Учился я с утра. Ох! Как не хочется вылезать из-под одеяла! «Другое бы дело летом идти на рыбалку, а то в школу», – рассуждал я, поглядывая на окна. По стеклам барабанил дождь. На улице было темнее обычного. Зевая, все же поднялся и, поеживаясь от прохлады, сполоснул лицо под умывальником, поторапливаемый бабушкой, быстро съел кусочек хлеба, запил чаем. Одевшись, я вышел из избы – холоднющий дождь больно хлестнул в лицо, ветер рванул из рук сумку. Это уже пожаловал октябрь.
Колька тоже выходил из своих ворот. «Наверно, дожидался меня, подглядывая в окно, когда покажусь», – решил я. Его лицо не по погоде радостно сияло.
– У меня что-то есть, – вдруг похвалился он и плотнее прижал к себе портфель.
– Покажи!
– Дождь, как я покажу, в школе увидишь,– сказал Колька, и мы, подгоняемые хлестким дождем и осыпаемые сорванными ветром листьями с тополей, побежали в школу.
В классе занятия шли как обычно. На задних партах разговаривали, и Ольга Артемовна уже несколько раз делала замечания. Федька, лодырь и хулиган, сшаркивая со стены известку, отбывал наказание в углу. Углы, куда еще не поставила учительница Верку с Ксюшкой, были свободными, а пока они украдкой под партой наряжали кукол.
Первая четверть подходила к концу, и за это время я узнал почти всех учеников-первоклассников. Знал, кто на что способен. Например, Третьяков Витька на уроках физкультуры дальше и выше всех прыгал. Это и не удивительно: ноги у него самые длинные. Козлов Валерка умел шевелить ушами. А Ванька Медведев, самый толстый и сильный, мог сразу троих отлупить. Пашка Свиридов дальше всех плевался. Из девчонок – Галька Прыгова прыгала через скакалку по счету, пожалуй, дольше, чем мы научились считать. Каждый что-то умел. Один Васильев Генка, ну как белая ворона среди всего класса, ничего не умел, только по чистописанию, по арифметике, по чтению и даже по пению – у него пятерки.
Настал урок рисования. Я все слежу за Колькой: «Друг называется! А до сих пор не показал что-то интересное, что у него есть». Он взглянет на меня и как-то загадочно улыбнется и – все. Когда же Ольra Артемовна сказала: «Сейчас будем рисовать осень». Колька из портфеля достал большую пластмассовую коробку, открыл – краски! Двадцать четыре разноцветных кирпичика в белых металлических чашечках лежали в два ряда, и кисточка с черным волосом, с блестящей деревянной ручкой тоже была посредине, между кирпичиков красок. Я даже вспотел от зависти, горло сдавила обида: «Почему эти краски не мои? Где Колька их взял?» А Колька под завистливые взгляды и шепот налил в баночку воды из пузырька, обмакнул кисточку. Головы учеников были повернуты к нему, как будто бы это не Колька, худой и бледный мальчишка, с короткими светло-желтыми волосами, как кукуруза, а какой-то Репин. Зажав в кулаке коротенькие карандашики, я, не отрываясь, смотрел на лист бумаги, на котором он мазюкал кисточкой: появились чересчур ярко-желтые деревья, синяя речка, будто не вода бежит в ней, а густая краска, голубое небо. «Хоть бы на небе белые облака нарисовал, было бы красивее», – подумал я. Уже прошло пол урока, а я все не принимался за свой рисунок. Ольга Артемовна подошла к моей парте и, взглянув на чистый лист передо мной, удивленно сказала:
– В чем дело? Почему-то сегодня долго думаешь?
Я вздохнул, посмотрел на окно. За ним не переставая шумел дождь. Ветер трепал березы, срывая последние листики. На нижней изогнутой ветке березы сидела мокрая ворона, вобрав голову в плечи, покачиваясь, она заглядывала в класс и, наверно, завидовала нам, у нас тепло и сухо. И я уже не смотрел на Кольку, а спешил нарисовать осень, что была за окнами, осень, такую похожую на мое настроение.
После занятий мы с Колькой шли домой, я допытывался, где он взял эти краски.
– Краски мне дядя прислал. Он посылку отправил к первому сентября, а она где-то долго путешествовала и пришла только сейчас, – объяснил Колька.
Домой я в этот день пришел до того расстроенный, что даже бабушку напугал.
– Ты, однако, захворал, а, може, плоху отметку получил? – спросила бабушка.
Я рассказал про Колькины краски, а вечером, когда мама пришла с работы, опять просил ее купить краски, обещал хорошо учиться и всегда слушаться, помогать во всем.
– Вот беда-то! – сокрушалась бабушка и тоже упрашивала маму,– Нюра, ты уж погляди в воскресенье на базаре. Пущай дорого, как-нибудь переживем. Tы ж сама видишь, парнишка шибко старается.
Когда это еще купит мама краски?! А пока я с большим трудом, но все же выпросил у Кольки порисовать его красками.
– Ладно, только рисуй у нас дома, – согласился он.
За то, что рисовал его красками, мне приходилось рассчитываться: делал ему домашние уроки.
– И чтобы не меньше, как на пятерки! – предупредил Колька.
Но когда в красках образовались глубокие ямки и показались в чашечках донышки, а кисточка стала походить на крысиный хвост с редкими волосками, Колька больше не стал давать. Я на него сильно обиделся и сказал:
– Не давай, тебе же хуже. Ты бы в этой четверти мог стать хорошистом.