Ударница
Жизнь шла своим чередом. Были праздники, бывали и чёрные дни. Но наш семейный корабль всегда выходил целым и невредимым из самых сокрушительных житейских штормов, благополучно добираясь до тихих бухт радости и спокойствия. И хотя капитаном этого судна, безусловно, являлся отец, но главным штурманом, умело прокладывающим путь между опасными мелями и коварными рифами, конечно же, была мама.
Милая, добрая, нежная она сквозь пальцы смотрела на все наши проделки, всегда с пониманием относилась к нашим детским причудам. Но, как и подавляющее большинство детей, мы порой не видели грань между «можно» и «нельзя». Я частенько «перехлёстывал через край», поэтому угол, находящийся сразу за дверями кухни, в редком случае скучал без меня. Имея довольно вольнолюбивый и настырный характер, я никогда не просил прощения: «мужская гордость» не позволяла мне снизойти до такого «уничижительного позора». «Набычившись», я упорно разглядывал ближайшую стену, хотя уже давно изучил на ней каждую точку, каждую трещинку. А из кухни доносился умопомрачительный аромат. Мама жарила пирожки с капустой. Мой желудок начинал потихоньку урчать, выговаривая за недоеденный завтрак, а мой воинственный настрой постепенно сбавлять обороты.
– Алла! Алла! – тихо звал я свой «хвостик» и по совместительству адъютанта. – Принеси пирожок!
Мама, конечно же, всё слышала и торопливо выбирала из чашки пирог похолоднее: не дай Бог, её чадо обожжётся! Сестра вприпрыжку неслась с пирожком к углу и заговорчески совала его мне в руки. Тот в мгновение ока отправлялся в мой недовольный желудок. «Ну, вот и порядок в танковых войсках! Теперь можно хоть до обеда стоять!» Но вот с кухни опять доносился одурманивающий запах. На этот раз мама варила какао. И мне естественно сразу «до ужасти» хотелось пить.
– Алла! Алла! – опять я тихонько звал сестру. – Принеси мне немножко какао!
Через некоторое время я с наслаждением пил вкусный обжигающий напиток, и моему счастью не было конца. Потом подходила мама, нежно гладила меня по голове:
– Ну что, сынок, ты не будешь так больше делать? Правда?
– Да! – отвечал я, потупив взгляд, и выбегал из угла.
Наказание заканчивалось.
В четвёртом классе я серьёзно заболел. Простыл после бани. Ноги покрылись какими-то фиолетовыми пятнами, похожими на синяки. Начались «походы по больницам». Водил меня, конечно, отец. Имея твёрдый пробивной характер, он провёл меня почти через всех врачей Городищенской поликлиники, к которой я тогда был приписан.
Мать для таких походов явно не подходила. Она была тихой и стеснительной женщиной, но обозвать её «курицей», откровенно говоря, значило покривить душой. В её характере сочетались, казалось бы, несочетаемые качества: нежность и железная воля, простота и житейская мудрость, осторожность и отчаянная храбрость… В детстве я всегда немного побаивался отца, особенно, когда после неблаговидного проступка должно было следовать неминуемое наказание. Батя, узнав о моих очередных «художествах», «заводился с пол-оборота»:
– Ты посмотри, какой неслух растёт!
Дальше шла ненормативная лексика с вкраплениями вполне обычных слов. Я, пытавшийся, было оправдываться, под неопровержимостью полновесных фактов быстро сникал:
– Да мы нечаянно! Мы не видели, что она там, у тёплой воды, бельё полощет!
И тут между нами становилась мама.
– А гляделки вам на что?! – ярился отец и обращался к матери. – Ты знаешь, что они с Сергеем Кузьминым натворили?! Байцерову камерой от К-700 сбили! Всё чистое бельё – в грязь!
Наполненную воздухом тракторную камеру мы с другом использовали для разных игр: на ней прыгали, плавали по озерцу, называемому в простонародье просто болотом… На этот раз решили пускать её с горки и ловить у самого обрыва. Там внизу из-под земли выходила труба с ближайшего силикатного завода для слива воды после пропарки кирпича. Вода и зимой, и летом была тёплой. Многие женщины с нашей улицы полоскали около неё стираное бельё. Забава показалась нам интересной. Но один раз колесо остановить мы так и не смогли…
– Что ж ты кричишь, как оглашенный (громко)! – ровным голосом говорила ему мать. – Перестань материться при ребёнке!
– Да она теперь свой синюшный зад всей улице показывает! – не унимался отец.
