Я вспомнил козла с роскошной бородой и длинными, немного загнутыми назад рогами. Видел я его еще тогда, в первые дни нашего приезда в Харьков. В тот раз я торопился в школу и, чтобы успеть до звонка, пошел не по главной улице, как все нормальные, а свернул в узкий, стиснутый дворами и садами переулок. Шелестя опавшей листвой, иду, посвистываю, смотрю по сторонам, не подозревая, что мне приготовлена ловушка. Переулок вдруг закончился тупиком, но я не растерялся, заметил в заборе проем и тропку к нему. За забором – деревья, за ними виднелась школа. Ныряю в проем и... чуть не сталкиваюсь с мордой козла. Силы не равны: у него длинные рога, у меня пока нет их. Вытаращив глазищи, козел нервно переступил копытами, потряс коротеньким хвостиком. «Что, не ожидал?» – говорил весь его вид. Мысль в моей голове завертелась, как арифмометр в руках бухгалтера, и я даже вспотел. Отступать назад было поздно, да и развернуться надо успеть. А козел приготовился, нагнул голову. «Если все же повернусь к дыре убегать назад, то как мой зад? И штаны такими рогами ему ничего не стоит проткнуть, а потом сверкай в школе полдня», – пронеслось в моей голове. И все же я шмыгнул мимо страшной морды. Козел, по-видимому, ожидал, что я полезу обратно в дыру и хотел поддеть рогами под зад, чтобы без задержки обежал круг к школе. Стараясь исправить оплошность, козел моментально кинулся за мной. Частая дробь его копыт рассыпалась за моими «шлеп–шлеп–шлеп». Вот-вот догонит! Хоть бросай портфель, чтобы легче было удирать. Козу-то что? Он налегке чешет. Ему не до науки. Бегу, чувствую, воздуху в груди не хватает. Во рту пересохло. Знал бы, что здесь прячется это страшилище, лучше бы опоздал на урок. Козел отстал, когда под трель звонка я вбежал на школьный двор и сразу припал к водоколонке.
Позже я узнал, что этот мстительный козел частенько поджидал в засаде мальчишек и особенно был злой на тех, какие проходили с портфелями. Видно, и ему от мальчишек попадало: камнями некоторые отбивались. На взрослых же и на девчонок он не обращал внимания. После этого случая, если я опаздывал в школу, в портфель, кроме учебников, тетрадей, на всякий случай заталкивал тети Клавин фартук и платок. В случае чего, замаскируюсь под девчонку и пробегу. Пока он поймет, что не девчонка, я уже буду на школьном дворе.
Еще и другая была страсть у этого непутевого козла, Он любил ночью бродить: то как страшное рогатое приведение его видели в садах у своих дворов, то кто-нибудь из запоздалых пешеходов встречался с ним на темной улице. И я видел несколько раз козла поздними вечерами на стройке. Напротив нашего дома строили общежитие. На фоне звездного неба в одном из оконных проемов недостроенного верхнего этажа вдруг вырисовывался силуэт козла. Ночной сторож дед Лантух сколько раз прогонял со стройки козла, но он вновь неожиданно появлялся на самых высоких и, казалось, недоступных местах.
