Раулю хотелось задержаться в Бражелоне подольше и Атос, обычно столь строгий в вопросах военной дисциплины, осторожно подсказал ему выход – написать Тюренну и испросить продолжения отпуска. Сам виконт никогда не решился бы на такую вольность. Мечтать он, конечно, мечтал, но вот так, просто попросить – такое не приходило ему в голову.
Тюренн, не подозревавший о терзаниях виконта, не усмотрел в просьбе ничего невозможного, и любезно позволил Раулю оставаться в Бражелоне, пока его не известят о необходимости вернуться.
Спешить было некуда. Фронда была окончательно раздавлена, Мазарини торжествовал, а вчерашние бунтовщики искали королевских милостей.
Первым подал пример Конти. Он и раньше старался держаться за чужими спинами, а когда дела пошли плохо, то и вовсе удрал в свои лангедокские поместья, откуда всеми доступными средствами пытался довести до сведения двора, что ничего против законной власти не имеет.
Анна Австрийская пожелала видеть Конти, и принц, изрядно перетрусив, все же явился в Париж. Воспоминания о Венсенне и той стремительности, с какой его туда упрятали, до сих пор вызывали у принца нервную дрожь. Но он успокаивал себя тем, что если бы его желали арестовать, то не стали бы церемониться и сначала давать аудиенцию. И действительно, королева приняла его очень любезно, расспрашивала о Конде и мадам де Лонгвиль, интересовалась, почему его родные столь строптивы и дала понять, что не будет держать на них зла, если они изменят свое поведение, подобно тому, как изменил его Конти. Принц ушел от королевы окрыленный и с того момента стал рьяным сторонником двора. Его преданность короне дошла до того, что совсем скоро на него тоже нашел религиозный стих, и Его высочество стал набожен едва ли не больше самой королевы. Конти, ранее веселый, общительный и любезный господин, стал скучен, как осенний дождь.
Когда-то он обожал развлечения и интересовался театром, взяв под покровительство труппу некоего господина де Мольера, но за последние пару лет он круто изменил свои пристрастия и теперь мог тягаться в благочестивости и богобоязненности с самыми отпетыми ханжами. Впрочем, для Парижа в этом не было ничего необычного – подобный тон задавала сама королева.
Чего еще ждать от женщины, чей сон оберегает кардинал?
Дичайшая скука, царившая при дворе, была еще одной причиной, по которой Рауль не спешил вернуться в Париж и был ужасно благодарен Тюренну, что тот не стал проявлять ненужной принципиальности.
Весь январь виконта никто не тревожил, и он наслаждался домашним уютом.
Атос потихоньку знакомил Рауля с делами, в соответствии с тем положением, которое теперь занял виконт, и Рауль в который раз был удивлен глубиной познаний отца. Порой он смотрел на графа почти со страхом, хотя догадывался, что отец старается щадить его, не взваливая сразу всего груза ответственности. Однако мало-помалу разбираясь в бумагах и тонкостях кутюмов и ордонансов, виконт даже стал находить некоторую прелесть в том, чтоб углубиться в хитросплетения законных положений и выйти победителем, досконально уяснив, что к чему.
Конечно, не одни дела заполняли дни хозяев Бражелона.
Они читали, музицировали, беседовали и вообще старались проводить свой досуг как с пользой, так и с приятностью. Словом, вели размеренную, уютную жизнь сельских жителей, чья рачительность позволяет им с безмятежностью смотреть в будущее.
Однако у каждого из них была своя мысль, что несколько омрачала эту безмятежность, и оба старательно скрывали это друг от друга.
Рауль тосковал по Луизе, о которой (после объявления его нового статуса) боялся даже заикаться, а Атос подспудно ждал вестей из Парижа, которые снова вырвут сына из его объятий и заставят помчаться куда-то на край земли под пули и ядра.
Но если Рауль вздыхал напрасно – холод и обилие снега напрочь лишали его возможности устроить случайную встречу с мадемуазель де Лавальер – то Атос нет-нет да бросал взгляд за окно, закусывая губу всякий раз, когда на белом горизонте появлялись черные точки.
