С ног на голову

Лолита Гром
 Когда уже распустились почки на деревьях, дальше все меняется очень быстро — вчера ты шел по голой аллее и она щетинилась своими ветвями-иголками на весь мир, сегодня иголки покрылись липкой зеленой глазурью, а через пару дней и иголок-то никаких нет, потому что аллеи не видно за цветами и листьями. В парке стоит тяжелый аромат мокрой земли, оттеняемый нотками весенних цветов. Умытый теплым, грибным дождем, мир улыбается, а ты... А ты лежишь в постели уже не первый месяц. Уже не первый месяц все, что ты видишь — серую кирпичную стену соседнего дома. Каждый кирпич, который ты видишь, уже знаком тебе, как родной — у него есть имя, история, и он совершенно не похож на другие кирпичи в кладке.

Энди вздохнул и закрыл глаза. Когда спать не хотелось, а сил не было даже думать, он погружался в странное состояние между сном и явью, в котором кто-то рассказывал ему сказки на давно забытых и еще не придуманных языках, играл на инструментах, конструкцию которых нельзя было представить по их звучанию, и показывал картины невероятно ярких, насыщенных цветов. Обрывки слов, музыка и яркие цветные пятна смешивались в одно, крутились в голове, как стекла в калейдоскопе. Выход из этого состояния всегда был неприятен. Иногда Энди казалось, что, когда он умрет, он снова окажется в этом королевстве абсурдной, абстрактной красоты. В дни, когда скука становилась особенно невыносимой, он мечтал о том, чтобы это случилось поскорее.

Однажды мать принесла ему краски. Он рисовал, полулежа в кровати, а когда уставал, откладывал тонкие, желтоватые листы вместе с жестяными перемазанными коробочками на подоконник, отдыхал, и снова принимался — пока как-то раз не закончилась бумага. Тогда Энди взял самую длинную кисть и раскрасил каждый из серых кирпичей, которые так надоели ему за время болезни — теперь они стали яркими. И пусть их цветная, радостная одежда была нарисована на оконном стекле в комнате Энди, и только; пусть серые кирпичи соседнего дома оставались снаружи серыми кирпичами, Энди из своей комнаты видел их теперь такими — яркими, живыми и светящимися. Утомленный, он заснул, а когда проснулся, рисунок на стекле уже не освещался закатными лучами, и Энди показалось, что чего-то не хватает. Он хотел нарисовать крышу, и человека на ней, но не мог дотянуться так высоко, тогда он провел линию под радужными кирпичами на стекле. К линии он дорисовал ноги, туловище, голову — теперь все было на своих местах. Разумеется, если не учитывать, что дом и человек, изображенные Энди, были перевернуты.

- Все с ног на голову, да? - улыбнулась мать, увидев рисунок.

«С ног на голову». Вообще-то эти слова всю жизнь ассоциировались у Энди с чем-то хорошим. Он и сам не понял, почему именно они промелькнули у него в голове, когда сумасшедшая женщина, разочарованная тем, что он был не таким, как ей хотелось, влепила ему в живот одну за другой, три пули. Умерев, Энди не попал туда, где так часто бывал в детстве во время тяжелой болезни и в период восстановления. Не было в смерти и того, что Энди думал о ней, повзрослев. Не было серого пепла, покрывающего яркие лица, скрывающего цветные мазки, которыми с таким трудом Энди раскрашивал все, до чего мог на своем пути дотянуться. Не было не молний, ни взрывов. Не было этого и тогда, когда Энди пришел в себя после клинической смерти.

Смерть всегда манила и интересовала Энди. Разочаровав его однажды, она не стала менее интересной, лишь обрела еще больше загадочности. Притягательность катастроф, как глобальных, так и крошечных, едва заметных черных точек на измазанной яркими красками палитре, пугала бы не только Энди, но и любого другого человека, если бы он был способен их рассмотреть.

Но, как и многое другое, это было недоступно тем, кто не был им, не был Энди.  Не был родившимся в чужой для родных стране и откликающимся всю жизнь на имя, отличное от данного при рождении. Не был художником и дельцом в одном лице. Не был волшебником, остановившим жизнь и разогнавшим мгновение. Не был человеком, пережившим три пули в живот и умершим легко и спокойно, при банальнейших обстоятельствах. Не был маленьким человеком, стоящим вверх ногами и опирающимся на нарисованные им самим кирпичи — такие одинаковые, сделанные ли на фабрике, или слепленные вручную; и такие разные — только оттого, что дрожащая детская рука раскрасила их в разные цвета с того ракурса, с которого их видел только этот ребенок.