Глава 13
До дому Веронику, как обычно, провожал почти весь класс, хотя многим ученикам было не по пути, а кое за кем и родители пришли. Дети наперебой рассказывали, спрашивали, отталкивая друг друга и стараясь занять место поближе к ней. Сердились, если оттесняли их самих.
Попадавшиеся навстречу прохожие невольно замедляли шаг, заглядываясь на это оживлённое шествие, а некоторые — чаще женщины — останавливались и подолгу с умилением смотрели вслед молоденькой скромно одетой учительнице с тугим пучком на голове.
В самом начале учебного года Веронику очень смущал подобный этому разноголосый эскорт, и она прятала глаза, если сталкивалась со знакомыми. Но в то же самое время ей было приятно, что ученики с первого занятия потянулись к ней. Она вдруг вспомнила слова бабушки о том, что это — великий признак… дети не дарят свою любовь направо-налево и что этим нужно только гордиться.
Заставляя встречных сходить с тротуара на развороченную и изрытую мостовую, ученики проводили Веронику до ворот её дома. Вразнобой прокричали:
— До свиданья, Вероника Сергеевна! До свиданья!.. — и, словно сделав некое важное дело, они гурьбой, вприпрыжку, болтая на ходу портфеликами, стали разбегаться по домам.
«Скоро и мой Игорёк — вот также будет, — против собственной воли, больше следя за мальчиками, нежели за девочками,волнением думала Вероника. — Как быстро, как всё — быстро!»
Некоторое время постояв и помахав рукой вслед оглядывавшимся малышам, она повернулась, шагнула в растворённую калитку и сразу же переменилась. На лице её вместо внимательно- ласкового выражения появилось другое — озабоченно-серьёзное: кончились занятия в школе, но далеко не кончился её трудовой день. «Прежде всего нужно сходить в магазин и купить продуктов, приготовить обед (у бабушки очень много уроков), затем постирать… Впрочем, с этим можно и повременить. Лучше — подготовиться к семинару.»
Она вдруг вспомнила, что хотела зайти домой к одному ученику, у которого всё хуже стали идти дела. Вздохнула: «Нет придется перенести на другой день. Так ведь ещё и не оформила до конца, и не сдала в местком акт о санитарном состоянии школы!.. — остановилась и ахнула Вероника. — Вот это уж нужно завтра непременно сделать!..»
Войдя в квартиру, она облегчённо вздохнула: кажется ни Люськи, ни Полинки дома нет, потому что в тёмную переднюю с шумом выбежала сияющая Оленька. А если б дома были её мать и бабка, она бы не осмелилась так открыто выражать свои чувства.
— Тётя Вероника! Тётя Вероника! А к вам дядя Лёша-Таракан из того флигеля приходил! — она забавно оттопыривала губы, произнося букву «ф». — Он сказал, что ещё придёт! Вот!
«Опять с чем-нибудь непонятным столкнулся», — догадалась Вероника и ласково поблагодарила Оленьку:
— Спасибо, милая! Большое спасибо!.. — она очень любила эту умную и не по возрасту серьёзную девочку, постоянно игравшую в одиночестве. Марья Андреевна строго-настрого запретила своим детям общаться с нею: Оля, по её мнению, слишком много видела и понимала. Мать же с бабкой почти не обращали на неё внимания и лишь ревниво следили за тем, чтобы она была лучше других детей двора одета. И благодарная девочка всей душой тянулась к «тёте Веронике». И, сама того не подозревая, приглушала в ней тоску по сыну, которого она видела теперь только по воскресеньям: его рано утром в понедельник отвозили в детский сад и поздно вечером в субботу забирали.
— Ну, и что у тебя нового, милая? Как ты провела контрольную работу со своим классом? — серьёзно спросила Вероника, ставя на табуретку туго набитый ученическими тетрадями портфель и доставая из кармана ключ от комнаты.
