Трещину, оставленную в печи разрывной пулей, наспех залепили. Печь вроде ничего, грела Витькино семейство, как ни в чём не бывало. А вот как залепить те трещины, что оставило последнее папкино письмо в сердцах домочадцев? Уж несколько недель прошло, как получили они от отца тот прощальный треугольник. И с тех пор не было от бати ни слуху, ни духу. Про то, что написал отец в этом письме, посторонним, от греха подальше, уж и не рассказывали. Мама предлагала сжечь письмо, пока не поздно, да бабушка не дала, запрятала в своём углу. На расспросы подселенцев, что пишет батя, не отвечали – ну их!
Витьке поручили работу не дюже сложную. Он относил повестки заводским работникам, призываемым на ВСЕВОБУЧ. Желаешь ли ты пройти всеобщее военное обучение – об этом не спрашивали. Если приносили повестку, то отказаться от прохождения курсов возможности не было. Да никому такая мысль и в голову не приходила. Вот и топали голодные, усталые, отпахавшие у станка двенадцатичасовую смену рабочие в располагавшийся неподалёку от заводской проходной барак военно-учебного пункта*. Там ещё часа по два, по три зубрили они уставы РККА, учились разбирать-собирать винтовку и обращаться с противогазом.
А штаб ВУП находился на территории 32-го завода**. Должность курьера обязывала Витьку постоянно курсировать между учебным бараком и штабом. Да ещё посылали его со служебными записками по цехам. В них начальник ВУП Стрелков и начальник штаба Иванов строго требовали с руководителей цехов объяснений: почему тот или иной их работник не присутствовал на учёбе? Ведь, пропуская занятия ВСЕВОБУЧА, будущий призывник тем самым подрывал боеспособность Красной Армии. А начальники цехов обычно слали в ответ записки о том, что в связи с выполнением срочного задания, срыв которого, опять же, грозил подрывом боеспособности Красной Армии, такой-то работник по приказу оставался работать сверхурочно. В общем-то, каждый из начальников со своей стороны прав, думал Витька; главное, что все заботятся о боеспособности Красной Армии.
Витёк поначалу очень гордился своей полувоенной должностью. Ещё бы! Ведь на вопрос домашних: «Куда собираешься?» можно запросто ответить: «На работу. В штаб». Или поздно вечером, зайдя в избу, этак небрежно бросить: «Сегодня дел очень много. Пришлось в штабе задержаться». Младшие дети при этом таращили глазёнки, а мама с бабушкой украдкой поулыбывались.
Но очень скоро Витька привык, да и понял, что гордиться-то особо нечем. Проходя по заводским цехам, он видел мальчишек и девчонок чуть постарше его, стоявших у станков. Они делали продукцию, нужную фронту, а Витька всего лишь разносил бумажки. Многие из работавших ребят были так малы, что не доставали своими ручонками до шпинделя станка, и потому вкалывали они, стоя на перевёрнутых ящиках. К некоторым станкам (так чтобы работник всегда видел) приделаны маленькие неказистые транспорантики с надписью: «Что ты дал сегодня фронту?» К другим прикреплены самодельные таблички с текстом навроде: «Я, токарь Клабуков, обязуюсь сегодня, 1 ноября 1942 г., выполнить сменное задание на 200 процентов». Очень часто в конце смены внизу плакатика появлялась приписка: «Выполнил на 300» или «…на 400». Всё чаще, возвращаясь с завода домой, Витька спрашивал себя: «Так что же я дал сегодня фронту?». Ответа что-то не находилось. Поэтому Витёк и решил, как только появится возможность, проситься на настоящую работу в заводские цеха.
Жизнь на заводе шла своим чередом. К зиме вновь возвели стены кузницы, взамен сгоревших. Всё лето паровой молот без устали бухал на открытом воздухе, но теперь холода уже на носу. Как-то переживёт Филейка очередную военную зиму? Прошлой-то зимой за ночь до двадцати трупов на территории завода набиралось. Всё было: и дистрофия, и тиф, и лютый холод в цехах. Особенно не щадила смерть стройбатовцев и иногородних подростков.
Стройбатовцы – замызганные доходяги из среднеазиатских республик, низкие ростом, по-русски толком не понимавшие, непригодные к службе на передовой. Их очень плохо кормили, жили они в землянках в ужасных антисанитарных условиях, да и одевались в обноски.
