15. http://www.proza.ru/2013/05/26/1436
Всю следующую неделю старослужащие не посещали столовку, не жрали армейскую кашку-парашку, а питались исключительно красной рыбой и икрой. И того и другого было много, так много, что даже раздав начальству "отступные", как метко выразился Вьюгов, все равно, еще и осталось порядочно. Две наиболее крупные рыбины были обменены у начпрода строителей на два ящика консервов, так как длительно хранить рыбу было негде, а на дворе стояла жаркая сухая погода. В итоге, как это обычно бывает, даже деликатесы приедаются и на десятый день на икру и рыбу уже никто не мог смотреть без омерзения. На до было что-то предпринимать. пока ценный свежий продукт не протух и не потерял своих тонких гастрономических качеств. Тут солдатскую смекалку проявили Сухов и Мальков: набив трехлитровый баллон икрой, они к вечеру отправились в поселок и вернулись назад крепко навеселе, притащив с собой четыре бутылки вьетнамской рисовой водки "Луа Муа". После отбоя "деды" запировали, каждому досталось помаленьку водки и курева, но и то хорошо, что было чем согреть своё изголодавшееся по горячительным напиткам солдатское нутро.
Среди ночи Ваську разбудило чье-то энергичное потряхивание за плечо. С трудом разлепив спекшиеся от сна глащза, он увидел прямо перед собой лицо Николая Сухова. От того за версту несло перегаром, да и на ногах он держался недостаточно твердо.
- Слушай, Журналист! Курить есть? - спросил "дед".
- Нету, - буркнул сонный Васька и приготовился уже досыпать дальше, но не тут-то было. Коля не отставал.
- А ты поищи, может где и найдется?
Васька приподнялся на локте с койки.
- Ну, чес слово, нет у меня курева!
Страшно хотелось спать и во что бы то ни стало надо было побыстрее отделаться от пьяного назойливого "деда".
- Давай! Давай-ка, вставай! Подъём! Мушкой! - зло засипел пропитым голосом Сухов, стаскивая с Васьки одеяло. - Подъём!
Васька спрыгнул на пол. Николай возвышался над ним как каланча, его длинные руки с худыми запястьями ухватили "духа" за исподнее и резко притянули его к себе.
- Ты смотри мне в глаза, "душара"! - зашипел Сухов с ненавистью. - Меня это колышет? А? Ищи!
- Где-ж это я сейчас тебе курить найду? - еле прошептал губами Васька, понимая, что он обречен и дрожа от страха, как осиновый лист.
- Где хошь, там и ищи, сука! Говорят тебе, что не колышет?! Одевайся и ищи! Время пошло!
Матеря про себя Сухова самыми последними словами Васька принялся натягивать на себя обмундирование. Резкий щелчок подзатыльника заставил его ускорить одевание.
- Быстрее, курва! Совсем приборз! Что, нюх отшибло?! - приглушенный голос Сухова подстегивал похлеще иного кнута. - Пошел!
Борисов ломанулся в сушилку за бущлатом. Несмотря на летнее время по ночам было холодно и сыро, а простужаться сейчас совсем не кстати. Через минуту он вернулся в спальнее помещение, на-ходу запихивая левую руку в неподатливый рукав. Сон слетел. От него не осталось и следа. На тумбочке стоял истуканом щуплый Фарзалибеков.
"Вот, поди, радости-то у него сейчас! - подумал зло Васька. - В кайф смотреть, как меня гоняют!"
Тем не менее, подойдя к нему, Васька спросил:
- Послушай, а который час?
Тот глянул на лежащие на тумбочке наручные часы Боброва и ответил по-азербайджански:
- Половина второго.
- А-а, черт! - безнадежно махнул рукой Борисов.
- Ты еще здесь, "дух"? - грянул над самым ухом недовольный голос.
Тут он почувствовал, как сильные руки ухватили его за шиворот и поволокли к выходу. Вытащив его на крыльцо, Николай двинул Ваське такого пинача под зад, что тот почти кубарем скатился по ступеням.
- Не дай-те божок, назад пустым вернуться! - напутствовал его "дед" напоследок. - Ушибу!
Ночь была темной сырой и промозглой. После теплой прогретой постели холод сразу забрался за пазуху, вытянув последние остатки сна, заставил поплотнее запахнуть бушлат, застегнуться на все пуговицы вплоть до воротничкового крючка, затянуть потуже ремень на поясе, дабы не поддувало снизу. Васька уныло брел по территории части, не представляя себе, где в столь поздний час можно найти закурить для разбушевавшегося "деда". Идти к строителям не хотелось, они сами такие же солдаты, как и он, а у нищего просить - дело последнее.