– А материться всё равно не надо! – всё так же спокойно ответствовала мать. – Наказать – накажи, коль виноват! Материться – не смей!
И случалось чудо. Отец, разъярённый и большой, под укоризненным взглядом моей маленькой матери махал рукой и уходил. И как она его только не боялась в такие моменты?!
Так вот, когда городищенские врачи уже отчаялись поставить диагноз моей болезни, отец добился, чтобы меня положили в Центральную Железнодорожную Больницу Волгограда. В больнице я пролежал почти всю третью четверть. С мамой, навещавшей меня почти каждые выходные, мы непременно посещали привокзальное кафе, где она покупала отварную курицу. Есть не хотелось, кормили нас хорошо. Я долго ковырял вилкой холодное мясо, а мама строго следила, чтобы на тарелке ничего не оставалось. Видимо, вспоминая своё голодное детство, она всегда отводила еде важное место, хотя никогда не чревоугодничала. Уже гораздо позже я услышал от неё такую фразу, произнесённую с гордостью:
– Одевались, конечно, мы не ахти как, а вот кушали всегда хорошо!
После посещения кафе мы тихонько устраивались в раздевалке больницы. Она доставала привезённые с собой учебники, раскладывала их на лавке, и мы начинали нагонять упущенное. Особенно трудно давалась новая тема по математике. Я и слова-то не сразу выговаривать научился: параллелограмм, параллелепипед. А куда было деваться?!
После выписки из больницы я сразу попал на контрольную по математике и, что самое удивительное, написал её на отлично. Но в четверти мне всё равно поставили «хорошо». Было обидно!
Наш дом никогда не пустовал без гостей. Мать приветливо встречала как своих, так и чужих. Гостям отводилась самая лучшая комната и самое лучшее место за столом.
– Свои не обидятся! А чужим угодить надо! – всегда говорила она.
У нас подолгу жили родственники: сначала Валентина (дочь Дарии Яковлевны), много позже Нина (дочь Валентины Яковлевны) и Лена (дочь Александра Степановича – брата отца). А в 1975 году к нам переехала мамина сестра (Нина Яковлевна) со своими детьми.
Нина Яковлевна, выйдя замуж в 1957 году за Бородаенко Алексея Викторовича (1935 года рождения, уроженец села Ивановка, Сталинградского края), уехала жить на родину мужа в село Ивановка (ж/д станция Жутово). В 1958 году (22 ноября) в их семье родилась дочь Светлана (муж Чернов Юрий Иванович, 1951года рождения, уроженец города Дубовки Волгоградской области; сыновья Алексей и Игорь), а в 1963 году (29 января) – сын Сергей. В 1965 году семья Бородаенко переезжает на новое место жительства посёлок Разгуляевка, купив добротный дом по улице Коммунистической.
Алексей Викторович оказался отчаянным гулякой, не пропускал ни одной юбки. Работая водителем-дальнобойщиком, он подолгу отсутствовал дома и считал, что имел право «сходить налево». Но шила в мешке не утаишь. Все его донжуанские похождения «выплывали наверх». Были скандалы, были слёзы, были клятвенные заверения… Но, как говорится, горбатого только могила исправит. В 1968 году за изнасилование Алексей Викторович «заработал» 6 лет лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима в городе Камышине. Моя мама вместе с тётей Ниной была на суде и так переволновалась за сестру, что заболела: врачи обнаружили у неё невроз сердца.
И осталась Нина Яковлевна одна с двумя детьми на руках и с зарплатой в 60 рублей. Тут хоть песни пой, хоть волком вой – всё одно. Через месяц из зоны пришло письмо от Алексея: «… меня не жди. Выходи замуж. Всё равно я с тобой жить не буду…»
Но времени свойственно заживлять даже самые горькие раны. За ней стал ухаживать молодой мужчина Дёшин Юрий Григорьевич (1942 года рождения, уроженец города Сталинграда). Ухаживал решительно и красиво. И хотя женщина так и не смогла полюбить этого симпатичного человека (сердцу не прикажешь: в нём, несмотря ни на что, ещё жило чувство к Алексею), она после долгих размышлений всё-таки приняла его предложение. Надо было растить детей.
Юрий Григорьевич оказался очень ревнив (ревновал даже к родне), но он быстро нашёл общий язык с детьми. И так как Нина Яковлевна училась в техникуме на бухгалтера-экономиста, всю заботы по дому Юрий взял на себя. Всё горело в его руках, везде был идеальный порядок. А как он умел готовить – пальчики оближешь! Так они прожили три с половиной года.