Мальчишек со дворов, расположенных возле стройки, дед сторож хорошо знал. Одних мальчишек-сорванцов он гнал, как и непутевого козла, чтобы чего не натворили и не покалечились бы, лазая всюду, а других – за то, что растаскивали гудрон смолитъ лодки, заливать кадочки. А меня, Витьку Пчелку и Вовку Солодовникова дед уважал за интерес к его рассказам про рыбалку, про грибы и ягоды, а особенно нравились нам его страшные рассказы. Вечером мы приходили в сторожку послушать деда. И он иной раз так увлекался, что в это время тащи со стройки что хочешь. Как-то в один из дождливых вечеров собрались мы в сторожке. Дед поудобнее, полулежа устроился на лавке, подсунул под голову фуфайку, поцарапал внизу живота грыжу, потом пригладил бороду и обратился к нам:
– Вот вы, должно быть, любите рыбалку, и, конечно же, каждый из вас лавливал в нашей речке пескарей, чебаков, а, може, окуньков приходилось вытаскивать, а эдакую рыбу – линя, пожалуй, не доводилось поймать. Линь же, я вам скажу, рыба сурьезная, необщительная. Крупный линь так в одиночку и шарится в заросшем озерке, ну наподобие того, что в лесу верстах в десяти отседа. Давненько, когда вас еще и на свете не було, пас я в тех местах коров и в поисках отбившихся от гурта наткнулся на это озерко. Оно, как бы привязано двумя маленькими проточками к Малой Лопани: в одном конце вода вливается, из другого вытекает. Ходил я ходил вокруг него – по берегам заросшее осокой, дно, видать, илистое кое-где с песочком, на спокойной воде – кубышки желтые. Глубина к середке должна быть порядочная. По всем приметам должон здесь линь водиться. И так мне захотелось его поймать! Не нужны мне стали ни плотва, ни окуни, ни даже язи. Выбрал я ясный безоблачный день. Наковырял навозных червей и с удочкой отправился к озерку. От знамых рыбаков я слышал, что линь бывает порядочных размеров, поэтому лесу волосяную заранее усилил.
– А коров-то в тот день кто погнал пасти? – спросил Вовка.
– Сменщик мой. Ты слухай дале, – недовольный, что его перебили, – сказал дед. – Высмотрел я место попросторнее меж кубышек, отпугнул лягушек и бросил для приманки кусочки жмыха. Линь любит тишину и покой, не уважает в своих владениях посторонних шумов и всякого там бултыханья.
– Ну и как? Поймал линя? – не удержался на этот раз Витька.
– Нет, в этот день просидел до сумерек, а кроме плотвицы, никого боле не поймал. Стал потом мороковать, придумывать приманку. У линя, как я теперя знаю, ротик маленький, однако губа – не дура. Сварил я пшенной каши, смешал с толченым жмыхом, для пущего запаху подбавил жареной конопли. Ну, думаю, неужто и на таку приманку не придет. Уже где-то после полудня пришел к озерку, к облюбованному месту. Лягушки заранее попрятались, молчат, в рот воды набрали. Накидал я приманки и пошел бродить по лесу, грибков поискать. Но о грибах в другой раз расскажу. Вернулся к рыбалке, когда начинало темнеть. Где-то недалече козодой заверещал. Мышь летучая прошмыгнула передо мной. Сел я на кочку, поплавок к леске приладил на определенную глубь. Колоколец у самого конца удилища прицепил: мало ли, темень вскорости. На крючок нацеплял штук пяток червей, чтоб не соблазнять мелюзгу, и потихоньку закинул. Я на этот раз был готов сидеть хоть до утра, лишь бы попался жаланный линь. Однакось, не прошло пары минут, как чуть звякнул колоколец, поплавок задрожал и... побег не от меня, не к глыбине, как бы это надо, а к берегу, к зарослям осоки. Я соскочил с кочки, тяну за удилище – забултыхалась, сразу видать, крупная рыбина. Зашуршала, закачалась осока. Побегла от берега волна. Помоги, бог! Не дай порваться леске! –отступая по берегу от воды, выволакиваю рыбину. И вот он! Линь бьет хвостом по траве, хватает ртом воздух, шевелит жабрами. Здоров, бродяга! Килограмма на четыре оказался линь.
– Ну, а каков он на вид? Я линя еще ни разу не видел, – опять спросил Витька Пчелка.
– Хотя в тот вечер солнце уже было зашедшее, но я хорошо полюбовался ем: широкое тело, толстая зеленая спина и бока зеленовато-золотистые, а чешуя!.. У такой рыбины мелкая-мелкая, словно как у заморыша-окунька. Глазки у линя маленькие, красные, ну как у поросенка. И сам-то до того склизкий! Чуть его не упустил. Но, скажу я вам, вся его красота на моих глазах быстро поблекла, как бы линять стал линь, поэтому его, стало быть, так и прозвали. Да к тому же темнело уже все кругом, и я потащил свою добычу старухе на уху.
Так закончил свой рассказ дед Лантух.
Как-то мы с Вовкой пошли в лес за орехами лещины.
– До них нам еще топать да топатъ, а пока давай купим семечек, – предложил Вовка и вытащил из кармана пятак.
