно детей. Да, ребята, у меня дочь почто вашего возраста, года на три всего младше. А мы с вами работаем вместе… Под пристально-оценивающим взглядом учительницы Игорь стиснул зубы, сдерживая то ли смех, то ли раздражение: этот взгляд пытался показаться сверхпроницательным, просвечивающим их, как рентген. Наверное, тот, который действительно видит человека насквозь, постарается как-нибудь рассматривать его так, чтобы рассматриваемый этого не заметил. А ребята тем временем спокойно представились:
-Виктор.
-Ирина.
-Игорь.
Ольга Викторовна ещё раз поглядела на всю пятёрку. Странное какое-то впечатление производят они, когда стоят рядом. Значит, вот какая у Вити Богдановича жена. И в одном классе учились. Да, на каком-то юбилее гимназии, на праздничном концерте, раскопали очень интересную информацию: сколько семейных пар составили ученики гимназии (тогда ещё просто школы номер один), сколько из них учились в одном классе. Было очень забавно это слушать. Да, такое тоже бывает, и это приятно. Впрочем, сама Ольга Викторовна не очень далеко от них ушла: со своим нынешним мужем (первым и пока единственным) они познакомились в институте на дне первокурсника, и учились в одной группе все пять лет. Только он пошёл-таки работать программистом, и на этой работе удержался, и хорошо, что смог, что получилось. Что ж, пусть эти ребята живут. У них ведь у обоих на лбах написано: «ПАРА». А впечатление эта компания производит интересное. Будто это не пять отдельных человек, стоящих впридачу порознь, а что-то единое, неделимое, какая-то стена, которую очень сложно взять штурмом. Троих их этой пятёрки она видела впервые в жизни, но при этом казалось, что она их уже видела, причём относительно недавно. Видела нечто похожее: стоят рядом несколько человек, самих по себе ничем не примечательных, а видно, что они очень крепко связаны, и развязать эти узлы вряд ли получится.
Глава 9.
Инна действительно знала, что говорила, когда обещала одноклассникам вкусный шашлык. И Алексей тоже не просто так считался настоящим асом по приготовлению этого блюда среди всех своих многочисленных знакомых. Шашлык получился отменный, и начинающие туристы смогли не только понюхать его, не только попробовать, чтобы сказать «я ел шашлык», но и наесться досыта. Так все гимназисты и сидели за столом, накрытым прямо под открытым небом, уплетали за обе щеки обед и не уставали с набитыми ртами хвалить искусство шеф-повара.
-Алексей Дмитриевич, а как вы научились готовить шашлык?
-Просто, - рассмеялся Алексей в ответ. – В таких же вот походах, на пикниках, выездах каких-то, - вот тебе и университеты. Ведь ушашалычить дома мясо – не такое уж архисложное дело, просто знать нужно, что и как добавлять, ну, и не передобавить какого-нибудь уксуса яблочного. Я сначала делал по рецепту, то есть на столько-то граммов мяса нужно столько-то ложек уксуса, столько то лука, столько-то ещё чего-нибудь. А потом я глаз наметал, позволил себе импровизировать. Так что тут всё просто. Поджарить шашлык – это уже дело, это нужно научиться, и с первого раза вряд ли получится. Я свой первый шашлык, который готовил без присмотра отца, в десятом классе, кажется, поджарил так, что ничего хорошего из этого не вышло…
Лёшины объяснения были прерваны дружным смехом его друзей. Да, они отлично помнили тот замечательный в своей несъедобности, полусырой, полуобуглившийся, полуварёный шашлык, после пробы которого было принято единодушное решение закопать его в землю и отправить на перегной. Он тоже усмехнулся и продолжал:
-Вот, уже вспомнили. Я потом отцу рассказал, он старый турист, так он посмеялся и стал учить меня обращаться с шампурами. Первый блин был комом, а потом такие же вот походы были хорошей производственной практикой. Мы ведь много в походы ходили, всю страну, наверное, излазили, и даже по горам немного пошастали, правда, Виктор Владимирович?
-Правда, Алексей Дмитриевич. Действительно, тогда мы много ходили в походы, однодневный, двухдневный, более длительные. И шашлыки там ели просто замечательные. Да и продолжаем это вполне активно.
А после шашлыков, как обычно, началась суета. Гимназистки, Ольга Викторовна и Ира отправились полоскать посуду прямо в озере. Мужское население стало заниматься костром. Интересно, это действительно исторически сложилось, или всё врут мужики, только доказать это сложно за неимением официального подтверждения? Вон Вася Дмитрук со своим неразлучным топором, Олег, Андрон, Саша, под предводителем Вити и Игоря направились в лес, за топливом для костра. Несколько десятков тысяч лет назад было то же самое, мужчины отправлялись за добычей, за мамонтом, косулей, ещё кем-нибудь. А женщины их ждали у стойбища, готовые превратить мамонта в еду и одежду. Только женщине почему-то не проблема точно так же изящно и еду приготовить, и из винтовки пострелять, а вот мужчину загнать заниматься домашней работой сложнее. Впрочем, не стоит обобщать.
-Игорёк, ну как тебе эти школьники?
-Ты знаешь, Витя, я, кажется, понял, почему вы с Лёхой называете этих ребят вашим любимым классом. Не знаю, как это объяснить, но что-то в них есть, во всех, со всеми их разностями. Как я понимаю, они не очень-то дружат вообще, вне школы, но всё равно, что-то в них цельное, общее, как «в драке не поможем, но случись война, - даст Бог, победим». Какие-то они нетипичные, такие же, какими были мы, а вообще сейчас подростки очень сильно изменились, и в худшую сторону, и что из многих их вырастет, я местами думать боюсь. А эти уровнем повыше, эмоциями понатуральнее. Правда, есть некоторые личности, которые пугают, как меня Сенька Хатько пугал когда-то. Понимаешь, что человек-то по большому счёту если не совсем дерьмо, то таковым скоро станет, потому что сам очень этого хочет, - но всё равно почему-то к нему тянешься, почему-то хочется лишний раз что-то брать, о чём-то говорить, чувствовать над собой чью-то власть. Вопрос, что из них вырастет.
Витя кивнул. Он вспомнил Сеньку Хатько. Да, такие личности есть и будут всегда, и всегда более слабые будут тянуться к ним, позволять им упиваться их энергией себе на радость. И всегда будут рано или поздно находиться более сильные, которые смогут дать отпор, если его грязный и всё равно яркий, убийственно притягательный свет их хоть как-то заденет, попадёт на них хоть каким-то краем, хоть случайно. Сенька был для них в юности вражеским полюсом. Глубокий, тонкий парень, которого изнутри словно грыз какой-то странный червяк, червяк ненависти к тем, кто его самого ненавидел, и к тем, кто любил его и пытался помочь, спасти. Игорь заметил, что Денис Ганин похож на Сеньку внешне. Может быть. Только внешне. Потому что внутренне Сенька по сравнению с Денисом превращался в машину, слабо способную мыслить и чувствовать. Денис был гораздо глубже и тоньше Сеньки. Он умел думать, чувствовать, плакать. И ещё он умел любить.
* * *
Настоящий походный костер словно вырос из-под земли, как-то школьники не заметили, откуда и когда он появился. Красивый, яркий, и разгорелся быстро – вот что значит, сухая погода в последние дни и умело подобранные дрова. Возле него греться хорошо. «А во лбу звезда горит» - это у Пушкина, а здесь точно звезда горит, только на земле. Точнее, в земле, и даже не горит, а полыхает заревом. Хочется писать стихи дико романтического содержания. Вася, обычно главный костровой класса, просто спросил:
-Алексей Дмитриевич, Виктор Владимирович, как это получается? Выложить дрова в форме звезды – это понятно. Только они у вас и горят как-то по-особенному ярко, это каким образом? Раскладываете что ли, дрова по особенной системе?
-Как ты представляешь себе особую систему? Если ты о принципе укладки дров, то здесь ничего особенного, стандартные приёмы и способы. Нет, я, на самом деле, думаю, что тут дело в настроении. Костёр не любит, когда на него смотря просто как на кучу сухих горящих дров. Он очень любит сжигать то, или того, что, или кто, обидело его, низвело до уровня обычного явления. Это энергия, Вася. Впрочем, это тебе Виктор Владимирович лучше объяснит, он у нас физик. И уже смеётся, насколько вообще смеяться способен.
-Ну, я понимаю, что костёр – это кульминация практически всех «природный развлечений», символ такой вот тёмной красивой ночи. Без него любой поход - не поход…
-На самом деле всё гораздо глубже. То есть, красивее. Просто добавь фантазию. Думаю, ты читал Купера, читал Сетон-Томпсона, а если не читал, прочитай обязательно. Без костра нет похода, это само собой ясно. Только лесная ночь прекрасна и сама по себе. И высокие деревья, «небо, звёзды, рек серебро». А тут – нужно смотреть на костёр, как на символ дружбы, верности, любви, другого глубокого чувства. Даже глубокой ненависти. Только именно чего-то глубокого, сильного, страсти какой-нибудь, одной и пламенной. Вот тогда он загорится совсем иначе.
Оставив озадаченного Васю размышлять над услышанным и задаваться мыслью, всё ли у этих учителей в порядке с головой – вот и учи после этого чему-то, объясняй, пытайся впихнуть невпихуемое в эти испорченные рационализацией умы школьников – и бороться с другой мыслью: не пора ли сдать их на консультацию к невропатологу, друзья уселись на одно из брёвнышек, специально притянутых сюда для сидения. Тут к ним присоединились остальные. Последней подошла Ира. Подошла, присела перед ними на корточки и спросила:
-А дальше?
-Костёр. Сначала будем петь песни, а потом пить вино. При пионерах нельзя, неправильно. Правда, эти пионеры сами потом по комнатам попрячутся и будут друг другу наливать под одеялом, причём водку. Надо будет нагрянуть с визитом часика эдак в три, - Леша хитро усмехнулся, вспомнив какую-то из своих вожатских смен в лагере. – А вот и малая пришла.
Инна снова с нарочито надутым лицом прошла мимо брата и присела рядом с Витей:
-Что будем делать? На тебя наедут все.
-Ну и что? Нас сегодня четверо только играющих, поющих больше наберётся, в смысле, тех, кто по полутонам не скачет. Может, поделим репертуар, чтобы никому обидно не было, чтобы потом не драться, кому какую песню спеть хочется?
-Резонно. Ты главный артист, ты и дели, давай.
-Ага, почувствуй себя дирижёром в оркестре совершенно бесхудожественной самодеятельности. Тоже бывает, сказать нечего. Так, у кого что лучше получается? Высоцкого, Макаревича лучше всех поёт Алёша. Цоя, бардов – Инна. Ира поёт свои песни, поёт классику, всякое ретро. Я пою прочий русский рок. Могу съехать на панк, или на оперные арии, если понесёт. И у каждого ещё много неучтённого репертуара, который может всплыть в голове и попроситься наружу, типа «Гражданской обороны», СашБаша, Янки и так далее. Кто за?
-Да какая, в конце концов, разница? Будем петь по-очереди, вот и всё. Если только попросят очень, там уже можно делиться чем-то и кем-то. Гитары настроены, и ничто не должно испортить звука.
Да, почему-то порой кажется, что любовь к музыке, больше того, к живому пению, стала для них для всех чем-то сродни наркомании, вне зависимости от прямой профессии и способностей к исполнению этой самой музыки. Да, все они, что старшие, что младшие, закончили в своё время музыкальную школу по разного профиля инструментам, потом инструменты этого самого профиля честно забросили. Кто-то кинулся осваивать гитару, кто-то не кинулся осваивать больше ничего, кроме нервов, универсального инструмента всех и каждого. Вот только почему-то без музыки, или без магнитофона на тихой громкости, или без плеера в ушах, или без голоса друга, поющего под собственный на гитаре или рояле аккомпанемент, сложно было сделать не то что вечернюю пробежку, а даже просто шаг. С ней легче жилось, дышалось, думалось. Откуда это взялось, интересно знать, и как это объяснить? Наверное, это просто ещё один знак свыше, что жизнь очень легко раскрасить в те краски, которые сам выбираешь, и озвучить теми песнями и мелодиями, которые сам если не напишешь, то, по крайней мере, выделишь из общего гула, которым подпоешь, которые расслышишь, полюбишь. А уж какая тональность будет преобладать, мажор ли, минор, с выпендрёжами вроде фригийского, лидийского или дорийского ладов, неизбежно ассоциировавшихся с далёкой, но знакомой историей античности, - это тоже решать каждому. Самому. Книги и тона одежды соответствующие появятся уже сами, и темы разговоров и мыслей придут следом и прочно займут место в голове, не спрашивая разрешения. Так и определяется судьба. И её всегда можно изменить. Только захотеть надо очень-очень сильно.
* * *
Кто-то суетился возле костра. Кто-то срочно, чтобы не забыть потом, тащил припасённую специально для этого картошку, чтобы провести время не только красиво, но и со вкусом в самом прямом смысле этого слова. Кто-то в спешном порядке домывал посуду, чтобы больше сегодня не возвращаться к этой теме и спокойно отдыхать. Кто-то просто сидел с домике с книжкой, такие тоже находились, зачем только ехали сюда, не очень понятно, почитать точно также можно было и дома… Да, каждый делал что-то своё. А Дима стоял, словно прикованный к зарослям, вцепившись в ствол какой-то старой сосны, не будучи в силах сделать ни шагу, ни вперёд, ни назад, не будучи в силах отвести глаза от того, на что не стоило смотреть, чего не стоило видеть, за чем было даже стыдно подглядывать. Вот только - издеваться над собой, так издеваться до конца. Наверное, я всё-таки в чём-то ненормальный, потому что нормальные люди не поступают так, так поступают только извращенцы. Как в том анекдоте про расценки в публичных домах: половой акт – пятьдесят баксов, наблюдение за половым актом – сто, наблюдение за тем, кто наблюдает половой акт – сто пятьдесят. До третьего не дошло, и на том спасибо, не до конца ещё крыша поехала. Я не могу отвернуться, не могу закрыть глаза, я стою и смотрю. Смотрю туда, куда не должен, наверное, смотреть, вижу то, чего не должен видеть, хоть видел уже, и не раз, и не в таком исполнении, а в гораздо более живописном. Я вижу огромную старую сосну, с искривлённым, словно от боевых ран, стволом. Я вижу спину Дениса, его яркие светлые волосы, светящиеся даже в сумерках. Я вижу, точнее, знаю, что эти тонкие руки с ярко-красным, уже, наверное, ободранным лаком на коротких ногтях, эти тонкие ноги со ссадинами на коленях, которые тоже видны моему орлиному зрению, - это руки и ноги Юнны. Я понимаю, что им самим по большому счёту всё равно, видит их кто-нибудь, или нет, они наверняка забыли, где они. Я стою как раз с подветренной стороны, поэтому слышу всё, каждый стон, каждый звук, каждое слово. Я всё это знаю. Просто почему-то, кажется, что то, что я вижу, как-то противно и смешно. Инна как-то сказала, что Дёне не намного слаще, чем мне. А по-моему, ему в сотню раз хуже. Потому что он любит её, если такое на самом деле бывает и так называется, он втюрился в неё по самые уши, он жить без неё не может, у него это на лбу написано. А она просто трахает его. У себя во дворе она трахает своего парня, и ей мало, вот она и взяла ещё Деню, для полного удовольствия. В одной компании один, в другой – другой, и все счастливы. Причём, тот парень ничего не знает, скорее всего. А узнает – будет хорошо, если не оторвёт ей голову сразу. Шлюха. А я ненормальный, наверное. Всё, теперь точка. И даже разговаривать не стоит. И никто меня к земле не приклеивал, это я сам всё придумал. Сейчас пойду прочь отсюда. Ничего принципиально нового я всё равно не увижу.