Оленька, с нетерпением ожидавшая того дня, когда ей можно будет ходить учиться, бредила школой и всем, что имело хоть малейшее отношение к учению. Она постоянно расспрашивала Веронику о том, что делают дети, приходя в класс, как ведут себя, как питаются и как, выходя к доске, отвечают. Всё это девочка в точности выполняла со своими игрушками. Вот и сегодня она «проходила» с учениками арифметику, то есть писала мелом на куске фанеры цифры, которые сама знала, и заставляла то куклу, то плюшевого медведя, то слона их складывать. Но те постоянно ошибались и не могли понять, что от них требуется. И от этого Оленька очень огорчалась.
— А ты не сердись на них, — отпирая дверь и входя в комнату, превращённую её и бабушкиными стараниями в миниатюрный ботанический сад, советовала Вероника, — а лучше объясни им всё ещё раз с самого начала. И тогда они поймут.
— Объясняла. Не понимают…
— Значит, они устали. Дай им немного поиграть, отдохнуть!
— И тогда поймут?
— Обязательно!
Потрепав девочку по волосам, Вероника положила на место порфель, взяла деньги и вышла из комнаты. Уже во дворе с досадой подумала, что не сказала Оленьке насчет Алексея. Пусть бы он зашёл попозже, когда придёт с работы бабушка. По двору и так нехорошие разговоры пошли. Она вспыхнула, завидев идущую от ворот и как-то по-особенному теперь улыбающуюся ей тётю Феклушу. «Да нет же! Нет! Вы ошибаетесь! — хотела разубедить её. — Мы с бабушкой просто… хотим помочь вашему сыну — вот и всё!..» Смущённо поздоровалась, для приличия поговорила с ней и, стараясь не глядеть собеседнице в глаза, в которых читалось: «Знаю, милая, всё знаю. И это очень хорошо!» — заспешила к воротам.
Вероника с досадой на себя покрутила головой. «Пожалуй, надо, — переходя улицу, решила она, — в ближайшее время повстречать её с Леонидом… и тогда она сама всё поймёт!..» Купив необходимые продукты, молодая женщина тем же быстрым шагом поторопилась домой. Мечтала об одном — чтоб на кухне опять не было Люськи и Полинки, которым вечно что-то нужно и до всего есть дело. Они пристально следят за тем, кто что варит и ест, как кто одет и сколько кем тратится денег. Они любят сидеть и, не стесняясь в выражениях, подолгу обсуждать бытовые подробности соседей и знакомых. Слушать их порой злобные, порой завистливые разговоры бывает просто оскорбительно. И это — тем более, что в этом месяце Вероника с бабушкой решили сократить расходы на питание, так как близится зима, а у бабушки нет приличного зимнего пальто.
К ней навстречу опять выбежала Оленька. Вероника обрадовалась:
— Не заходил дядя… Таракан?
— Нет.
— Очень хорошо. Ну, а как твои ученики? Теперь всё усвоили?
— Всё! Всё! — прыгала девочка. — А вы обед варить будете, да?
— Да, я сейчас буду стряпать.
— А можно я вам стану помогать?
— Ну, что ж, помогай, моя хорошая!
Вероника всегда разрешала ей что-нибудь делать, и та деловито копошилась рядом. «Как хорошо, что нет этих… двух… — удовлетворённо думала она. — Марью Андреевну не слыхать. По-видимому, тоже куда-то ушла… Значит, сейчас я поставлю суп и до прихода Алексея успею даже кое-что повторить. А потом, перед самым институтом явится и Леонид… Милая, милая девочка! Уже вторую картофелину заканчивает!..»
— Тётя Вероника, хорошо у меня получается? Правильно?
— Очень, очень хорошо! Всё правильно! Умница! — чувствуя, как слёзы подступают к горлу от умиления, похвалила молодая учительница.
Оленька важно, стараясь не показывать торжества, положила картофелину в миску с водой и потянулась за другой.