Осенью 1971 года за хорошее поведение Бородаенко Алексея перевели на вольное поселение с отработкой на Волгоградском химическом комбинате. Он начал встречаться с детьми. Старшая дочь Светлана потянулась к отцу и однажды заявила матери:
– Если ты не будешь жить с папкой, я от тебя уйду!
Что же делать?! Решение было мучительным. Но какая мать сможет отказаться от своего собственного ребёнка! Нина Яковлевна вернулась к мужу. Перед уходом Дёшин гневно заявил:
– Я его убью, и ты всё равно будешь моей!
Его угрозу, к сожалению, всерьёз никто не воспринял. Алексей Викторович, будучи физически сильнее соперника, даже посмеялся:
– Пусть только сунется, быстро определю в больничку и передачки носить не разрешу!
Но Дёшин пустословом никогда не был. Буквально через неделю он вооружился охотничьим ружьём и устроил Бородаенко засаду, спрятавшись во дворе в кустах смородины. Ждать пришлось долго, всю ночь. Лишь к утру хозяин вышел из дома. Тут его и настиг первый выстрел. Алексей Викторович упал. Дёшин не спеша подошёл к телу, перевернул его ногой. Бородаенко был ещё жив, из развороченного живота обильно текла кровь.
– Ну, вот и отпрыгался. Больше между нами стоять не будешь! – спокойно произнёс соперник и хладнокровно выстрелил в сердце. Затем, также не торопясь, вытер окровавленный ботинок о траву и пошёл сдаваться в милицию. Вынесенный судом приговор был на редкость мягким: за преднамеренное убийство человека – всего 8 лет. Но «досидеть» до конца срока Дёшину так и не удалось: через год он умер на зоне от сердечной недостаточности, хотя на сердце никогда не жаловался.
Жить в доме, где произошла такая трагедия, Нина Яковлевна не смогла: страшные кровавые сны не давали даже на мгновенье сомкнуть глаза. Промучившись так с полгода, семья Бородаенко переехала к нам. Дом пришлось продать, а вырученные деньги вложили в строительство кооперативной квартиры на «Семи Ветрах» (район Волгограда).
Год совместного проживания прошли в мире и спокойствии. На второй год по Разгуляевке поползли слухи один интереснее другого. Помню однажды мой отец вернулся с работы взбудораженным и раздраженным и с порога заявил матери:
– Слышала новости?!
Мать, как всегда гремевшая посудой у газовой плиты, обернулась и с тревогой посмотрела на него:
– Какие?
– Говорят, что Лёшка Коробейников принял ислам и завёл себе вторую жену!
– Фу-у-у! – облегчённо вздохнула мать и отвернулась к своим кастрюлям.
– Как это «фу»?! Да за такие дела нужно язык к забору прибивать, чтобы люди болтунов издалека видели!
– На каждый роток не накинешь платок, – спокойно ответила супруга.
– Пойду сейчас к этой трещотке (болтунья), Фёдоровне, прищемлю ей язык, чтобы лишнего не балаболила!
– Да пускай говорит, язык-то без костей.
– Как это пускай говорит? – не унимался отец.
– Ладно, ладно, Лёша, сядь, поешь, опосля сходишь. Успокойся ты, ради Бога! Потом поговорим!
После сытного ужина да ещё с «остограммованием» воинственный пыл отца как-то сам собой улетучился. Он прилёг на диван и начал подрёмывать.
– Лёша, давай не мучься, иди спать! Я сейчас посуду домою и тоже приду.
– Угу, – промычал отец и медленно побрёл в дом.
Вечер закончился спокойно.
А слухи не прекращались. По улице Нина Яковлевна стала ходить с опущенной головой, как будто и самом деле была в чём-то виновата перед этими злыми несдержанными на язык людьми. Долго так продолжаться не могло. Женщина всеми правдами и неправдами выпросила у директора «Союзшахтспецпромстроя», где работала главным бухгалтером и ночным сторожем по совместительству, комнату в семейном общежитии. Через два года она получила долгожданную квартиру, но жизнь легче не стала: необходимо было ежеквартально выплачивать взносы.
В 1986 году Нина Яковлевна третий раз вышла замуж. Муж Осов Алексей Матвеевич (1934 года рождения, уроженец города Сталинграда) забрал её к себе, а кооперативная квартира осталась за сыном Сергеем.
13 декабря (в день своего рождения) 1997 года Нина Яковлевна умерла на операционном столе. Оторвавшийся тромб прервал её дыхание.
