— Вечность — ничто, когда два молодых сердца бьются в унисон, — так начал я свой рассказ о любви умирающей. — Они встретились на заре своей жизни, когда мир был еще молодым и гибким, как ивовая лоза. Все было свежо и обещало трудную, но интересную жизнь, по которой они пройдут, взявшись за руки и, конечно же, умрут в один день.
И они шли по жизни, и мир старился вместе с ними, и они держались за руки, и судьба была к ним благосклонна — ни войн, ни жестокости властей предержащих не послала она им в испытание. Они не бежали от немецких частей, как моя мать, под ледяным дождем на открытой платформе с заботливо вывозимым в тыл углем, и они не умирали от тифа в Семипалатинске, как моя бабушка. Ни он, ни она не пропали в лагерных дебрях страны Советов, как мои дядья. Они просто жили жизнь, созидая свою маленькую вселенную семейного счастья. Коррозия быта, ржа повседневности, тихая трясина дней, прожитых под одной крышей, были их врагами. Они знали это, вернее, чувствовали это сердцами своими, и дарили себя друг другу еще более неистово. И была радость, и был свет взаимного тепла. Я им, право, стал завидовать. Я даже стал думать, что такое действительно бывает на нашей грешной Земле.
Идиллия закончилась внезапно. Однажды они проснулись чужими, и только общее прошлое удержало их обоих от желания тут же выйти на улицу и исчезнуть без следа в суетливой утренней толпе.
Была ли боль утраты? Да, да, да!.. Они еще протягивали друг другу руки, но не могли уже найти их.
так было и будет
на козьей тропе повстречаются двое
друг друга полюбят
другие не Дафнис и Хлоя
Это случилось ранней весной.
Однажды Дафнис проснулся и посмотрел на нее. Хлоя лежала, закинув левую руку за голову, сон ее был свеж и невесом. Светлые легкие волосы разметались по подушке, и неожиданно ему вспомнилось тепло её дыхания. Он наклонился и поцеловал нежные полураскрытые губы. Хлоя потянулась к нему всем телом и проснулась. Улыбка, на мгновение осветившая ее, сменилась тревогой. В ее зеленых глазах замелькали холодные льдинки, и Дафнис вспомнил, что вчера вечером они решили расстаться. «Любовь ушла, — сказали они друг другу. — К чему быть рядом, если мы не сможем держаться за руки и умереть в один день?»
Это было вчера, а сегодня он поцеловал ее теплое дыхание, и они не знали, что делать дальше.
Тайные знаки рассыпаны повсюду. Случайное слово, жест, обрывок мелодии возвращают тебе память чувств, и все наносное летит к чертям, вместе с вчерашними решениями.
— Милый, — сказала она, по привычке обращаясь к нему на уже позабытом языке чувств. — Ты не знаешь, клубника уже поспела?..
Давно они не любили друг друга так отчаянно.
С тех пор их родной Город стал для них невыносим. Он обидел их тем, что позволил разлюбить друг друга. И они решили уехать туда, где клубника пока только зрела, ожидая их приезда. И они ехали в поездах и электричках все дальше на север, продлевая сладкую агонию своих чувств, пока однажды Дафнис не проснулся в пустом гостиничном номере, в райцентре Белая Халуница, где свежей клубники не бывало со времен губернаторства в Вятке Салтыкова-Щедрина.
Когда и где он потерял Хлою? Не знаю. Она просто однажды ушла от него и села на проходящий поезд. Об этом он узнал уже позже, когда попытался её разыскать. Найти было трудно ещё и потому, что он никак не мог вспомнить её имя и внешность. Выручала старая фотография: незнакомая белокурая девушка с робкой улыбкой смотрит куда-то ускользающим зелёным взглядом, а взметнувшийся газовый шарф создаёт ощущение полёта.
На обороте едва читалась полустёртая надпись, сделанная старательным девичьим почерком: “Твоя, Хл…”
Так и осталась она в его памяти безымянно парящей над этим ненормальным миром.