Однажды такая точка направилась в сторону Бражелона и оказалась каретой, которую, повинуясь указаниям седока, кучер изо всех сил гнал к заснеженному замку.
Первым увидел ее Рауль.
Он стоял у окна библиотеки и машинально перелистывал книгу, пока его глаза невольно обращались вдаль. Лес был гол, и создавалось обманчивое впечатление, что если как следует напрячь зрение, то сквозь паутину тонких ветвей можно разглядеть крыши замка Лавальер.
- Карета? Странно.
- К нам? - Атос отложил свитки, которые перебирал, наводя порядок. – Гости?
- Вряд ли, - грустно улыбнулся Рауль. – Скорее всего, путешественники сбились с пути. В такое время дорог почти не видно, да и не везде можно проехать. Заблудились, наверное. Я пойду, узнаю…
- Я сам, - поспешно перебил его Атос, - я… все равно хотел идти вниз, уже пора распорядиться об обеде.
Рауль вздохнул. Он знал, что кто бы ни были эти случайные гости, они точно не из Лавальера. Поэтому он только согласно кивнул головой:
- Хорошо. Я тоже скоро закончу и приду.
- О, можете не торопиться! Если Вы хотели дочитать, обед подадут позже.
- Нет, нет, я буду вовремя.
Атос не зря хотел принять вести сам. Если это за виконтом, то лучше, чтоб Рауль не знал, как близко к сердцу принимает отец его службу. Мальчик должен видеть пример самообладания и сдержанности и не стоит показывать ему свои минутные слабости. Если же это действительно заблудившиеся путешественники, то тем более именно графу с руки дать им подробные сведения или пригласить передохнуть. Виконт, хоть и был формальным хозяином Бражелона, но никогда себя им не считал в полной мере и не посмел бы приглашать кого бы то ни было без позволения графа.
Атос был почти уверен, что его волнения напрасны. Будь это вести от Тюренна, их бы привез гонец – всадник. Но все же, легкая тревога волновала его сердце, когда он подошел к привратнику, только-только выбравшемуся из дома, чтоб отпереть решетку.
Привратник отодвинул тяжелую меховую занавеску на окошке, и, придерживая ее, отступил назад, пропуская графа. В темном, душном холоде кареты едва можно было разглядеть белое лицо – единственное светлое и неподвижное пятно в шевелящемся ворохе мехов и бархата. Оплывшие черты, чьи нечеткие очертания только подчеркивались недовольной гримасой; глаза, окруженные припухлостями, впадинками и мешочками; нездоровая бледность – все говорило о том, что путешествие для странницы было лишено комфорта.
Женщине в карете на вид было за пятьдесят, и она, словно старуха, беспрестанно куталась, нервно-суетливыми движениями натягивая свои меха то на плечи, то на голову.
Она подняла глаза, но тут же подалась назад, бросив злобный взгляд на привратника, который с любопытством выглядывал из-за плеча Атоса. Натянув меха до самого носа, женщина глухо пробормотала:
- Me inviten en la casa, el senor?
- Que le es necesario aqui?
- De nada me es necesario. Le es necesario. *
Атос сделал полшага назад и холодно ответил:
- Escucho.
- Escuchais? aqui? **
Атос кивнул.
Женщина сделала гневное движение, словно хотела выскочить из кареты, но привратник все еще стоял рядом, почтительно придерживая занавеску.
Она закусила губу:
- Limpien a este estupido!
И видя, что Атос колеблется, прошипела:
- Esto le es necesario! ***
- Пьер, возьми кучера, и принесите провизии и вина. У сеньоры вышли все запасы, а ехать им еще далеко. Да поживее, сеньора спешит, она не желает задерживаться ни на минуту. Шевелись.
Кучер сидел как изваяние, но хотя он и замерз, остроты слуха не потерял. Едва Атос договорил, он мигом соскочил с козел:
- Как будет угодно Вашей милости.
Он не знал испанского, но когда его нанимали, «сеньора» прекрасно говорила по-французски. Однако если мадам от холода забыла родной язык, то уж никак не он будет этому удивляться. У него у самого язык примерз к нёбу и еле ворочается.
