Осмелюсь Вам доложить, что вою я не хуже волка.
Бывает, завою в ночи, звонко, с надрывом, аж листья на деревьях колышутся, словно подпевают, да Луна со страху покачивается, подмигивает, мол, хватит, напугал.
Охотники с ружьями понабегают, менты с пистолетами.
Все волнуются, каждый по своему. Морды красные, глаза блестят.
"Чего, мол, воешь скотина?"
А ты укажи мне добрый человек, в каком таком докУменте, мне выть не разрешено?
Не можешь указать? Так и иди на х@й, не мешай.
Вскоре, под балконом стали собираться разные звери. Еноты, ежи, стаи волоков и даже верблюды.
Успех был колоссальный.
Вожак стаи волков выходил на середину дороги, и, поджав уши, по халдейски виляя хвостом, кланялся мне, своей волчьей мордой.
Ежи, выпячивая иголки, выражали восхищение по своему.
Что делали еноты, и верблюды не припомню.
Ночные мотыльки, изнемогая от моей воющей песни, исполняли такие пируэты, что ночь казалась светлым днём,
а Луна, покачиваясь в такт моему вою, ехидно улыбалась всеми своими кратерами.
Вскоре, где то через неделю, под моим балконом стали собираться люди.
Народ подхватывал мой вой, качественно, самозабвенно.
Бабы выли на свой лад, мужики на свой, но общий хор
общий людской вой был необыкновенный.
Он распространялся на многие километры, тысячи километров.
Я был польщён, что все эти люди, полчища людей, поняли меня,
и теперь мы воем вместе.
Вскоре вой распространился на всю планету.
И звук этот, звук человеческой боли, отчаяния, несбыточных надежд,
пронизал Землю до самого центра.
И Земля вздрогнула, выплюнула всю свою накопленную веками ненависть
плазмой спящих вулканов.
Присоединилась к всеобщему вою.
И не осталось другого звука, кроме воя.
Только вой,
красивая, нежная песня, оплакивавшая всё сущее,
и жестокая ко всему зарождающемуся.