«Так о чём, о чём я только что думала?.. — привычно орудуя ножом, спросила себя Вероника. — Ах, о том, что перед институтом зайдёт Леонид!.. Леонид… Ну как же всё странно на свете!..»
Совсем недавно она и представления не имела о его существовании. Теперь же он занимает в её жизни столько места!.. Перед глазами Вероники встал рослый, плечистый, но всё равно казавшийся ей, несмотря на свои очки и серьёзный вид, озорным мальчишкой, светловолосый молодой человек. У него — приветливое открытое лицо, добрые близорукие глаза, пухлые губы и слегка вздёрнутый нос. И она ни за что б не поверила, если б ей сказали тогда, что он со своими размеренными, даже медлительными движениями и неторопливой речью — хороший спортсмен и играет за сборную волейбольную команду института.
Весной, занимаясь в читальном зале Ленинки, она оставила на столе ключи от квартиры. И вдруг, когда уже спускалась в гардеробную, услышала за спиной громкий топот и недоволь-ный возглас: «Девушка! Вы… забыли… вот!» Она поблагодарила и даже толком не разглядела лица — так смутилась. Но по запаху неожиданно для себя определила — медик. Дня через три столкнулась с ним в дверях. Он пробормотал что-то вроде «здрасс», и она также невнятно ответила. Потом стала примечать, что он старается занять место поближе к её столику, и это ей было приятно.
И в то же самое время она видела — он не только не ищет, но панически избегает встреч с нею.
Перед самыми экзаменами Вероника недели две не ходила в зал. Во время экзаменов — пошла. Встретив его, заметила, как осветилось радостью его лицо. Он даже встал из-за стола, собираясь что-то сказать, но её позвала подруга…
Потом на какое-то время она его потеряла. Молодой человек пропал, и они долгое время не виделись. С каким же нетерпением ждала она на этот раз начала учебного года. А когда лето, наконец, прошло, они встретились, не тая тепла, накопившегося за время разлуки. Не было ни банальных вопросов, ни пустых фраз и восклицаний. Они просто посмотрели друг на друга, взялись за руки и пошли. И так после этого — каждый день! И Вероника вдруг поняла — не приди он хоть раз к институту, не встреть её, она, кажется, умерла бы от тоски и беспокойства — до такой степени он ей стал дорог и нужен.
Он действительно оказался медиком: работал в Первой Градской больнице медбратом и учился на четвёртом курсе во 2-м Медицинском институте. У них очень похоже сложилась жизнь: оба в войну потеряли родителей, оба испытали горечь первой неудачной любви и долгое время считали, что всё для них уже кончилось, и больше они никому не нужны. И вот встретились.
Вероника страшно боялась и остро переживала: как он отнесется к сыну. Но, к её великому счастью, они с Игорьком с первого же дня стали большими друзьями. Сын вскоре важно говорил: «Ты не бойся за нас, мам — мы мужчины!» Бабушке Леонид тоже сразу пришёлся по душе. За чаем она угостила его своим любимым вареньем, что делала в самых исключительных случаях. И Вероника поняла, что её друг принят безоговорочно.
Когда он ушел в тот первый раз, они с бабушкой долго, обнявшись сидели на диване с таким чувством, словно вновь обрели вдруг родного человека. Даже Веронику поразило такое поведение бабушки:
— Но почему же ты не спросишь, кто он и откуда, кто его родители?
— А зачем, — пожала плечами она. — Я вижу, что это порядочный, честный человек. И кто бы ни были его родители, это моё мнение не поколеблется.
Вероника молча поцеловала бабушку, очень благодарная ей за такие слова… Леонид стал теперь своим человеком в доме. И он отнёсся к этому очень просто, незаметно взяв на себя всю мужскую работу: переколол дрова, отремонтировал развалив-шийся сарай, починил электропроводку. Занимаясь с Игорьком, научил мальчика делать бумажных голубей и забивать молотком гвозди.