Его наняли в Блуа, посулив хорошие деньги, если он быстро довезет до Бражелона, а в остальном будет глух, нем и слеп. Дама, которую он вез, не собиралась в дальнее путешествие, потому как ехала налегке и даже горничную оставила в Блуа.
Сначала кучер подумал, что мадам едет на тайное свидание к любовнику, но разглядев ее получше, решил: «По делу».
Зачем ей провизия кучеру было все равно, главное, что он сам мог согреться и выпить глоточек, а то и отведать чего-нибудь вкусного, если кухарка в этом замке окажется незлой.
Когда кучер и привратник ушли, господа перешли на французский.
- Я слушаю Вас, сударыня.
- Вы действительно собираетесь разговаривать здесь?
- Точно так, именно здесь, - Атос слегка топнул ногой.
- Что это значит?
- Не рассчитывайте, что я сяду к Вам в карету.
- Вы… что Вы о себе возомнили?
- Я не желаю больше быть объектом Ваших домогательств, герцогиня.
Мадам де Шеврез широко раскрыла глаза и изобразила самое глубокое презрение, на какое была способна:
- Вы не смеете так говорить со мной!
- Вы больше не хотите меня? Рад это слышать. Но, во избежание дальнейших недоразумений, я останусь здесь, - он снова топнул ногой. – Зачем Вы явились?
Герцогиня продолжала презрительно кривиться:
- Может напомнить Вам, что Вы делали в этом самом замке среди бела дня, на глазах у слуг, на лавке в конце липовой аллеи? И после этого Вы смеете бросать мне упреки?
- Да, Вы правы, тогда я повел себя как мужлан, не имеющий понятия о приличиях и достоинстве. Признаю.
Мадам де Шеврез поджала губы.
- Позвольте кое-что пояснить Вам, сударыня. Вы воспользовались, надо признать, очень ловко, моей мужской слабостью. Вам удалось превратить меня в животное, но этот триумф был Вашим поражением. Да, я могу взять женщину, без любви, без нежности, почти не испытывая к ней чувств, впрочем, как и любой другой мужчина, любую другую женщину. Но чем тогда Вы отличаетесь от сотен, тысяч других? Любую из них я тоже могу взять, использовать и забыть. Почему для Вас я должен делать исключение? Полагаете, поразили меня Вашим искусством? Но оно напоминало мне только об одном – сколько предшественников у меня было! Можно гордиться, что ты был первым, кому доверилась девушка, кому она подарила свою невинность, но гордиться, что был пятым, десятым… сотым… я не хочу Вас оскорблять, поставьте цифру сами.
Бледность герцогини стала серой, ее распирало от ярости, но вместо вспышки, это вылилось в ядовитейший тон, каким она заговорила с графом:
- А Вы, сударь, должно быть, до нашей встречи хранили незапятнанность ангела?
- Нет, поэтому я не вижу смысла в нашей дальнейшей беседе. Мы оба вели себя не лучшим образом. Что было, то было. Повторять это я не намерен. Не настаивайте, иначе мне придется прибегнуть к средству, что окончательно излечит Вас от влечения ко мне, хотя и будет крайне болезненным.
- Я не испытываю к Вам влечения, - высокомерно изрекла герцогиня, - не переоценивайте свои достоинства. Есть мужчины привлекательнее…
- Красивее, богаче и… моложе! – подхватил Атос. – Именно! Как и женщины.
Теперь герцогиню бросило в краску – намек был так ясен, что у нее от злости перед глазами заплясали красные пятна, такие же, какими пылали ее щеки.
- Хорошо же! Тогда перейдем к делу, раз личные отношения между нами невозможны!
Ироничная улыбка тронула губы Атоса:
- Любопытно, что Вы хотите мне предложить? Покровительство очередного «герцога д’Эпернона»?
- Вам нужна моя подпись? Вы ее получите в обмен на Вашу на брачном контракте. Ваша подпись против моей.
Атос нагнулся, поставил ногу на ступеньку, и, опершись рукой на дверцу, заглянул в окошко кареты. Некоторое время он с интересом разглядывал герцогиню, прежде чем с веселым изумлением спросить:
- Я должен на Вас жениться? Неужели герцог де Шеврез скончался?
