Рождение Кинга Бизарро

Элиас Эрдлунг
И вот случилось. Простая назаритянка из Южного Бронкса разродилась в пятницу, 13-е, в 23:23 по UTC/GMT -5 час в отклонении от Гринвича и сравнительной влажности воздуха 85% премилым негритёнком, похожим на Пушкина, переодетого в Гоголя, и огромным, как Лев Николаевич Толстой в свои пять с половиной лет. Это были запоминающиеся роды, сравнимые по размаху только с греческой свадьбой. У негритенка была ярко выраженная мегацефалия и словно бы копытцы. Мужа, точнее очередного ухажёра-хипстера дома не было, но была двоюродная тётка из Израиля, пышная, как ствол баобаба, с большущими отвислыми грудями и водянистыми оливковыми глазами, она и выполнила роль повитухи. Негритёнок выкрикивал что есть мочи: “Ррр-Лайих! Ррр-Лайих!”, ещё даже до того, как его хлопнули по заду. Роженица как только увидала дитё, тут же испустила дух, на губах её запечатлелась такая гримаса, что и хромой бы заплясал чечётку. Дородная тётушка Лаура окрестила первенца с лёгкой руки Мавридием Фар Айем и пошла готовить кофий, сокрушаясь о судьбе бедного сиротки. Тут в дверь позвонили, и она поспешила открыть, оправляя на ходу свой заляпанный кровью лиловатый халат. Тётушка всегда гордилась своей пунктуальностью. Однажды она не успела вовремя открыть дверь на звонок и лишилась прекрасной фритюрницы, которую коммивояжер презентовал соседям по этажу. Тогда она была так вне себя от гнева, что выкупила-таки фритюрницу у соседей, сторговавшись с ними в обмен на микшерный пульт своего внучатого племянника.
В открытую дверь из желтоватого мерцания лестничной площадки вошли трое личностей, кивнув тётушке в знак уважения. Первый был коренастый седой азиат с длинными, как у сома, усами, второй – двухметровый бородатый африканец в высоком тюрбане, третий – среднерослый русый индоевропеец. Азиат был одет в жёлтое кимоно, африканец в чёрный кожаный плащ, индоевропеец – в шотландский клановый костюм.
Тётушка подумала: “А почему бы и нет?” – и захлопнула дверь за гостями. На шум сбежались кошки со всей квартиры и стали ластиться к посетителям.
Гости расселись кто где и стали осматриваться. Посередине комнаты стоял разобранный диван, на котором лежали роженица в луже крови и её дитя, Мавридий. Только теперь тётушка заметила, что у Мавридия ещё и перепонки между пальцами рук и ног, а посередине груди – маленькое белое пятнышко, похожее по форме на звезду Давида.
Тётушка приосанилась, упиваясь вниманием стольких приятных мужчин сразу, и предложила всем выпить. Никто не был против, кроме разве что азиата, который сперва как-то нерешительно пожал плечами. Тётушка пошла на кухню готовить горячий пунш. Она всё ещё была под впечатлением от случившегося, хотя на лице у неё не читалось абсолютно ничего. Ребёнок захлёбывался в каких-то пароксизмах, продолжая выкрикивать непроизносимые звукосочетания вроде: “Дхундху Хфтагн!”, от которых шерсть у домашних кошек вставала дыбом и лампочка Эдисона начинала мигать, аки припадочная.
Азиат меж тем ухмылялся. Африканец чесал бороду и причмокивал, глядя на Мавридия Фар Айя восторженными глазами. Шотландец игрался с кошачьим племенем, ожидая выпивки.
Тут за окном грянул гром, и мощный порыв дьявольского ветра выбил оконную раму гостиной с треском, подобным ружейному выстрелу.
Наконец, вошла тётушка с полной пиршественной чашей ароматного дымящегося вишнёвого пунша.
– Давайте же праздновать! – воскликнул шотландец, и его друзья дружно зареготали вместе с ним.
– Воистину! Воистину! И-йеееее! Тысяча чертей! Йух-Саббаот! Славься!!! Бахчисарай!
Тётушка не понимала ни слова из выкриков этих эпатажных джентльменов, но старалась сохранять заинтересованный вид.
Вот каждый зачерпнул себе по доброму половнику горячей алой жидкости и осушил всё без остатка. Мавридий уже как-то попритих и только подёргивался, выкручивая свои маленькие конечности в непередаваемых мучениях новорождения. Тётушка погладила младенца по пятке.
– Это ещё что. – сказала она задумчиво. – И не того на своём веку насмотрелись. А вот вырастет наш Мавридий Фар Ай, знатный будет мужчина, статный, как все его девятнадцать отцов вместе взятые.
– Ого. – присвистнул темнокожий бородач.
– Кстати, извольте представиться, Уильям Батлер Йейтс. – вспомнил-таки о приличиях шотландец и поцеловал пухлую кисть тётушки Лауры.
– Как вы сказали, Ей-ейц? – переспросила тётушка.
– Нет-нет, просто Йейтс.
– Ох. Так яснее. Какая у вас забавная фамилия! Хохо!
– Да уж. – огрызнулся Уильям Батлер.
– Теперь мой черёд, – прогрохотал высокий африканец, – Весь к вашим услугам, со всеми причиндалами, барон Суббота.
– Ого, да вы прямо романтик, милок. Сегодня, правда, у нас пятница, хо-хо.
– Ну а что касаемо меня, – начал с сильным акцентом азиатский волхв, – величайте меня просто Фу Манчьжуром.
Тётушка просто кивнула головой, азиат ей был интересен менее всех остальных присутствующих.
– Итак… прошу прощения… как это?.. Так вот,  зачем же мы сегодня все здесь собрались? – продолжил беседу Уильям Батлер Йейтс.
– И правда, зачем же? – вопросили остальные двое, пьяно икая.
– Господа, к порядку, умоляю. Мы, как представители трёх мистических конфессий: Кельтского Креста, Церкви Сантерии и Дао Де Дзынь, просто обязаны были явиться к вам в помощь и услужение, дабы вы не были затруднены в воспитании и обучении сего новорожденного Элохима…
– Кого-кого? – удивлённо крякнула тётушка, – это же Мавридий, мой четвёртый внучатый племянник, а никакой не Мылохим.
Одна из кошек запрыгнула к ней на колени и сыто заурчала. Ребёнок опять заголосил, хрипя и давясь собственной желчной рвотой.
– Сударыня, вы меня недопоняли. – сделал ещё одну попытку Уильям Батлер Йейтс и достал из рюкзака какую-то книжку в переплёте из телячьей кожи. – Вот, смотрите… Смотрите? Это одна из Священных Книг Абрамелины, вот, страница 337-ая, стих VII, в котором указано…
– Господи, Йитц, да завались ты уже! Хык! – крикнул барон Суббота со своего места на подлокотнике дивана и черпанул ещё пунша.
Тётушка сделала вид, что всё доступно поняла и поправила вываливающуюся из халата левую грудь.
Тут в дверь опять кто-то позвонил. Тётушка пошла открыть, но братья-волхвы разом бросились ей воспрепятствовать.
– Пустите! Да пустите же! – И тётушка Лаура размахнулась на удачу черпаком. Удар пришёлся в голову Фу Манчьжура, и тот упал навзничь на толстый турецкий ковёр, как куль. Барон Суббота попытался магически парализовать тётушку взглядом своих змеиных глаз, и это ему почти удалось, пока он не икнул, отчего фокус сместился, и опять черпак опустился на голову с треском, а кошки с воем устремились на кренящуюся долговязую фигуру африканца, что окончательно его добило. Йейтс отступил от грозной необхватной фигуры израильтянской валькирии, лихорадочно обдумывая дальнейшие действия, а меж тем тётушка подошла и открыла дверь. За дверью стоял коммивояжер в рясе православного монаха-скопца.
– Здравствуйте, я предлагать вам свою руку и сердце, красавица-забавница, и хотеть вас сильно любить. Меня звать Распутин.
Йейтс понял, что всё пропало. Он достал ритуальный нож и с воплем закололся. Распутин вошёл, грубовато улыбаясь в растрёпанную бороду, и развинченной походкой прошёл мимо обомлевшей от его животного магнетизма тётушки к самому смертному одру роженицы, потирая свои большие грязные ладони.
– Вот он, мой приёмный сын. Вот тебе, бабка, и Юрьев день.
Мавридий засопел и захрипел пуще прежнего. Йейтс, лёжа в крови рядом с двумя своими поверженными сообщниками, смотрел, как бесноватый рутсовый монах хватает полуамфибию-полунегритёнка в свои загребущие клешни и прыгает с ним в открытый проём оконной рамы. Тётушка Лаура теряет сознание и падает всеми телесами на бедного Йейтса, чем всё и заканчивается.
После чего входит нынешний любовник мёртвой роженицы с пакетом чипсов и пивасиком в сопровождении двух бесстыжих натурщиц и смотрит на всё это безобразие достаточно долго, чтобы сообразить, что что-то здесь не то.

31 мая – 01 июня, 2013 (с) ludwig bozloff