Полинка злорадствовала:
— Интеллигенция, интеллигенция-то наша, видали — батрака себе завела!
— Да захочу — у них его живо не будет! — бахвалилась Люська и пробовала даже заигрывать и кокетничать с Леонидом. Но тот, понаблюдав её некоторое время, с присущей ему прямотой посоветовал:
— У вас, извините, неплохие актёрские данные. Могли бы стать артисткой, если б подучились, конечно!
За эти слова Люська возненавидела его и старалась теперь при каждой встрече сказать какую-нибудь грубость или гадость, что он, к ещё большей её злости, остроумно переводил в шутку.
Вероника улыбнулась, вспоминая, как бесилась соседка, когда её выходки оборачивались против неё же самой. Да что таиться: с ним ей было хорошо — так хорошо, как ни с кем никогда не бывало. Отчего так? Ведь Уфимцев красивее, эффектнее и энергичнее. Однако при нём она чувствовала себя скованно и переставала быть собой. С Леонидом же — другое дело. В Уфимцеве — слишком много наигранного и неискреннего. Все его остроты чересчур умны, чтобы их можно было отнести к экспромтам, а жесты — слишком эффектны, а потому не могли быть приняты за естественные. Он как бы старательно репетировал каждый свой шаг и каждое слово перед общением людьми. «А Леонид… он — другой… говорит то, что думает, не считаясь с тем, нравится это собеседнику или не нравится… и не любит облачать в пышные одеяния заурядные мысли!..»
И вот совсем недавно она вдруг отчётливо поняла, что любит его. Любит! Любит!.. «А подозревает ли, знает ли он об этом?! Ведь они до сих пор…»
— Это ещё что за новости?! — раздался неожиданно злобный голос.
Вздрогнув, Вероника повернула голову: в кухню с коробками и свёртками в руках входили со стороны чёрного хода Полинка с Люськой.
— Ты посмотри, что удумала интеллигенция-то? — грохотала Полинка, вся почернев от злости. — Так и норовят всё чужими руками... стоит только на минуту отвернуться, как уже девчонку иксплатируют!
— Да что вы такое говорите, Полина Фёдоровна! — возмущённо воскликнула Вероника. — Оленька сама попросила у меня разрешения. Скажи бабушке, милая! Ты сама захотела мне помогать?
— Да, — вся поникнув, едва слышно ответила девочка.
— Сама! — злорадствовала Полинка. — Ты слыхала, Люськ, — сама!..
Но той нетерпелось полюбоваться покупками и она перебила мать:
— Да ладно, бог с ней, пошли! — и они, нарочито оттопыривая руки, прошествовали через кухню и скрылись в тёмной передней. Оленька виновато покосилась на Веронику… и понуро поплелась следом.
«Что тут скажешь! Ну, успококойся, успокойся же, глупая, — сказала себе молодая учительница, оказавшись в своей комнате, — Ну, не стоят они твоего внимания!..» Огляделась — с детства привычная умиротворяющая картина. Всюду книги: на полках, столах и огромном тяжёлом шкафу. Зеркально чернеет угол старенького пианино. Стоит аквариум… и другая, нужная для жизни, мебель. И всё это обвито тянущимися к потолку растениями, за которыми они с бабушкой так любят ухаживать.
Покормив рыбок и понаблюдав несколько минут за их плавными движениями, Вероника успокоилась и почувствовала, что может работать. На письменный стол тут же легли конспекты, учебники и прочие принадлежности «интеллигенции». Только она попробовала сосредоточиться на делах, как на кухне загремели порожним ведром. Вместе с плеском воды послышался раздражённый голос Полинки:
— Чёрт с тобой, вымою уж! Как уборку сдавать, так вечно у тебя что-нибудь: то рука, то нога, то… прости господи! Барыня! Только перед зеркалом вертеться умеешь!.. Но знай: меньше чем за поллитра несогласная!.. Чего?!
