Бонстоки летели через космос.
Это было зрелище удивительной красоты: идеально круглый шар ста метров в диаметре цвета расплавленного серебра нёсся с неимоверной скоростью среди разноцветных звёзд. Шар выглядел посланцем неизвестной прекрасной цивилизации, несущей миру идеалы красоты и добра.
А составляющие шар бонстоки – миллионы не ведающих жалости живых существ – летели и летели через бесконечную Вселенную к своей единственной цели.
В центре шара была пустота. Там полудремала, полубодрствовала богиня и прародительница бонстоков – Игламать. Крупное, во много раз большее самого большого из всех своих детей, существо, она – единственная среди всех – не имела крыльев. Покачивалось в такт взмахам миллионов крылышек объёмистое мягкое брюшко, сейчас похожее на опустошённый мешочек, по очереди открывались и засыпали три блестящих глаза на плоской голове, неподвижно застыла сияющая игла…
Игламать вела своё племя самым коротким и точным путём – туда, где чудесный инстинкт безошибочно подсказывал ей – её детей и её саму ждёт необходимая пища. Но ей было трудно. Уже неопределённый, но долгий срок она ощущала смутное томление в недрах своего организма. Она знала, что это значит: скоро брюшко-мешочек наполнится, растянется, и сквозь прозрачную кожу станут видны десятки яиц… Пока она могла, она задерживала их рост. Взрослые бонстоки могли существовать без пищи долго, но малышам после рождения питание необходимо дать сразу, иначе они умрут, а она, их мать, не может допустить этого.
Цель, к которой летели бонстоки, - далёкая планета на краю галактики, – приближалась, но так ужасно медленно, а брюшко пухло и пухло… Игламать с умилением думала о своих будущих детях. Они будут так же совершенно прекрасны, как и все остальные. И скоро – скоро – скоро она сумеет досыта их накормить…
Игламать уже занимала своим телом всю пустоту в центре живого шара, когда бонстоки наконец увидели её – планету, на которой было суждено им утолить свой голод.
Как не хотелось им немедленно ринуться с высоты серебряным роем и есть, есть, есть, всё же, как всегда, шар с Игламатерью остался на орбите, а на планету полетели десятки крылатых разведчиков. Во Вселенной у бонстоков не могло быть врагов. Им было важно только одно: много ли жизни на этой планете, и насколько она съедобна? Сумеют ли бонстоки наконец наесться вдоволь перед очередным космическим перелётом?.. Больше их ничего не интересовало.
… В полудиком, заросшем саду играли мальчик и девочка. Визжа и перекликаясь, они прятались друг от друга в густых зарослях возле полуразрушенного, тёмного от времени флигеля. Над жёлтыми цветами порхали жёлтые бабочки. На ребячьей коже желтели веснушки.
Девочка была старше мальчика и умела прятаться лучше, чем он. Его золотистая макушка обязательно выглядывала откуда-нибудь, а девочка, когда приходила её очередь, словно растворялась среди колючих ярко-зелёных стеблей. Вот и сейчас она сжалась в комочек в самой глубине этого травянистого леса и с волнением ждала того момента, когда быстрые ножки затопают совсем рядом, и тогда придётся задержать дыхание, стать совсем маленькой и невидимой. Но звонкий смех мальчика слышался в другом углу сада, он искал сестру и не находил её, и смеялся, и визжал, а потом стал плакать. Девочка слушала его плач спокойно, он не впервые плакал во время игры, но потом ей стало скучно и жалко его, и она стала подниматься, выпутываться из вцепившихся ей в одежду и в волосы липких стебельков, когда мальчик вдруг как-то странно вскрикнул, и наступила тишина. Она позвала его – никто не отозвался.
«Смотри за братом, - отчётливо всплыли в её сознании слова родителей, - он маленький. С ним легко может что-то случиться, а ты и не заметишь».
Всхлипнув от ужаса, она помчалась туда, откуда только что слышался его плач. Но сразу найти его не смогла. А когда нашла, поняла: всё, что могло с ним случиться, уже случилось. И теперь она стояла, растерянно глядя на то, что осталось от её золотоголового братишки.
А над ними всё так же томно взмахивали крыльцами бабочки, деловито жужжали пчёлы. На миг девочка перевела бездумный взгляд в сторону цветущего розового куста, где пчёл собралось так много, что их жужжанье переросло в какой-то басистый рокот. И среди них что-то блестело. Какое-то странное существо, похожее и не похожее на огромную пчелу, оно напомнило девочке серебристый самолётик, недавно подаренный её братишке, и уже разобранный им на мельчайшие детали. Брат… Недоумевающие глаза девочки снова уставились на кровавую массу с жёлтым клочком волос. Он совсем недавно – ещё сегодня утром – только что – был тёпленький, толстый и живой, он бегал, визжал и играл с ней, а теперь – непонятно что с ним случилось, только братика у неё уже нет, нет, и никогда больше не будет.
«У него только вчера выпал зуб, - вспомнила девочка.
Вдруг слёзы хлынули у неё из глаз так густо, что она разом перестала всё это видеть, - и кровь у своих ног, и розовый куст с огромной серебряной пчелой. Опустившись на корточки, она обхватила себя руками за плечи и протяжно, низким голосом завыла, раскачиваясь из стороны в сторону.
«Всё это сон, -думала девочка, глотая слёзы. – Сон, страшный-престрашный. Ведь мне уже когда-то снилось, что мама умерла, и я заплакала, а потом мама разбудила меня, и оказалось, что это был сон. Сейчас мама услышит, что я плачу, разбудит, я проснусь, и всё будет хорошо… ночник горит, и мама, и братик спит рядом в своей кроватке…и я никогда, никогда больше не стану его обижать!!!»