Миновав КПП в котором мирно кимарил* часовой, Борисов понуро потащился в темноту ночи, пока не вышел на дорогу по которой обычно рота хаживала на работу. Присел на камень, стал разглядывать звезды над головой. Звезды были не такие как дома, а может быть просто так ему показалось? Дома звезды были теплыми, как маленькие угольки, только голубого цвета, здесь же они мерцали холодным стальным блеском, от которого Ваське становилось не по себе. Камчатские звезды бездушно глядели сверху вниз на одинокого солдата, который прилепился к придорожному камню, неизвестно зачем и почему выгнанный на дорогу в столь неурочное время.
Он и не заметил, как заснул. Разбудило его тарахтение мотора за поворотом дороги. Он поднялся с насиженного места, напряженно вгляделся в ночь. Кто-то ехал, куда-то спеша. Вначале появился луч фар, а за ним и крупнотоннажная машина. Борисов вышел вперед, поднял вверх руку, голосуя, машина притормозила. Подойдя к ней, Васька влез на подножку и просунул голову в открытое окно. На него удивленно уставился усталый с помятым лицом шофер.
- Тебе чего, солдатик? - спросил оню
- Дайте закурить, пожалуйста! - мигая сонными глазами попросил Васька.
Шофер дотянулся до бардачка, открыл его, вытянул сигарету из пачки. Протянув ее Борисову, безучастно поинтересовался:
- Это всё?
- Всё! Спасибо вам большое! - поблагодарил осчастливленный Василий и спрыгнул с подножкм. Мотор кашлянул с надрывом и машина покатила по дороге дальше. Васька развернулся спиной и затрусил в направлении части. Вдруг сзади раздался резкий визг тормозов. Испуганно оглянувшись, Борисов увидел, как остановившийся грузовик замигал красными глазками задних подфарников. Раздались призывные гудки клаксона. Вот дверца кабины распахнулась и выпрыгнувший из нее шофер замахал ему рукой. Борисов бегом припустился к нему. Когда он приблизился, водила спросил:
- Слышь, паря! Тебя что, "деды" за куревом погнали?
- Угу!
- Сволочи! На-ка вот, держи!
Он протянул Ваське две нераспечатанные пачки сигарет "Родопи".
- А как же вы? - обеспокоился обалдевший от свалившегося на него богатства Васька.
- Переживу! К тому же у меня еще начатая пачка есть. До утра хватит, а там, в поселке куплю! Я-то ведь тоже в армии здесь служил, - вдруг разоткровенничался сердобольный знакомый. - И мне "гонцом" бывать доводилось по молодости лет. Ну, прощевай, салага! Беги!
На том и простились. Васька снова уселся на свой камень, порылся в карманах, вытащил из них коробок спичек и с блаженством выкурил ту самую первую сигарету даденную ему для Сухова. Голова от табачного дыма приятно кружилась и в общем-то было довольно клево.
Добравшись до казармы он застал на тумбочке заступившего на последнюю вахту Мунтяна. Тот вытаращил на него глаза и прошептал с испугом:
- Ты что, Журналист, в самоволку ходил?
- Не дай тебе Бог в такую самоволку ходить! - устало ответил Васька. - Я - курево для Сухова искал!
- Нашел?
- Да, так его мать! Сколько натикало?
- Десять минут пятого, Журналист.
- Ну ни хрена себе!
Васька направился к койке Николая. Тот безмятежно спал на животе, свесив голову за край кровати.
- Дрыхнет, мразь! - с отвращением прошептал Борисов. - Паскуда!
Вытянув из кармана ВСО пачку, Васька аккуратно распечатал ее с самого края, выбил наружу пару сигарет и положил их на тумбочку "деда".
"Хватит ему, суке, и этого! Обойдется!" - со злостью подумал он.
Поспешно раздевшись, Васька забрался в остывшую холодную постель. Снизу замаячила голова дневального.
- Дай закурить, Журналист!
- В кармане куртки открытая пачка, Возьми парочку и отстань, мне спать охота, а то подъем уж скоро! - отозвался Борисов, проваливаясь в темноту.
