Весна догоняет Странствующий Карнавал где-то на полпути между штатом Нью-Джерси и Северной Вирджинией. В лужах талого снега, в набухших почках на почерневших от влаги ветвях деревьев, в пронзительных воплях одуревших мартовских котов она приходит на Карнавал.
Весна бродит в крови немногочисленных обитателей этого бродячего цирка. Расцветает улыбками на бледных от авитаминоза лицах женщин, что полощут белье по утрам у источника, рябинками-конопушками проступает на чумазых щечках малышни, весело гоняющей по лужам разноцветные бумажные кораблики, темными, неясными желаниями будоражит умы и сердца местного мужского населения.
…Самуэль Салливан, бессменный лидер этой маленькой общины, крайне редко покидает Карнавал. Он всегда привык быть в центре внимания, и за пределами своего родного мирка чувствует себя одиноко и неуютно. Гулкие пространства североамериканских мегаполисов порой вызывают у Хозяина Карнавала неудержимые приступы агорафобии, ревущие потоки машин на городских автомагистралях неизбежно награждают его сильнейшей мигренью, а равнодушно скользящие сквозь него взгляды случайных прохожих своим безразличием раздражают его до чертиков.
Но сегодняшний день- день особенный. На его настенном календаре этот день помечен красненьким кружком, и он с нетерпением ждал его всю прошедшую неделю, он тщательно готовился к нему …
Весна, черт бы ее побрал!
Самуэль подходит к зеркалу. Пристально вглядываясь в потемневшую от времени поверхность, он несколькими взмахами частого гребня приглаживает свои вечно взъерошенные волосы. Его тонкие изящные пальцы чуть ослабляют туго завязанный галстук, нервно смахивают несуществующие пылинки с безупречно отпаренных лацканов полушерстяного пиджака. Помедлив секунду, он поднимает со стола букет цветов, шикарнейший букет из девяти алых роз и одной гипсофилы, завернутый в изукрашенную мелкими сердечками целлофановую упаковку.
Улыбнувшись собственному отражению давно отрепетированной улыбкой, он отвешивает перед зеркалом низкий поклон:
-С Днем Рождения, моя дорогая Ванесса!
***
Возле дома на углу 6-й стрит и Юнион Авеню царит небольшое оживление. Бело-голубой, отмытый до блеска грузовичок-трудяга с многообещающей надписью на правом борту «Мебельные грузоперевозки» рычит, уже готовясь сняться с места. Два здоровенных краснолицых грузчика, пыхтя и потея, из последних сил вталкивают в распахнутые задние дверцы черное, сверкающее лаком пианино.
-Осторожнее, ради бога!- высовывается из соседней машины худощавая светловолосая женщина.- Этот раритет достался мне еще от родителей. Предупреждаю, что за каждую царапину фирма будет платить приличную неустойку.
-Несси…- Сэм невольно расплывается в счастливой улыбке.- Я так боялся не застать тебя дома! А ты что сейчас, куда-то уезжаешь?
-Я переезжаю, Самуэль,- тонированное стекло опускается ровно столько, чтобы он мог видеть ее недовольное лицо, наполовину скрытое темными очками-«светофорами».- Мне до смерти надоели твои внезапные визиты, твои многочасовые стояния под моими окнами, твое назойливое внимание к моей личной жизни, наконец! Будем надеяться, мой новый адрес ты узнаешь еще нескоро.
-Несси, я…- он беспомощно мнется у машины, пытаясь подобрать нужные слова, чем вызывает у нее еще большее раздражение. Нашарив пачку сигарет на переднем сиденье, Ванесса, приоткрыв дверцу, демонстративно закуривает.
-Вот скажи, зачем ты опять сюда пришел?- небрежно выдыхает она вместе с клубами дыма. Вопрос, ясное дело, риторический, но Сэм наконец-то выходит из столбняка.
-Несс, с днем рождения…- он вынимает из-за спины заготовленный букет.- И, если ты позволишь, я хотел бы вручить тебе этот скромный подарок…
Серебряные серьги на его ладони, изящные завитушки с рубиновыми вставками, заботливо вложенные в шкатулочку из чистого хрусталя, вызывают у нее лишь нервный смешок.