- Да, - сухо подтвердила герцогиня, - несколько недель назад. Вы сделаете меня графиней де Ла Фер, а я подпишу все, что пожелаете. Тогда огласка уже не будет иметь значения и моя репутация не пострадает. Мы будем законными супругами.
Атос улыбнулся весело, даже ласково:
- Как мило, как любезно!
Он еще раз окинул герцогиню любопытным взглядом и отошел от кареты. Теперь уже сама мадам подалась к нему, высунув голову из окошка:
- Имейте в виду – только после подписания брачного контракта! Вы сами захотели исключительно деловых отношений!
- Благодарю, но я предпочту остаться с другой подписью.
Герцогиня тревожно нахмурила брови:
- Чьей?
- Людовика XIV, божьей милостью короля Франции и Наварры.
Мадам де Шеврез продолжала напряженно вглядываться в лицо графа, сама не замечая, как отрицательно качает головой. Эти мелкие, суетливые движения, делали ее похожей на старуху, которая трясется от старости, не в силах совладать с собственным телом.
- Нет, нет… Нет!!! Вы говорите это нарочно! Я не верю! Он только пообещал!
- Его величество подписал патентное письмо. Теперь у меня есть законный наследник. Уже есть.
- Я не верю!
Атос пожал плечами и молча наблюдал, как герцогиня терзает свои меха.
- Что Вы смотрите? – грубо бросила она. – Чего Вам еще надо?
- Как ни странно, но даже сейчас у Вас оставался шанс. Крошечный, незначительный, но все же… Если бы Вас прежде всего заботил один человек.
- Какой еще человек? – резким, «павлиньим» голосом выкрикнула герцогиня.
- Рауль.
У мадам де Шеврез дернулась челюсть, и рот искривился в непонятной гримасе.
- Да, Рауль де Бражелон. Он был Вашим сыном. Прощайте, сударыня.
Атос уже взялся за решетку, когда герцогиня крикнула ему вдогонку:
- Мне нужен адрес шевалье д'Эрбле! Я ехала к Вам только за этим.
Атос обернулся, и мадам де Шеврез хищно сощурила глаза:
- Ревнуете?
Атос помедлил, еще раз смерил герцогиню взглядом, и спокойно ответил:
- Я не ревнив.
- Тогда где мне его найти?
- Ничем не могу помочь. Я не вижусь с шевалье и не знаю его адреса. Поищите себе мужчину в другом месте.
Больше он не оборачивался и не оглядывался.
Навстречу ему из замка уже шел кучер, привратник и слуга, которые несли корзинки с припасами. Граф жестом показал, чтоб они поторопились, и сказал кучеру:
- Сеньора решила вернуться в Блуа. Путешествовать в такую пору крайне неразумно. Поспешите, пока не стемнело.
- А это? – кучер растерянно указал на корзинки.
- На усмотрение сеньоры. Счастливой дороги!
В замке уже накрывали стол к обеду и Рауль спустился в столовую.
- У нас будут гости?
- Нет, виконт. Вы были правы – это просто заблудившиеся путешественники. Я дал им припасов и рассказал, как лучше доехать до Блуа. Они очень торопились, так что в этот раз мы обойдемся без гостей.
ЭПИЛОГ
В конце февраля 1657 года виконт де Бражелон покинул свой дом - его призывал воинский долг.
Граф де Ла Фер никуда не выезжал. Он писал мемуары, понемногу занимался хозяйством и ждал писем от сына. Иногда с оказией он получал вести от друзей, но это бывало так редко, что он не мог бы с уверенностью сказать, что знает, как у них дела.
И все же, даже в самые спокойные часы, в глубине сердца, он ощущал тревожное волнение. Он не сомневался, что еще придет время действовать, время, когда тайна короля Карла позовет его в дорогу.
* - Вы пригласите меня в дом, сударь?
- Что Вам здесь нужно?
- Мне ничего не нужно. Нужно Вам. (исп.)
**
- Я слушаю.
- Слушаете? Здесь? (исп.)
***
- Уберите этого болвана!
- Это Вам нужно! (исп.)