И мы завернули на базарчик, идем вдоль прилавка, приглядываемся к семечкам покрупнее и к которым подмешаны тыквенные. Вдруг видим – в конце у прилавка сидит и дремлет дед Лантух, а перед ним – щетки ковыльные для побелки, метелки из кустарника акации.
– Дедушка, ты почему здесь? Почему дома не спишь? Ты же по ночам сторожишь стройку, – спросил я.
– А! Это вы, тезки. Далече собрались? –поинтересовался в свою очередь дед и посмотрел на наши котомки с едой.
– В лес, куда больше еще, – ответил Вовка.
– Да, да, орешки созрели, а у меня на них зубов почти не осталось, – грустно поглядел он на нас и объяснил, – а я ведь сторожем боле не роблю. Вот теперя зарабатываю продажей метелок и щеток, – пояснил он и тут же рассказал нам про последнюю в его дежурстве ночь.
Ночь была до того темная, – начал рассказывать дед, – что черт и то бы побоялся спуститься с небес. Но козел, сами знаете, нисколь не лучше черта. Кому темная ночь и страшна, а ему хоть бы что! Дед был мастером преувеличивать, приврет и размалюет какой-нибудь случай так, что только слушай. И он продолжал рассказывать, как будто сам в ту ночь наблюдал за козлом от его двора. Не тронули козлиную душу уговоры козы-жены, не пожалел своих детей, малых козлят, перемахнул через изгородь и огородами и садами направился к редким огонькам стройки.
До утра – еще далеко. Небо затянуло тучами. Где-то за лесом пыхала молния, и негромко ворчал гром. Как полагается, я сделал обход своего объекта и вернулся в сторожку. В ней было жарко, душно. Признаюсь только вам, в тот вечер после бани я трошки выпил горилки. Оставив отворенной дверь, прилег на лавку и.., сами понимаете, захрапел, должно быть так, что воры и за полкилометра бы слышали. А в это время козел уже ходил по стройке, по комнатам будущего общежития, пободал мешки с цементом, залез копытами в известь и, не найдя к кому бы «придраться», спустился со второго этажа, оказавшись возле сторожки. Услышав храп, козел нагнул голову, потрогал бочку с гудроном, и, словно убедившись, что рога на месте, поплелся к открытой двери, осторожно переступил порог. Меня, как будто кто в бок ширнул! – Сна как не бывало. «Кум, це ты прийшов? Не спится?» – проговорил я, не вставая. « Мм-э-э-э!» – по-своему ответил за кума козел, переступил копытами. Руки, ноги у мени отнялись. Очи открыл так широко, ижно заризало. Со слепу еле заметил – на ногах у него белые тапочки. Собравшись с силами, як не своею рукой дотронулся до чего-то волосатого – борода! «Нет, який же це кум? У його нимае бороды»,– ужаснулся я. Рукой шарю выше – морда, еще выше... – рога!.. Черт! – шо есть мочи, заревел я и выскочил из сторожки. Вот так. А утром я нацарапал заявление на расчет, нервы ни к черту стали, и с этим заявлением ходил, показывал прорабу и мастеру белые отпечатки от копыт на полу сторожки. Поглядели прораб с мастером отпечатки «чертовых» копыт, еще подольше посмотрели на место моего дежурства – на лавку, застеленную дерюжкой, в изголовье которой лежала старая фуфайка, и согласились подписать заявление.
– Пора тебе, дед, отдыхать, все равно ты на пенсии, –улыбаясь, сказал прораб.
– Да, я на пенсии. Государство платит двадцать один рубль, да плюс каки ягоды, грибы соберу, – закончил свой невеселый рассказ дед Лантух.
Мы пообещали деду на днях сходить с ним нарезать на метелки кустиков акации, и сами побежали к лесу.
Летом с козлом-разбойником я не встречался, ведь в школе не учились – каникулы. «У кого же поблизости есть козы? – думал я, – а, может, вечером отец привезет кисти, тогда и нечего голову ломать». Как я ни ждал вечером с работы отца, приехал он без кистей.
– Не повезло тебе, знаю, что ждал, но магазину в понедельник выходной, – сказал он.