Мать постоянно «пропадала на швейке» (в Разгуляевке находился филиал Волгоградской швейной фабрики кожгалантереи). Как всегда к концу месяца «швейка зашивалась»: не давала плана, и мама по «просьбе» начальства выходила на работу в выходные дни, а то и оставалась после смены. Отец поначалу не хотел мириться с таким положением вещей, ругался, но со временем стал воспринимать происходящее с юмором. Сам он всю жизнь трудился на железной дороге, там был жёсткий график: если и происходил сбой, то только при возникновении чрезвычайных ситуаций: крушение поездов, схода локомотивов с рельсов, «зарезки» стрелок… Но это случалось крайне редко. Железная дорога работала, как часы, точно и бесперебойно.
Встречая мать у калитки, отец всегда с улыбкой спрашивал:
– Ну что, ударница, сделала план? Или завтра вечерком прийти помочь?
– Сделала, сделала, – тоже с улыбкой отвечала мама. – Без «помощников» обошлись. Сами управились.
– Ну-ну, а то приду, один за всех вас весь ваш план сделаю. Останетесь без работы.
– Тоже мне делалщик! Ты иголку с ниткой когда-нибудь в руках держал?
– А то, как же! В армии воротнички пришивал! Это вам не шапочки для близнецов (бюстгальтер) строчить!
Мать, рассмеявшись и надев передник, устремлялась к плите. Детей кормить ведь надо!
В 1980 году я поступил в Волгоградский политехнический институт на автотракторный факультет. А мама хотела, чтобы её сын выучился на учителя или врача! Но, чтобы быть врачом или учителем, нужно иметь призвание. Ведь учитель лечит души, врач тело, а это очень серьёзное занятие, и профессиональные ошибки неминуемо приводят или к уродству, или к летальному исходу, что само по себе просто страшно. Другое дело – «железяки»! Но одно желание матери всё-таки сбылось: в 1983 году сестра Алла поступила в педагогическое училище.
Окончив институт, я уехал по распределению в село Шпаковское (ныне город Михайловск Ставропольского края), где и познакомился со своей будущей супругой Натальей – девушкой невысокого росточка. Через полгода мы подали заявление в ЗАГС. Ещё смутно представляя себя отцом семейства, я на радостях дал телеграмму в Разгуляевку: «Женюсь. Вышлите 600 рублей на кольца». Деньги мне родители, конечно, сразу же выслали, но через неделю приехали и сами. Маме не терпелось взглянуть на невестку. Женщина есть женщина. Прожили они у нас в общежитии три дня, и перед отъездом я у них тихонько спросил:
– Ну, как, понравилась невеста?
Отец улыбнулся и кивнул головой, а мама неопределённо пожала плечами:
– Симпатичная, но как пара вы не смотритесь: или она – слишком маленькая для тебя, или ты слишком высокий для неё. А как человек…поживём – увидим. Главное – чтобы тебе нравилась. Тебе ведь с ней жить. Но запомни: первая жена от Бога, а остальные от лукавого.
Окончательно Наталья расположила к себе свекровь сразу же после свадьбы, когда, скинув своё белоснежное свадебное платье, она взяла в руки тряпку и начала мыть полы. Мать поманила меня пальцем:
– Хорошая хозяйка из неё получится. Добрый в ней корень. Понимаешь, сынок, в семейной жизни всякое может случиться, но, если вы будете крепко друг за дружку держаться, никакие передряги, никакие беды не смогут разрушить ваш дом. А будет она счастлива или нет, зависит только от тебя. Береги её. Смотри, я на тебя надеюсь.
После ухода на пенсию мать работать не бросила. Ещё двенадцать лет она проработала кухонной рабочей в больнице №18 города Волгограда.
– Ударница, ты моя ударница! – постоянно говаривал отец и качал головой. – Когда ты только отдыхать будешь?!
И она действительно была ударницей: 48 лет рабочего стажа, ударник XI и XII пятилеток, ветеран труда Волгоградской области, множество почётных грамот и благодарственных писем.
6 марта 2008 года на пешеходном переходе мама была сбита грузовиком. 29 марта её не стало. Не выдержало сердце.
Не стало женщины, той единственной женщины на свете, которая ради меня пошла бы на любые жертвы, которая никогда бы не предала, простила бы мне все мои ошибки и неудачи, женщины, которая считала меня своей частичкой, своей кровиночкой, вернее, мы с ней были одним единым целым. И имя этой женщины – МАМА.