Публикую рассказ моей сотрудницы по газете Прибалтийского военного округа "За Родину" Тамары Мороз (на фотоснимке). Это трогательные строки, посвящённые своим замечательным родителям-фронтовикам, прошедшим через горнило Великой Отечественной...
ВМЕСТЕ ДО КОНЦА
Мои родители не любили рассказывать о войне - «война и есть война, тяжело об этом вспоминать». Я знала лишь в общих чертах, что они воевали с первого до последнего дня, папа -- артиллеристом, мама - фронтовой медсестрой. И, если бы не моя настойчивость, даже, я бы сказала, настырность, когда я готовила экскурсионный маршрут на Псков - Новгород, я бы никогда не узнала, что мама воевала во 2-й Ударной армии,- Да-да, той самой, которую бросил в окружении умирать на новгородской земле ее командующий Власов, позорно бежавший со своим штабом и сдавшийся немцам. В одной из частей этой армии, погибавших, но сражавшихся в капкане под деревней Мясной Бор, мама была хирургической медсестрой.
На фронт она пошла после 1-го курса Ленинградской военно-медицинской академии в 1941 году, куда поступила после окончания с золотой медалью обычной сельской школы на Псковщине. Мама гордилась, - и недаром, ведь только двум девушкам за их блестящие знания было позволено учиться в этом сугубо мужском заведении. Равно как и тем, что одну из ее многих боевых наград ей в Москве вручал сам «всесоюзный староста» Калинин.
Когда мама вспоминала об ужасающих месяцах в окружении, она плакала, хотя прошло много-много лет, и вместе с ней плакала и я. Вот что она рассказала: «Прорываться с боями на помощь осажденному Ленинграду было тяжело. Но ад начался, когда мы попали в окружение и последняя ниточка, связывающая нас с "большой землей", оборвалась. Лес стоит на болоте, поэтому окопы и траншеи, чтобы спрятаться от огня, не выроешь - вода по колено заливает, да и нечем копать было. А на сухие взгорки не выберешься -- немцы по ним прицельно били. Высунулся - и готов. Под оружие и раненых старались подстелить хоть хворост какой, палые листья, а сами уж так... Снабжение с марта отсутствовало, считай, полностью. Сначала закончились медикаменты, раненых и больных стало нечем лечить, мхом раны перевязывали, пока он был. Потом закончилась еда, вся. Какое-то время давали хоть по несколько грамм сухарей, пусть и через день, но скоро и этого не стало. Не поверишь, всю кору с деревьев по рост человека ободрали и съели, всю траву. Костры жечь нельзя, значит, и хоть как-то помыться тоже. Завшивели все так, что раненых не было видно под сплошным ковром из вшей. Смертность была - ужас! Мы, медики, в голос ревели от жалости, что ничегошеньки сделать для своих раненых не можем. Так вот что от отчаянья придумали: от нас узкоколейка шла по узенькому коридорчику метров 300 шириной, а по обе стороны от него - фрицы. Так мы на дрезину буквально наваливали раненых, сколько хватало сил, разгоняли ее и пускали в сторону наших. А по бокам - хохочущие фрицы, как в тире, по живым мишеням из пулеметов и автоматов лупят… Вот кому повезло, до наших хоть полуживым, да доезжал».
Не дай бог никому и никогда такое пережить!
Не могу не привести цитату из книги о прорыве окружения и выходе из него бойцов 2-й Ударной: «…Весь коридор был завален трупами в несколько слоев. Танки (советские. - Авт.) шли прямо по ним, и гусеницы вязли в сплошном месиве человеческих тел. Кровавые куски забивали траки, машины буксовали, и танкисты прочищали гусеницы заранее заготовленными железными крючьями…» Вот так, теряя тысячи бойцов, устлавших дорогу своими телами, остатки частей выходили из окружения. Это суровая, жестокая правда войны, без прикрас и пропагандистского глянца.