Я не находил себе места; красок полон ящик, а кистей нет ни одной.
Утром я пошел к Витьке Пчелке. Он как-то говорил, что у хозяев, у которых он покупает козье молоко, кроме козы с козлятами, есть и козел с приличной бородой. Когда я вошел к Пчелкиным, Витька завтракал. Он сразу же выскочил из-за стола, схватил с печи бидончик под молоко, покосившись на бабушку, – самую старую в их семье «пчелку», очень уж она была набожной, и сейчас в темном углу крестилась и отвешивала богу поклоны.
– Ну, че? Привез вчера отец кистей? –поинтересовался Витька.
– Нет, магазин не работал, –ответил я.
– Пойдешь со мной козла смотреть?
– Че его смотреть, стричь будем бороду, – сказал я и вытащил из кармана ножницы, пощелкал ими.
Выталкивая меня в коридор, чтобы бабушка не отвлеклась от бога, Витька зашептал:
– Тогда зайдем на базарчик, купим вилок капусты, козел-то я слышал, с характером, так просто, пожалуй, и не подставит бороду.
Я забежал домой, вытряс из копилки несколько медных монет. Мелочь после моего побега из дому почти перестала накапливаться. Раньше я замечал, то отец иногда кинет пятак, десятик, то Нина или Тома, даже тетя Клава, получив за шитье расчет, бросила как-то сразу две монеты. А теперь почему-то все вдруг обеднели: никто не бросает в копилку.
Базарчик находился недалеко. Бежим по пыльной улице. В ответ на бренчание пустого бидончика во дворах тявкают собаки.
Через каких-то пять минут мы у прилавков, на которых краснели пучки редиски, стояли большие чашки с новой картошкой-скороспелкой, лежали свежие огурцы, пучки укропа, петрушки, в общем, всякая кислая и горькая зелень. Каждая торговка нахваливала свой овощ. Мы протискивались к капусте.
– Берите, хлопцы, вот гарный, плотный, а этот подешевше, – подкидвала на своих порепанных ручищах толстая тетка небольшой, с растрепанными листьями зеленоватый вилок капусты.
– Козлу и такой подойдет, а главное, по нашим деньгам, – сказал я. Купили. Торопимся. Витька за молоком, я за бородой. Витька болтает пустым бидончиком. У меня под мышкой вилок капусты, а рукой придерживаю ножницы в кармане.
– Витька, а собака у них есть?
– Нету, да и зачем она им, если ихний козел наподобие того, что на стройке шарится. Такой козел лучше любой собаки.
– Но вот и пришли, – сказал Витька, но не к воротам пошел, а завернул за угол забора, опустился на колени, выставив на дорожку грязные, потрескавшиеся пятки, припал к щели забора.
– Еще не угнали пастись, здесь козы, – сказал Витька, уступая место мне.
Смотрю в щель и глазам своим не верю?! – похоже тот самый злющий козел, с которым я нос к носу встречался у дыры школьного забора. Услышав нас, козел подошел к щели и, натянув веревку, уставил злые желтые глаза.
– Давай подумаем, как лучше выстричь, – шептал Витька.
– А может, найдем другого, не будем связываться с этим, – стал уговаривать я.
– Да ты че! Глянь, какая у него бородища! Прикинь, сколько кистей выйдет!
– А его рога не видишь! Ослеп что ли? – доказываю ему. Но Витька уже шатает доску.
– Вот! Болтается, – шепчет. И когда мимо нас прошла соседка с ведрами на коромысле, он потянул доску. Заскрипел ржавый гвоздь.
– Теперь я пошел, – сказал Витька. – Пока бабка будет наливать молока, доску убирай, суй капусту, – учил он.
