1964-ый год. Новосибирск. Железнодорожный вокзал. Кассовый зал. Огромное количество жаждущих купить билеты. Тесно и шумно. А самая большая очередь, конечно, в ту единственную кассу, в которой только и можно купить билеты на московское направление. Да это, собственно, даже и не очередь из людей, организованно стоящих друг за другом, а плотная людская масса, живой бурлящий человеческий муравейник.
Стоять в этой очереди можно долго: до морковкина заговенья, до второго пришествия. А в нашем распоряжении только тридцать минут, за которые нам надо пересесть с бийского поезда на московский.
– Что делать? – спрашиваю я. – Чего делать-то будем? А?
Спасительная идея приходит сама собой.
– Есть идея! – радостно объявляю я. – Забираем все наши рюкзаки и выходим в зал ожидания!
А в зале обращаюсь к Андрею, у которого, по-моему, самая европейская внешность из всех ребят нашей группы.
– Переодевайся почуднее! В иностранца то есть!
Из разных рюкзаков извлекаем рубашки, кепки и прочие наряды, которые более-менее тянут на зарубежное, комбинируем их в различных сочетаниях и под шутки и хохот облачаем нашего Андрюху.
– Ну, вот теперь ты, Андрюха, – настоящий иностранец! Вылитый европеец! К выходу на сцену готов?
– Всегда готов! – по-пионерски рапортует Андрюха и взмахивает рукой в пионерском салюте.
Я выворачиваю наизнанку свою красно-чёрную куртку в крупную клетку, и она становится похожей на шотландскую. На голубую кепку прикрепляю все имеющиеся значки, на шею повязываю женский шарфик, и теперь я тоже чем-то похож на иностранца.
– А говорить мы с тобой будем на эсперанто?
– Конечно.
Да оно и понятно. Ведь мы возвращаемся с Алтая, с Телецкого озера, из летнего эсперанто-лагеря, где в течение двух недель все участники разговаривали между собой только на этом языке международного общения.
– А что конкретно говорить-то будем? – беспокоится Андрей.
– А это и не важно: всё равно они там, в очереди, ни одного слова на этом языке не знают. Был такой случай: турецкий поэт Назым Хикмет перед своим выступлением в Политехническом музее говорит Маяковскому: "Поймите меня. Я так волнуюсь, так волнуюсь: примут ли меня, поймут ли меня?", а Маяковский ему: "Не волнуйся, турка: они же всё равно не знают ни одного слова по-турецки". Вот и у нас такой же случай.
– И всё-таки, что говорить-то друг другу будем? – волнуется Андрей. – Давай я буду рассказывать тебе юмористическую историю "Като кай хундо"? Я её хорошо знаю.
– Отлично, – соглашаюсь я. – А я тебе – анекдот "Ми не повас манджи". Вперёд!
И мы с Андреем выходим в кассовый зал.
* * *
Выходим, как на сцену. И волнуемся: а вдруг наш спектакль с участием двух актёров провалится? – без репетиции ведь. Так, может, отменить премьеру?
"Но продуман распорядок действий,
и неотвратим конец пути",
поэтому спектакль начинается.
Энергично жестикулируя, Андрей громко выдаёт в зал: "Иун тагон круэля хундо тровис эн грэнэйо". Это он начинает пересказывать мне забавную историю о том, как свирепый пёс загнал в угол кошку с котятами, а та вдруг, встав на задние лапы, стала рычать и лаять, отчего оторопевший пёс пустился в бегство, а кошка, повернувшись к своим котятам, говорит: "Ну, вот теперь вы видите, что действительно полезно знать не один язык, а два".
Иногда в процессе пересказа Андрей показывает на часы, давая понять присутствующим, что у него мало времени. Свою роль заезжего иностранца он исполняет мастерски и вдохновенно – умеет же!
Но нас, кажется, заметили. Похоже, что наша "иностранная" речь производит впечатление на публику. Шума в очереди становится меньше, все повернулись в нашу сторону и с интересом рассматривают диковинных заморских гостей, появившихся в сибирских краях, а мы теперь даже можем немного продвинуться в направлении заветного окошка.
Чтобы развить первый успех, я пересказываю Андрею анекдот о том, как хозяева долго не могут понять, почему же их гость за столом всё не ест, а оказалось, что ему просто не дали ложку.
При этом нам с Андрюхой главное – не рассмеяться бы. Зато в очереди становится совсем тихо – это потому, что нас действительно принимают за столь редких здесь иностранцев, и нам уже рукой подать до таблички "Касса". Постепенно продвигаясь к окошку, мы продолжаем жестикулировать и показывать на часы, а нас, к нашему удивлению, пропускают вперёд. Но моя комсомольская совесть не позволяет мне поступить нечестно, и я становлюсь в очередь не первым, а третьим. На ломаном русском языке, коверкая слова, объясняюсь с кассиршей, и, получив билеты, выхожу в зал ожидания.
* * *
Всё. Финита ля комедиа! Спектакль окончен. Занавес опускается. Актёры выходят к зрителям на поклон. Но где громкие овации? Где заслуженные аплодисменты? Их нет. Обидно. А вместо них:
– Скорей, скорей на вторую платформу!
Прибегаем к поезду. В вагоне наши друзья раскладывают на столе вкуснятину, благоразумно приобретённую в новосибирском буфете, и начинается "разбор полёта".
– Ну, вы, ребята, – молодцы! И как классно вы сыграли свои роли иностранцев! Да вы же – заслуженные артисты!
– Спасибо Валентину – это ведь его была идея.
Я же, из природной скромности, "перевожу стрелку" на Андрея:
– Нет, это – заслуга Андрея, который так убедительно выступил в трудной роли иностранца.
Но точку в обсуждении ставит всё же Андрей:
– А главное – в мудрости той кошки, которая – помните? – сказала: "Нун ви сциас киэль утиле эстас сципови дуан лингвон!", то есть "Ну, вот теперь вы видите, что действительно полезно знать не один язык, а два!".