И снились ему бузовнинский пляж**, шоколадные от загара девушки в цветастых купальниках, смуглые парни с четкими, словно резцом скульптора, очерченными лицами. Вот идет он сам - Василий Борисов в ярко-оранжевых фирменных "штатовских" плавках по самой кромке ласково плещущего у его ног могучего Каспия и ноздри его жадно втягивают свежий воздух с солоноватым запахом моря. Неожиданно на спокойной глади морской воды вскипает гигантский пенистый белый бурун и обрушивается на Ваську, обдав его с головы до ног ледяным холодом, поднятым наверное с самого дна из темных неведомых пучин до которых не доходят лучи животворного солнца. Васька в ужасе вскрикивает и отскакивает от берега. Не удержав равновесия, падает с ног на твердый сырой песок. Все, кто ни есть на пляже, оборачиваются в его сторону и их взоры оказываются прикованными к нему одному, как будто и нет более никого на ком можно остановить внимание. Секунду-другую стоит гробовая тишина, которая тут же взрывается раздирающим уши хохотом.
Васька открыл глаза и увидел, что ржет вся казарма, а подле его второго яруса стоит ухмыляющийся Вьюгов с пустой алюминиевой солдатской кружкой. Постель его была вся мокрая, секунду назад полную кружку поды он выплеснул на васькину голову. Называлось это "подъёмом с охлаждением". Иногда слишком заспавшимся делали "велосипед": закладывали между пальцами ног по кусочку сваляной ваты и поджигали. Вата тлела, огонек достигал подошв и в первый момент спящий начинал смешно дергать ногами, как бы крутя педали велосипеда, а затем просыпался с диким воплем от жгучей боли. Так что ему еще повезло, что "дед" прибегнул к "гуманному" "холодному" методу, а не к "горячему".
- Что? Вообще припух? - осведомился Саня учтиво. - Подъем проспал, мамкина душа! Вставай!
Васька, содрогаясь всем телом от холода, спрыгнул вниз. Окуда-то из-за коечных рядом послышался голос Авдеенко:
- Журналист! Сегодня пойдешь в наряд с четырех до шести, Ясно?
- Так точно, товарищ младший сержант! - безучастно ответил Борисов лихорадочно напяливая на себя куртку ВСО.
- Ты что, баба беременная, "дух"? - разозлился Авдей, наконец-то появившись в поле зрения. - Ты как отвечаешь, а?
Васька вытянулся во фрунт и, приложив руку к виску, гаркнул:
- Есть в наряд с четырех до шести, товарищ младший сержант!
- К пустой голове руку не прикладывают, олух! Рота! Строиться на физзарядку! Форма одежды номер два!
Борисов принялся стягивать с себя назад проклятое ВСО и тут на пол длинными градинами посыпались сигареты.
- Мужики! У Журналиста курево есть! - раздался радостный вопль Малькова. - Кержак долбаный!
О зарядке все сразу забыли. Ваську окружило плотное кольцо курильщиков, несколько человек из "молодых" бросились подбирать сигареты с пола.
- Ну, ты и куркуль, Журналист! - сказал Ваське подошедший Бобров. - Куришь себе втихую, а "деду" Советской Армии и Тихоокеанского Флота не даёшь! Нехорошо! Давай-ка раскалывайся, где ты курить взял, да еще и с фильтром?
- На дороге, - сознался Васька.
- Это где-й-то такая дорога есть, на которой сигареты "Родопи" валяются, Журналист? Ты покажи, я ведь тоже хочу на ту дорогу попасть! - подковырнул его Мальков с довольным видом засовывая доставшимися ему трофеи за отворот пилотки. - Кончай заливать! Лучше колись, кого это ты грабанул?
- Ей Богу, на дороге ночью у шофера "стрельнул"!
- Ночью? По ночам нормальные люди спят, а по дорогам только варнаки шастают! Да и кто это тебе ночью разрешил из части уходить? - спросил Вьюгов, ухватив Ваську за ухо и оттягивая его кверху.
- Я его посылал! - ответил за Ваську Сухов. - А за то, что ты, "дух" полпачки сигарет себе "ужал", поди-ка сюда на "пиявочку"!
Саня отпустил васькино ухо и тот уже было двинулся к Николаю за возмездием, как нежданно-негаданно за него заступился Бобров.
- Перестань фигней маяться, Коля! "Душок" из-за тебя посередь ночи в самоход ходил, а ты его прессуешь! Стой, Журналист! И не бойся ничего! - он подошел сзади и ухватил Ваську за плечо, останавливая того на месте.
В этот миг Василий был бесконечно благодарен Вадиму за заступничество. Произошла невиданная доселе вещь: обычно "деды" были солидарны во всем, а тут "дед" на "деда" наехал, принципиально заступился за "духа", роняя тем самым в глазах окружающих свой престиж и теряя уважение в глазах сослуживцев-однопризывников.