Прислушиваюсь. Хлопнула во двор калитка. Скрипнула дверь. На улице никого. Быстро отодвигаю доску, показываю козлу «подарок». «Ммэ-э-э!» – вытянув губы, как будто собираясь меня целовать за подарок, козел высунул рогатую бородатую морду в проем меж досок. В нос мне шибанула козлиная вонь. Перед мордой кладу вилок, одной рукой хватаюсь за бороду, другой – изо всех сил сдавливаю ножницы. Козел сразу смекнул что-то неладное, капусту задернул во двор, но было уже поздно. В руке я держал порядочный пук длинных волос! Торопливо устанавливаю доску на место. Безбородый козел теперь не казался грозным, страшным и выглядел смешным. Он продолжал теребить вилок капусты. А коза с козлятами, прижавшись друг к дружке, с недоумением смотрели на козла – «он это или не он?» Вышел Витька с бидончиком, и мы без оглядки умчались.
Как потом козы делили вилок капусты, я не знал, только на следующий день уже рисовал кисточками, сделанными из козьей бороды. Щетина и, правда, оказалась негрубой, но была достаточно упругой. Этими кисточками я еще долго потом рисовал, даже тогда, когда у меня появились фабричные, купленные в магазине.
Теперь я много рисовал. Рисовал на картоне, на фанере, пробовал – на стекле и жести. Все, казалось, не то, хотелось порисовать на холсте.
– Не такой уж ты художник, чтобы рисовать на холсте, – сказала тетя Клава и выделила мне лоскут грубой тряпки, смахивающей на мешковину. Вечером за ужином я стал просить отца, чтобы помог сделать подрамник, ведь тряпку, прежде чем загрунтовать, нужно туго натянуть на подрамник.
– Сделаем в воскресенье, – пообещал он.
А пока я загрунтовал белилами найденный в сарае большой лист какого-то кожезаменителя и с нетерпением стал ждать, когда подсохнет. На нем я решил с цветной открытки срисовать водопад. Очень уж мне понравились по обеим сторонам падающей воды отвесные скалы, на которых прилепились деревца. Ниже водопада –прозрачная речушка с выступами камней, отполированных водой. Терпения у меня все же не хватило: еще не совсем высох грунт, а я уже рисую. Взглянуть, как я рисую первую большую картину, несколько раз забегали мои дружки: Вовка, Витъка, даже Женька Колесниченко как –то узнал, что рисую, и тоже прибежал. Женьке захотелось увидеть, так ли красиво, ярко и гладко получится, как у его матери. Тетя Шура, соседка с первого этажа, тоже поднялась посмотреть. Она говорила, что никогда не видела, как рисуют большие картины, и считала, что их рисуют художники взрослые, видные, солидные, как она говорила. А тут я – ни то, ни се. Но, уходя, она все же вздохнула и сказала: «На стенку бы повесить такую картину».
Я рисую, выслушиваю замечания, советы. В дверь из комнаты доносится стук швейной машинки, а когда замолкает, то слышу ворчание тети Клавы: «Ножницы почему-то не стригут». «Интересно! Тряпки не стригут, а жестянки из консервных банок на наконечники к кистям резали», – удивляюсь про себя.
Вечером, в то время, когда я заканчивал картину, дорисовывал камни на переднем плане и осенние желтые кусты возле них, забежал злой, весь взъерошенный Витька Пчелка.
– Сделал кисточки! Рисуешь, радуешься! – выпалил он, – а ты глянь сюда! Просунул Витька кулак в дыру грязной рубахи. Но это не все. Во! – помотал он разорванной штаниной. Как теперь буду ходить за молоком? И Витька стал рассказывать, как он нарвался на козла.
Подхожу, как обычно, к ихнему двору и думаю, что коз сегодня уже выгнали пастись. Открываю калитку, но и двух шагов не сделал, как кто-то долбанет под зад! Из глаз – искры! Бидончик я успел подобрать, а крышку... не знаю куда отлетела. Сначала я даже не подумал, что это меня козел поддел. От второго удара мне удалось увернуться. И где только черт рогатый прятался?! Теперь и сидеть не могу, только лежать, и Витька сморщился. А морда у него теперь! Ухохочешься. От бороды остался только тоненький, всего на одну кисточку, клок седых волос.
– Витъка, ты не ходи завтра за молоком, скажи бабушке, что заболел, а то вдруг козел угадает, саданет в это же место, – пожалел я его. Похоже, Витъка все это представил себе, передернулся и даже зажмурился. А я, отложив кисточку, пошел к тете Клаве за иголкой и ниткой: надо же заштопать Витьке рубаху и штаны.