Дима вернулся к домику, заглянул в комнату, взял свою красавицу-гитару, и направился к костру. По дороге лоб в лоб столкнулся с Инной и Олей, которые, как выяснилось, именно его и искали. Посмеялись. Дима отдал Инне гитару, она побежала с ней к костру. Дима и Оля пошли медленнее, а у Оли ещё и шнурок развязался, пришлось вообще остановиться.
-Дима, гитара твоя, а почему ты сам не играешь никогда? С восьмого класса не слышно, после того как ты нам на каком-то вечере аккомпанировал?
-А смысл? С моим голосом пока на публику лучше не петь, пока не разработан толком, я ведь пою фальшиво. А просто играть, без песни, у костра, так это смешно.
-Инна говорила, что дойче-инглиш тоже поёт неплохо. А эта девушка-блондинка, она кто? Я не спросила.
-Да все они друзья Романова и терминатора, Инна про них рассказывала не раз.
Это называется, почувствуйте разницу. Вон там Юнна – и вот здесь Оля. Одноклассницы, даже лучшими подругами когда-то были. А стали такими разными, и одна мизинца другой не стоит, если по-честному. Конечно, у Оли тоже хватает ерунды в голове, тоже местами смешно от её слов и поступков. Только она настоящая девушка, и её есть за что уважать. А вот Юнна право это давно потеряла, и неизвестно, вернётся ли оно к ней когда-нибудь. Утраченное отношение, как правило, почти невозможно восстановить, хотя жизнь и учит не произносить лишний раз этого слова.
* * *
Денис и Юнна пришли к костру последними, когда все остальные уже были в сборе. Странно было, что их никто не искал. Они уселись на бревне, под его джинсовой курткой, обнявшись, ни от кого не прячась. Ольга Викторовна даже не посмотрела в их сторону: пусть развлекаются, всё равно это закончится скоро, гораздо скорее, чем если им продолжать что-то запрещать. Денис посмотрел на яркое пламя костра, летевшее в небо. Красиво, очень красиво. Только все почему-то молчат; наверное, ждут, когда начнут петь. Даже не перешёптывается никто, странно как-то, непривычно, не похоже на них на всех. Никогда ещё Денису не мешала тишина, он всегда её любил, потому что так редко она бывала в их с матерью однокомнатной квартире. Только сейчас почему-то захотелось крикнуть: «Эй, люди! Не молчите, мать вашу за ногу, скажите что-нибудь! Наорите хоть на меня, обругайте, как хотите, только не молчите, я боюсь этой тишины!» Конечно, этого немого крика никто не услышал, все молчали. Да и длилось всё это от силы несколько секунд.
За несколько этих секунд, на ярком фоне пламени, Денис вдруг, словно кинохронику, увидел мелькнувшую чередой кадров свою жизнь. Шестнадцать лет, красивая цифра. Детство… как у всех, свои радости, свои горести, то благословенное время, когда ощущалась полная свобода, когда деревья были выше, а солнце светило ярче. Мама у окна с сигаретой между тонких красивых пальцев, так же легко нажимающих на курок винтовки, пусть и только в тире или стрелковом клубе. Отчим-неформал. Отец, раз в год приезжающий, и три раза в год приглашающий к себе в гости, не доставлявшие, правда, особой радости. Школа. Двор. Инна – отражение в зеркале, «командир армии лет», товарищ и соперник в играх и драках. Когда она перегрызлась со всем двором, перестала общаться с ними, и с ним самим тоже, в мире Дениса будто погас луч света. Не то чтобы он был влюблён, просто… равняться не на кого стало, что ли, не по ком мерить качество. Да, это даже близко не напоминало любовь, это было другое, дружба в хорошем смысле слова, в правильном смысле. Так и разошлись, а потом снова сошлись, снова подружились, - совсем другими. Наверное, что-то всё-таки рулит нами сверху, иначе все это сложно описать и понять. Он хотел жить, как хотел, быть свободным, неизвестно только, от чего и от кого именно. Впрочем, это тоже не важно. Важно только то, что происходит здесь и сейчас, в это миг жизни, единственный, жизнью и являющийся. Юнна, которая сидит рядом. Которую я действительно люблю, без которой не могу прожить дня, без которой дышать становится почему-то очень трудно. Как будто приковала меня к себе какой-то невидимой цепью, и не отпускает, парализовала, эмоции, делает со мной, что хочет, и очень хочется всё это продолжать. Назад дороги нет, да и искать её не хочется. Вперёд.
Что я сделал, куда я пошёл, зачем, почему? Почему вообще мы совершаем те или иные поступки, поворачиваем в ту или иную сторону? Какая разница, всё равно теперь ничего не исправишь. Всё равно – я сделал это сам. Это был мой, слышите, только мой выбор. Денис отвёл взгляд от костра, закусил губы и крепче прижал к себе Юнну. Всё, что у него осталось дорогого. И то, до конца ему не принадлежавшего.
* * *
-Спойте, Виктор Владимирович.
-Я-то спою, не волнуйтесь. У нас сегодня вообще сложился такой достаточно профессиональный вокально-инструментальный ансамбль, так что концерт обещает быть достаточно приятным. Даже для нас самих. Поэтому подавайте мысль, и начнём, благословясь.
-Тогда спойте «Выхода нет».
Новое поколение, сразу видно. И попсовое во многом. Но песня хорошая.
-Хорошо, Оля. А почему такой выбор?
-Потому что нравится. И не только мне.
-Логично. Итак, наш импровизированно-походный концерт на правах дирижёра объявляю открытым. Сколько в нём будет отделений, неизвестно никому, потому что настроение очень хорошее. Думаю, что у вас тоже. Сейчас, - Витя мельком взглянул на часы, - начало девятого, а это означает, что времени у нас с вами очень много…
-А ещё это означает, что пора разжигать пламя, - негромко перебила его Ира. Витя метнул в неё быстрый взгляд, и, словно, получив ответ, которого ждал, улыбнулся. Впрочем, улыбка тут же исчезла, как и вообще всякая мимика. Потому что Витя запел.
…Сколько лет прошло, всё о том же гудеть проводам,
Всё того же ждать самолётам.
Девочке с глазами самого синего льда
Таять под огнём пулемёта.
Лишь бы мы с тобой проснулись в одной постели…
Скоро рассвет.
Выхода нет.
Ключ поверни и полетели…
Как-то забывается, что эти песни давно знакомы, а многими даже выучены наизусть. Не чувствуется этого. Они звучат по-новому каждый раз, особенно когда их поёт Витя – на сцене ли, у костра ли, всё равно где. Они звучат – а ты живёшь, и каждый раз слышишь что-то новое. И в истории солдата, который вернулся из ада и увидел, что его уже нет там, откуда он уходил, что его там уже не ждут, что страх… или что-то другое сделали руками его любимой так, чтобы он не смог вернуться. И в песне-крике того, кто пытался уйти от любви по кровавой дорожке собственных вен, но всё равно клялся быть с той, без которой быть просто не мог, не умел. И в призыве Христа смело идти на крест, чтобы потом мочь ходить по воде. И в странной исповеди дурачка, который всё ходил и ходил по лесу и небу, тщетно пытаясь найти кого-то глупее себя. Наверное, так и рождается классика. Когда автора нет, уже который год, а его песни почему-то поют всё новые и новые поколения.
…Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук.
Нам не нужно всё это, чтобы друг друга понять.
Сигарета в руках, чай на столе…
Так замыкается круг.
И вдруг нам становится страшно что-то менять.
Действительно, всё это так. Андрон смотрел на тёплый огонь костра. Равнодушный к рок-музыке вообще и к Виктору Цою в частности, он очень любил слушать эти песни именно так, в акустическом исполнении, когда оно такого качества, как это, как Инны, как Сани. Действительно, что-то менять очень страшно. Страшно становится, когда понимаешь, что впереди, очень близко, совсем рядом, маячит резкий поворот, а ты не знаешь, не видишь, что ждёт тебя за углом, чего стоит бояться, на что надеяться. Ты пытаешься заглянуть в будущее, и не можешь этого сделать, потому что никому из людей не дано знать, что ждёт его впереди. И тем более страшно сворачивать с мощённой, так знакомой тебе общей дороги и ступать на свою тропинку, страшно что-то резко менять, резко переворачивать страницу. И как-то …не хочется оставаться одному в такой момент. Хочется, чтобы с тобой в этот момент были не только чай и сигареты, особенно если ко второму не имеешь пристрастия. Хочется, чтобы был кто-то, кто поддержит, подаст руку, обнимет, если надо, в ком ты уверен, как в себе. А кто может быть этим «кем-то»? Друг? Любимая? Кто-то ещё? А что такое любимая? Не знаю я. И песня уже другая, красивая, жгучая какая-то, машинально хочется свечку поднять вверх, или палочку зажжённую. И позвоночник дрожит, словно током колотит не только мысли…
…Мы стояли на прошлом, мы ждали начала,
Прижимаясь к стене, где исчезли они.
Где ещё одну жизнь одна смерть обвенчала
Парой вспышек огня да в эти смутные дни…
Ира стремительным движением вскинула голову, посмотрела на Витю. На него? Или сквозь него, вдаль, в пустоту чёрного леса? Нет. На него, прямо в его светлые серые глаза, и взглядом словно просила прощения. За что? За пропущенное, потерянное время? Витя тоже смотрел не просто перед собой – смотрел только на неё. Андрон случайно перехватил этот взгляд – и тут же покраснел от ощутимого стыда. Показалось, что подсмотрел в замочную скважину чужой двери. Вот так тоже бывает, и нехотя, а всё равно. Андрон опустил глаза и принялся изучать землю. Наверное, вот я и увидел, что такое любимая – для другого. И этому другому почему-то захотелось позавидовать, как никому раньше. Так тоже бывает. Это просто жизнь.
* * *
Олег стоял на причале, перевесившись через перила, и смотрел в чёрную воду озера. Тянуло сюда. У костра пел Алексей Романов, пел Высоцкого. Его голос они слышали впервые, и он почему-то сразу взял в плен: более, чем у терминатора, низкий, мягкий, чуть хрипловатый, мгновенно всё и всех вокруг подчиняет себе. Наверное, таким голосом ловеласы пели серенады своим жертвам. Вот только песни Высоцкого, хоть Романов и поёт их просто прекрасно, не хочется слышать ни в чьём исполнении, кроме автора, а его живое исполнение уже никогда и никто не услышит. Только плёнка и холодная цифра – всё, что нам осталось для этого, и на том спасибо. Просто захотелось тишины, захотелось побыть одному, посмотреть на красоту природы, которую так редко можно увидеть, особенно если по два раза за лето выходить на улицу, проводя всё остальное время за компьютером. Да, к сожалению, не все любимые занятия полезны для здоровья. Поэтому не стоит забрасывать футбол. От него хоть польза есть.
Шаги. В общей тишине вечера они гулко стучат по деревянным доскам. Кто-то тоже решил убежать от людей и огня к тишине и воде. Саня. Ничего себе номер. Внеплановый.
-Что ты здесь делаешь?
-А ты думал, что ты приватизировал привычку удирать от общества на край света и закапываться в свои и чужие жизни? Ошибаешься.
-От тебя такого меньше всего ожидал.
-А зря. – Саша подтянулся и присел на перила, уцепившись покрепче ногами в нижний край. – Я сам её раньше заталкивал куда подальше, потому что думал слишком много, больше, чем стоило бы, наверное. Иногда теперь я своих мыслей просто боюсь. Тоже не самое приятное. Но раз они появляются – значит, это кому-нибудь нужно.
-Ты веришь в Бога?
-Нет.
-Почему? Ты ведь наверняка крещённый?
-Когда меня крестили, мне меньше месяца было, и меня никто не спрашивал, хочу я этого или нет. Сказки всё это для детей, не больше. Никто и никогда не может указать мне, куда идти и что делать. Никто и никогда не может знать, что ждёт меня впереди, и что-то мне предсказывать. Никто и никогда не заставит меня чему-то или кому-то покориться. И никто не может мной управлять. Ни Бог, ни Магомет, ни Сатана. Никто. Это моя жизнь, только моя. И она только в моих руках. Ничто не предопределено.
-А как же насчёт заповедей, морали, табу?
-Так ведь их тоже кто-то придумал когда-то? И в разное время они менялись. Десять заповедей были написаны на скрижалях больше двух тысяч лет назад, ведь Моисей – это, кажется, Ветхий Завет? А кто когда соблюдал все десять? Да и бывало ли это хоть когда целесообразно? Может, я не прав, не настаиваю. Почему я должен что-то делать, кому я должен? Почему я должен любить того, кто не любит меня? Почему я должен помогать тому, кто не поможет мне? Почему я не должен убивать того, кто через секунду может убить меня, уже и курок почти спустил, и я это вижу, - мне что, стоять и улыбаться, щёки подставлять, одну, вторую? Я сам определяю для себя табу. Я не делаю многих вещей, просто потому что знаю, что то, что я сделаю, потом мне вернётся и врежет по лбу. А многие делаю, потому что готов получить за них по башке, и ни капельки этого не боюсь.
-Саня, не ори, я тебя прекрасно слышу, - Олег поморщился. Сплюнул на доску причала. – Ничто не предопределено… А действительно, всё, что мы делаем, нам потом возвращается. И ничего никогда не бывает случайно, или напрасно. Хоть у тебя куча талантов, внешность, или ещё что-нибудь, это вовсе не значит, что у тебя всё получится, чего ты хочешь, просто за твои красивые глаза или ангельский голос, или мозги, умеющие за секунды перемножать в уме четырёхзначные числа. Ничего у тебя не получится, если ты не будешь драться за это, не будешь зубами грызть землю, чтобы желание твоё сбылось. А для этого не обязательно рано вставать, особенно если ты сова, можно и ложиться позже всех. Так что действительно, ничто не предопределено.
Молчание было недолгим.
-Как-то на уроке английского у нас был такой talking point: если бы у вас, как у Золушки, была крёстная мать-фея, какое своё желание вы бы попросили её исполнить? До меня очередь дошла – там народ просил машину времени, любимого человека, ещё чего-то такого, здоровья родителей, вечной жизни, у кого на чём крышу клинит – а я сказал: попросил бы to give me nothing. И пояснил, что ничего не стал бы просить, потому что человек должен всё заработать, и счастье, и горе. Линкольн тоже был сначала плотником, а потом захудалым адвокатишкой в таком же захудалом городишке, а Кромвель начинал с работы пивоваром. А если что-то будет сбываться просто так, по мановению волшебной палочки, если за это ничем не заплачено, даже жгучей ментальной энергией, желанием, хоть какими-то трепыханиями в этом направлении, то всё равно – не пойдёт на пользу, ни хрена не пойдёт.