Полинка налила воду и с грохотом опустила ведро подле самой Вероникиной двери, расплёскивая и громко звякая дужкой. То и другое было сделано явно умышленно.
«Как же они мне надоели!» — устало вздохнув, Вероника плотно заткнула пальцами уши и упала локтями на стол. Сразу сделалось гулко и одиноко. Она не могла бы сказать, как долго просидела в таком положении, но только вдруг поняла, что в комнату стучат. «Суп убежал!» — испуганно вскакивая, подума-ла она. Подскочив к двери и откинув крючок, на который они с бабушкой запирались, когда дома бывали Полинка с Люськой, Вероника открыла дверь… И сразу натолкнулась на багровое лицо Полинки.
— Оглохла, что ль?! — кричала та, стараясь заглянуть в комнату. — Иль с этим… умником… прохлаждаешься!
— Как вам не стыдно! — с отвращением глядя на соседку, не выдержала Вероника и распахнула дверь во всю ширь.
— Знаем, знаем мы вас, — продолжала Полинка, подозрительно осматривая комнату. — Не первый год!.. Письмо тебе. Возьми! — и она грубо ткнула в Вероникины руки перепачканный и измятый конверт.
«От Уфимцева!» — сразу поняла Вероника и с усмешкой подняла на Полинку глаза. Было совершенно очевидно, что конверт вскрывали и не смогли потом аккуратно заклеить. Но
соседка не только выдержала взгляд, но и вызывающе подбоченилась, словно говоря: «Ну и что? И не запретишь!»
Не сказав ни слова, Вероника круто повернулась и шагнула в комнату. «Что всё-таки нужно этому Уфимцеву? — плотно прикрывая за собою дверь и стараясь забыть о Полинке, озабоченно спросила она себя. — Ведь в последний раз ему всё было сказано!» Извлекла письмо. Его отправитель до сих пор не хотел верить, что между ними произошёл последний разговор: «Поверьте, это было бы очень и очень жестоко с вашей стороны и, простите меня, дорогая Вероника, за откровенность — противоестественно. Да, противоестественно!.. Вижу ваше удивлённое лицо. Почему? Потому, что вам со мной всегда было интересно, и вы не разу не сказали, что не любите меня!..»
— Какая самоуверенность! — грустно улыбнулась Вероника.
Припомнилось, как оскорбился он в первый вечер, что она повела себя не так, как хотелось ему. Правда, поняв свою ошибку и как следует разглядев, кто перед ним, он резко изменил своё поведение. Но было поздно: он и его внутренний мир больше не представлялись для неё загадкой. А своим отношением к Игорьку он окончательно убедил, что ничего хорошего с ним быть не может.
Но вот он пишет, что готов немедленно прилететь за ней и её сыном и приложит все усилия, чтобы их жизнь была полной и счастливой.
«Вряд ли, вряд ли, — опуская письмо, грустно вздохнула Вероника. — Вам не под силу такое. Вы слишком много заботитесь о себе… В любви же, в семейной жизни — нужно как раз наоборот!..»
Знакомо хлопнула входная дверь. «Он!..» — бросая письмо и вскакивая с дивана, радостно подумала Вероника. Не утерпела и торопливо вышла из комнаты. Она не ошиблась — сразу же увидела вспыхнувшее лицо Леонида.
«Милый, и я… я тоже тебя ждала!» — едва не вырвалось у неё. Но она сдержала себя и спокойно ответила на приветствие. Пропустив его в комнату, Вероника вошла сама и умышленно не до конца притворила за собой дверь, — «Пожалуйста, Полина Фёдоровна, смотрите! Убедитесь, что все ваши грязные домыслы нелепы!»
— К семинару подготовилась? — кладя на диван подле брошенного письма портфель, деловито осведомился Леонид, словно только это и могло его интересовать.
— Как тебе сказать? Не совсем.
— Что же помешало?.. Ага! — подозрительно вглядываясь в лежащее письмо, проговорил он уже иным тоном. — Опять объявился этот бравый военный?..