-Сэм, где ты взял эту дешевку?- холеные пальцы с безупречным маникюром брезгливо щелкают по крышечке шкатулки.- Неужели ты думал, что я буду это носить? И букет… Господи, какая пошлость! Розы, розы, каждый год одни и те же розы… Мог бы хоть раз, разнообразия ради, подарить мне букет ромашек! Сэм, я шучу, если что. От тебя мне не нужно никаких букетов. Боже мой, да что же ты пихаешь мне в машину этот веник! Немедленно убери его.
Докурив, она стряхивает пепел на упаковку, и неожиданно ловким движением сбрасывает букет на асфальт. Дверца захлопывается.
-Я же сказала- убери его,- доносится из машины.
Жалкая, заискивающая улыбка медленно сползает с лица Хозяина Карнавала. «Это уже слишком, это через край… Что же ты творишь, Несси? Господи, да что же ты творишь…»
-Мисс Уэллер, мы готовы,- басит за его спиной один из грузчиков, и Ванесса, кивнув ему, тотчас же заводит мотор.
-Выслушай меня, Несси,- последняя, ничего не значащая попытка, за которую он потом будет долго себя ненавидеть…
-И слушать не хочу!- незамедлительно обрывает его Несс.- Между нами все уже давным-давно кончено. Сэм, ну неужели тебе до сих пор не надоело меня преследовать? Неужели ты до сих пор еще не понял- я не люблю тебя!
-Дамочка дело говорит,- вполголоса замечает грузчик,- прекращал бы ты «сталкерствовать», парень! Это занятие тебя до добра не доведет.
Ярко-красная «Мицубиси» бесшумно трогается с места. Полминуты спустя вслед за ней, рыча и пофыркивая, вдоль по Юнион Авеню устремляются и «Мебельные грузоперевозки».
…Самуэль задумчиво стирает рукавом влажные грязевые брызги с проколотой изломанными шипами роз целлофановой упаковки. Широкий, вызывающе четкий отпечаток протектора посредине оттереть никак не удается, но это не беда. Он с силой сгибает букет пополам, чувствуя, как хрустят под рукой изломанные стебли, а затем неторопливо извлекает из-под полы пиджака Карнавальный Компас…
***
Сиреневые вечерние сумерки пахнут весной и подснежниками. Талая снеговая вода просачивается под колеса трейлера, собирается у высокого порога веселыми лужицами...
-Мэнди!
Она опасливо выглядывает из-за дверей фургончика, в каком-то легком полупальтишке и дурацкой вязаной шапочке на голове. Самуэль швыряет к порогу тот самый злополучный букет.
-Я хочу, чтобы ты сожгла этот мусор. Да, и вот этот тоже,- поверх букета со звоном приземляется хрустальная шкатулочка.
-Сэм, но это же…
-Я сказал- сжечь,- деланно спокойным голосом уведомляет Хозяин Карнавала, и карнавальщица-пирокинетик не смеет ослушаться.
…Уютно устроившись на крыльце с чашечкой кофе, он не отрываясь смотрит на неестественно яркое пламя, бушующее у ног его. В огне, что за считанные секунды способен испепелить человеческую плоть, хрустально-серебряными каплями плавится его «деньрожденческий» подарок. Последний подарок Ванессе Уэллер…
***
Солнечное апрельское утро нового дня Хозяин Странствующего Карнавала встречает хмурым и помятым. Жестоко болит голова, после «уговоренной» на ночь с большого горя поллитровки слегка подташнивает. Да нет, кажется не слегка…Гребаная весенняя погода!
-Мэнди, черт бы тебя побрал!- Аманда, словно кошка свернувшаяся клубочком у него в ногах, немедленно просыпается. С тех пор, как прошлою весной ее непутевая мать сбегает с Карнавала с каким-то средней руки бизнесменом, на хрупкие плечи Мэнди ложится все домашнее хозяйство одинокого главы Семьи. Помыть-постирать, приготовить, сбегать по каким-то мелким поручениям- обязанностей не счесть, но Аманда с ними успешно справляется и не плачется на судьбу…
-Кефир. Рассол. Халат. Мои домашние тапочки… Какого черта ты так долго спишь?! – приказы сыплются, как из рога изобилия.
