Я знаю имена тех, кто ушел вперед,
Я вижу стены снаружи,
Последняя птица с предсмертным хрипом доставит тебе весть, оказавшись ненужной
В сиянии новых солнц, в отражении луж темных дворов.
Церемониальное причастие в церкви избавит тебя от слов следующим утром,
Когда я коснусь руки твоей и почувствую холод,
Странное дело, но так было и раньше –
Уголек второй сигареты прижимается телом к ладони несмело.
И то, что будет дальше описано в книгах бродячих актеров.
Они за досужими разговорами топят свою печаль в дожде.
Напрасные оклики, бегущие люди, переулками города пройдешь как обычно,
Все казавшееся раньше чудом, станет до боли привычным.
В уголках глаз застынут слезы, трудно сейчас собраться с мыслями.
И, несмотря на серьезность картины, ни ты, ни я не слышим выстрелов.
Песня скрипки сплетается с праведным гневом.
Ты уже выше. Выше на два с половиной фута от земли и на пару дюймов от поверхности крыши.
Наполняя собой этот мир, не слушая то, о чем я пою тебе в восемь утра,
Ты будешь хотеть стать сильнее просто, потому что настала пора
Стать немного другой, мудрее, возможно смять как клочок бумаги время сие,
И открыть взоры тем, кто пока еще не умеет или не смеет.
У тебя получается лучше кричать на весь мир об исходе и цепи времен,
Но я знаю имена тех, кто ушел вперед, а ты не знаешь имен.
И в пустыне, что останется безмолвной, как пророчил я лет пятнадцать назад,
Сжав шерсть на загривке белого волка, ты проснешься…