По дороге на завтрак Васька услышал новость: со дня на день ожидалось прибытие замполита головной части Кондакова, который должен был привезти затребованное Дьяком пополнение из Питера***. Кроме Кондакова еще ожидали какого-то прапорщика со странной фамилией Родь. Разговор этот состоялся между Бобровым и Вьюговым и звучал примерно так:
- Сань, наверное послезавтра Степка Родь с начальством прилетит, еще "душков" притаранит. Ты Стёпку Родя помнишь?
- Ну, да-к как же! Конечно, помню! Маленький, черннявый, вечно вертелся рядом с начальством, как вожжа под хвостом! Так значит он - "сундуком" после дембеля заделался! В школу прапоров пошел! Ай да Степа! Ай да сукин сын!
- С ним еще сварной**** должен приехать. Дьяк затребовал Сухову подмогу, считает, что напару с Копалкиным они здесь зашьются. К тому же у него будет прекрасная возможность закатать Коляна на "губу" за недавний выпендрёж на трассе. Ох, и навалил же он на нас работы, гад!
- Тебе-то что? Ты к тому времени в прорабке будешь сидеть и наряды за месяц закрывать! Это нам, простым смертным, перепадет, а ты - кайфуешь!
Последняя фраза Вьюгова видно больно задела самолюбие Боброва, и он, обиженно хмыкнув, парировал:
- Ты что-ж это, думаешь наряды закрывать - халву кушать? Так что-ли по-твоему получается? Да мне на этих ваших нарядах всякий раз Дьяк плешь выедает за каждую копейку!
- Ну, во-первых не "ваших", а "наших". Про себя, любимого, забывать-то не надо! И все равно, наряды закрывать, не трубы по трассе расстаскивать, а потом еще под ними в траншее корячиться и ползуны приваривать!
- Да ну тебя, к чертовой матери! - обозлился Вадим и, моментально переключившись на невпопад шагающий строй, прикрикнул: - Эй, вы, там! Шире шаг! Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три!
Придя на трассу, "духи" быстренько растащили все трубы по траншее и присели передохнуть опосля трудов праведных. Стараясь, чтобы "деды" этого не заметили, Васька осторожно извлек из кармана ВСО запечатанную пачку сигарет. Небаба, тут же увидя такое богатство, тихонечко присвистнул и спросил вполголоса:
- Буржуй! Дай закурить!
- На! Пользуйся моей добротой! Но только, чур, больше никому!
- Заметано, карифан! - Остап зажал желанную сигарету в крепких лошадиных зубах. Чиркнула спичка, поплыл ароматный табачный дымок. Небаба курил истово, жадно, со смаком затягиваясь и блаженно закатывая бесцветные водянистые глаза. Всем своим видом он давал понять, насколько ему приятен процесс курения, осоьенно в такой момент,, когда ни у кого нет, а у него, Остапа, есть.
Подскочил Имамов. Выдохнул на одном дыхании:
- Оставь покурить!
Остап, сложив губы трубочкой, выпустил вверх тонкую сизую струйку и процедил:
- Оставляю уже!
Васька метнул на него удивленный взгляд. Что-то не помнил он, чтобы кто-нибудь "забивал" у Небабы покурить. "Значит делиться не хочет, жидоба! - подумал Борисов. - Вот ведь, шельмец!" Имамов умоляющим взглядом смотрел на него.
- Покурим?
Журналист молча кивнул и, сделав пару глубоких затяжек, протянул Алишке недокуренные пол-сигареты. Тот припал к окурку, как младенец к соску матери, удовлетворенно заурчал, чем-то становясь похожим на дикого зверя в своем порыве-жажде ощутить удовольствие. Васька про себя улыбнулся и подумал о том, что для счастья человеку, в принципе, не так уж и много надо.
Подъехал Раков, вылез из кабины на подножку и, увидя сидящих "духов", крикнул:
- Залетай в кузов кубики выгружать! Мушкой!
Закипела работа. Через десять минут все привезенные кубики были свалены наземь в кучу, и Раков укатил куда-то по своим делам. Появился Бобров. Скользнув по "духам" безразличным отсутствующим взглядом, видимо думая о чем-то своем, без всякого интереса спросил:
- Рак приезжал?
Тут же, не дождавшись ответа, увидя кучу кубиков, подытожил:
- Значит приезжал... Ладненько!
Свои мысли видимо отошли на второй план, лицо Вадима приняло сосредоточенное выражение, казалось, что он очнулся.
- Итак: кубики - в траншею! По два через каждые десять-двенадцать метров. Сейчас подойдет Копалкин, начнет трубы варить в две нитки. Так что шевелитесь быстрее! Задача ясна?
- Так точно!
- Ну, тогда вперед! За Бога, царя и Отечество! Родина вас не забудет, "душки"!