«А какого черта ты так рано встаешь?- беззлобно думает Аманда, с максимально возможной скоростью шныряя по фургончику.- И какого черта напиваешься с вечера, как скотина?»
-Где мы сейчас находимся?
«Я что, и это должна знать?!»- поражается Аманда. Она садится за стол и торопливо пролистывает путевую тетрадь Хозяина Карнавала. «2.04.10- Арлингтон, штат Вирджиния». Так, все ясно, они в Арлингтоне.
-Дай сюда, сам прочту,- он нетерпеливо вырывает из ее рук заполненную до середины тетрадку,- о, гос-споди… И с какого перепугу я вчера туда завернул…
С Арлингтоном у Самуэля связаны самые что ни на есть приятные, до нынешнего дня, воспоминания. Именно там, в одном из студенческих кампусов, далекою весной 1980-го года и случилась у него та роковая встреча с белокурой красавицей-студенткой, что навеки перевернула его жизнь. В другое время он, воспользовавшись предоставленной судьбою возможностью, с удовольствием побродил бы по тихим одноэтажным улочкам старого Арлингтона, заглянул бы во двор того самого The George Mason University School of Law, где когда-то и произошла сия знаменательная встреча, поностальгировал на досуге…
Однако после вчерашнего предаваться воспоминаниям, чистым и светлым, как-то совершенно не хочется. Но еще меньше ему хочется оставаться сегодня на Карнавале. Пить «горькую» в тесной дружеской компании, заглушая смертную тоску, выслушивать очередные пошлые советы от возомнившего себя знатоком сердечных дел «копировальщика» Илая… Гребаная весна!
Нет, Арлингтон- определенно, меньшее из зол.
-Мэнди, принеси мне…- так, его единственный парадный костюм, в котором он вчера вечером столь лихо ударился в загул, к носке уже не пригоден. И это ужасно, черт возьми!- Принеси мне хоть что-нибудь из одежды. Поприличнее. Я иду в город…
***
Ясное апрельское утро, щебет птиц в заросших зеленью аллеях местного сквера… Самуэль сидит на скамеечке невдалеке от чугунных, изукрашенных затейливыми узорами ворот The George Mason University School of Law.
«Господи, тридцать лет- как один день! Кажется, еще вчера я вот так же приходил к этим самым воротам, дожидался ее после занятий, чтобы проводить в общежитие… А по дороге я читал ей Байрона и Джона Китса, и мы говорили о высоком…»
Весь во власти воспоминаний, он не замечает, как распахивается входная дверь университета, и стайка девушек-первокурсниц немедленно устремляется к воротам. Строгие деловые костюмы, приличествующие будущим экономистам и юристам, черные кожаные сумочки с конспектами лекций и…сколько же, черт возьми, беззаботного весеннего счастья сияет сейчас в глазах этих девушек! Смеясь и переговариваясь на ходу, юные студентки разбредаются по тенистым аллеям и не обращают на него- надо сказать, немолодого уже мужчину чудаковатого вида, ровным счетом никакого внимания.
«Как чудесно все между нами начиналось… Я даже помню комнату, в которой она жила,- с чувством какого-то непонятного умиления думает Самуэль.- Первый этаж, крайнее окно справа…»
Воображение его, живое и чуткое, услужливо рисует ему образ белокурой красавицы Ванессы, три десятилетия назад так любившей в ясную погоду, устроившись на этом вот самом подоконнике, готовиться к лекциям. Ее миниатюрная фигурка в коротенькой клетчатой юбочке-шотландке, белая парадно-выходная блузка с полурасстегнутым воротничком встают у него перед глазами…
«О, великие боги!»
Заветное окно и впрямь распахнуто настежь, а девушка его грез и в самом деле полусидит на широком подоконнике, подставив свое бледное лицо мягкому апрельскому солнышку, с какой-то тоненькой книжицею в руках.