А иногородние подростки… Прибыли они в основном из южных областей. К суровым холодам не привыкшие, да и особого жизненного опыта ещё не накопившие – и потому плохо приспособленные к выживанию. Ещё вчера они учились в ремесленных училищах (РУ), живя в своих тёплых краях под родительским крылом. А сегодня оказались где-то за тридевять земель от родного очага в бараке или землянке одни против голода, холода, болезней и непосильного, выматывающего до изнеможения труда.
И вот эти полуживые или, скорее, полумёртвые бойцы трудового фронта бригадой человек в 15 каким-то чудом выполняли ту же производственную программу, что до войны в Москве делали 50 квалифицированных рабочих. И справлялись. И перевыполняли!
Постоянно напоминали об идущей войне воздушные тревоги. К счастью все они пока что были лишь учебными.
***
Мальчишки любили скакать по крышам вагонов двигавшегося поезда, который недавно пустили для перевозки рабочих, расквартированных в городе, на 32-й завод. Состоял он из коптящего паровоза и четырёх деревянных товарных вагонов, в которые и набивался народ. Проездной стоил прилично: 12 рублей на месяц. Поезд двигался не спеша, но прыгая по крышам с вагона на вагон, можно получить массу незабываемых впечатлений. Маршрут начинался неподалёку от заводской проходной. От деревянной платформы, возведённой на Филейском шоссе, катил поезд мимо бескрайнего, тянущегося до самой Вятки овощного поля, разбитого эвакуированными рабочими, на котором летом росла картошка. Катил к деревне Черваки. Потом железка уходила за начатый возводиться латунно-прокатный завод, строительство которого приостановили по причине завязавшейся войны***. Далее дорога шла за заводом № 266, который местные по довоенной привычке называли КУТШО, а некоторые эвакуированные почему-то величали странным именем «Лепсе», и вновь, пересекая Филейское шоссе, выходила на самую окраину города Кирова к Октябрьскому рынку. Там и была конечная остановка.
А напротив филейской железнодорожной платформы, через дорогу, стояли бараки. В одном из них размещались библиотека и партком завода № 32, там вывешивали газету с результатами розыгрыша по облигациям госзайма. Покупать эти самые облигации людям приходилось в добровольно-принудительном порядке. Ведь денег и так не хватало, но с каждой зарплаты рабочие отчисляли средства на постройку танков и самолётов. А кроме того постоянно собирали подарки для фронта, отрывая от себя так нужные продукты, одежду, обувь. Вместо отменённых отпусков полагалась денежная компенсация, которую так же практически поголовно все сознательные граждане перечисляли в Фонд обороны. Как же ещё взять денег у народа? Тогда-то и придумали облигации. Государство как бы брало у человека деньги взаймы до окончания войны, взамен выдавая бумажку – облигацию. А чтобы как-то заинтересовать население расстаться со скудными сбережениями, по этим облигациям проводились розыгрыши денежных призов.
Работники завода, конечно, не носили с собой эти красивые и в прямом смысле слова дорогие бумажки. Номера облигаций каждый записывал на листочке. С этими-то листочками и подходили они, отработав смену, к стене в парткоме, на которой вывешивались таблицы выигрышей. Вечерами около той стены всегда толпились люди. Редко удача улыбалась заводчанам, но время от времени кому-то везло. Бывало, выигрывали и по 100 рублей и по 200, а намедни прошёл слух, что в Кирове кто-то аж тысячу выиграл!
Вот и Витька не остался в стороне, приобрёл на свои кровные с первой зарплаты облигацию. Шёл в партком с заветным желанием: взять вот так, да и выиграть главный приз. Протолкнувшись к таблице, затаив дыхание, принялся Витёк проверять свои цифры. Что же, чуда не произошло. Выигрышем и близко не пахло. Сам не зная почему, Витька переписал к себе на листочек цифры облигации, выигравшей главный приз: фантастические 30 тысяч рублей, да и отправился восвояси.
На следующий день после работы ноги сами понесли Витьку в барак парткома. Шёл он туда, не понимая зачем. Ведь со вчерашнего вечера там ничего не изменилось. И точно. Такая же толпа, только люди другие, ведь те, что были вчера, свои облигации уже проверили. В толпе маячил Витькин знакомец Федька-Штырь, который имел несносную привычку каждый раз при встрече как-нибудь подкалывать Витьку. Не обошлось без того и сейчас:
– Дорогу! Дорогу! – наигранно прокричал Федька. – Дорогу главному везунчику!