- Да, как же, жди! Догонит и еще добавит! - язвительно прибавил Остап.
Примерно через полчасика Раков вернулся вместе с Иваном Копалкиным. Из кузова ГАЗона***** полетели на землю ползуна из железного профиля, которые необходимо было приварить снизу труб для их установки на уже распределенные по всей трассе кубики. Опять началась чехарда с криками, матом, бесконечным ором и бестолковым дерганьем в котором не было ни смысла, ни резона. По идее, все можно было сделать быстро и без шума. Ан нет! Начальственные окрики Авдея гремели ежесекундно, ему вторил Сухов, так что в жарком летнем воздухе висел отборный мат-перемат, который уж оскомину-то набил у всех на зубах, но, не смотря ни на что, матерились все без исключения от "духа" до "деда". Причем матерщина лилась по поводу и без повода, видимо солдаты придерживались известной поговорки, что без ... твою мать! в армии, как без пряника.
- Ползуны по-паре рядом с кубиками кидайте! - распоряжался Копалкин, крепя в самодельном сварочном держаке-вилке электрод-четверку. - Так! Теперь, вы двое... - он ткнул блезентовой рукавицей в сторону Остапа и Арменака, - ... поднимайте первую трубу! Так... Выше! Выше давайте!
Небаба с Варданяном поднатужились, крякнули разом и подняли пятидесятку повыше. Иван подкантовал под трубу кубик и, водрузив на него первый ползун, крикнул:
- Хорош! Есть! Теперь опускай давай и за концы удерживай, чтобы труба не болталась!
Надвинув на лицо маску, Копалкин ткнул электродом в металл. Посыпался сноп голубых искр, одновременно с этим раздались истошные вопли Остапа и Арменака, отлетевших от трубы в разные стороны. Оставленная без поддержки труба, жалобно звякнув, скатилась с ползуна наземь. Иван откинул на затылок маску и вытаращил на "духов" злющие глаза.
- Вы что, раскудрить вашу мать в кочерыжки?! Рукавицы надо одевать, ослы! Ну, быстро!
Рукавиц, как назло, нигде не сыскалось. Волей-неволей пришлось Боброву отправиться на склад, что заняло еще минут двадцать. За это время все трубы были установлены на кубики и рядышком по-два разложены ползуны. Работа пошла.
Во второй половине дня к Копалкину присоединился еще один сварщик тоже из бичей, невысокий кряжистый блондин с густой рыжей бородой до самых глаз. Никто из "духов" его не знал, но, судя по их с Иваном непринужденному общению, они были давними приятелями и работали вместе не в первый раз. Бородача звали Олегом Белобоковым, но по имени Копалкин его не называл, обращаясь попросту и фамильярно: Борода. Так, напару с Бородой, они и "гнали" теплотрассу, накладывая на трубы шов за швом и приваривая ползуны. Самодельными молоточками, сваренными из кусков арматуры и старых негодных уже зубил, сбивали окалину и шлак, образующийся на местах сварки швов, как некая накипь, черная с голубоватым отливом, хрупкая и для трубы вредная.
Появился Дьяк. Прошелся хозяйским шагом вдоль траншеи, сделал начальственным голосом замечания, мелкие, несущественные. Видимо остался доволен, но все же громко посетовал на то, что времени в обрез, поторопил с работой. Словом, обычное брюзжание мелкого начальника, воображающего, что он - пуп Земли. С некоторых пор он стал раздражать Ваську. Несмотря на то, что сам он тоже не мог похвастаться чрезмерной аккуратностью, но расхристанный неопрятный прораб с вечно всклокоченными рыжими патлами, вызывал в нем какой-то необъяснимый внутренний протест и брезгливость. В то же время в Дьякове чувствовался человек волевой настырный, привыкший добиваться своего любыми методами и средствами. Был он не слишком образован (всего-то строительный техникум!), книг видимо не читал, да и не любил, но была в нем какая-то цепкая крестьянская хватка, позволявшая прочно удерживаться на занятом месте и не подпускать к нему конкурентов. Ум прораб имел быстрый верткий, способный вовремя сманеврировать в любой сложной ситуации, а когда надо, так и другого вместо себя под удар поставить. Сам же видимо умел вылезти сухим из самой, что ни на есть, мокрой воды. Обвинения, накануне брошенные Суховым в адрес Дьякова, Ваське запомнились, и он все чаще и пристальнее присматривался к своему начальнику во время его нечастых посещений казармы и рабочих мест. Вот и сейчас расторопный прораб принялся распекать Копалкина и Бороду за недостаточно высокие, по его мнению, темпы работы. Ординарное явление, к которому все давным-давно привыкли, так что особого внимания на "разгон" не обращали. Копалкин соглашательски кивал головой, а Борода, пряча за жесткой порослью волос скептическую улыбку, молча выслушивал очередную порция начальственного красноречия густо пересыпанную русским семиэтажным матом. Выговорившись, Дьяк в последний раз матюгнулся и, вскочив на подножку подкатившего ГАЗона, на прощание спросил у Копалкина:
- Ваня! А тебе больше ничего не надо? Желательно к вечеру с ползунами закончить и хотя бы одну нитку труб сварить!