Самуэль глуповато моргает, усиленно трет глаза, но чудесное видение и не думает растворяться в весеннем воздухе.
-Гретхен,- кричит она минуту спустя куда-то в комнату.- У тебя не сохранились вчерашние конспекты по экономике?
Окончательно уверившись в том, что предмет его грез состоит из плоти и крови, Самуэль на негнущихся ногах поднимается со скамьи.
«Ванесса» между тем наконец-то решается на небольшой перекур. Потянувшись, словно кошечка, она откладывает в сторону конспекты и, делая рукой «козырек» от слепящих солнечных лучей, с высоты своего подоконника весело обозревает окрестности. Ее беззаботно-голубые глаза на какие-то доли секунды встречаются с темными, полными тоскливого изумления глазами так некстати ударившегося в ностальгию Хозяина Странствующего Карнавала…
***
Весна приходит в вашингтонские предместья с первыми апрельскими дождями, веселым перезвоном мартовской капели стучится она в окна респектабельных коттеджей и роскошнейших частных вилл города «белых воротничков».
Первые робкие ростки, нежно-зеленые стрелы на идеальных прямоугольниках газонов, оранжевые солнышки тюльпанов-первоцветов в мраморных вазах клумб, весенний, ни с чем не сравнимый аромат, льющийся в открытые настежь двери…
И если ты – хорошенькая студентка семнадцати лет от роду, то мысль о загубленной за учебниками молодости остра для тебя сейчас, как никогда.
- В ходе маркетинговых исследований было установлено… установлено было… - занудливо бубнит Клэр себе под нос, и от звуков собственного голоса ей дико хочется спать,- что наилучший рынок сбыта-а… а дальше я почему-то не записала… лекция внезапно обрывается… на самом интересном месте…
- Наверное, профессор тоже уснул,- ядовито комментирует Гретхен, не отрываясь от студенческой методички, - Клэр, ты там поаккуратнее, все-таки. Если еще и этот экзамен завалишь, отец тебя точно убьет.
- Не учи жить, подруга, лучше материально поспособствуй! – щурясь от ярких солнечных лучей, она откладывает в сторону тетради. – У самой, случаем, вчерашние лекции не сохранились? Еще полчаса зубрежки – и на перекур… Мозги плавятся по такой погоде!
И похоже, не только у нее. «Скамейка запасных» прямо напротив общежития, обычное место сборищ студентов и им сочувствующих, на сей раз занята господином явно не студенческого возраста. Пиджак времен боевой молодости ее героического папы, что в сочетании с прической, напоминающей заброшенное воронье гнездо, смотрится по меньшей мере странно, «шпионские» очки на носу, сквозь темные стеклышки которых оный господин вот уже с полчаса как сверлит ее весьма недвусмысленными взглядами… Ну как, скажите на милость, готовиться к экзаменам в подобной обстановке?!
Насмешливо фыркнув, Клэр отворачивается в сторону. Играть в «гляделки» со всякими там сторонними наблюдателями ей абсолютно неинтересно. Хотя… пусть смотрит, у ней ведь и в самом деле есть на что посмотреть! Кокетливо потянувшись, она демонстративно расстегивает верхнюю пуговку на блузке. Короткий взгляд, загадочная полуулыбка… Черт, кажется, она слегка переиграла. Он поднялся со скамьи, и направляется… правильно, прямиком к окну, по-видимому, в расчете на более близкое знакомство.
Гребаные апрельские сквозняки! Одно неловкое движение - и по-птичьи взмахивая крылами страниц, ее многострадальный эконом-конспект планирует с подоконника прямо на мостовую, в пеструю весеннюю слякоть. Прощайте, «маркетинговые исследования на рынке сбыта»!
Помощь приходит к ней, откуда она совсем ее не ожидала. Темноволосым незнакомцем чудаковатой наружности, мистером «Воронье Гнездо», что с молниеносностью опытного фехтовальщика подхватывает профессорские лекции за секунду до встречи оных с грязной талою лужей.