Да, об этом страшно читать и не менее страшно представить: а если бы именно ты оказался в этом многомесячном аду, где на спасение шансов практически нет? Как бы ты поступил - побежал сдаваться в плен, как твой командующий, стал бы отбирать крохи еды у более слабых, просто застрелился? Или же остался человеком и прошел весь этот путь до конца, до победы или смерти? Жил бы по принципу «погибай, но товарища выручай» или дезертировал с передовой и отсиживался в погребе жены до конца войны? Такие вопросы каждый для себя решает сам, исходя из собственных моральных принципов. Так же, как решили его для себя девчушки из фильма «А зори здесь тихие…», когда, не умея толком стрелять, вышли против фашистских головорезов-десантников. Они сделали свой нравственный выбор. Они просто защищали Родину. Его сделала и моя мама, и тысячи ее однополчан. И победили. И мы все преклоняемся перед их подвигом!
Вот все думаю: как же не потеряли рассудок, не озверели эти мальчики и девочки, пройдя через такое, что же помогло моей маме выжить и остаться человеком? Она не была членом партии, не кидалась в атаку с криком «За Сталина!» Думаю, все дело в семье, в родителях и их нравственных принципах, которые они просто всей своей жизнью передают детям. В этом смысле для мамы примером, несомненно, был ее отец. Матрос со знаменитого броненосца «Потемкин», бежавший из румынского плена и два года добиравшийся пешком до родной псковской деревни, потерявший здоровье, он трудился от зари до зари, чтобы прокормить четырех дочек-погодков, ведь других мужчин в семье не было. Старшая, моя мама, с четырех лет пасла гусей и нянчила сестренок, с шести -ходила мыть полы к куркулям за еду. Семья чудом избежала раскулачивания за то, что (о ужас!) имела корову и лошадь. Эта ответственность за всех, кто рядом с тобой, чувство долга, буквально впитанное с молоком матери, мне кажется, и поддерживало маму на фронте и дало ей силы прожить свою жизнь достойно, несмотря ни на что.
Поэтому-то и тяготы жизни офицерской жены она потом переносила легко. Неустроенный быт, бесконечные переезды -- какой там скарб наживать: покидали книги, посуду, одежду в чемоданы - и айда на новое место службы. Кстати, свою отдельную 2-комнатную квартиру родители впервые получили, когда я уже заканчивала школу.
«Ну, а потом, когда прорвались из окружения, ведь все хорошо стало?» - продолжаю расспрашивать я. «Конечно, - грустно улыбается мама. - Мне повезло - в штрафбат направили, искупать кровью, что в окружении была. Многим же - лагеря, а кому-то из офицеров - и расстрел». Бесчеловечно - да, несправедливо - несомненно, ведь они не предатели, а герои! Но и тогда мама не озлобилась на весь белый свет, не пала духом.
Представить невозможно, как моя мамочка с ее росточком чуть больше полутора метров и цыплячьим весом в 45 кг выносила на себе здоровенных мужиков, как перевязывала их на передовой под огнем, как не погибла: ведь штрафники - это те же смертники!
Но случилось чудо - на фронте она встретилась с папой, они полюбили друг друга, поженились в 43-м под Пулково и не расставались до самой смерти.
Папа на фронте тоже с первого дня. Закончив в 42-м году полугодовые курсы Артиллерийской академии, уже офицером героически воевал в составе 23-й зенитно-артиллерийской дивизии резерва Главного командования и 3-го Белорусского фронта. Они с мамой закончили войну в Австрии. Затем вместе служили в Польше, и недаром, видно, майор-артиллерист и старший лейтенант медицинской службы награждены высшими польскими орденами Virtuti militari (орден Воинской доблести, самый почетный польский военный орден, присуждается за выдающиеся боевые заслуги): папа - золотым крестом, мама - серебряным.
Папа мой из интеллигентной семьи (кстати, его отец был одним из разработчиков абхазского алфавита), где ленинский наказ «учиться, учиться и еще раз учиться» это не просто идеологическая формула, а порядочность и честь - не просто слова. Так, после войны отец заканчивает Артиллерийскую академию им. Калинина, через 10 лет - Академию Генштаба, уже находясь на службе в Прибалтийском военном округе, где дослужился до должности начальника ПВО округа и звания генерал-майора в 46 лет.
Подчиненные ему части получали высшие оценки по результатам стрельбы и на учениях, поэтому в 1972 году его направили в Египет военным советником - для обучения местных офицеров «секретам профессии» в противостоянии с армией Израиля. Именно в это время началась и скоротечно закончилась Война Судного дня. Недовольное ее результатами советское правительство отозвало своих спецов на родину. Как шутила моя мама, которая, естественно, всюду следовала за мужем, как нитка за иголкой, «продул ты, Лека, войну Ариэлю Шарону».