- Ты мне, Анатоль Евгенич, дай человечка на подмогу, да и Бороде, тако же, - при сих словах Иван кивнул на Белобокова. _ Тогда к вечерочку, в аккурат, поспеем! Будет, как в Париже!
- Бери кого хошь! Но чтоб всё, как уговорились! Понял?
- Чего-ж тут непонятного, Анатоль Евгенич? Все будет, как в лучших домах!
- Дай-то Бог! Смотри у меня! - ответил прораб, захлопывая дверцу кабины.
В помощники себе Копалкин выбрал Ваську, а Борода - Алишку Имамова. В их обязанности входило подавать электроды, обивать молоточками окалину со свежесваренных швов, поправлять железные ползуны, если они стояли наискось. Одним словом, работа была не пыльная и оставалось еще время, чтобы посидеть, покурить, побалакать.
Вскорости опять у трассы объявился Раков на своей "тачке", усадил человек пять "духов" в кузов и умчался на склад за какой-то скорлупой. Что такое скорлупа Васька не знал, но когда они вернулись, увидел, что в кузове аккуратно один к одному уложены стоймя странные длиною не более метра полукруглые штуковины грязно-серого цвета из-под которых торчало какое-то цветастое водобие ваты. Это и была строительная скорлупа твердая снаружи, мягкая внутри и легкая на вес. Служила она для утепления труб, чтобы не было излишней потери тепла при подаче горячей воды в жилые дома и общественные здания, чтобы не дай Бог, не перемерзли трубы за время долгой камчатской зимы. Скорлупа действительно соответствовала своему названию. При разгрузке Небаба случайно выронил одну и она жалобно хрустнув раскололась на несколько частей. Бобров громко выругался в его адрес, проорав, что надо быть поосторожней, а то так можно всё перебить. Стали сгружать побережней с оглядкой на "дедушек", чтобы избежать лишних ораний, подзатыльников, "пиявочек". Когда разгрузка была окончена к Ракову подошел Борода, о чем-то с ним пошептался, сел в кабину и уехал в поселок. Имамов взял в руки его держак, вставил в его вилку электрод, одел маску и принялся варить сам. Васька смотрел на него с нескрываемым восхищением, он и не знал, что Али умеет варить. По всему было видно, что это ему не впервой. Ослепительная бело-голубая дуга шла ровно, не прерываясь по трубному шву. Чувствовалось знание работником своего дела. Копалкин тоже на время прервал работу, одобрительно посматривая на Имамова, а когда тот задрал кверху маску, чтобы сменить обгоревший электрод, похвалил. Али просиял белозубой улыбкой и продолжил работу в том же духе. На Ваську накатывала тихая зависть, он мысленно сравнивал себя с товарищем и было ему обидно, что не может он, паршивый интеллигент, ничего делать своими руками, и видать такая уж у него судьба все время работать на подхвате...
В пять часов пополудни основной состав работу закончил. Иван с Олегом, сославшись на то, что им хочется побыстрее завершить свои сварные дела, оставили Али и Василия на трассе, якобы в помощь, однако уже через час после того, как солдаты ушли в роту, Копалкин отшвырнул в сторону держать, отдал "массу" и, вылезши из траншеи наверх, заглушил САК.
- Все, мужики! Шабаш! Пора и честь знать! - крикнул он все еще находящимся в траншее Белобокову и Имамову. - Айда наверх!
Второй раз повторять не пришлось. Кряхтя, Борода, а следом за ним и Имамов выбрались на поверхность.
- Так, мужики! торжественно начал Копалкин. Сегодня у меня праздник! "День варенья" называется! Сколько мне стукнуло... Я вам не скажу, сколько, а то вы охренеете, но отметить это дело, мы отметим! Есть?
- Есть! - браво поддержал его Борода. - Мы на это дело, как пионеры, всегда готовы!
- Молодец, пионер! - смеясь ответил Иван. - Ну, где твой баул? Что вы там с Раковым нам притащили?