- Отдай! – вырывается помимо воли, и ей самой становится неловко за этот резкий, приказной тон.
- Прошу, мисс,- кривовато улыбаясь, он протягивает ей сбереженную тетрадь, - ваши записи, в целости и, так сказать, полнейшей сохранности. Уж не подумали ли вы, что я собираюсь присвоить их себе?
- Конечно же нет, мистер…
- Сэм Салливан, - невозмутимо вклинивается он в образовавшуюся паузу, - всегда к вашим услугам, маленькая мисс!
Не по-апрельски яркий загар плотными мазками румян на обветренных скулах, эта раздражающе кривая улыбка-«скобочка», словно приклеившаяся к его узким губам... Он все еще смотрит на нее, снизу вверх, неловко задрав голову к кирпичному козырьку, и в темных зеркалах его «шпионских» очков буйными красками весенней палитры плещется опрокинутое небо.
- Вообще-то, у меня тоже имя есть,- замечает она с какой-то непонятной обидой,- Клэр Беннет, дочь того самого Беннета, который…
Она выжидательно замолкает. О подвигах ее героического отца, отставного офицера, четверть века отдавшего службе в знаменитой госкорпорации «Прайматек», наслышан, наверное, весь Арлингтон, но по-вороньи встрепанному чужаку с явно нездешним загаром эта фамилия, как видно, не говорит ровным счетом ничего.
- Очень приятно… Клэр, - он словно бы пробует на вкус ее имя, конфетой перекатывает его во рту, жмурясь от нескрываемого удовольствия. «Эклерчик», сладкое пирожное со взбитыми сливками, так, помнится, звали ее в детстве... А этот… Самуэль, судя по всему, тот еще сладкоежка.
…Его глаза цвета молочного шоколада, такие беззащитно добрые без этих дурацких очков, короткая «мефистофельская» бородка невыбритым треугольником под нижней губою – наверное, с ним очень щекотно целоваться…
Гребаная апрельская жара! Клэр чувствует, как ее бледно-весенние щеки неумолимо приобретают густой помидорный окрас.
- Ну, и что вы на меня так уставились, Сэм… мистер Салливан? Ни разу не приходилось видеть измученную сессией студентку?
- Ты знаешь, приходилось, и неоднократно,- задумчиво произносит он, все так же со вкусом растягивая слова. Самуэль Салливан… Даже в имени его ей чудится что-то необъяснимо порочное. Сейчас он напоминает ей бродячего кота, тощего уличного котяру, устроившего засаду неподалеку от мышиной норки, и те полтора метра с небольшим, что отделяют ее уютный подоконник от грязного весеннего асфальта, не кажутся ей такой уж надежной преградой. -Клэр, это невероятно, но ты - просто вылитая копия… одной моей давней знакомой, учившейся здесь в начале восьмидесятых. Ее звали Ванесса, Несси, Несс Уэллер, дочь успешного нью-йоркского фабриканта Джона Уэллера. Я был ей не ровня, Клэр…
Темные глаза его подергиваются поволокой грусти, нервически вздрагивающие пальцы с черным, облупившимся лаком на ногтях, выстукивают по кирпичной кладке печальнейший похоронный марш. Несс Уэллер, «моя милая Ванесса» - да что, черт возьми, такого, было в этой самой… Ванессе, чего нет в ней, Клэр Беннет?!
Гадкое чувство не пойми откуда взявшейся ревности вздымается в ее душе мутным весенним половодьем. «Прелестная Ванесса», «несравненной красоты» дочь какого-то там занюханного фабриканта… Тьфу.