Он мгновенно замолк: через полуоткрытую дверь, держа под мышкой раздувшийся маленький портфелик, неожиданно вошла Анна Антоновна. Она пытливо посмотрела на Веронику, потом на замершего посреди комнаты Леонида, который смущённо пробормотал:
— Здравствуйте… добрый вечер, Анна Антоновна.
— Добрый вечер.
Вероника тоже немного смутилась и посмотрела на бабушку, но, вспомнив о супе, с грохотом отбросила от себя стул и, бесцеремонно оттолкнув Леонида, бросилась было на кухню.
— Успокойся, успокойся, дорогая, я уже привернула, — удержала её Анна Антоновна и поочерёдно заглянула в лица молодых людей. — что у вас тут такое?..
— Ничего, бабушка, решительно ничего… теперь, значит, бразды правления я передаю тебе, а мы… а нам уже… — пряча глаза, попыталась перевести разговор Вероника.
— А? Леонид Петрович? — настаивала пожилая женщина.
— Да нет, в самом деле — ничего! — потупившись, пробормотал тот.
— Но тогда отчего у вас такой воспалённый вид? — Анна Антоновна подошла и приложила свою сухонькую ладошку к его лбу.
— О! Всё понятно: у вас высоченная температура!
— Да нет же, Анна Антоновна! — Леонид сделал протестующее движение. — Да я себя вполне…
— Без разговоров! Сейчас же извольте поставить градусник! Внучка, подай-ка!
Вероника вопросительно уставилась в лицо друга: «Пожалуй, оно действительно сегодня слишком возбуждено. Или даже бабушка права — воспалённое какое-то. Глаза нездорово блес-тят, губы сухие… Вздор — это из-за письма!..»
— В противном случае я вас никуда отсюда не выпущу! — наступала Анна Антоновна. И Леониду пришлось уступить. Он снова опустился на диван и, расстегнув ворот рубашки, хмуро сунул под мышку холодный градусник. Анна Антоновна пристально посмотрела на пышущее жаром лицо молодого человека и покачала головой.
Когда термометр извлекли, она даже усомнилась в правильности показания: ртутный столбик вылез зо отметку 40!
— Не может быть такого! Давайте-ка ещё раз! — строго приказала она…
Вероника прятала глаза, чувствуя себя виноватой. Теперь и она склонилась над термометром, который в точности повторил первое показание.
— Да нет, здесь что-то не так! Я себя отлично чувствую, — с досадой воскликнул Леонид. — И потом, у меня сегодня тренировка. Меня товарищи по команде будут ждать.
Анна Антоновна, взглянув на внучку, твёрдо сказала:
— Вот что, уважаемый Леонид — вашим товарищам придётся сегодня как-нибудь обойтись без вас. Вы никуда отсюда не пойдёте. Слышите? Ни-ку-да! И не смейте возражать!.. Мы вас сейчас уложим и на завтра вызовем врача. Вероника, живо постели постель. А вы, дорогой мой, извольте раздеться и лечь.
Поняв, что сопротивление бесполезно, Леонид покорно скинул пиджак… Когда он уже лежал, Вероника вопросительно взглянула на бабушку.
— Ступай, ступай себе, куда надо, — строго заметила та и вышла на кухню.
— В самом деле, иди! Опоздаешь ещё из-за меня, — чувствуя приятную истому, в которую, словно в тёплую ванну, погружалось тело, — извинялся Леонид. — Только одно мне скажи… сейчас же! Объяснишься ты, наконец, со своим военным или нет?..