-А ты сам всегда следуешь тем постулатам, которые сейчас говоришь? По-честному?
-Я что, святой, что ли? Хочу следовать, стараюсь. Там, где упускаю что-то – получаю граблями по лбу, и грабли часто одной и той же модели. Учусь. А что?
-Да так… Я сейчас тоже много сказал, а думаешь, я так и делал? Казалось, что да, что это мои мысли, принятые мной лично решения, шаги мои, сделанные мной, налево и направо. – Саша запнулся. Что это за бред? Я что, должен сейчас исповедоваться перед этим очкариком, к которому я очень хорошо отношусь, но который ведь мне не гуру и не священник, к которому я пришёл, чтобы, как это называется, душу облегчить? Что за чёрт? Только вот говорить почему-то хочется, хочется выплеснуть всё это, мало кому такое скажешь. Так уж лучше здесь, чем в другом месте и другим ушам. – Случайности везде хороши. Благодаря им многое начинаешь понимать по-другому, по правильному. Вот я живу на свете, о чём-то думаю, что-то решаю, делаю что-то. А ведь это не я вовсе. Это то, что научило меня так думать, так делать, принимать решения в ту или другую сторону. Страшно только иногда становится, когда понимаешь, от каких мелочей зависит этот твой выбор, и начинаешь завидовать какому-нибудь имбецилу, или улитке, потому что у них нет мозгов, им пофиг. Как у того Борьки из гайдаровской «Школы».
Олег поперхнулся:
-Ты Гайдара читал?
-А что в этом странного? Читал. Больше того, мне очень нравилось, прикольно написано. Я в детстве читал всё, что попадалось под руку, все книжные шкафы, что дома стояли, наугад. Вот прямо сейчас в мозгах всплыло, как Борька Гориков спорит со старым солдатом…
-И доказывает, что сам пошёл воевать «за светлое царство социализма»?
-Память у тебя… Да, это самое. А тот солдат в два счёта доказал тому придурку Борьке, что ничего подобного, что пошёл он воевать за советскую власть, потому что был сыном фельдшерицы и расстрелянного солдата-большевика, сыном своей среды, своего круга. А был бы он дворянским сынком или купеческим, ему бы этот социализм на фиг не был бы нужен, или тогда он был бы уже исключением из правил, а для такого требуется куда больше мужества и силы воли.
-И что?
-И ничего. Каждый из нас рождается в конкретной семье, с конкретными традициями, устоями, правилами хорошего тона, и так далее. У меня дома, например, не принято за столом желать друг другу приятного аппетита, мы как-то не заостряем на этом внимания. И ещё принято, что готовят только женщины, и что мужикам выпить за обедом можно, а женщинам – неприлично. Точно также каждый из нас растёт в определённом кругу друзей, складываются какие-то свои привычки…
-По-моему, каждый волен выбирать, нравятся ему те или иные привычки, делать их своими или послать подальше…
-Ага, и каждому в кайф быть белой вороной? Прости, ты, наверное, железный, или точно святой, если так легко к этому относишься. А я не хотел оказаться на месте чучела, мне наоборот, нравилось быть вожаком тех, кто на это чучело охотился. Короче, не будем пускать мораль, мы же не дети пятилетние. Факт в том, что я вижу, что очень многое во мне было не моё, а просто взятое от тех, с кем мне хотелось находиться рядом, и от кого я боялся услышать, что я лох. И больше того, что мне почти всё это нравилось, я не видел другого.
-Видишь, всё-таки понравилось.
-Да, и что? Нравилось, да. Нравилось пить «чернила», когда ещё денег на водку не хватало, в седьмом-восьмом классе. Нравилось тусоваться, выделяться внешним видом, показывать, что я не такой, как все эти сопливые малыши, которые дальше соседнего двора и школы редко куда без родителей нос высовывали, нравилось и нравиться чувствовать эту свободу. Нравилось и нравится курить, сначала тайком, чтобы родители за задницу не схватили, да и потом… Чёрт, комары, когда же хоть вы заснёте? – Саша звонко шлёпнул себя по шее. – Адреналин, когда идёшь домой пьянющий, и думаешь: проснётся ли кто-нибудь? Засекут ли? И чувствуешь себя суперменом, если проскальзываешь незамеченным. Язык, когда круто разговаривать матом, потому что смысл слов, в одной стороны, становится жёстче и понятнее, а с другой – размывается, потому что матов как таковых то ли три, то ли пять, а всё остальное – производные, или как это называется. Меня учили, что при девчонках матом ругаться нельзя, а девчонки сами порой так разговаривают, что поневоле первым краснеешь. Шлюхи, групповухи, потом просыпаешься утром, и не помнишь, кого трахал, то ли эту, то ли ту. Свобода, даже здесь, и главное – держать мозги на месте, чтобы детей не наделать ненароком. Всё оказалось очень просто. Даже странно, что на свете осталось не так много вещей, которых я не пробовал, а мне семнадцать лет исполниться через три месяца.
-Круто. – Олег повёл плечами. Кажется, я умею краснеть. Действительно, круто.
-Вот-вот. А когда в сентябре, в походе, сидели с трезвыми головами, с Инной разговаривали, меня вдруг дёрнуло: чёрт побери, а ведь такого я уже и не помню, а прикольно, оказывается. Просто, как люди, сидеть, отдыхать, и не волноваться за завтрашний день. Потому и остался с вами, и действительно, было здорово. Потом ещё парочка таких вот вечеров, и каждый раз по-новому, и не скучно, и весело, здорово, интересно! Вот такое вот приколы.
-Это не приколы, Саня, это жизнь, такая странная и страшная, фильмов ужасов не надо. Я ведь во многом младенец по сравнению с тобой, если брать категории опыта и пережитого. И почему-то я об этом не жалею, больше скажу – я этим горжусь. Именно тем, что очень многого я не пробовал и не спешу. Всё придёт вовремя. Просто я всегда смотрел со стороны на любого человека, прикидывал, что в нём хорошего, что плохого, анализировать, и потом принимать решение, что копировать, а что лучше не стоит. Потому я и Инну чуть не послал на три буквы, когда узнал, что она курит, потому что эту привычку я ни в ком не терплю, ни в девчонках, ни в парнях. Особенно когда это «за компанию» начинается, именно из-за желания не выделяться, или показаться крутым. Потому я и сидел чаще всего дома с компьютером, а не тусовался по дворам с Давыдовым, например. Просто решил, что там я больше потеряю, чем найду, что там просто не мой уровень привычек, которых стоит набираться.
-Fucking shit…- только и сказал Саша. Всё-таки американцы – совсем не изобретательный народ по части ругательств, а родные русские произносить не хочется, блокирует что-то, тормозит, мешает. Наверное, чистота этого неба, на которое хочется смотреть и смотреть, не отрывая глаз, а если и отрывая, то лишь затем, чтобы посмотреть на отражение этого самого неба в воде озера. Почему-то поэзия кажется здесь бледной, её не хочется даже вспоминать. – Олег, ты что, серьёзно, святой? Айвенго хренов…
-А хоть бы и он, всё лучше, чем герои Паланика или Билли Берроуза. – Олег снова сплюнул и добавил тихо: - Хотелось бы ещё найти свою Ровену.
Камешек шлёпнулся в воду. Второй. Третий. Они бросали эти камешки, валявшие на этом причале, с каким-то идиотским остервенением, словно снимали напряжение этого короткого и такого долгого разговора. Хотелось кричать, выть, ругаться, и не было понятно, почему, просто хотелось, и просто кричалось. Друзей нельзя переделать. Их просто принимаешь такими, какие они есть, их такими выбираешь, потому что такими они тебе и нужны. А потом – они тебя тоже поймут и примут, таким, какой ты есть и каким ты хочешь быть. И вы поможете друг другу стать еще лучше.
-Спасибо.
-Тебе спасибо. Пошли к костру. Нас там ждут.
Подойдя к костру, они только переглянулись. Алексей Романов как раз передавал гитару сестре.
…Нам с тобой
Голубых небес навес.
Нам с тобой
Станет лес глухой стеной.
Нам с тобой
Из заплёванных колодцев не пить.
План такой
Нам с тобой.
Чёрная ночь, да в реке вода
Нам с тобой.
И беда станет не беда.
Ну, решай!
Эх, была, не была,
Прости – и прощай.
План такой
Нам с тобой.
* * *
Странное дело, на небе совсем не было звёзд. А из-за этого, разумеется, темнота сгустилась так, что в трёх шагах…ну, ладно, в десяти, но тени всё равно сливались во что-то сплошное и чёрное. Светила Луна, но её свет не помогал увидеть что-то в этом сгустка тёмных красок. Костёр разгорелся очень ярко, жар жёг лица «туристов», жёг коленки, руки, не согревал, а именно жёг, но это было приятное ощущение. А когда в огонь подбросили свежую порцию дров, в небо столбом рванулись тут же на лету тающие искры. Да, вот и ночь.
-Зачем ты спел «Ветер»? На ностальгию потянуло? – одними губами спросила Ира. Никто, кроме Вити, которому, собственно, и адресовался вопрос, ничего не услышал. А Витя в ответ чуть заметно улыбнулся и левой рукой обнял Иру за плечи. Почувствовал, как она напряглась:
-Не надо.
И тихо рассмеялся:
-Девушка, оставьте где-нибудь свою стеснительность. А лучше выбросьте в озеро, тут недалеко. Всё равно, все эти пионеры нас с тобой давно раскусили, у них на такие вещи нюх, а воображение по-юношески больное. А Ольге Викторовне я честно признался, что ты моя жена… Зачем вспомнил старую песенку? Да так. Хочется кричать, а не петь. За все свои годы молчания, когда я смотреть на тебя боялся, чтобы взглядом себя не выдать.
-Ну-ну. Твои ученики в тебе разочаруются.
-Вот уж наоборот. Они сами мне на двадцать третье февраля пожелали «огромного личного счастья», в дополнение ко всему остальному вроде новых струн для гитары. Вот пускай и убеждаются, что никакой я не робот. Хотя подколок не оберёшься, но я привык. Глазки строить всё равно будут.
-Правда?
-Правда, привычка у них такая. И вообще, пошли, заявления в ЗАГС кинем после похода. Возьмем Лешку и Инну свидетелями, да распишемся.
-Зачем?
-По приколу. Хочу появиться перед ученицами с кольцом на пальце в следующем учебном году, и чтобы ты с таким же ходила, большим, из желтого и белого золота. Как тебе идея?
-Принимается. Пошли прямо послезавтра, с утра. Только насчет формы колец надо еще подумать, посмотреть, какие они вообще бывают.
-Идет.
Их короткого диалога никто не слышал. Наблюдавшая за ними Инна еле-еле подавила улыбку, прикусив губу. Надо сделать вид, что я ничего не заметила. Повисла пауза. Андрон толкнул её в бок:
-Инна, почему ты не поёшь?
-Прошу прощения.
…Ну, вот и всё. Надо спешить туда,
Где завтра ждут новые города.
Надо спешить, чтобы однажды
Снова вернуться сюда…
Здорово, когда есть куда спешить, а главное – куда возвращаться. Красиво ты поёшь, моя названная сестрёнка, моя единственная, по большому счёту, подруга, с которой я могу позволить себе посплетничать и просто поболтать о ерунде. Мне уже целых двадцать три года. Так много – и так ничтожно мало. Когда-то я тоже услышала «команду на взлёт», и полетела туда, где «ждали новые города». Не только города. Новые люди, новые мысли, новые песни. Радости, горести, кошмары, веселье, спокойствие, мечты и реальность, которая, если честно, мало чем от них в итоге отличалась. Казалось, что это и есть счастье. Потом было возвращение – сюда, откуда всё началось, и где всё встало на свои места. И песни. И Витя, с которым просто хорошо и спокойно, и хочется всё это продолжать. Честно говоря, вообще теперь сложно представить, как я жила без него. Как я, такая решительная, самостоятельная, всё умеющая и во всём только на себя полагающаяся, не могла обнять его, поцеловать, просто видеть, просто чувствовать рядом, просто дышать в унисон. Как… Да очень просто – всему своё время, место, силы. Я ни о чём не жалею. Ни о едином прожитом дне, ни о едином сказанном слове. Все они чему-то научили меня, как надо, как не надо, как стоит, как не стоит делать. А Инна снова поёт Цоя. Поёт всё подряд, нон-стопом, и её даже никто не останавливает, наоборот, все сидят, притихшие, кто о чём думает, кто куда смотрит. Апрель ведёт за собой весну, которую все заждались. В небе светит солнце, под которым суетится муравейник, в котором каждый сломавший лапку – просто база для статистики. Красно-жёлтые дни настанут не скоро, а спокойная ночь уже наступила; правда, и она не вечна. Командиры армии лет снова в строю, и светловолосый мальчик Денис почему-то побледнел – наверное, тоже что-то вспомнил. И завтра действительно действовать будем мы, и послезавтра, и через год, потому что если не мы, то больше будет просто некому. Только действительно, стоит быть осторожными и следить за собой. И ещё – верить.
Постепенно «пионеров» начал смаривать сон. Конечно, все рано встали, только кто-то очень устал, а кто-то играет в спартанцев, а кто-то действительно сейчас брызжет энергией, зато завтра на него, ближе к вечеру, страшно и смешно будет смотреть, как на сонную летучую мышку… Что называется, отоспитесь на природе. У костра остались старшие в полном составе, да еще Инна, Олег, Саша, Дима, Андрон, Оля, Денис и Юнна. Ольга Викторовна ушла в домик, оставив учеников на попечение младших коллег, успев при этом похмуриться и предупредить всех без исключения, чтобы долго не засиживались, а скорее гасили огонь и ложились спать. Вот только ни у кого из тех, кто остался, желания ложиться поскорее не возникало. Хотелось только петь.
-А вы, почему спать не идёте? – спросил Алексей учеников. Инна только хмыкнула, а Оля ответила:
-А зачем? Я дома каждую ночь сплю, а с вами в неформальной обстановке не скоро посидеть получится. Хотите минералки?
-Хочу. Инна, почему замолкла? Пой, ласточка, а то гитару заберу!
Инна собралась сказать что-нибудь резкое, и вдруг сама себя остановила. А, собственно, зачем? Зачем грубить, спорить? Во-первых, перед ребятами как-то неудобно, они ведь не дома. А если бы и дома – всё равно, зачем? Проблемы-то нет, пока её не придумаешь и не зациклишь на ней мысли. Может, не стоит? Вот только зачем именно ей петь, что, некому больше?
-Саня, спой ты. Пожалуйста.
-Не хочу. Пой ты, я тебя послушаю.
-Сань, без дураков, я устала. И тебя народ ещё не слышал, по крайней мере, большинство. Хочется послушать твой голос. Очень пожалуйста.
-Не кокетничай, Александр, ты же не на уроке, - улыбнулся Витя. – Что поёшь?