- Наверное, в славные восьмидесятые здесь и вправду учились замечательные девушки,- бросает она как можно небрежнее,- настолько удивительные и чудесные, что память о них не оставляет вас даже тридцать лет спустя, мистер Салливан. Но, уж поверьте мне на слово, нынешние студентки Арлингтона… ничуть не хуже тех, прежних студенток. И если вы, мистер Салливан, сегодня никуда не торопитесь, то…
Гребаные весенние гормоны! Она обрывает себя на полуслове, только сейчас осознав, что фактически назначает ему свидание. Человеку, с которым знакома (если конечно, это можно назвать знакомством) чуть меньше четверти часа, человеку, мягко говоря, не располагающей к знакомству наружности …
… Улыбка в тридцать два зуба ответом на ее растерянный взгляд, самодовольно-сытая улыбка Чеширского Кота, только что отобедавшего зазевавшейся мышью. Темные омуты глаз, бездонные ночные колодцы с сияющими крапинками звезд – форменная погибель для бабочек-однодневок…
Сэм Салливан, Сэмми, Самуэль – дешевым ярмарочным леденцом тает на языке это приторно-сладкое имя. Медово-сахарное послевкусье, тягучий липкий сок на кончиках пальцев…
«Нет, Сэмми, не сейчас. Мне тоже нужно время, чтобы… как следует нагулять аппетит», - она на миг задерживает дыхание, точно перед решительным прыжком с трамплина.
- … в одиннадцать вечера я буду ждать вас, на этом же самом месте, - заканчивает она недрогнувшим голосом, - и дам вам… достаточно доказательств своей безусловной правоты!
- Маленькая тщеславная красавица! Твоя решимость не может не радовать меня, - опять эти вкрадчиво мягкие интонации, кошачьи бархатные лапки по шерстяному ковру... Герой весенних скользких крыш, блудливый мартовский котяра – какой, должно быть, волшебной красоты мелодии мурлычешь ты по вечерам на теплых девичьих коленях... От этих нечаянных мыслей Клэр снова бросает в жар.
– А я ведь и в самом деле приду к тебе… Эклерчик. В одиннадцать вечера, и ни минутой позже. И буду очень надеяться, что ты… все же не передумаешь, - усмешливый карий взгляд, шалый, с весенней сумасшедшинкой – и левая рука ее странного знакомца ныряет в широкий пиджачный карман.
Аляповато расписанный компас изящнейшей подарочной шкатулкой в его загорелых ладонях, стальная стрелка с малиновым наконечником-клювом, зашедшаяся в танце, едва он отпускает рычажок…
- Надеюсь, ты все же не передумаешь, Клэр… - последнее, что слышит она, прежде чем его худощавая фигура в нелепом сиротском пиджаке чуть дрогнув, точно пустынный мираж, исчезнет, бесследно испарится в нагретом солнечными лучами апрельском полуденном воздухе.
***
Весенняя бархатная ночь кошачье мягкими лапами спускается на крыши старого Арлингтона, шумит в садах мокрыми ветвями деревьев, сияющими лампочками апрельских созвездий сигналит сквозь опущенные шторы…
Проклятая весенняя бессонница! Вот уже с полчаса, как Клэр безуспешно пытается уснуть, ворочается на подушке, поглядывая поминутно на часы, завистливо вздыхает, прислушиваясь к тихому медвежьему посапыванию с соседней кровати. Счастливица Гретхен!
«А я ведь и в самом деле приду к тебе, Клэр. В одиннадцать вечера, и ни минутой позже», - его глаза цвета плавленого шоколада, ласкающе-липкие взгляды из-под темных ресниц… Голос, что сочится патокой и медом, по-ящеричьи проворный язычок, словно бы слизывающий с губ невидимые сладкие капли…
Одиннадцать вечера! Она прижимает ладони к лицу, пытаясь остудить пылающие щеки.
Сэм Салливан, пьянящий аромат хмеля, что варят по весне ирландские пивовары… Наверно, он уже ждет ее, там, у стены, изводится от нетерпения, кусает свои тонкие, в ниточку, губы. Ждет, когда, выполняя обещанное, она откроет ему окно.
И будь она проклята, если и в самом деле решится на это…
«Тш-ш, тш-ш…», - вкрадчиво-монотонный шорох по стальному карнизу, тихие, скребущиеся звуки. Поеживаясь от зябких сквозняков, нещадно пробирающих сквозь тонкую рубашку, она на цыпочках подходит к окну, опасливо отодвигает гардины, вглядываясь в ночную темень.