Как ни странно, но толпа притихла, расступилась. Все молча смотрели на Витьку, и тому ничего не оставалось, как подойдя к стене с таблицей, развернуть свой мятый листочек с цифрами. Витьке прекрасно знал, что его облигация не выиграла, но деваться некуда.
– Ну так как, повезло ли нашему штабисту? – не унимался забияка.
Витька тщательно сверил цифры и тихонько молвил:
– Не совпало.
– Эх, ты; «не совпало»! Когда же у тебя что-нибудь получалось? Катился бы уж отсель!
Витьке стало так горько от обиды! Он растерялся, а потом выпалил:
– Неправда! По первой облигации только не совпало, а по второй – выиграл!
– Надо же, какой богатый, – промямлил Федька, – у него, понимаешь ли, целых две облигации.
Витька сам не понимал, зачем он так сделал. Он молча стоял. Кто-то из толпы взял из его рук бумажку и, проверив, присвистнул. Шепоток восхищения и зависти разнёсся по толпе:
– Ух ты! Во даёт! Ну и парняга, везучий! Главный приз хапнул! Тридцать тысяч!
Витёк забрал свой листочек, аккуратно сложил его в карман, зыркнул на притихшего Федьку и в воцарившейся гробовой тишине важно проследовал к выходу сквозь расступившуюся толпу.
Пару дней после этого случая мальчишка ходил король королём. Потом слухи о непомерном Витькином богатстве докатились до мамы и бабушки. Они стали требовать часть выигрыша, ведь жили впроголодь. Целый вечер потратил паренёк, втолковывая им, не верящим, что то была лишь шутка. Но шутки кончились на следующий день, когда новоявленного богача поймал на заводе парторг Степанов и стал настойчиво намекать на то, что настоящие советские патриоты всегда переводят большую часть выигрыша в Фонд обороны. Долго же Витьке пришлось доказывать, что он не верблюд.
***
Однажды его пораньше освободили с работы. Завалившись домой, Витёк обнаружил одного из подселенцев, выскальзывающим из бабушкиного угла. На сей раз «отличился» тихоня Семён. Он принялся судорожно поправлять занавеску, словно ради этого неотложного дела сюда и подошёл.
– Да что ж такое? Мёдом там, что ли, намазано? То один залезет, то другой, – разозлился Витька. – А ну, отвечай: что ты там искал?
– Н-ничего не искал, п-показалось тебе, – оправдывался Семён. Но потом сознался, что очень ему любопытно стало бабушкину икону получше рассмотреть, да так её и не нашёл.
Витька помнил, что и сам частенько любопытствовал по этому поводу. Ну, а вдруг не за этим Семён туда лазил? Уж не батино ли прощальное письмо он там искал? И не он ли в таком случае сдал отца НКВД-шникам? А Витька-то грешил на Степана! Как же тут разобраться?
…Наступил вечер и вся семья была в сборе. Тётя Глаша пришла на этот раз вся в слезах. Лишь одного взгляда на их соседку-почтальоншу хватило, чтобы понять, что произошло. Всё внутри Витьки оборвалось. Тётя Глаша не могла из себя выдавить ни слова, только ревела навзрыд. Бабушка опустилась на табуретку и заплакала, лицом уткнувшись в свой фартук. Мама отвернулась к окну, крупные слезы ручьями текли по её щекам. Скоро настроение взрослых передалось толком ничего не понимающим малышам, они тоже все начали плакать. И только Витька стоял как столб; ни слезинки не вынырнуло из его глаз, уставившихся в одну точку на потолке. Он был весь напряжён и не знал, сколько времени всё это продолжалось. Наконец тётя Глаша, так и не проронив ни слова, приблизилась к пареньку, сунула, не глядя, в Витькину руку похоронку и, охая-всхлипывая, поплыла к выходу.
Мальчишка стоял убитый горем. Ему вспомнились батины слова, сказанные тем далёким тёплым вечером 22 июня 1941 года: «Остаёшься за старшего, сын».
ПРИМЕЧАНИЯ:
*Барак ВУП находился на месте современной площади ХХ партсъезда, между теперешним сквером и домом № 4 по ул. Ленинградской.
**Штаб ВУП размещался на 2-м этаже современного заводского корпуса № 1, в то время он был двухэтажным, третий этаж надстроили позже.
***Латунно-прокатный завод достроили после войны, сейчас это Кировский завод ОЦМ.
ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ...