Остров был абсолютно необитаем. Море, белый песок и утопающая в зелени середина. Мечта, а не островок.
Грек обошёл его по периметру – в самый первый день. Примерно на середине пути по берегу до него дошло, что можно было бы посчитать шаги, чтоб вычислить длину береговой линии и площадь. Но к этому моменту цифры окончательно перестали занимать Грека. Их вытеснили шум моря и песчаный хруст под ногами.
И всё же в острове было что-то странное. Грек не сразу это уловил. На границе песка и земли пляжный пейзаж резко сменялся растительностью, характерной для средней европейской полосы. Никаких пальм, никаких тропических лиан – обычный смешанный лес, прозрачные березки на опушке и сумрачные ели в глубине. В загадочном лесу росло и цвело одновременно всё, что можно вообще представить: пестрели ягодами земляника и черника, с кустов лещины на опушке свисали спелые лесные орехи, под ветками рассыпались белым пунктиром полянки ландышей, тут и там хаотически, как на картинке в детской книжке, торчали семейки боровиков.
Грек присвистнул – когда-то он был заядлый грибник. Глубоко и с наслаждением он вдохнул лесной воздух, огляделся и неторопливо прошёлся по полянке, набирая полные пригоршни ягод. Ладони моментально стали красно-фиолетового цвета. Вкус ягод всколыхнул воспоминания детства, и он, стараясь отогнать их, пошёл дальше – вперёд, сквозь лиственный лес в темноту леса хвойного.
Здесь, укрытые еловым подлеском от солнечного света, росли целые плантации заячьей капусты, белых груздей и костяники. Внезапно Грек вскрикнул от острой боли в ноге и, присев среди папоротников на землю, вгляделся в пораненную ступню – ранка была небольшая, но довольно глубокая, с ровными краями. Раскидав густой слой мягких хвойных иголок, он обнаружил глубоко вросший в мох старый и ржавый штопор. Грек поднял бесполезную железяку с земли и почти автоматически, не задумываясь, положил его в дупло одного из огромных дуплистых деревьев, образовывавших неожиданно симметричную звезду вокруг папоротниковой поляны. Впрочем, дерево не зря привлекло к себе внимание: в его дупле Грек обнаружил соты с мёдом. Мёд в сотах был, но пчёл не было. Как не было и комаров, муравьёв, птиц, бабочек, белок, пауков, змей или ежей во всем лесу. На острове никто не жил – пустота и тишина, нарушаемая лёгким шорохом берегового прибоя и скрипом сосен.
Через хвойный лес Грек вышел на другую сторону острова. Красный цветок солнца, как написали бы в туристической брошюре, медленно погружался в море, расцвечивая шёлк водной глади в малиново-красные тона. Грек сел на песок и как завороженный, минута за минутой, смотрел на погружение солнца. За день он не сказал вслух ни слова, не прочитал ни строчки и практически ни о чём не думал. Гулкая пустота внутри была приятна и непривычна. Его не заботило, что будет, когда солнце скроется.
Наступила ночь.
И тогда он просто лёг на песок и уснул.
***
Над бушующим свинцовым морем сияли кислотные блики – искривлённая и изломанная радуга билась в небе искажением северного сияния. Вся в трещинах каменная набережная, сменившая песчаный пляж, была покрыта мелкими выбеленными костями и ковром загадочной босховской живности – беспрестанно хаотически передвигаясь, твари издавали монотонный омерзительный треск, хруст и скрип. Съёжившись на одном из торчащих среди набережной постаментов, похожих на обломанные почти до основания колонны, Грек-во-сне подтянул под себя ноги и съёжился, стараясь стать незаметным.
Остров-во-сне был самым гнусным местом, когда-либо встречавшимся Греку. В немом ужасе, оцепенев, он наблюдал за снующей и переплетающейся нечистью – насекомовидной, человекоподобной и словно бы случайно, наугад собранной из разных деталей конструктора Творца. Грек с опаской поглядывал на освещаемый кислотным заревом лес – тот торчал на горизонте, обратившись в частокол чёрных копий, напоминающих башни средневекового замка. В лесу-во-сне что-то происходило – и тени, которые метались среди шпилей, были намного крупнее любого из существ на набережной, а скорее всего – крупнее и самого Грека.
Грек сидел и смотрел, сидел и смотрел, наблюдая происходящее словно сквозь толстое стекло, всё больше понимая, что сон этот – не совсем сон. Рассвет застал его совершенно деморализованным – дрожа от ужаса, он бормотал молитвы, когда-то случайно прилипшие к изнанке сознания. Первые же лучи солнца смыли ночных существ, обращая в мягкий песок камни набережной и россыпи костей, расцвечивая лес дружелюбными оттенками зелени и возвращая острову дневной вид – райский, умиротворённый, успокаивающий.
***
Грек сидел с закрытыми глазами на песке и размышлял.
Первый ужас схлынул вместе с мраком ночи, но осадок, оставшийся от сна, не давал Греку покою. Лес вдалеке пасторально шуршал листьями, словно не было ночью на его месте острых готических шпилей и не мелькали среди чёрных башен огромные тени. Грек медленно встал и ощупал себя. Он был цел и невредим и отчетливо ощущал своё тело. И всё же что-то казалось ненастоящим – неестественным, невозможным. Словно он проснулся из одного сна – кошмарного – в другой, радостный, восхитительно прекрасный, но все же – сон.
Внимательно осматриваясь, Грек дошёл до леса. Лес был таким же, как накануне. Только ландыши вместо фарфоровых цветков покрылись глянцевыми красными ягодами, словно внезапно позднюю весну сменил конец лета. Земляника сошла, оставив ковёр красноватых резных листьев. Вместо груздей в ельнике высились полуметровые, похожие на гигантские поганки грибы-зонтики. По внезапному наитию Грек заглянул в дупло: штопор был на месте.
И никаких следов ночной пляски великанов.
Грек наскоро перекусил орехами и вернулся на берег моря. До самого заката он внимательно наблюдал лес издали, пытаясь найти зацепку, которая помогла бы связать вместе сон и явь.
***
Как только последние лучи солнца скрылись за горизонтом, остров начал преображаться. Песок сплавился, воссоздавая обтёсанный камень набережной, которая, словно за минуту пролетели века, тут же растрескалась и раскрошилась. С грохотом рушась и расшвыривая осколки, поднялись и осыпались колонны. Из леса, стремительно теряющего мягкость очертаний, потекла многоногая, шуршащая хитином и конечностями река омерзительных существ, которых Грек помнил со вчерашнего сна.
Сидя на обломке колонны, он пытался совладать с собой, но страх пожирал его изнутри, не давая сосредоточиться, осознать, понять и оценить происходящее. Десятиногий жук с лицом ревущего младенца меланхолично потоптался возле каменного обломка, на котором скорчился Грек, и решительно пополз по трещинам вверх. За ним следом, будто внезапно обнаружив доступ к новому измерению, зашагали, заструились и запрыгали самые разные в своей кошмарности создания. Грек подскочил, завертелся на своем постаменте и заорал – дико, истошно. С животным отчаянием он спрыгнул вниз, на исковерканную, дрожащую и шуршащую мостовую, и понесся – сперва к морю, раня ноги о панцири и выставленные жала тварей, а затем, увидев в некогда прозрачной воде бурление медуз и многоруких змеевидных гадов, – назад, через набережную, к шпилям готического леса, черневшим в самом центре острова.
Так, вероятно, выглядит безрассудная смелость загнанного в угол войска. Грек бежал навстречу ужасу, хрустя пятками по камням и хитину, изредка попадая ногой во что-то податливо мягкое и до тошноты узнаваемое. Чем ближе к замку, тем меньше становился встречный поток насекомых и тварей, на подступах к башням они вовсе исчезли. Озираясь по сторонам, Грек присел за крупный валун и попытался осмотреть собственные раны.
Ноги были изрезаны, исколоты и изодраны в кровь. Несколько укусов – уколов? порезов? – были глубокими. Выше колен, впрочем, практически никаких повреждений не наблюдалось. Грек попытался успокоить дыхание и совладать с выпрыгивающим из груди сердцем – не получалось. Внезапно он заметил огромную тень: собранная словно из сгустков тьмы, по мере приближения она оформлялась в чёткую, очень ясную и знакомую фигуру. Грек вскочил и заорал. И фигура ответила – тяжёлым волчьим воем, полифоническим громом тромбонов, мерзким криком пеликана. Страх победил – Грек упал за свой валун, сжался в комок, втёрся в узкую щель между основанием камня и землёй и начал копать, копать, ломая ногти и коверкая корявые, сведённые судорогой паники пальцы.
Тень накрыла и камень, и Грека. Ещё секунда – и оно выйдет к нему и наклонится клювастым лицом, знакомым с детства по фрескам, картинам, книгам и снам. Грек почувствовал, что сердце сейчас взорвётся, и от абсолютно невыносимого напряжения потерял сознание.
Когда он открыл глаза, мир был всё тем же – чёрным, ночным. Сознание покинуло его на считанные минуты, однако этого оказалось достаточно, чтоб чудовище прошло мимо, не уловив едва пульсирующей жизни в бездыханном теле под камнем. Грек видел его спину – длинное тело богомола с непропорциональными суставчатыми конечностями, увенчанное ужасной птичьей головой…
Черные шпили башен притягивали его – словно против воли Грек двинулся в сторону замка. Осторожно, короткими перебежками он пересёк пустырь между валуном и воротами и крадучись вошёл.
В замке, напоминавшем католический собор или небольшой средневековый город, было пусто. Не встретив ни души, Грек дошёл по узкой грязной улочке до центральной площади. Он поднял голову и взглянул прямо вверх – в ночное, полное ядовитых всполохов небо. Симметричные шпили башен зловеще устремлялись ввысь узловато-колючими, словно высохшие и осыпавшиеся еловые ветки, остриями. В тот момент, когда Грек вдруг понял, что узнаёт это место, у него за спиной раздался вопль тромбонов. Чудовище возвращалось домой. Близился восход солнца.
Грек, парализованный ужасом, через силу опустил голову и неуклюже, всем телом, обернулся. Дьявол шёл, глядя прямо на него маленькими острыми глазками.
Почувствовав себя в западне, Грек понёсся через площадь вперед, не глядя, в арочную анфиладу галереи и дальше, во мрак, на бегу распахивая какие-то двери, вверх и вниз по осыпающимся, грязным лестницам с острыми и скользкими ступенями. Очередная дверь и – тупик. Темнота.
Забившись в самый дальний угол, Грек вжался в каменную стену и в надежде на спасение стал разгребать камни и ветки, которыми был усыпан пол комнаты. Внезапно – пальцы затрепетали, угадывая предмет на ощупь – рука легла на рукоять. Раскачав застрявшее лезвие, он вытянул из-под обломков камней меч и вцепился в него дрожащими руками. Распахнулась дверь, и оно – теперь пылающее, с подобием папской тиары на птичьей голове, с кожистым клювом чумного врача и когтистыми лапами муравьеда – встало на пороге. Грек успел увидеть яркий, почти белый клинок в своих руках и понял, что несётся вперёд с бессмысленным криком «Спаси и сохрани!».
Оружие прошло сквозь чудовище мягко, словно у того и не было хитиново-шерстяного тела, будто бы оно состояло из тумана и ночной тьмы под кожаной оболочкой. Птичья голова склонилась на бок, внимательно скосив ехидный птичий глаз на Грека, и резким молниеносным движением клюва прошило Грека насквозь. Он ещё успел заметить первые лимонно-розовые лучи рассветного солнца, превращающие шпили замка в ветви деревьев, сверкающий меч в его руках – в ржавый штопор, а камни вокруг – в песок, траву и жёлтую прелую листву.
***
Грек очнулся. Приоткрыл тяжёлые, слипшиеся веки. Он был в лесу – в осеннем лесу, и на мгновение ему показалось, что он вернулся в детство и на минуточку задремал в куче разноцветных пахучих осенних листьев в парке, где гулял с няней. Однако тело гудело – тело было словно чужое, непослушное, и подняться он не смог. Грек подтянул бесчувственную правую руку к себе и увидел судорожно сжатый в грязной ладони старый, покрытый ржавчиной и грязью штопор с растрескавшейся рукоятью.
Уронив руку, он отчаянно захохотал. Если бы кто-то услышал этот смех, то принял бы его за астматический кашель тяжелобольного.
Грек отключился.
***
– Кризис прошёл, господин, – сказал спокойный голос не без чувства удовлетворения и гордости. – Теперь только терпение, покой и поддерживающая терапия. И он встанет на ноги – о, еще как.
Грек открыл глаза.
Над ним стоял человек в маске – в белой маске врача.
Внезапно он всё вспомнил – и шторм, и крушение яхты, и полубессознательное дрейфование в море на обломках судна без воды и еды. Вспомнил, как отбивался от птиц, считавших его лёгкой добычей. Вспомнил сны, в которых чередовались кошмары с призрачными видениями райских оазисов.
Он с облегчением вздохнул, собираясь сказать слова благодарности, но осёкся: из-за спины врача вышел Дьявол с птичьей головой в кожаном фартуке и гулко произнес, не открывая рта:
– Что ж. Спасибо, Эскулап. Мы будем ждать и молиться за него. Ждать и молиться.
Грек захрипел, теряя разум и надежду, и провалился в милостивую темноту, в которой не было ничего, кроме пустоты и свободы.
http://www.mariakogan.ru/projects/tales/117