-Разное. Рок, панк, кое-что, что друзья написали, дворовый фольклор. Уровень, конечно, не самый высший, так, играю лучше, чем пою.
-А ты и не на прослушивании в Большом театре. И мы тут не цензоры, и почему ты вдруг оправдываешься, сам не знаешь. Господа гимназисты, кстати, курить можно, если сильно невмоготу, не надо за деревьями прятаться.
Иногда лучше сделать так, чем делать вид, что не знаешь, кто из твоих учеников курит. Плохо только то, что взрослые, учителя, не стесняются подавать им отрицательный пример, который машинально оседает в подсознании. Оседает в большей степени, чем примеры всех любимых киногероев и музыкантов, вместе взятых. И всё, что я могу в этой ситуации сделать – это не подавать этот отрицательный пример сам. Всё, чем вы можете помочь нищим, будь то нищие материально, духовно или телесно – это не быть одним из них. Своих мозгов в их головы всё равно не вложишь.
Игорь подбросил в костёр свежих поленьев. Снова искры полетели в небо. Действительно, красиво здесь. Даже кажется, что стало ещё красивее, чем было энное количество лет назад, когда мы сами были детьми, и катались сюда тайком от родителей, потому что только отец Алексея доверял нам на слово, и ему мы давали слово, которое трудно было не сдержать – а своим родителям сочиняли, что в поход идём со взрослыми. Не спорю, не лучший поступок, зато все были спокойны, никто не волновался, голова не болела ни у родителей, ни у нас самих. И есть что-то красивое сейчас в том, чтобы наблюдать со стороны за пионерами, в чём-то видеть и вспоминать себя, в чём-то находить отличия. Да, мы всё-таки другое поколение, и с сожалением замечаешь, что дети изменились не в лучшую сторону. Эти – ещё молодцы, Лёхе и Вите повезло с учениками. А с другой стороны – школа-то не простая, сюда абы-кого не пустят учиться. А взять хотя бы ту же школу, в которой учились мы сами – так там, наверное, мрак творится, дети перестают читать книги, перестают думать, оставляя себе один смысл в жизни – поймать от неё кайф, «оттянуться», «оттопыриться», или как это ещё у них называется. Вот как на эту оттяжку заработать – они не думают, они уверены, что это всё им принесут на пресловутом блюдечке с пресловутой каемочкой. Мальчишки произносят слова, не зная происхождения этого жаргона – или наоборот, гордясь, что лопочут языком «урок». Странно, казалось, что мода уже прошла, а она, похоже, в самом разгаре. Пускай перерастают. Всё придёт в своё время, этому только лишь нужно помочь. А Лёха с Витей молодцы, и этим пионерам тоже очень повезло с учителями. И очень повезло родителям этих детей – есть, кому заполнить пробелы в семейном воспитании. Ведь не все мы Ульяновы, которые, что бы о них ни говорили, а детей сумели воспитать, да так, что эти дети перевернули мир. Есть чему поучиться.
Инна присела поближе к огню, протянула руки к пламени, несколько раз сжала и разжала пальцы. Мне хорошо. Мне просто хорошо, и я ни о чём не хочу думать, поэтому мысли в голове путаются и не знают, куда именно им бежать. Иногда мне кажется, что я думаю слишком много, и из-за этого не остаётся времени, чтобы успеть сделать всё, о чём я думаю. Иногда хочется забросить подальше все дела и просто посидеть, закрыв глаза и представляя себе мысли, которые лезут при этом в голову, в виде забавных зверюшек, которые выползают из живота, шеи, подмышек и ползут, отталкивая друг друга, к голове, чтобы успеть занять каждое вакантное место, которых меньше, чем тех, кто на них претендует. И всё это правильно и полезно. Мне всего шестнадцать лет, и мне кажется, что это безумно много, а я ещё почти ничего не знаю, кроме содержимого книжек, которые прочитала. Почему-то я думаю, что у меня ещё есть время, чтобы всё это узнать и проверить. Я знаю, что мне предстоит долгая и очень интересная жизнь, в которой есть место всему, что я готова буду в неё впустить, на что я сама буду готова решиться. Я знаю, что придётся перешагивать через страх, через чужую тупость, через собственную ограниченность, через разные неприятности – потому что все мы так и или иначе скачем на зебре. Только каждый выбирает сам, на что ему ориентироваться, на светлые полосы, или на тёмные, и чему отдавать приоритет. Я очень благодарна моему папе, моему брату, которые меня этому научили. Жаль, что я сама пока не смогла научить этому тех, кто мне дорог. Что ж – как сказал один замечательный психолог, «нельзя впихнуть невпихуемое». Я всё равно люблю этих людей. И знаю, что заслужила взаимность. За ошибки – тоже буду платить, от этого не скроешься. Буду на них учиться. Только – пусть они будут мои.
Побледневшие листья окна
Зарастают прозрачной водой.
У воды нет ни смерти, ни дна.
Я прощаюсь с тобой.
Горсть тепла после долгой зимы
Донесём. Пять минут до утра
Доживём. Наше море вины
Поглощает время дыра.
Это всё, что останется после меня.
Это всё, что возьму я с собой…
Саша пел песню, мало задумываясь о том, что он поёт, какие аккорды в этой песне, какая мелодия, какие слова. Она всплыла откуда-то из подсознания, не иначе, потому что не пелась уже давно, наверное, с тех самых пор, как гитара перестала чувствовать себя чужой в его руках. Он пел, смотрел вокруг, вверх, ловя пламя костра, небо, рваные кусочки облаков, с трудом различимых на темном фоне, темноту леса, лица учителей, ребят. Какая-то странная песня. Сам Шевчук, говорят, очень редко поёт её на концертах, - наверное, потому что очень часто просят спеть. И в то же время – она не надоедает, как многие другие. Её не устаёшь слушать, когда попадаешь на неё на любимом радио, когда её поёт кто-то из знакомых, когда у кого-то в гостях ставишь кассету с этим альбомом. Она чем-то завораживает даже тех, кто абсолютно равнодушен к року, даже как к музыке, не то, что как к стилю жизни. Я не помню слов, только почему-то уверен, что пою правильно, потому что иначе – давно уже услышал бы, скорее почувствовал, что меня исправляют. Вижу лица. Они знакомые – и словно чужие, словно впервые встреченные мной, как будто я просто шёл по лесу мимо и забрёл на огонёк в этот тёплый круг. И среди этих лиц я вижу одно, одно единственное, которое мне знакомо до мелочей, до самой последней чёрточки, до самой редкой гримасы. Вот я ловлю его, и больше не выпускаю. Оно очень интересное, необычное, странное. Иногда оно бывает весёлым. Чаще оно бывает грустным или злым… к таким иногда подходят на улицах незнакомые люди и буквально умоляют: «Девушка, улыбнитесь, пожалуйста!» Сейчас оно просто задумчивое, милое, светлое, и именно таким я хочу видеть его чаще, потому что сейчас оно очень красивое, красивое по-настоящему. Я вижу шею в разрезе клетчатой рубашки, какой-то странный кулончик на ней, в форме вопросительного знака, вижу руки, опущенные на колени, короткие аккуратные ногти – маникюр, принесенный в жертву струнам и ладам. Снова вижу лицо, в обрамлении волос, длинных, очень кудрявых безо всякой химии, которые, наверное, очень редко бывают заплетены… впрочем, им идёт. Вижу глаза. Эти глаза не смотрят на меня, они смотрят куда-то мимо меня, на домики, на реку, на пламя. И видят они не меня, и даже не то, на что направлены, а что-то, о чём я не знаю, что-то своё. А я вижу их. Вижу их чистоту и свет. Я хочу, чтобы все остальные исчезли отсюда, чтобы остались только ты и я. А впрочем, зачем? Я всё равно никого, кроме тебя, не вижу, я уже забыл, что здесь есть кто-то еще. А ты не видишь даже меня, и больше того, не хочешь сейчас видеть. Странно. Я вижу тебя даже тогда, когда тебя нет рядом. Я хочу тебя видеть, я хочу с тобой говорить, хочу для тебя петь, хочу, чтобы ты для меня пела, только для меня. Просто хочу тебя. В тебе куча всего намешано, и хорошего, и плохого, как и в каждом из нас. И именно такой ты мне и нужна. Я просто тебя люблю. И где бы я ни находился, я везде и всюду ношу и буду носить твой образ, и мне даже не нужно для этого смотреть на твою фотографию – я сфотографировал тебя сердцем, мозгом, собой целиком. Вот только тебе я об этом не скажу. Потому что тебе это не нужно, потому что ты этого не хочешь, не ждёшь – а может, просто боишься, кто тебя знает. И любое случайное слово, способное выдать эту тайну, может разрушить, разбить на куски то, чего ещё даже нет.
С нами память сидит у стола,
А в руке её пламя свечи…
Ты такой хорошей была.
Посмотри на меня, не молчи!
Крики чайки на белой стене,
Окольцованной чёрной луной.
Нарисуй что-нибудь на окне,
И шепни на прощанье рекой:
«Это всё, что останется после меня.
Это всё, что возьму я с собой».
Да, такие вещи тоже иногда происходят, и не только в рыцарских романах. Иногда можно прочитать по собственной жизни чужую, и даже угадать последовательность событий и слов, которые не будут произнесены. Как всегда, искры летят вверх и растворяются в бездонном океане небес. Как всегда, наверху сверкают звёзды, и вспоминаются самые сопливо-лирические песни, которые и петь-то, не очень хочется, потому что то, что в них поется, говорится шепотом и наедине. Как всегда, я сижу возле костра, смотрю на огонь, на звезды, и вижу перед собой чужую судьбу, разделившую мою собственную – и ни капельки об этом не догадывающуюся. Я всё понял правильно, хотя сам сомневался в этом. Я не думал, что могу оказаться настолько прав. Я был уверен, что разобрался в этом клубке, что правильно понял, кто из четверых будет моим братом по судьбе, и я не ошибся. Я понял, почему, я понял, где, когда, каким образом всё это может произойти. Только я не думал, что зеркало – это не только покрытое каким-то… забыл название, каким именно соединением, стекло, а зеркало – это вся моя жизнь, это просто вся та жизнь, которую я вижу вокруг себя. Я смотрю на своего ученика, и вижу не его, а себя с гитарой в руках, машинально поющего песню, при звуках которой неизвестным током бьёт позвоночник. Я смотрю на сестру своего друга – и вижу ту, которая была для меня мечтой, и стала мечтой сбывшейся, реальностью, жизнью, любовью. Только песня была другая. Тогда я не понял, что всё это значит, я лишь понял, что нашёл музу, нашел ту, образ которой всегда будет со мной, независимо от того, с кем и где будет она, и с кем и где буду я. И теперь я понимаю, что реальность наступила во многом потому, что я когда-то поверил в то, что называется безумной мечтой. Просто поверил, безо всякого лишнего фанатизма и прогулок бритвы по венам. Теперь я вижу, как это бывает с другими. Я это знаю. И мне очень больно от этого знания, потому что я знаю ещё и то, чем за эту мечту нужно платить.
Две мечты, да печали стакан
Мы, воскреснув, допили до дна.
Я не знаю, зачем тебе дан –
Правит мною дорога-луна.
И не плачь. Если можешь, прости.
Жизнь – не сахар, а смерть нам – не чай.
Мне свою дорогу нести.
До свидания, друг, и – прощай.
Это всё, что останется после меня.
Это всё, что возьму я с собой.
Глава 10.
Юнну всё-таки сморило, и Денис понёс её в комнату – спать. Больше он не вернулся. Алексей почесал в затылке и засунул руки в карманы, подальше от глаз. На самом деле эти руки чесались сделать совсем другое, а именно – достать вино и пустить бутылку по кругу. Забыть хоть на миг, что рядом сидят его ученики, гимназисты, а сам он – учитель, который хоть клятвы Гиппократа и не давал, а следовать заповеди «не навреди» обязан, и в этом фактически расписался, когда поставил свою подпись в контракте. Вот только эмоции нужно прятать. Как бы ни хотелось, нельзя допускать ничего подобного, хоть и виделось не раз, что это бывает, и как за это не бывает ничего. И так уже субординация летит к чертям, потому что сестра родная сидит рядом, вон, смотрит на огонь и мечтает о чём-то большом и чистом, только вряд ли о мытье слона или даже слонёнка. Поэтому вино будем пить тогда, когда разойдутся пионеры, а мы проследим за тем, чтобы они разошлись по комнатам, а потом уйдём в лес, устроим себе романтическую прогулку в джунглях, а потом – нагрянем к пионерам, проверим, успели они разлить всю водку по глоткам, которую приготовили, или ещё что-то можно будет конфисковать. Вот так вот.
Алексей поднялся с брёвнышка и почти побежал за деревья. Красивая ночь, только курить хочется, а при пионерах неохота, не хочется ещё один грех на душу брать. Самоубийца – так это уже хрен с ним, а вот убийцей быть – мало приятного. А ребятишки больше ловят образы учителей с сигаретой в зубах в свои мозги, чем какого-нибудь Цоя или Майка Хаммера с экрана. И большинство проблем со школьным воспитанием возникает именно потому, что учителя очень мало соответствуют тем постулатам, которые провозглашают.
Сейчас объявили такой лёгкий антракт, и все разбежались по комнатам, умываться, кофе варить, кто что делать, короче. Вернутся самые стойкие, кому действительно летняя ночь дороже сна и яви. И тогда петь будет Ирка, и это будет волшебство редкой чистоты и породы. Невозможно устать от того, что рождает её голова. Невозможно устать от того, как звучит её голос. И смешно подумать, что когда-то мы все учились в одном классе, что когда-то мне казалось, что я в неё влюблён, что из-за неё я в первый и единственный раз подрался с лучшим другом, - который как раз таки был влюблён в неё по-настоящему. И ещё смешно подумать, что они вместе, и довольны, как слонята. Смешнее некуда, потому что я каждый день снова и снова убеждаюсь, что не так уж врут старые добрые книжки, которые мы отвергали когда-то, не веря в них ни на сантиметр. Смешнее некуда, потому что я – просто счастливый человек. Классные жизнь периодически преподносит сюрпризы. А вот сестрёнка бежит. Зачем только, и куда?
-Куда мчишься, сломя голову?
-К тебе. Хочу спросить, нам уже расходиться, или ещё можно с вами у костра посидеть, послушать песни Иры?
Так. Похоже, в соседнем лесу передохли все медведи.
-Мне в обморок упасть или просто удивиться, что ты такие вопросы задаёшь?
-Я тебя не откачаю, если упадёшь, поэтому не падай, Алеша. Просто уже час ночи, даже чуть больше, и сейчас такая пауза повисла забавная, так я просто решила уточнить, посылаете вы нас спать, или можно посидеть. Вдруг вы уже собрались там алкоголь пить или ещё что-то, и мы вам мешать будем.
-Странно, что ты разрешения спрашиваешь. Вообще, я просто не понимаю, почему ты такая понятливая, даже не интересно с тобой общаться. Что, если мы решим пить, так вы по комнатам запрётесь, и сами втихаря будете пить, у кого что припрятано, и даже не захотите за нами поподглядывать?