Многим людям в то утро действительность казалась страшным сном. Они находили своих родных, любимых, оставленных ими на какую-то минуту в одиночестве – буквально растерзанными в клочья. Стая диких волков не смогла бы сделать это за такой короткий срок. Тёплый, солнечный день неторопливо шествовал по планете – давно Земля не знала такого хорошего для всех своих детей дня. И в ясное голубое небо летели душераздирающие, ужасные вопли тех, кто внезапно осознавал: никогда больше… Люди не знали, что скоро должен прийти и их черёд…
Возвращались к Шару с Игламатерью насытившиеся разведчики. Остальные бонстоки нервно гудели, трепеща крылышками, и это гуденье и трепетанье всё усиливалось. Они ждали одного лишь знака Игламатери, чтобы ринуться вниз и утолить свой голод, но Игламать такого знака не давала. Судороги проходили по её распухшему брюшку.
Больше Игламать не могла сдерживать распирающую её изнутри силу. Её новым потомкам пора было являться на свет. И ей было не до голодных бонстоков. Она тоже была голодна, ощущала слабость, поэтому процесс освобождения проходил замедленно, с трудом. Игламать билась в судорогах. Окружающие её бонстоки равнодушно ждали, их волновал только их голод. И точно так же, как им были безразличны муки той, кому они были обязаны своим существованием, так и для неё ничего не имело значения, кроме одного – избавиться, наконец, от непосильной тяжести и боли. Рождающиеся бонстоки один за другим выскальзывали наружу и замирали рядом с Игламатерью, вяло взмахивая крылышками. Сквозь накатывающую волну боли Игламать краем глаз заметила их вялость, и в ней шевельнулся ужас: голодны! Сейчас же накормить! Иначе они погибнут, все-все, и к чему тогда её муки, её выстраданное терпение, когда она несла раздувающееся брюшко через столько световых лет!..
А в чёрное небо поднимались с планеты беззвучные вопли, оплакивающие своих близких. Игламать слышала их своими сверхчувствительными клетками мозга.
Обычно они не вызывали у неё никаких эмоций, но сейчас она чувствовала раздражение; струящиеся сквозь неё потоки горя мешали ей сосредоточиться и решить проблему: чем немедленно накормить только что родившихся крошек, таких нежных и прозрачных?..
Кругом – мириады голодных бонстоков. И разведчики, вернувшиеся с планеты. Их тела раздулись от крови, из серебряных стали золотыми. От них исходил сладкий запах еды…
Она тоже когда-то родила их. Но это было очень давно, Как и каждая мать, щемящую нежность она испытывала сейчас к этим, новорожденным, слабеньким и беззащитным. И решила спасти их любой ценой.
Взметнулась огромная сияющая игла…
Новорожденные бонстоки получили необходимую им порцию пищи и были спасены.
…Слёзы кончились. Плакать больше девочка не могла. Но и открыть глаза и подняться она тоже не могла, и без сил, почти в обмороке, лежала на скользкой траве.
В наступившей тишине сада ей вновь послышалось странное гуденье, потом оно смолкло. Что-то зашуршало прямо перед ней, коснулось её руки.
«ОНО вернулось за мной», - поняла девочка и, закричав, разлепила распухшие веки.
Прямо в глаза ей хлынул ослепительный солнечный свет. Пчёлы, жужжа, носились среди цветов. Одна пчела запуталась в жёлтых волосах её брата. Наморщив коротенький нос в веснушках, малыш вытащил её, деловито оглядел, а затем разжал ладошку. Пчела взлетела в бескрайнее голубое небо…
- Я тебя ищу-ищу, думал, ты спряталась, а ты тут спишь, оказывается, - услышала девочка недовольный голос брата.
Кошмарный сон кончился…
И, чтоб он больше никогда не повторился, девочка крепко обняла братишку и закричала так громко, что её могли бы услышать невидимые днём звёзды:
- Я никогда больше не стану тебя обижать!!!
Её услышала Игламать, со своей орбиты в оцепенении наблюдавшая, во что превратились её дети . Чужая кровь, чужая аура победила её кровь и её силу. По струям боли и отчаяния неслись новорожденные бонстоки, в которых струилась человеческая кровь, вниз, к изувеченным останкам, и, сливаясь с ними, становились людьми. И уже не бесконечное чужое горе переполняло клетки мозга Игламатери, а бесконечные счастье и радость – таких чувств она ещё никогда не ощущала на захваченных бонстоками планетах.
«Как они радуются моим детям! – подумала она невольно, - Как мне это приятно!»
И НИКОГДА НЕ СТАНУТ ИХ ОБИЖАТЬ…
…Медленно тронулся в глубины космоса идеально круглый шар цвета расплавленного серебра. Шар постепенно темнел – составляющие его миллионы голодных бонстоков умирали один за другим. В пустоте в середине обессилено погружалась в дрёму Игламать, обрёкшая их и себя на смерть. Перед её меркнущими золотыми глазами были её последние дети – в чужом подобии, но самые любимые, потому что больше детей у неё уже никогда не будет, а так же планета, ставшая их домом, - вся такая тёплая, светлая… «Хорошая планета, - подумала Игламать, засыпая. – И как хорошо, что моим детям все так рады, все их так любят. Я могу быть за них спокойна. Каждая мать мечтала бы об этом для своих детей».
И это были её последние мысли.