Белобоков сбегал куда-то за кусты и через минуту появился из-за них с сумкой солидных размеров в которой что-то обнадеживающе позвякивало. Копалкин принял от Олега сумку, прикинул в руке ее вес, довольно ухмыльнулся.
- Порядок в танковых войсках! Пойдем теперь, поищем место, где все это можно изничтожить! - Иван победоносно потряс сумкой в воздухе, отчего в ней еще веселее зазвенело и забулькало.
Пройдя сквозь заросли кустов метров сто от трассы, они нашли небольшую зеленую полянку, которая как нельзя лучше подходила для проведения столь торжественного мероприятия, как день рождения. Копалкин бережно положил сумку с провизией на землю, а сам повалился на траву.
- Вот здесь и кинем свои кости! Привал, мужики!
Из баула извлекли несколько газет, расстелили их на земле и, немного покопавшись, Борода извлек на свет божий две бутылки вьетнамской рисовой водки "Lua Mua". Увидя рисовую, Иван поморщился и спросил:
- Вы что, ничего получше найти не смогли, а?
- Да не было ни хрена! Щас в магазинах с "озверином", сам знаешь, туговато. Так что будем ее, родимую, кушать! - ответил Олег.
- Да какая она, к чертовой матери, родимая?! - взорвался Копалкин. - Вьетнамская сорокапятиградусная сивуха для алкашей! Черт знает что, а не день рождения!
- Ладно, не канючь! Хорошо хоть, что это есть! - утешал напарника Борода.
Рядом с водкой на газеты легла палка копченой колбасы, батон белого мягкого хлеба, мелкие малосольные огурчики болгарского посола аккуратно завернутые в обрывок какого-то журнального листа, две банки говяжьей тушенки.
- Щас будем пировать!
Иван свернул головку первой бутылки. Затем, вспомнив, заголосил:
- Э-эй, Борода! А где же стаканЫ? Как же нам без стаканОв-то, а?! Непорядок!
Олег суетливо задергался, затем ринулся к отброшенной было сумке и вынул из нее два граненых стакана.
- Вот! Не может такого быть, чтобы я про стаканы запамятовал!
- Моложец, Борода! - Иван принял от него стаканы и начал разливать.
Тем временем Белобоков нарезал тонкими кругляками колбасу, и, покончив с этим делом, второпях, буквально нарубил хлеб толстыми кривыми ломтями.
- СтаканА всего два, - объявил компании Иван. - А посему, сначала "хряпну" я, как именинник, напару с Бородой, а опосля - вы вдвоем. Надеюсь, в обиде не будете? - спросил он, обращаясь к Борисову.
- Да не! Что вы! - воскликнул в порыве благодарности Васька у которого глаза загорелись от одного вида колбасы, соленых огурцов и тушенки вкус которых за истекшие полтора месяца службы он начал потихоньку забывать. Увидя, что служивые сидят не шелохнувшись, Олег скомандовал:
- Чо сидим, звеним мудями? Наливай!
Дважды повторять не понадобилось. Василий с готовностью вновь наполнил стаканы. Один взял сам, другой протянул Али.
- Ваше здоровье, Иван Терентьевич! - просто сказал здравницу Борисов.
- Спасибо, родной! Ну, давайте! В себя!
Чокнулись. Василий сделал выдох и принялся пить рисовую мелкими глоточками. Али выпил по-русски, залпом, а он все цедил и цедил сквозь зубы свой стакан. Иван аж перестал жевать и удивленно уставился на него. Водка была крепкая сорокапятиградусная и на редкость вонючая. Когда Борисов управился со своим стаканом, он потянулся за куском хлеба и, прижав его к носу, с наслаждением вдохнул сладкий пшеничный аромат. Перебитое было дыхание восстановилось, а по усталому телу моментально разлилась приятная теплая истома.
- Ну, ты и даешь, Василий! - удивился Иван.
- А что?
- Кто-ж так водку-то пьет? Тем более, эту гадость вьетнамскую?! И как только тебя не стошнило?!
- Ну, так это - дело привычки! - захорохорился Васька.
- Привычки, говоришь... Смотри только, не ошалей с первого же стаканА, чудила!
- Это еще почему?
- Да по качану, садовая твоя голова! Ты что, никогда про сорок напёрстков не слышал? - спросил у него Борода.
- Какие еще сорок наперстков? - удивился Васька.