… Больше всего это напоминает смерч, пустынное маленькое торнадо, встревоженной птицей бьющееся в наглухо закрытые стекла. Песчаный серый вихрь, кошачье «цап-царап» по подоконнику…
«Какой же ты все же ... нетерпеливый, Сэмми! Думаешь, я забыла про свое обещание, думаешь, решила тебя обмануть?» - она спешно берется за шпингалет, с силой тянет на себя тугие ссохшиеся рамы.
Ее заоконный смерч, пустынный злой ураган, бушующий за темными стеклами - он словно бы ждал этого момента. Холодные крылья со свистом бросают ей в лицо колючую горсть песка, и пока, ослепнув на мгновенье, она вымаргивает из-под век смоченные слезами песчинки, окошко с треском захлопывается.
- А ведь ты была права, моя сладкая. Бедняжка Несс… Ей и в самом деле далеко до тебя, - сквозь мутную пелену слез Клэр с трудом различает его – размытый темный силуэт на залитом луной подоконнике, нелепо сгорбившаяся фигура. – Девушка, что держит собственное слово – большая редкость в наше меркантильное время, и я завидую, Клэр, ты знаешь, по-хорошему завидую тому, кто на законных основаниях когда-нибудь станет вкушать этот… замечательный десерт!
Притворно-сожалеющий вздох - и, смахивая полами куртки песчаную пыль, он с истинно кошачьей грациозностью соскальзывает с подоконника.
- Чудесный поощрительный десерт, пирожное к вечернему чаю…
«С которого ты, Сэмми, снимешь сегодня… все сливки»,- под жаркими ладонями хозяина песчаных бурь, шершаво-жесткими ладонями, бесстыдно гуляющими сейчас по ее голым плечам, она и сама готова замурлыкать, точно игривая кошечка.
…Холодный заоконный ветер, шторма и ураганы в гардинных парусах, ее семнадцатая, роковая весна - волшебное время апрельского безрассудства.
«Куда ж ты так торопишься, Сэмми? У нас ведь целая ночь впереди. У нас впереди целая вечность…»
Колючие грани песчинок на свежестеленных простынях. Колючая щетина его острого подбородка. Его неровно обкусанные ногти, кошачьими злыми коготками раздирающие щеку, когда, приглушая рвущиеся крики, она вцепляется зубами в его ладонь…
- Мой сладкий Эклерчик, десерт «захочешь-не-оторвешься», - сияющие апрельские звезды в глазах цвета меда и шоколада, довольное урчание гулены-кота, уютно пригревшегося под боком... – и жаль, нет, в самом деле жаль, что я привык вставать из-за стола с чувством легкого голода!
… Его цыгански пестрая одежда, цветастым ворохом на прикроватной тумбе, бездонные карманы, дорожно звенящие жестяными шкатулочками компасов. Прощально-небрежный поцелуй - кошачье теплый язычок, заботливо слизывающий последние капли сметаны. Ее воздушный поцелуй в пустоту…
Стоя у подоконника, она выводит в песчаной пыли широкую букву «С». Сэм, Сэмми, Сэм Салливан, ее весеннее карнавальное счастье…
«Сегодня, в одиннадцать вечера, на том же самом месте…» - шепчет она в пробуждающееся утро, и верит, что он услышит ее.
***
«В одиннадцать вечера, на том же самом месте»…
Под черным острием карнавального стилоса на гладко-лощеном бумажном листе в стотысячный раз проступает знакомая картина. Сияющие золотом кудри, волшебно-голубые глаза…
«Ванесса Уэ…», - чернильно-черная клякса, бесшумно сорвавшись с наконечника, вымарывает ненужные строки.
Клэр, Клэр Беннет, его сладкий Эклерчик, приторно-нежное безе, кристальной чистоты медовые соты, не отдающие горечью дегтя, нечаянный подарок его сорок восьмой по счету весны.
«Сегодня, в одиннадцать вечера, на том же самом месте…», - смахнув песок с подсыхающих чернил, Хозяин Карнавала прячет рисунок в стол.
«… я буду ждать тебя, Сэм. Верь - я не передумаю», - и, черт возьми, как ему хочется в это поверить!