-Может быть. У меня, лично, ничего не припрятано, и пить я не собираюсь в принципе ничего, кроме кофе. Так можно остаться?
-Оставайтесь, вместе с твоими орлами, вы ведь теперь поодиночке не ходите, - тут Алёша вдруг подошёл к сестре и крепко её обнял, прижал к себе, поцеловал в макушку. – Я тебя люблю, Инка. У меня самая лучшая сестра на свете, самая умная и самая замечательная. Правда, чокнутая местами, только это уже наследственность, тут уж я ничего не сделаю, сам такой же. Подходите минут через десять, как раз все носы попудрят и соберутся.
-Я тебя тоже люблю, Алёшка. Больше всех на свете. У меня самый замечательный брат, самый лучший. Только спорить мы, наверное, всю жизнь будем, при каждой встрече.
-Ага. Зато нам никогда не будет скучно. Всё, беги.
* * *
Когда младшие подошли к костру, прихватив с собой по чашке с кофе и большую упаковку солёных крекеров, которые приготовил запасливый и вечно голодный Андрон, старшие были уже в сборе. Огонь плясал свой вечный танец. Ира сидела на бревне, остальные почему-то стояли, кто где, кто ближе, кто дальше. А она сидела, склонившись над гитарой, с волосами, упавшими на лоб и чуть ли не полностью скрывшими лицо, перебирала струны, словно настраиваясь на что-то своё. Она почему-то всегда первые несколько секунд, перед любым концертом – таким вот, походным, ресторанным, настоящим – вот так вот настраивалась, ловила настроение, и ловила всегда удачно. Потому что опасно заставлять себя петь. Начинаешь лгать. Особенно если поёшь то, что родилось именно в твоей голове.
Небо, милое! Открой нам секрет своего таинственного очарования в ночи, когда, глядя на тебя, мечтаешь только о том, чтобы выросли крылья за спиной, и хочется подняться к тебе, раствориться в твоей бездонной синеве, стать лёгким облачком, и счастливым, невесомым, невидимым, летать над землёй! Луна! Звёзды! Почему вы, такие далёкие и холодные, становясь видимыми только ночной порой, делаете многих людей поэтами, пусть не в рифмах, так в мыслях и делах? Земля! Наша жизнь, по сравнению с твоей, - это даже не капля по сравнению с морем или океаном, но мы почему-то забываем об этом, и продолжаем жить, продолжаем дружить, любить, грустить, ненавидеть, верить, разочаровываться, падать, подниматься, - и всё равно не сдаваться, всё равно идти вперёд. Люди! Каждый человек, когда он счастлив, хочет, чтобы всем вокруг стало хорошо. И очень горько жалеет, понимая, что это невозможно. А кто-то, скривив губы и выставив вперёд подбородок, скажет, что жизнь – это пустота, просто слово, что цену имеет на земле только смерть. И сам тут же добавит – и Любовь.
Интересно, сколько времени максимум может длиться концерт одного исполнителя, чтобы слушатели не начали добровольно разбегаться по собственному желанию? Особенно, если слышат этого исполнителя впервые, если песни совершенно не знакомые, поются под аккомпанемент одной гитары, женским голосом, скачущим по регистрам и на все лады гнущимся? Сложно сказать. Ира не знала. Она просто пела – как раньше, как всегда, как на сцене, как в подземных переходах Минска, Москвы, Лимы, Киева, Нью-Йорка, где для этого пришлось пройти специальный кастинг, других городов. Пела всё подряд, что знала, что приходило в голову, что писала давно, что написала совсем недавно, что давно не вспоминала, что повторяла буквально вчера. Вокруг мелькали чьи-то тени, шёпот, больше похожий на шелест ветра, потому что она не слышала слов, просто какие-то отголоски, обрывки, звуки, мало похожие на человеческие голоса. Интересно, а может, стоит поискать аккомпанирующий состав, да попробовать создать группу? Конечно, не так всё это просто, взяли и запели, но попробовать стоит, попытаться хоть, установку запустить, чтобы выход на это дело появился? Кто знает, как это всё обернётся и что из этого выльется? Удачной карьеры в Штатах и Перу тоже никто не предполагал, а ведь вот как получилось. М-да, есть, над чем поколдовать. Стоит раскинуть мозгами.
Странно получается, хоть и нет в этом ничего удивительного. У каждого своё дело на этой земле, и его нужно просто найти. Причём не обязательно, что это случится в двадцать лет, поэтому не упрекайте своего ребёнка, который на вопрос «кем ты хочешь стать?» отвечает «не знаю». Просто он ещё не понял себя. И не указывайте ему назидательно, что вон, у Тамары Григорьевны сын с шестого класса захотел стать физиком, и вон чего он добился. Действительно, это очень хороший пример, и такие примеры стоит приводить, чтобы стимулировать этот самопоиск, вот только приводить – в положительном смысле, как стимул, как мотивацию, что нужно не бояться собственного «не знаю», а просто искать, слушать себя, и тогда, рано или поздно, поймёшь, куда идти и что делать. Потому что самое страшное – это выбрать жизнь и дело не по душе, не по сердцу, только из-за высокой зарплаты или мнимого престижа в чьих-то глазах. Времена изменились, господа, и даже пять дипломов о высшем образовании не гарантируют стабильного дохода, высокого уровня жизни и обеспеченной старости. Гарантию дать себе в этом можешь только ты сам, и никто другой. И самое главное – не смей зарывать в землю хоть один талант, который в тебе есть, потому что он в любом случае дан тебе не зря, просто научись им пользоваться так, чтобы он был в радость не только тебе, но и всем окружающим. Пой, рисуй, строй дома, просто говори, ремонтируй автомобили, продавай товары, лечи людей, руководи коллективом, готовь еду, придумывай новые композиции духов, играй в театре, учи детей, пиши компьютерные программы. И самое главное – получай за это достойные тебя деньги, чтобы чувствовать себя по-настоящему человеком, насколько тебе позволяет твоя самооценка. Просто живи по максимуму. Делай по максимуму. И по максимуму будешь иметь. Иначе просто не бывает.
А я пою. Я пою то, что сочинила, то, что родилось в моей голове, или в моей душе, не знаю, откуда всё это растёт и появляется. Я знаю, что это моя жизнь, что мои песни любят, и что нужно, чтобы их слышали. Только я уже нагулялась по свету, не имея ничего, кроме гитары за спиной, и знаю, что жизнь без надежной платформы, на авось, - это не самое лучшее. Я пою, потому что это нравится не только мне, и потому что не только мне это приносит пользу и радость, и потому что моя радость далеко не бесплотна, а вполне ощутима не только толщиной исписанных тетрадок. А ведь пою я, по большому счёту, о том, что всем давно известно, о чем все мы хоть раз, да задумывались. Вот только кто-то задумался и принял к сердцу. А кто-то подумал – и забыл, приняв это за бред и глупые мечты подростка. Причём вряд ли сам: нашлись доктора, имя которым толпа. Я пою ваши мысли, люди, тайные и явные. Я озвучиваю ваши мечты, которые для кого-то станут явью, если он их не испугается, а для кого-то так и останутся мечтами. Я невысокого роста, у меня светлые волосы, курносый нос, пухлые щёки, раскосые глаза, и ничем особым я из толпы не выделяюсь, и меня это не беспокоит. Я пою для вас. Я пою о том, о чём вы думаете, что чувствуете, о чём боитесь говорить, что вас волнует и радует. Я пою о дружбе. Я пою о мечте, которая подстёгивает, заставляет подниматься, когда падаешь, идти, если устаешь, рваться вперёд, стремиться к звёздам. О юности, которая, на самом-то деле, не является показателем паспортного возраста, а становится состоянием души. Другое дело, что паспортный возраст становится её началом: начинаешь прощупывать подводные камни Большого Мира, делать смелые или робкие шаги к новому, неизвестному, а со знакомым и с детства любимым прощаешься навеки. О дороге, которая никогда не заканчивается, и в которой, если правильно рассчитывать силы, никогда не устанешь, а когда устанешь, так же быстро восстановишься, потому что идущему по ней она приносит только радость, и любой минус стоит просто зачеркнуть, как он тут же превращается в плюс. Я пою о бедах, от которых мы тоже не застрахованы, которые делают нам больно, но – как раз такие уроки мы забываем гораздо реже, чем полученные в тишине школьных кабинетов. Бывает, что опускаются руки, больно становится открывать глаза, думать про завтрашний день, отвечать на прямые вопросы, смотреть в глаза даже тому, кого видишь в зеркале, когда просто не хочется жить, хочется просто закончить это одним махом. Тут и спасает мечта. И ещё – любовь. Она вообще спасает от всего. Её нужно только дождаться. А, дождавшись – удержать, сохранить, спасти. Тогда она спасёт тебя. Живи.
* * *
Говорить – или не говорить? Открываться – или не стоит играть в оракула, пророка, или как ещё обозвать всё это, все эти воплощения? Наверное, сегодня одна из сумасшедших ночей, когда слова сами срываются с языка, причём совершенно трезвого языка, казалось бы, вполне отдающего себе отчёт в том, что стоит говорить, а о чём стоит и промолчать. Потом, наутро, о сказанном можно пожалеть. А можно повернуть это – как ещё один урок жизни, потому что просто так тоже ничего не происходит. Необдуманные, но совершённые с добрыми намерениями, поступки приносят больше пользы, чем тщательно спланированные, отрежиссированные, но задуманные со злым умыслом. Только коленки дрожат, честно, а показывать это точно нельзя, и вообще, если говорить, то естественно, просто – и поэтому не стоит думать об этом… Так Витя отошёл от костра, прогулялся по полянке, прошёлся мимо домиков, мимо волейбольной площадки, прошёлся вдоль берега, загадывая жизни загадки. А вот и отгадка. И пусть мне потом придётся увольняться с работы, мне почему-то не молчится.
-Удивлён, что я пришёл?
Конечно, какой ещё более идиотский вопрос я могу задать своему ученику, который сидит на траве у воды и курит, машинально копируя романтические портреты Пушкина или Мицкевича, а при виде учителя так же машинально прячет сигарету за спину, потому что рефлексы у учеников развиты лучше, чем у любой Павловской собаки? Только такой. И ответ услышать соответствующий:
-А что вы здесь делаете?
-Гуляю. Больно ночь красивая.
Правильно, потом виснет молчание, и кому-то надо его размыкать, иначе получается идиотизм ещё больший.
-Я хотел с тобой поговорить, Саша.
-Я вас слушаю.
Стоп. Только не сбиваться на официальный тон. Это же не воспитательная работа, это просто жизнь, сказка, легенда, чёрт возьми! Чёрт бы побрал эти издержки профессии! Иногда у ребят это вызывает вполне объяснимое раздражение. Ладно. Играть ва-банк тоже полезно, даже с репутацией собственного рассудка.
-Ты кури, сигарету не прячь, пальцы обожжёшь. Зря, конечно, но это твоё дело, твои лёгкие. Мне в своё время было просто жаль собственного тела, я, наверное, слишком впечатлительный был, насмотрелся на картинки разные в детстве. Я просто хотел рассказать тебе одну историю, или легенду, как её обозвать, сам решай. Она очень старая, только забыть её очень сложно, она же вечная. Жили-были в разных городах огромной страны пять малышей, четверо мальчишек и одна девчонка. Жили, а потом случилось так, что страна развалилась на много кусочков разной величины и качества. И вот в одном из этих кусочков, не самом большом, но хорошем, хоть его и ругают почти все вокруг, в одном городе, в одной школе они познакомились и подружились. Причём дружба эта была чем-то странным как для окружающих, так и для них самих. Никаких лишних слов, никаких частых совместных посиделок, попоек, ничего особенного, просто какое-то немое доверие, какая-то постоянная ментальная поддержка, подпитка, что ли. И смесь они из себя представляли гремучую. Одного впору было назвать роботом, потому что он был спокойный от природы, молчаливый, задумчивый, рот открывал редко, только по делу. А стоило ему разговориться, как это бывало нечасто, и можно было услышать столько разумного, и верного, что поневоле становилось… не по себе, что ли. Потому что мало того, что он всё это говорил, он, в отличие от многих «пророков» в кавычках, ещё и следовал своим словам, насколько на это способен обычный человек со слабостями, да к тому же подросток. Второй был шумный балагур и болтун редкостный, и эта его черта тоже – не раздражала, казалась естественной и правильной, разбавляла атмосферу серьезности, которой все они порой не в меру грешили. А он смеялся, шутил, за миг мог рассердиться и в следующую секунду пойти на мировую. Третий был обычным подростком, ничем из толпы не выделялся, разве только тем, что ему постоянно не хватало поводыря, ему нужно было, чтобы кто-нибудь указывал маршрут, куда идти и что делать, самому решать получалось почему-то с трудом. О четвертом сказать что-то определенное было сложно, потому что и сам он был достаточно сложной личностью, сильной и сложной, умеющей думать и любить, и боящейся многих сторон своего «я», боящейся потерпеть поражение. А девчонка была совсем странная. Даже не странная, просто – другая. Другая, начиная с внешности, очень нетипичной для этой местности, для этой страны, правильнее теперь сказать. Другая, начиная с характера, который иногда бесил, откровенно бесил всех, кто с ней близко общался, иногда вызывал смех, иногда просто забавлял, а чаще восхищал, потому что при всех своих недостатках она была какая-то цельная, не разобранная на части, строгая сама к себе, даже беспощадная во многом, и за это ее хотелось уважать. На нее легко было смотреть, как на друга, ей просто можно было доверять. Действительно, странная получается картина. Как в книжках Сетон-Томпсона, который так хорошо писал про костер, про то, как он скрепляет раз возникшую дружбу. Что-то в этом есть на самом деле, потому что иногда бывает так, что с кем-то садиться у одного костра ой, как не хочется, словно чувствуешь, что общение с ним все равно не закончится добром. А здесь все было на удивление чисто. – Витя перевел дыхание, чувствуя, что голова начинает кружиться, а ноги подкашиваться, только остановиться он уже не мог. – У всех у нас в юности гораздо больше врагов, чем в любом другом возрасте, и врагами нам становятся как раз таки те, кого мы готовы назвать друзьями. Так было и у них, когда приходилось выбирать, с кем водиться и от кого набираться привычек.