Лека - так ласково звала мужа мама, "Зинулька любимая" - вторил ей папа. Помню, всю жизнь мама раскладывала на две кучки листки отрывного календаря - когда папа в командировке и когда дома. Получалось - лишь 4 месяца в году. Почти всю жизнь мама мучилась жуткими головными болями. Я знала, что через много лет после войны ее прооперировали и вынули из головы осколок. «Да под обстрелом собой папу закрыла, вот меня и изрешетило. Что смогли, сразу вытащили, а этот остался». Любили они друг друга так, что папа даже отказался от должности в Москве (потому что мама этот город не любила), которую ему предложили после службы в Центральной группе войск начальником ПВО, и они в 78-м году переехали в Киев. Там папа был зам. начальника Академии ПВО, затем защитил диссертацию, стал кандидатом военных наук, профессором. До самой своей кончины в 2001 году преподавал, и десятки адъюнктов (аспирантов) добрым словом долгие годы поминали своего руководителя. Более того, он принимал участие в разработке главной военной доктрины независимой Украины, о чем очень скупо как-то случайно проговорился. Значит, недаром 9 Мая на Крещатике на стенде «Ими гордится Украина» было и фото моего отца.
Что меня восхищает в родителях - их абсолютное бессребренничество и полное отсутствие барских замашек. Помочь многодетной семье и похлопотать о принятии сына в Суворовское училище. Не «прихватизировать» служебную дачу или там квартиру. Водителя-солдатика всегда сажали за семейный стол, когда демобилизовался - дарили что-нибудь на память. И сколько их потом после демобилизации приезжало, чтобы еще раз сказать спасибо. Сколько раз, помню, папа из ночной поездки возвращался измотанным. На вопрос, что, не мог поспать на заднем сиденье, говорил: так водитель тоже устал, вот я ему всю ночь анекдоты рассказывал и пел (у папы был божественной красоты и силы тенор, ему еще до войны прочили карьеру оперного артиста, а он на фронт пошел).
Мои родители никогда не выпячивали свои фронтовые заслуги да и просто не говорили о них. Мама вообще не «командирствовала». Я помню ее мягкой, отзывчивой, тактичной в отношениях со всеми и умевшей любую проблему разрешать без скандалов и «наездов». Но в экстремальной ситуации…
Врачи киевской больницы, где после второй клинической смерти лежала мама, рассказывали, что когда там случился пожар, мама, очнувшись, с катетером под ключицей с хирургической койки таким командирским голосом прекратила панику и организовала грамотную эвакуацию лежачих больных из отделения, что все обошлось без эксцессов. «Она у вас кто - большой начальник была?» - уважительно спрашивал врач. «Фронтовичка». - «А, ну тогда понятно…» Третьей клинической смерти мама не пережила. Она не дожила до своего 70-летия два месяца и до их с папой золотой свадьбы - год.
Родители никогда не «учили меня жизни», не говорили высоких слов, они просто жили так, как считали правильным и порядочным. Мне кажется, этого для примера детям достаточно. Они, как и многие фронтовики, понятия о чести, о порядочности и долге, о дружбе и взаимовыручке пронесли через всю жизнь и следовали им до самого конца. Я горжусь своими родителями, преклоняюсь перед их воинским подвигом и стараюсь передать это своим детям и внукам.
Светлая память погибшим и вечная благодарность оставшимся в живых воинам Великой войны!
Есть у меня фронтовые фото родителей, а также снимки немецкого фотокора в Мясном Бору. Бесценные реликвии истории. Вот - папины надписи на обороте двух карточек: «Вечно любимой Зинульке-махонькой. Да выстоишь ты, моя родная, в борьбе с недугом. Береги себя, ради любви. Я люблю тебя больше жизни своей. Целую глазки. Твой Лека». Ещё: «Родной моей крошке хорошенькой, любимой Зинуле от любящего мужа. Желаю здоровья и скорой встречи. Крепко целую. Всегда твой Лека».
Тамара МОРОЗ, Рига, 2012 год.