Не помню какой год это был. Не близкий точно. А всё же события те как одинокая скирда на скошенном поле. Жара. Марево. Июньское пекло. Часто такие дни выпадают в Сибири, но тот был как будто сверхособенным. Начало знойного лета. До школьной поры, как до города, ни в мыслях, ни пешком не добраться.
Не первый раз родители оставляли меня в деревне. Не первое лето я вместе с двоюродными братьями днями не вылезала из котлована; рассекала в мотоциклетной люльке по клеткам полей, поросших двухметровой кукурузой; поила телят и помечала лбы уже окормленных белёсой простоквашей; стирала, неуклюже развешивая бельё; училась варить свои первые, ещё неказистые, щи, сажать и окучивать хлеб второй, да печь, в раскалённой пылающими берёзовыми поленьями печи, первый.
Как ни старалась, а всё же к одному я так и не смогла привыкнуть — к жестокости деревенских жителей по отношению к скотине. Хоть и вынужденная, продиктованная простыми законами выживания — законами природы — а всё же была она мне не по нутру.
Сельская семья это не только мать, отец, да дети всех возрастов. Это ещё и домашние животные — кормильцы в прямом и переносном смысле — куры, утки, коровы, овцы, свиньи, собаки, да кошки без которых на деревне никак, ведь лучшей охраны от непрошеных гостей и защиты от уничтожающих запасы и приносящих болезни грызунов нет и никогда не будет, маленькие беззащитные цыплята к осени, как это ни цинично звучит, превращающиеся в украшение стола.
Появляются желтые кричащие комочки пуха всегда внезапно и, в силу своего размера, требуют особого ухода, бережного до поры отношения и защиты.
У бабушки водилось всё: гуси и утки, косяки кур, корова; бык, пользовавшийся в коллективном стаде своим доминирующим положением; кот, особо не преуспевший в баталиях с более мелкими хвостатыми, да спаниель Шериф. Однажды появилась и мелочь вопящая и постоянно что-то клюющая.
- За собакой присматривай, Ленка, — говорила мне бабушка, да тётки, — инстинкты взыграют коль, так весь выводок и передушит. Может и соседям повадиться. Тогда худо нам будет. Собаку не пощежу.
Происходило всё стремительно. Крики петухов. Дыхание земли росою по траве. Лучики нового дня. Как будто только что рождённый ветерок и... Шериф довольно и гордо виляющий хвостом перед крыльцом. В зубах пушистое тельце придушенного только что цыпленка. Спокойные негромкие властные возгласы тётки сдержанно спешащей в сени за ружьём. Мои страх и испуг. Взведённый курок.
- Не надо! Не убивай! — закричала я и бросилась тётке в ноги, — он больше не будет! Он просто не понимает! Не надо прошу!
- Ленка уйди. Он всех их теперь передушит. Это его природа. Для него это игра, для нас — жизнь.
- Мамка погоди хоть! — кричала собравшаяся ребятня. Ленка уедет, — тогда и пристрелишь.
Я рыдала.
Тётка опустила ружьё. Взяла мешок, сунула в коричневую пропахшую землёй грубую ткань еще довольного собою пса, крепко перевязала верх собранной гармошкой мешковины бечёвкой, швырнула в сарай, да заперла на замок дверь.
Слёзы падали в траву, сбивая со стеблей прозрачную росу. Кто-то гладил меня по голове, но от понимания что участь Шерифа уже решена я расходилась ещё сильнее.
По двору, сбивая босыми ногами орось, с лучами восходящего солнца приближалась двухметровая, казалось мифическая, фигура русского богатыря, сильного и смелого, мудрого, строго, но справедливого — моего двоюродного брата Женьки Калягина.
Остановившись богатырь оглядел раскинувшийся пейзаж. Приметил тётку на изготовке, рекогносцирующую детвору; окладистого кота, флегматично уставившегося на вожделенную золотистую тушку; зарёванную маленькую девочку и ружье, притаившееся за распахнутой дверью хаты. Услышал сдавленный собачий вой, доносящийся из-за тяжёлых дверей сарая.
- Что это вы тут такое затейливое удумали с утра пораньше? - приподнимая левую бровь спросил Женька.
- Да, представляешь, Шериф цыплёнка придушил, — грозно парировала тётка.
- Не убивай..., — сквозь слёзы прожевала я.
- Хм..., - богатырь ещё раз оглядел собравшийся клир, подошёл к невинно убиенному, вгляделся с ухмылкой в распластанную тушку.
- Да это я его по утру за сарайку зашвырнул.
- Не шутишь? - тётка недоверчиво прищурилась, глянула на дверь сарая и на ружье.
- С утра принёс зерна. Смотрю — один не дышит. Ну я его за околицу и убрал с глаз долой.
Мир перевернулся с головы на ноги. Смеялись все. Все кроме меня. Звонко смеялись и гладили мои растрепанные русые волосы, утирали слёзы. Щелкали затворы, скрипели засовы, шуршала грубая ткань и чей-то влажный язык слизывал солёные слезки, наполняя мой мир своим озорным лаем и тёплым влажным дыханием — дыханием продолжающейся жизни.