Позже Саша так и не вспомнил точно, на какой секунде слова терминатора все-таки дошли до его сознания, только он очень хорошо запомнил ощущение, возникшее внутри в те минуты. Ощущение, будто кровь разом отхлынула от лица, от щек, от плеч, медленно пролилась к пяткам и растеклась по траве. Действительно, так физически ощущается страх, что за тобой подсматривают в замочную скважину, не дают ничего спрятать, ничего сохранить внутри себя! Как же так? Почему же так? По какому праву, по какой несправедливости? Саша смотрел на Витю, как ужаленный на гремучую змею. А Витя продолжал, улыбнувшись:
-Красиво все получается, правда? Даже слишком красиво, чтобы многие, кто все это видел, не относились к этому скептически и иронически. В школе, где они учились, многие не могли понять, как такое вообще может быть. С ними устраивались воспитательные беседы, только смысла в этом было мало, потому что мало было понятно самим учителям, о чем с ними беседовать и от чего предостерегать, кроме группового секса. Так все ничем и заканчивалось, потому что находились вокруг еще здравомыслящие люди, которым хватало ума оставить детей в покое. Я уже сказал, что их отношения даже дружбой назвать было сложно, это была скорее ментальное, психологическое единство, лучше всего укладывающееся в одну фразу: «Короче, чуть что – я на связи». – Витя уже слабо соображал, что он говорит, и единственное, что сейчас было важно – не потеряться, не остановиться, не сбить эту легкую волну доверия, возникшую, налетевшую, словно из ниоткуда. Говори, терминатор, вот теперь говори все, что идет на душу, потому что ты уже сказал слишком много, чтобы теперь на полуслове замолчать. Только воздуха свежего глоток нужен, а то горло уже рвется. – Все они любили музыку, настоящую, хорошую, правдивую. Двое из них хорошо играли на гитарах, хорошо пели, а остальные очень любили слушать это пение, особенно когда настроение попадало в струю. Встречи, разлуки, все, как у всех. И как всегда, время идет своим чередом. Десятый класс позади, впереди все самое интересное, последний год учебы, выпускной, все прочее, жизнь, наконец. Только это все еще впереди. А сейчас, как в романах Ремарка или Хемингуэя, или повестях Гайдара, – ночь, костер, ясное небо, песни, от которых к горлу подкатывают так красочно описанные в литературе комочки. И когда один из них пел именно такую песню, которую давно не вспоминал, он вдруг понял то, что долгое время не хотело пониматься…
-Fucking shit!!! – Саша сам испугался своего крика, испугался, что все услышат, прибегут, испугался только что услышанных слов, которые при любых других обстоятельствах показались бы бредом. – Какого черта вы все это мне говорите, какие-то фантазии, легенды, еще черт знает что? По какому праву вы копаетесь в моей личной жизни, в моих мыслях, чувствах, откуда вы все это знаете, наконец? Я еще понимаю, что какие-то детали вам Инна могла рассказать по дружбе, но про меня вы что, на моем лице все прочитали, что ли?
-Не кричи, а то сбежится народ, и будем выглядеть с тобой, как идиоты, а это не очень приятно. А тебя на том берегу слышно. - Витя поднялся с земли, машинально отряхнул сзади джинсы, и вдруг, мягко улыбнувшись, пожал плечами. – И вообще, с чего это ты взял, что я о тебе говорил, что это ваша история, твои мысли? Тут монополии нет. Не ваша она, и не в тебе дело. Я о себе говорил, только о себе. И произошло все это со мной.
Спина почувствовала ствол сосны. Ура, не упал, хотя какая разница. Уже нечему удивляться, осталось только записаться на прием к доктору соответствующему. Да еще от голоса почему-то остался лишь шепот:
-Что?!
Витя не стал отвечать. Просто прошелся по песку, остановился у воды, скрестил на груди руки и посмотрел в глубину озера. Кажется, я устал. Очень устал. Я не телепат, не ясновидящий, и быть таковым не собираюсь. Просто мне удалось прочитать эту легенду без единой записи, от начала и до конца, и кажется, правильно понять ее. Просто я очень хорошо помню свою собственную жизнь, свою собственную юность, и, кажется, умею делать правильные выводы. Просто я хороший аналитик, и это даже не я сам придумал, это еще со школьных времен заметили любимые учителя и друзья. Я хорошо умею размышлять, анализировать, делать выводы. А еще я, кажется, неплохо разбираюсь в людях, и это, с одной стороны, очень хорошо, а с другой стороны – очень страшно. Потому что я вижу гораздо больше, чем стоит видеть, если хочешь спокойно спать. Только закрыть глаза, после того, как научился открывать их по-настоящему, уже не получится. И еще, если быть честным до конца, - мне страшно. Потому что пока это было известно только мне, да еще Ирине, это оставалось моим, и жить никому другому не мешало. А теперь… А имел ли я право на все это? Кто дал мне его, кто позволил мне выступать в роли оракула и вещать тут перед моим учеником, которого это все впрямую касается, потому что слишком многое было написано у него на лице, чтобы списать это на опьянение летней ночью и костром, они скорее сыграли роль катализатора, не больше? А вдруг все это неправда? Вдруг с этими ребятами все произойдет совсем не так, как случилось с нами самими?.. Нет. Почему-то я уверен, что нет. Отступления по букве, по деталям – само собой, потому что одинаковых людей попросту не бывает. А в целом – легенда должна рассказать о легенде до конца.
-Виктор Владимирович, что за черт? – голос Саши звучал едва ли не умоляюще. – Пожалуйста, объясните мне, что все это значит. Вы приходите сюда, застаете меня, можно сказать, врасплох, проговариваете каким-то непостижимым образом вслух мои мысли, мою жизнь, причем те вещи, которые вы знать просто не можете, а потом еще говорите, что это произошло с вами? Я уже ничего не понимаю, я что, с ума сошел совсем?
-Я тебя еще раз прошу, не кричи, пожалуйста. Я не знаю, зачем я тебе все это рассказал. Наверное, чтобы ты убедился, что такое на самом деле бывает, чтобы ты не отказывался в будущем даже от самой бешеной мечты, которая стрельнет в твою голову. – Витя вздохнул, присел на корточки, бросил в воду камешек. – Все это на самом деле произошло, со мной и моими друзьями, около семи лет назад. Это мы были такой дикой загадкой для всей школы, потому что никто не мог понять, как мы вообще умудряемся провести вместе больше пяти минут и не подраться, а нам вместе просто легче дышалось, честное слово. И это я был тем, кто пел песню у костра, здесь, на той самой полянке, где сидят сейчас остальные, смотрел на лицо девчонки, которая меня не видела, хоть и сидела напротив, и понимал все яснее и яснее, что этот образ я никому не отдам и никогда не потеряю сам, даже если нам не придется соединиться. Больше скажу: и песня была Шевчука, и из того же альбома, он тогда как раз вышел, только вторая, а не последняя. Вот так вот, Саша. Это я тогда понимал все яснее и яснее, что буду молчать о том, что понял, потому что не было смысла говорить, - Витя заметил, что Саша, и так уже бледный, побледнел еще больше. – Потому что ей любовь была просто не нужна, она не понимала, зачем это, как это, ей хватало дружбы, творчества, мечты, а все остальное было за кадром. А после школы мы все просто расстались, разбежались кто куда, по другим городам, странам. Шесть лет почти ничего друг о друге не знали, так, изредка переписывались. Но всегда помнили, чувствовали, что ли, на каком-то ментальном уровне, чувствовали, когда кому-то из нас плохо… это мы потом выяснили, когда встретились. И я все это время почему-то тупо верил, что рано или поздно все случится, может, не со мной, но случится. Я не святой, я жил, как жил, но тупо верил.
-А сейчас?
-А сейчас она моя жена. Хотя, не скрою, после того, как мы все снова встретились, меня снова сковало, потому что… теперь я это понимаю еще яснее, просто рано было что-то говорить, просто говорить что-то я уже боялся, я уже настолько привык к этому ощущению, что уже не был уверен, осталось ли во мне что-то. А потом настал такой день, когда молчать стало не нужно, когда просто прорвало, что называется. И знаешь, честно, я поверил, что чудеса еще случаются. Верю и теперь. Вот Ирка поет там, возле костра, а у меня внутри все звенит, хоть я ее и слышу куда чаще прочих, почти каждый день. – Витя перевел дыхание. – Вспоминаю все это, и умом понимаю, что все было правильно, и если бы был шанс начать все сначала, я все равно поступил бы так же, и молчал бы тоже. Только когда я думаю о времени, о годах, которые воспринимаются иногда, как потерянные, мне становится больно, честное слово. И честно, мне хотелось бы избавить тебя от этого всего, от молчания, от боли, но я знаю, что это невозможно, потому что вряд ли у вашей легенды будет другой финал.
Да, даст Бог, он не будет таким, как наш, во всех подробностях. Потому что не всем штрихам стоит сбываться, потому что хочется избавить вас хоть от маленького кусочка лишней, никому не нужной боли. Пусть, если вам будет дано соединиться, у вас будут здоровые дети, возможность и желание их растить и воспитывать. Я знаю, что в вашем нынешнем возрасте вы не то что не думаете об этом, вы боитесь этого, как чумы египетской, и в чем-то вы даже правы, потому что ни в чем, а тем более в этом, никогда не стоит спешить. Я тоже боялся, и страховался, как учили, и получалось, и правильно. Только потом взгляд на эти вещи меняется. И когда тебя ставят перед фактом, что, скорее всего, ты лишен этого навсегда, что ты никогда этого не узнаешь, тогда с какой-то странной болью осознаешь, что ты потерял. Точнее, даже не потерял. Просто, скорее всего, никогда в жизни не почувствуешь.
* * *
Вот и все. Вот и пора спать, как поет Чиж. Никто не понял, откуда вдруг возникла луна. То ли она ни с того, ни с сего выплыла из-за какого-то большого облака (хотя откуда было взяться облакам?), то ли она уже давно была здесь, только сидевшие у костра полуночники так увлеклись, что просто ее не замечали. Олег мельком взглянул на часы и оторопел: стрелки показывали половину третьего утра. Неплохо засиделись, и спать почему-то не хочется, хотя по опыту ясно, что стоит коснуться головой подушки, как сон очень резко напомнит, кто здесь хозяин. Впрочем, это уже не важно. Важно то, что взрослые дали команду расходиться по домам, точнее, по комнатам. Кто-то шлепнется спать, кто-то пойдет гулять, кто-то в энный раз будет объясняться в любви, и в очередной раз совершенно искренне. Расходились по одному, что тоже немного рассмешило. Сначала ушли Олег и Саша, потом за ними потянулся Андрон, следом Дима. Инна ушла последней, когда Алексей встряхнул ее за плечо и даже не посоветовал, а мягко велел валить отсюда подобру-поздорову, если она не хочет заснуть, наконец, прямо на бревне и свалиться в траву. Старшие еще немного посидели у костра, посмеялись, поговорили – только все было уже сказано, а чтобы возникло что-то еще, захотелось просто выпить. А потом вышло так, как и предсказывал Алексей, когда отвечал отцу на вопрос, кто с кем будет тусоваться: они разделили вино пропорционально количеству, и разошлись в разные стороны. Сам Алеша, Игорь и Вик набрали нужный запас сигарет, спички, фонарики и отправились бродить по лесу в поисках приключений. Витя с Ирой взяли свою долю вина и пошли в противоположную сторону, ближе к озеру, к тишине.
Ощущение пугало. Наверное, не только в сказочных фильмах существуют волшебные голубые розы, вдыхая аромат которых, невозможно лгать, больше того – хочется говорить, говорить много, говорить о самом сокровенном, спрятанном глубоко, даже от любимых глаз, да что там от любимых, даже от собственных. Хочется вспоминать все, что было, что давала жизнь, все радости и проблемы, которые она приносила с собой, все те моменты, и когда хотелось летать, и когда опускались руки. Хочется говорить о том, о чем давалась клятва вспоминать только в церкви, наедине со свечой и молитвой, о том немногом, о чем можно потом пожалеть, только почему-то кажется, что жалеть не придется. Какая-то откровенная ночь, ей хочется все поведать, все раскрыть, не хочется держать от нее секретов, ни единого. Только – не единственный она твой собеседник, усталый путник дороги любви. И поневоле все, что будет сказано, если будет, затронет не только твою судьбу, потому что ты уже не один, и даст Бог, не будешь больше один. А говорить все равно хочется, а там будь, что будет. Ведь от этого никто не умрет, потому что у всех у нас, в любом случае, достаточно крепкие нервы.
Да, я шут, я циркач, и что же?
Пусть зовут меня так вельможи!
Как они от меня далеки, далеки, -
никогда не дадут руки! –
негромко пропела Ира, потом отошла чуть в сторону, глотнула вина из горлышка, глубоко вздохнула. Витя улыбнулся, приблизился к ней, облокотился о ствол дерева и спросил:
- Эй, шут, а где же твоя маска? Без нее не интересно, образ никак не формируется.
-Я давно ее сняла, а тем более сейчас. Просто песня очень красивая, и ты ее очень красиво пел, когда мы еще в школу ходили. А я сейчас вспомнила. Вообще, странно как-то, хочется каких-то воспоминаний, песен старых, а петь не хочется. Расскажи мне что-нибудь, Витя. Только интересное.
-Что рассказать? Сказку, что ли?
-Нет, быль. Расскажи, как ты жил. Что-нибудь, чего еще не рассказывал, чего я не знаю, и интересное обязательно.
-Да я тебе все рассказывал уже, что можно.
-Неправда. Например, ты никогда не рассказывал, кто был с тобой рядом в это время, с кем ты делил жизнь.
Так, вот я и начал краснеть. Только с чего это ее понесло на такие темы?
-Я тебе многое рассказывал. Да и зачем вспоминать подробности, которые давно похоронены? Ты что, боишься или ревнуешь, или и то и другое вместе?
А теперь и она покраснела. Никто из нас не застрахован от обычных человеческих эмоций, только мы все почему-то очень этого стесняемся, по непонятной причине. А кто сказал, что ревность – это плохо? Просто ее тоже надо контролировать, надо просто разбираться в том, откуда она берется, и искоренять эту причину. И какой бы Ирка ни была разумной и чуткой, у нее тоже есть скелет в шкафу: она тихо ревнует меня к тому, что у меня кто-то был до нее. И раз спросила, значит, ее это потихоньку душит. Умница, что не замыкается.
-Боишься, что между нами может встать какая-то тень?
-Нет.
-Врешь, иначе не спрашивала бы. Хоть бояться тебе нечего, и ты это сама понимаешь. И все равно боишься.
-Витька, не воспитывай меня, пожалуйста. Не хочешь – не рассказывай, только не воспитывай. Для этого у тебя, вон, учеников завались.
Идиот. Забыл, с кем разговариваешь? Или рефлексы выработались условные?
-Прости, лисичка. Просто, честно, меня это немного позабавило. А рассказывать мне просто грустно, я не очень люблю это все вспоминать. Потому что ее просто больше нет. То есть, не просто нет в моей жизни, ее нет вообще. Нет на земле.
-Что ты говоришь?
-Что слышишь. Она погибла два года назад, как мы университет закончили. Пошла одна купаться, ночью, и утонула.
Пауза. Надолго. Мне тоже больно об этом вспоминать. Витя закрыл глаза, словно прогоняя мираж, словно растворяя возникший в сознании образ давно похороненной на городском кладбище красивой и такой несчастной девушки-грузинки. Больно, очень больно кого-то терять, особенно если это человек, на каком-то этапе жизни бывший для тебя очень близким, почти родным. Пусть и не любимым в настоящем смысле слова. Только рассказать на самом деле хочется, потому что воспоминание уже прорвалось наружу, уже проникло в мысли, я уже там, уже в нем. Потому что пусть она тоже на эти несколько минут оживет, потому что смерть в таком возрасте – это всегда трагедия и боль. Особенно такая нелепая, в которой и виноватого-то не найдешь.