- Обыкновенные! Берешь водку и наперсток, и начинаешь из него пить. Задача - выпить сорок штук наперстков. В него, наперсток, значит, влазит всего четыре грамма. Итого - всего-то сто шестьдесят грамм. Ну, чуть поболее этого самого стакана, получается. Немного конечно, да только не каждый здоровый детина эти сорок наперстков осилит. На моей памяти более тридцати-тридцати двух, никто не выпивал. А бугаи были - дай Бог! Ежели из стакана, так чуть ли не по два литра на брата выжрать могли, а тут - ну. никак! Видишь ли, медицина говорит,что чем меньше глоток, тем быстрее алкоголь усваивается организмом. То есть, четыре грамма с наперстка, даже не попадают в желудок, а через стенки пищевода всасываются в кровь и тут же "бьют" по башке. Так что, Журналист, лучше водку пить залпом, на одном, что называется, дыхании. Так и больше влезет и вреда меньше будет! Ты это, на будущее, учти!
И действительно, с аппетитом наяривая колбасу, Васька почувствовал, что в голове наступает какое-то странное просветление. Забылось, что он - в армии, что вечером будет отбой за сорок пять секунд, а ночью его ждет наряд вне очереди в самую тяжелую предрассветную вахту. Что существуют "духи" - бесправные и замученные и "деды" - всевластные и всесильные, и что он, Василий Борисов, сам пока что всего навсего - "дух" всецело зависящий от прихоти и воли беспощадных "дедов". Кара их за пьянку могла быть ужасной, но сейчас думать об этом не хотелось, а хотелось жить, дышать, наслаждаться этой самой растреклятой жизнью, какой бы горькой и тяжелой она не была.
В разговорах о том о сем, питие и закуске, незаметно минуло полтора часа. Солнце медленно опустилось за горизонт, окрасило в багряные тона небосвод. Потянуло надвигающейся ночной свежестью. От выпитого и съеденного, Ваську стало тянуть ко сну, но нужно было еще добраться до части и не попасться с дурным запахом изо рта на понЮх к "дедам". Он стал лихорадочно искать, чем бы отшибить от себя предательсктий водочный дух, но все уже было съедено, от колбасы осталась лишь кожура, а пустые банки из-под тушенки были заброшены далеко в кусты. Иван внимательно оглядел Ваську, тяжко вздохнул, поднялся с насиженного места и куда-то исчез. Вернулся он скоро, неся в руке пучочки какой-то травки чем-то напоминающей зеленый лук. Разделив травку на два почти равных пучка, он подал один Борисову, а второй - Имамову.
- Нате-ка, зажуйте! А то от вас сивухой несет, как от заправских алкашей!
- Что это? - спросил любопытный Васька, вертя в руке непонятную травку.
- Черемша, тетеря! Жуй! Она - любые запахи заглушает! Правда от вас все равно будет нести, как из карабельного гальюна, но, тем не менее, ни один, даже самый дотошный старшина, не учует от вас запаха спирта. Жуйте, говорю! Не отрава это! Нечего мне тут философствовать и антимонии разводить!
Васька последовал благому совету и принялся поглощать длинные зеленые стебли. Черемша была волокнистой и сочной. Васька ел ее не впервой. Дома тоже приходилось, но там она была маринованной, аккуратно закатанной в поллитровые стеклянные баночки. А вот свежую, так сказать, с грядки, ему довелось попробовать только здесь, на Камчатке.
Наконец последний пахучий зеленый хвостик исчез во рту. К тому времени Иван с Олегом убрали остатки пиршенства, завернули их в рваную газету и швырнули подальше в кусты.
- Ша! Теперь - по-домам! - подытожил "банкет" Иван. - Ты инструмент и рабочее барахло куда дел? - неожиданно вспомнил он, обращаясь к Бороде.
- На трассе оставил!
- Ты что? Сомлел что-ли? Сопрут ведь! Пошли, попрячем! А вы - давайте! В роту, бегом! А то ведь ужин уж скоро!
Иван с Бородой ушли, а Васька с Алишкой поплелись до казармы. Шли молча, неторопливо, считая, казалось, каждый проделанный шаг. Возвращаться в солдатские пенаты, ох как не хотелось! Только-только понюхали забытой гражданской жизни и всё! Ушла она, как дым, как призрак, как мираж! Они шли по дороге, и Васька чувствовал, что голова Имамова забита теми же невеселыми мыслями, что и его. У самого КПП они, не сговариваясь, взглянули друг на друга и грустно улыбнулись.
* Кимарил (жарг.) - спал.
** Бузовнинский пляж - пляж в поселке Бузовны, пригороде Баку.
*** Питер (здесь) - Петропавловск-Камчатский.
**** Сварной (жарг.) - сварщик.
***** ГАЗон (жарг.) - здесь имеется ввиду армейский грузовик ГАЗ-66.
17. http://www.proza.ru/2013/06/11/271