Не совладав с порывом, Вероника резко нагнулась к непривычно выглядывающему из-под белоснежного пододеяльника лицу друга и вместо ответа крепко прижалась губами к его пылающей щеке. Потом опрометью бросилась прочь…
Тётя Феклуша охотно остановилась, дожидаясь пока окликнувшая её дворничиха приблизится. Знала: «Об Лёшке с Веркой сейчас болтать будет, потому как об них теперь болтает весь двор. Иные с завистью, иные… Ефим намеднись уж под магарыч подкатывался…» «Да за такую невестку, — говорит, — тебя, Пантелевна, знаешь, сколько полагается?!..»
«Кто бы против, — размышляла Феклуша, — хучь сейчас благословлю. Ну и что ж, что не девка. Иная и девка, а хуже всякой бабы… Взять, обратно, ту же Люську!.. Комната одна и приданого маловато? Ничего! Оба работают, справят. И дома-то наши ни сегодня-завтра поломают — настоящую жилплощадь получат! Так что…»
Насторожилась. Подошедшая Анфисья заговорила вовсе не о том, о чём ожидала: «Опять к Верке очкастый пошёл! Не отбил бы девицу-то?..»
«Так-так-так… — забеспокоилась тётя Феклуша, — и Полинка намеднись всё об ём же гудела… Ай да тихоня! Давеча встрелась — глазки вниз… и не подумаешь! Да что это с ею такое?! Столько лет жила тихо-смирно и — нате вам!..»
Тётя Феклуша ругнула про себя сына и, забыв даже поблагодарить собеседницу за сообщение, поспешила домой. Она сходу нырнула в сени флигеля и стала, часто дыша, подниматься по лестнице.
Войдя в серую от сумеречного света комнату, с раздражением взглянула на склонившегося возле окна над книгой сына. «Дурак, прости меня господи, вот уж дурак! — с досадой подумала она. — Вместо того, чтоб возля её кружиться, сходить с ей в кино или там в театр постановку какую поглядеть, а то и просто по улице под ручку пройтись, сидит теперь целыми днями за книжками-тетрадками и — конец!..»
— Это ты, мать? — отрываясь от учебника и выпрямляя замлевшую спину, спросил Алексей. — Зажгла бы огонь, а? Глазам что-то больно стало…
— Огонь?! — не сдержалась и дала себе волю тётя Феклуша. Переведя дух, она зло щёлкнула выключателем. Под стареньким абажурчиком загорелась неяркая лампа, осветив чистую комнату с комодом, громоздкой кроватью, украшенной множеством подушек и подушечек, продавленным диваном под ветхой накидкой и квадратным столом посередине.
— И сидит, и сидит день-деньской! Другие, смотришь, и под ручку с девками идут, и разговоры разные говорят, и хи-хи-хи да ха-ха-ха, а он!..
— Что-то я тебя не пойму, мать, — вставая и с наслаждением потягиваясь, усмехнулся Алексей. — То тебе не нравилось, что я… это самое… теперь дома сижу — опять нехорошо.
— Сиди! Не жалко! Да нешто так умные-то люди сидят?! — тётя Феклуша понизила голос:
— Вон, круг Верки-то опять, говорят, очкастый вьётся!..
— Ну и что?
— Да как это — «ну и что?»! — тётя Феклуша даже подскочила от негодования. — Да другой бы на твоём месте…
— Мать, об этом мы с тобой говорили вроде, — перебил Алексей, глядя в пол. — Точка. И всем, кто языком трепать будет, так и отвечай.
— Да пойми ты, дуралей! Да…
— Всё, мать, всё! — Алексей с шумом выдвинул стул из-под стола и смаху сел на него. С треском провалился. Сердито выбрался.
Поправив сидение, опустился аккуратнее и положил перед собой книгу. — А теперь не мешай: мне ещё много пройти нужно…
Чувствуя бессилие и раздражение против сына, тётя Феклуша отшвырнула ногой начавшую было ластиться кошку и пошла из комнаты. «Ну, ничего, ничего, сыночек дорогой! Тогда я сама всё обделаю! — вся кипя, думала она. — Пойду да куплю билеты театр или цирк — некуда податься будет! Только б меня тот, очкастый, не обошёл!»