-Ирка, без дураков, мне трудно об этом говорить, поэтому прости, если сорвусь на каком-то слове. Слишком тупо и глупо она погибла, чтобы спокойно об этом вспоминать. Дай глотнуть, в горле пересохло. С этой девчонкой мы учились на одном курсе, даже поступали вместе, там и познакомились. Она была грузинкой, Ариадна Зедгинидзе. Помнишь, нить Ариадны, которая помогла Тесею выбраться из лабиринта Минотавра? Меня ее имя задело вначале, потому что так ни о ком, кроме тебя, я тогда еще думать не мог, в дрожь бросало. Потом заметил и ее саму, не без удивления. Ее никто не принимал всерьез, и она была, казалось, вполне довольна таким раскладом. Вообще, она была очень красивая, просто потрясающе красивая. Таких даже в кино не так часто показывают, поэтому сравнить особо не с чем, не с кем. Такая девушка, которая после одного взгляда на нее выбивает из колеи. Только выбивает ненадолго, потому что сама долго ни возле кого не задерживается. Парни волочились за ней толпами, только это не было всерьез ни у кого из них. Относились к ней, как к девочке на ночь, может, на две, может, на две недели. Все ее романы по две недели и длились, максимум по месяцу. Кого она бросала, кто ее, и все были довольны. У Лешки был роман с ней на первом курсе, потом было много всяких эмоций, он чуть женоненавистником не стал по молодой дури. Я смотрел на нее с каким-то странным ощущением… знаешь, иногда бывает такое тупое предчувствие, что просто так это все не закончится, и не очень понятно, будет оно добром или злом. Общего между нами, кроме сходных музыкальных пристрастий, не было ничего, просто забавно было наблюдать, как эта девчонка кружилась в вихре развлечений. Я не святой, Ирка, и об этом я тебе уже говорил. Я тогда разозлился на тебя, на свое чувство, о котором ты не знала, и решил проверить, сошелся ли свет на тебе клином, или я еще могу жить иначе. Проверил. Но встречаться с кем-то постоянно или по крайней мере долго я не мог, не находил девчонки, с которой через три дня не становилось бы скучно. На дискотеки я не ходил, веселее было с Лешкой пива выпить, или даже дома на рояле поиграть. На третьем курсе мои товарищи решили, что меня надо срочно женить. Я посмеялся, а они начали таскать меня на все вечеринки, в гостях, в общаге у иногородних, – и я ходил, и там тоже никого не находил достойного, слишком высокая планка была задана в голове. И как-то, после какой-то такой вечеринки, выяснилось, что нам с Ариадной в один район ехать. Я тогда уже переселился в свою квартиру… Было поздно, мы взяли на двоих такси, а потом я почему-то пригласил ее к себе в гости. Наверное, потому что не хотелось спать, а еще – потому что стало интересно. Мы просто сидели до утра в кухне, пили кофе, разговаривали, и только тогда меня впервые что-то задело в ней, зацепило, захотелось это удержать, и не на две недели, а как минимум на год. Она, не жалуясь, рассказала мне про себя, про то, откуда появилась эта ее привычка менять парней, как перчатки, почему это не так уж приятно, и почему не хочется останавливаться. Рассказала про свою первую любовь, красивого смуглого неформала, который любил ее со школьных лет, к которому она чувствовала очень много тепла и нежности, который вытащил ее когда-то из большого дерьма, в коем она потихоньку тонула, - и которого убили пьяные идиоты, называющие себя «скинхэдами» и ничего с ними общего не имеющие, из-за его смуглой кожи и длинных волос. Я рассказал ей про тебя. То есть между нами с самого начала не было ни грамма недосказанности, и это дорогого стоило, честно тебе скажу. Мы еще некоторое время просто общались, встречались в кафе или дома у меня или у нее, разговаривали обо всем на свете. Она первой завела разговор про секс. Меня это тогда рассмешило и озадачило одновременно. А потом я подумал, что это нам обоим поможет: ей – не кидаться на все, что движется, а мне – расслабиться, понять, что я еще человек, а не зомби, помешанный на мираже, которым ты тогда была для меня. Прости, может, я говорю сейчас жестокие вещи, только так оно и было. Ариадну никто не воспринимал как способную на серьезные отношения, а я не считал себя способным на что-то подобное, потому что не видел никого достойнее тебя. Так у нас начался роман. Сначала это был просто секс, вприкуску с теплым общением, нам было просто вместе хорошо, и мы посылали на фиг все остальное. Потом захотелось постоянства, и тут я поставил условие: или нас двое, или каждый по отдельности, вот только «одним из» я быть отказался. Сначала были слезы, потом были срывы, потом она уходила, хотела прежней свободы, потом звонила и звала меня снова, и это продолжалось довольно долго. Мы не делали из этого большого секрета, весь курс, вообще все, кто знал ее и меня, тихо прикалывались над этой ситуацией, советы давали разные, бесплатные. Лешка просто пальцем у виска крутил и молчал, наверное, интуитивно понимал, что говорить что-то бесполезно. Забавно так было, и больно. Помню один день, когда она снова меня позвала. Я тогда пришел, просто влепил ей пощечину, другую, и предложил доказать себе самой, что она еще не последняя шлюха, которая уже просто не может не вешаться на шею каждому и не давать каждому, кто умеет просить. Причем предложил ей сделать это не ради меня, а ради себя самой, потому что мне-то все равно, я уйду, а она останется. Причем предложил в очень грубой форме, чтобы дошло – и дошло, представь себе… Как бы там ни было, но мы остались вместе, больше того, у всех, кто знал нас, тихо отвалились челюсти по этому поводу. А она исправилась. Она бросила пить, курить в таких количествах, бросила таскаться по тусовкам без повода. Я стал мягче, стал… рыцарем, что ли, потому что практики стало больше, я научился по-настоящему уважать женщин. Мы просто так спасали друг друга. Между нами не было любви, была нежность, жалость, откровенность, благодарность за понимание. Она была единственным человеком, которому я рассказал о тебе, и именно она сказала мне, что придет время, и все случится, и еще поблагодарила за откровенность. Нам действительно было просто хорошо, и честно, этого воспоминания я никому не отдам. И пусть я ее не любил, меня можно простить за то, что со мной она точно была счастлива.
Витя умолк. Больно говорить, больно вспоминать, больно переживать все это по новой. Только хочется все это продолжать, хочется договорить до конца, пережить все снова, снова вспомнить, дать любимой понять, что это такое было. Она поймет, потому что она все понимает, потому что она чуткая, тонкая, потому что она слышит дыхание ветра и видит слезы дождя. Только ей тоже больно, и она ревнует, потому что слышит это от меня – о ком-то другом, не о себе. Вино сейчас по цвету напоминает кровь, а по вкусу – не знаю что, но что-то живое, что-то дышащее и поющее. Действительно, хочется петь. А я почему-то говорю и говорю.
-На самом деле я не погрешу против истины, если скажу, что мы оба не думали тогда о любви, о чем-то таком, серьезном. Нам было просто хорошо, и мы были очень друг другу благодарны за это. Она со мной вылечилась, перестала быть просто Травиатой, стала Женщиной. А я с ней почувствовал себя живым, и впервые по-настоящему поверил, что когда-нибудь ты вернешься. Такой вот парадокс. Мы с ней неминуемо расстались бы, рано или поздно, и мы оба воспринимали это спокойно. Потом мы закончили университет. Виделись мы к этому времени уже намного реже, а относились друг к другу хорошо, спокойно, как друзья, как просто близкие люди, без лишнего фанатизма. По секрету она мне сказала, что хочет ехать в Питер работать, и я за нее только порадовался. В начале июля она поехала отдыхать на озеро, вместе со своей семьей, на неделю. И там ее как-то ночью понесло одну купаться, и никто уже так и не узнает, зачем понесло. Утром ее нашли. Помню истерику ее матери и сестры, помню бессильные слезы брата, деда, крепкий еще старик, дай Бог нам такими быть в его возрасте и с его-то судьбой. Действительно, такая смерть, в которой ну никто не виноват, просто никто еще фатальность не отменял. Я нес на плече ее гроб, я бросал на этот гроб цветы, потом я вместе с ее дедом матерью заказывал через год памятник… Мне больно об этом говорить, Ирка, честно, очень больно, потому что я не могу до сих пор понять, почему так вышло. Потому что она должно была жить, как мы с тобой, потому что это неправильно, когда умирают в двадцать два года. Некоторые умники потом, уже после похорон, строили предположения, что она сама, что она нарочно это сделала, что она хотела покончить с собой. Парочке таких оракулов я лично, вот этими руками, начистил морды, извини за грубость. Потому что большего идиотизма представить себе нельзя. Я готов расписаться в том, что никто не знал Ариадну лучше, чем я. А я знаю, что она слишком любила жизнь, чтобы просто так ее остановить. Прости меня, Ира, возможно, я был жесток в этом рассказе. Пожалуйста, прости. Вот и вся история.
Витя хлебнул еще вина и поставил бутылка на траву. Ира стояла рядом, глотая слезы, не приближалась к нему, ничего не говорила. Слезы тоже не стоит глотать, глотать лучше вино, а слезы пускай льются на землю, соленые и сладкие одновременно. Сейчас нужно молчать, я это просто спиной чувствую, потому что слова только все испортят. Потом я скажу спасибо за этот рассказ, за эту небывалую откровенность, потому что мне это было нужно, а тебе, любимый мой – тем более, и теперь тебе самому станет чуточку легче. Спасибо тебе, любимый, за то, что ты есть, за то, что ты рядом, за то, что рядом с тобой есть место для меня, за то, что ты его для меня освободил. И неважно, кто первый вошел в твою или мою жизнь, а важно, кто последний, кто в ней остался. И это мы, и нас двое. И уже светает, и я вижу, как ваши гимназисты потихоньку выползают встречать рассвет, а из леса возвращаются наши с тобой друзья, которые нас с тобой не видят, и хорошо, и не надо сейчас нас видеть, и тем более им – не надо. Впрочем, даже если увидят, у них хватит ума не подходить и не обнаруживать себя. А потом я подойду к тебе, и тихонько прижмусь головой к твоей спине, и обниму тебя крепко-крепко. А сейчас я плачу. И это тоже правильно.
Гимназисты стояли у самой воды и ждали, когда же осядет туман, и окончательно проступят очертания противоположного берега. Ночь отступала, летом у нас ночи очень короткие, и они сами давно с этим смирились. Небо из бледно-серого постепенно становилось голубым, облака окрашивались в розовый цвет. А над всем этим всходило солнце.
…Так спой мне песню про любовь,
Ту, что тогда ты написал.
И пусть она не в глаз, а в бровь,
Я лучшей песни и не знал.
Эпилог.
Действительно, странная штука жизнь… Странной штукой человек может назвать все, что угодно: любовь, веселье, счастье, дружбу, горе, радость, случай. Все на этом свете странная штука, особенно то, что случается с нами без нашего видимого глазу участия, по воле чего-то другого, чего-то такого, над чем мы не очень-то властны. И отдельно от всех странных штук, случающихся с нами на этой длинной дороге, стоит одна самая странная. Странная штука Время.
Действительно, время – странная штука. Странная, а порой и страшная, особенно для тех, кто почему-то ее боится. Несется сумасшедшим аллюром, как вихрь, как смерч, оставляет позади себя все новые и новые километровые столбики лет, и как бы ты ни спешил, никогда ты за ней не угонишься, никогда тебе не удастся ее обойти. Не терпит никакой, даже самой безобидной, на первый взгляд, лжи, потому что ложь не бывает безобидной, – и как бы ты ни старался что-то скрыть, все равно выведет тебя на чистую воду, ведь тайное всегда становится явным. Умеет врачевать любые раны. Одни залечит так, что не останется и следа. На месте некоторых, слишком глубоких, поселит шрамы, и боль все рано не будет так уж сильна – ведь известно, что все проходит, и это тоже пройдет обязательно. А может, наоборот, из-за какой-то, казалось бы, совершенно безобидной царапины не давать тебе всю земную жизнь покоя, и чем больше Времени ты оставишь за плечами, не простив при этом себя и других, тем больше боли будет причинять тебе и им ошибка, которую вы когда-то совершили. Может светиться огоньком надежды, радостно восклицать: посмотри, еще так рано, еще так много времени осталось, еще все впереди. А может прогреметь последним ударом погребального колокола, и, безучастная к твоему горю и растерянности, сказать: все, пора.
Дни последнего учебного года тянулись невыразимо медленно, каждый день хотелось тихо вопить: «Да когда же все это закончится?!» А когда «все это» действительно закончилось, когда отзвенел последний школьный звонок, когда была спета, по старой доброй традиции, последняя песня выпускников на торжественной линейке, когда, больше того, отшумела под аккомпанемент шелеста зеленых листьев на фоне синего неба и яркого солнца горячая пора выпускных экзаменов, всем подумалось: зачем, почему все прошло так быстро, даже обернуться и сказать «мама» не успели? Почему нельзя было еще немного побыть хотя бы формально детьми, продлить хоть ненадолго эту казавшуюся теперь такой легкой и беззаботной гимназическую пору, хоть ненадолго отсрочить этот настоящий вход в другую, новую жизнь, вступать в которую все-таки очень страшно?.. Все было забыто, на второй план отступили и мелкие и крупные неприятности, и детская ненависть, и вражда. А на первом оказалось только одно слово – конец.
* * *
-Алло, папа? Ну, привет. Короче, мы билеты уже взяли, так что сейчас едем к вам, только вот троллейбуса дождёмся. Всё. Ждите, думаю, через час будем, раньше вряд ли. И чтобы побольше вкусного и горячего, я Вале обещал, что ужин сегодня готовить не придётся! Все, пока!
Алексей повесил на место трубку телефона-автомата, подошёл к стоявшей на остановке сестре и подмигнул ей:
-Всё, дело в шляпе, ужин будет, папа с Марией нас накормят до отвала! Это радует. Как настроение?
-Замечательное, хоть и волнительное. Подумать только, уже послезавтра в поезд, а потом Москва, и все по-другому! Когда мы с Олегом поступать туда ехали, было совсем иначе, было просто страшно, все воспринималось как-то шатко, надо было взять вершину! А теперь она взята, и как обычно, не верится, и только теперь понимаешь, что тебе это принесло. Здорово, короче, вот так!
-Не удивительно, что здорово. Честно, я с трудом верил, что вы поступите в этот МГУ, казалось, что это чертовски сложно, а надо же, получилось, что у тебя, что у Олега. Он куда, на экономический влез?
-Да уж, и не на какую-нибудь там специальность, а на международный менеджмент! Вот тут я, если честно, чуть с ума не сошла, он ведь мне не признавался, что собрался на это отделение, говорит, сглазить боялся. Мне-то было проще, что там тот филфак…
-Не выпендривайся. Поступал, знаю, что это редкая муть, и что на тестах срезаться проще всего, а на собеседовании устном, если захотят, к стенке спокойно прижмут. Правда, мы ведь и занимались с тобой, как звереныши, и именно этими вопросами, так что я волновался за тебя просто по привычке.
-Да, и как обычно, на экзаменах выяснилось, что народ там не такой уж гениальный, как казался на первый взгляд, такие порой ошибки делали, что хотелось смеяться прямо, что называется, из зала! Ладно, проехали, это теперь не самое главное, главное, что все позади, что я студентка бюджетного отделения, и что послезавтра я поеду покорять окончательно эту вершину. Я ведь на красный диплом нацелилась!
-Зачем тебе это? Во-первых, там нет распределения, а во-вторых, оценки не гарантируют будущего без дыр в бюджете, и ты это прекрасно знаешь сама.
-Ты прав. Просто я такая же, как ты, чокнутая, люблю пятёрки получать, если знаю именно на этот уровень. А вы с Витей ещё из гимназии не подумали катапультироваться, нет?
-Думаю, что этот год мы еще поработаем и там тоже, только нагрузочку себе возьмём самую минимальную, чтобы не так много времени кушала. А вот в следующем году уже, наверное, будем переходить на другие хлеба. По крайней мере, планируем. Только ты об этом особо ни слова, не спугни удачу.
-Если бы я еще толком знала, что вы конкретно делаете, я бы говорила, а так – смысл, не объясню ведь толком ничего. Ладно, пустое. Черт возьми, послезавтра уезжаем! Кстати, надо будет от папы позвонить Олегу, сказать ему, какой вагон, и ещё, что он нам сто тысяч должен остался. Интересно, его как, потряхивает, или не очень? Он ведь у нас вообще паникёр какой-то. В Штаты ездил – трясся, а вернулся довольный, как трактор. Поступать мы ездили – достал меня нытьём первую неделю, пока экзамены сдавали, а потом сам гулять таскал в последний вечер по самым невероятным местам. Теперь тоже, месяц хныкал – страшно уезжать, это же минимум на пять лет, а может, и больше. Это ведь одному жить, я же не знаю, как это, и вообще, в Москве иностранцев не сильно любят, и еще какую-то муть нёс. А потом еще быстрее меня заправским москвичом станет.
-Инка, ты меня прости, но природу ваших с Олегом отношений я так и не понял. Если у него появится девушка, береги волосы и лицо, а если у тебя, дай-то Бог, возникнет на горизонте мужчина, пусть Олег бережёт все, что есть, от переломов и ушибов. Кстати, куда прочие мои ученики подевались? Кто куда подался?
-По-разному, - тут подошёл нужный им троллейбус, брат и сестра забрались в салон и уселись на свои любимые высокие места, и даже пробили талончики. – Андрон отправился в Литву, в Клайпеду, там филиал какого-то американского университета. Он экзамены сдал, теперь год будет посещать языковые курсы, английский доводить до высшего класса, хотя ему это особенно и не надо, а потом переводиться на конкретную специальность. Дима остаётся здесь, он единственный из нашего класса, кто не стал поступать в ВУЗ, он в колледж пошёл, на геодезию, дело прибыльное и всегда таким будет. Сашке повезло, он в этом году прошёл «Freedom support act», так что в ближайший год жить ему в американской семье в городе Омаха, штат Небраска. И, наверное, в Штатах он и поступит куда-нибудь, в колледж или университет, как там пойдет. Он, правда, на эту тему молчит, только он именно об этом и мечтал, так что, наверное, его мы из виду надолго потеряем. Кто еще у нас есть… Ольга поступила на тот самый факультет, который заканчивал ты, Аня умотала в Чехию, у неё там родственники, она там поступила в Пражский университет. Диплом европейский будет, а вот гражданство – шиш. Юнка поступила на экономический факультет, в наш местный политех, тот самый, куда Витю все в аспирантуру звали. Денис – тоже на твой факультет. Как он пошутил, английский язык – это единственное, что он знает, так куда еще идти. Еще многие пошли на юридический, два человека еще на экономический, одна девчонка поступила на начфак с английским языком. Не поступили двое, собрались на подготовительное отделение пойти осенью, поступать в следующем году. Один парень пойдет в армию. Такая вот статистика.
-Неплохая, у нас в свое время хуже была. Хотя у вас же и школа непростая. Как у вашей Юнны, роман с Денисом продолжается?
-Знаешь, Леша, странно, но да. Они ведь расставались, он ее посылал в грубой форме, потому что рога, наверное, давить начали. Потом она как-то отмолила грехи, наверное. Не знаю, как там что, только сейчас они вместе. И, похоже, что им хорошо. По крайней мере, за Дениса я рада, ему этого очень хотелось.
-Да уж, можно радоваться, это верно. А твои орлы пойдут вас с Олегом провожать?
-Вот спасибо, что ты напомнил! Я ведь обещала позвонить, предупредить их, когда и в каком вагоне, чтобы они могли на вокзал прийти. Как раз от папы и позвоню. Грустно, если честно. Очень грустно.
-Расставаться?
-Ага. Впрочем, ладно, это не повод для загонов по дороге к папе. Тебе-то как понравилась идея вдруг стать единственным хозяином трёхкомнатной квартиры?
-А что? У меня жена есть, я не один. Думаю, что через годик у нас уже будет кто-нибудь ещё, так что места как раз хватит, ничего лишнего. Хотя, честно говоря, я на такое не рассчитывал, так что очень приятно. Гости у меня теперь будут ночевать, оторвёмся с Валей по полной!
-Только бы соседи не взвыли. Эх, Леша, вот кого мне будет не хватать, так это вас с Валей, да еще Вити и Иры. Вообще, как-то резко так, была младшей, было за кого спрятаться, а теперь хлоп – и взрослая. И все сама должна решать.
Алексей расхохотался на весь троллейбус, обнял сестру за плечи и крепко прижал к себе. А потом произнёс:
-Что, оценила теперь, как это здорово, когда есть старший брат, когда у него друзья хорошие, и тебя все любят, и заодно рядом и в школе, и дома, и есть на кого покричать, и у кого совета попросить, и кому в жилетку поплакаться? Да? То-то же. И давай здесь выйдем, зайдём в магазин, купим каких-нибудь конфет, чтобы не приходить к отцу с совсем пустыми руками. Давайте вашу руку, мадемуазель!
* * *
-Через минут двадцать мы с отцом уже будем у тебя под подъездом, так что будь готова, - проговорил Олег в трубку. - Дима с нами, а остальные сказали, что сами на вокзал доберутся нас проводить. Все собрала?
-Так точно, еще вчера вечером. Билеты уже проверила. Они у меня, и они точно на сегодняшнее число. Так что жду тебя!
-А вот отец мне уже со двора сигналит. Всё, отбой!
-Пока!
Инна повесила трубку, поднялась с пола и оглядела прихожую. Две туго набитые сумки, одна бы ни за что не подняла, хорошо, что провожатые есть. Что поделаешь, теперь приехать не светит как минимум до конца октября, за теплыми вещами. Сколько сюда влезло нужного, даже необходимого барахла, трудно представить. Рядом с сумками, прислонённая к комоду, стояла упакованная в прочный чехол красавица-гитара – прощальный подарок отца и Маши, который Инна теперь увозила с собой в Москву. Тут же, на комоде, лежал её любимый маленький кожаный рюкзачок, тоже подарок, на этот раз Иры, в котором лежала косметика, деньги, билеты, разная необходимая мелочь, книга на дорогу, на случай, если Олег заснёт не в строчку, и не с кем будет поговорить. Вот и все, через двадцать минут… Хорошо. Инна перешагнула через одну сумку и пошла в большую комнату, где сидели в полном сборе все старшие. Договорились, что на вокзале им всем делать нечего, а вот попрощаться с младшей сестренкой дома собрались все.
-Ну, все, скоро я вас совсем покину. – Инна присела на подлокотник кресла, в котором сидел Игорь. – Олег и Дима заедут уже меньше, чем через двадцать минут, и вы меня уже не скоро увидите. Вот.
Алексей засмеялся:
-Ух, тогда дадим Олегу самое последнее домашнее задание, мы тут с Витькой два предмета объединили, очень прикольно получилось. Особо нагружать не будем, мы не кровожадные, но все-таки.
Звонок в дверь все равно раздался неожиданно, хоть его и ждали. На пороге стояли Олег и Дима. Поздоровались за руку с мужчинами, которые вышли в полном составе, заполнив всю прихожую. Олег кивнул на сумки:
-Это всё?
-Всё. Гитару я сама понесу, она не тяжелая. Так что…
-Так что, как твой бывший учитель, я хотел бы дать тебе последнее домашнее задание, - проговорил с усмешкой Алексей. – Я не знаю, как вы там будете жить, куда вас что заведет и с кем свяжет. Только очень прошу, береги мою сестру. Она чокнутая. Ей иногда очень требуется помощь такого рассудительного и спокойного человека, как ты. Думаю, что справишься. В ближайший отпуск, если повезёт, приеду и проверю.
Олег улыбнулся:
-Как бывший отличник, все сделаю. Что от меня зависит, выполню на пять, Алексей Дмитриевич. Вроде бы четверок по немецкому у меня не было.
-По физике и астрономии тоже не припомню, чтобы были. – Витя подал Олегу руку. – Поэтому просто пожелаю удачи, и задание дам такое: постарайся не очень измениться. Сохрани все то, что сам в себе ценишь. И Инну проконтролируй в том же отношении. Это не так просто, но получается, если знаешь, зачем оно тебе надо. Проверить вряд ли получится, так что под честное слово, но оно ведь у тебя крепкое.
-Спасибо, Виктор Владимирович. Списать ни у кого не удастся, придется все делать самому. Обещаю делать.
-Тогда счастливого пути. Дмитрий, с тобой мы не прощаемся, город у нас не такой большой, чтобы на улице не столкнуться. Пока, ребята!
Вот так вот, коротко и ясно. Олег и Дима подхватили сумки Инны и побежали вниз. Инна вдруг поймала себя на том, что говорить ничего не хочется, потому что боязно заплакать. Она просто поцеловалась с Ирой, с Валей, пожала руки Вику и Игорю, обняла Витю, повисла на шее у брата. Потом подхватила на плечи рюкзак, взяла гитару, еще раз махнула всем рукой и побежала вниз по лестнице. Как захлопнулась за ней дверь, она уже не слышала.
Денис стоял у открытого окна, курил, смотрел во двор. В кухне звенела посуда – мама уехала на юг, и временно в доме хозяйничала Юнна. Что было очень приятно. Вот к подъезду подкатила черная «Волга», из нее выскочили Олег и Давыдов, бегом побежали в подъезд. Вот хлопнула дверь, напротив, на площадке. Вот Олег и Дима снова вышли, уже с сумками, поставили их в багажник, сами забрались в салон. А вот вслед за ними вышла Инна. Значит, они уже уезжают… На секунду она остановилась, оглянулась вокруг, зачем-то посмотрела вверх, и увидела Дениса. Две пары зеленых глаз на мгновение встретились, улыбнулись друг другу. Потом Инна села в машину, а Денис отвернулся и захлопнул окно. Вот и все.
* * *
Саша и Андрон даже не вышли, а просто вылетели из троллейбуса и опрометью бросились к вокзалу. Бегом они пробежали по пешеходному переходу, прыгая через ступеньки, забрались на мост, пронеслись по нем за секунды и только возле спуска остановились, лихорадочно оглядывая платформы. Орлиные глаза Саши разглядели знакомые фигурки:
-Андрюха, вон они, на первой платформе, и даже очень близко! Погнали!
Странно, что они так мчались – посадка на поезд только-только началась, и никто еще никуда не опаздывал. Вообще, все получалось настолько удачно, что хотелось петь. Только песни на ум лезли только в миноре, хоть и светлые, и оптимистичные, только все равно в миноре. Так тоже, оказывается, бывает. Инна и Олег уже поставили вещи в своё купе (еще один подарок родителей к отъезду, поскольку билеты стоили не так и дешево), и теперь стояли на перроне вместе с Димой, разговаривая ни о чем. Отец Олега уже попрощался и с сыном, и с остальными, и уехал домой.
-А вот и ребята прибежали! – лицо Инны осветила широкая улыбка. Дима только тут отметил, насколько чаще и искреннее она стала улыбаться в последний год. Сколько вместе учились до этого, такого не было. Тоже бывает. – Мы уже испугаться успели, ведь договаривались пораньше!
-Прости, - чуть отдышавшись, ответил виновато Андрон. – Просто у бати не получилось нас подбросить, пришлось прыгать с транспорта на транспорт. Но мы ведь успели. И так… черт знает, сколько не увидимся, подумать страшно.
-Ты чего? – Олег поправил очки. – Маленький, что ли, паниковать по этому поводу? Все в наших силах, и не потеряться в этом мире тоже. Адреса есть, электронная почта тоже функционирует, поэтому все зависит только от нас. А Давыдов вообще здесь остается, так что у него адрес, думаю, не скоро поменяется.
– Поменяется, так сообщу. Люди, - Дима запнулся, - вы хоть не боитесь, только честно? Уезжать черт знает куда?
Инна и Олег переглянулись. И Инна ответила, словно признаваясь:
-Конечно, дрожат немного коленки. Ну, так что сделаешь, надо же когда-то начинать. Так чем раньше, тем лучше. От этого еще никто не умирал. Вот, Андрону тоже через три дня страшно станет, правда, Эндрю?
-Да мне уже что-то не по себе. Только ты права, это ведь не смертельно и не вечно. Просто будет сначала немного непривычно, а потом – а, фигня. Саня, а тебе как? Ты ведь вообще черт знает куда летишь, и впридачу один.
-И что мне, расплакаться по этому поводу? Наоборот, честно, на приключения тянет, так что очень рад. Волнение – да не больше, чем перед экзаменом на права. Так что все хорошо. Как долечу – всем на «мыло» напишу.
* * *
Диспетчер объявил, что посадка на поезд до Москвы заканчивается. Вот и все. Вот, оказывается, как это бывает. Вроде бы ничего не случилось, никто не умер, только почему-то в горле застревает пресловутый горький комок, который почему-то не глотается. Только почему-то, кажется, что тебя режут по живому, что уходит что-то невообразимо дорогое, которому нет цены, и без которого теперь надо будет жить. Что ж, надо – значит, надо, значит, будем, никуда ведь не денешься. Наверное, это просто проверка на прочность. Для нас, для дружбы, которую мы так случайно обрели, для любви, которая выросла из звона гитары и искр походного костра, и которую он не расплавил, а пока только закалил и укрепил. Посмотрим, куда нас все это заведет. А сейчас мы стоим на перроне, все пятеро, обнявшись, словно пытаемся слиться в одно целое. Впрочем, это уже и так произошло, и мы обязательно еще встретимся, и не раз, только когда, не знаем точно. А потом двое из нас поднимаются по ступенькам вагона, потому что их уже торопит проводник, а трое остаются на перроне. Проводник закрывает дверь, поезд дергается, трогается с места, и медленно движется на восток, и прямо на глазах начинает набирать ход. Трое из нас еще несколько секунд стоят на перроне, потом молча поворачиваются и направляются к пешеходному мосту, чтобы вернуться в город – вечер только начинается, и время есть, и деньги, и много хороших занятий можно найти. Только это – тема совсем другого сочинения.
…А жизнь – только слово, есть лишь любовь, и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить.
А любовь стоит того, чтобы ждать.
1998 – 2007 гг. Брест – Вязьма – Минск.