Атос, поначалу не чаявший дождаться момента, когда он сможет уехать из Ла Фера, после отъезда двора неожиданно решил задержаться.
Во-первых, военные действия по-прежнему велись в этих местах и граф не терял надежды увидеть Рауля.
Во-вторых, у него появилась возможность наконец-то вплотную заняться архивами Ла Фера. Надо было все разобрать, решить, что отвезти в Бражелон, что взять для Мемуаров, а что попросту уничтожить, за ненадобностью.
И, в-третьих, Атосу не хотелось уезжать. Попросту не хотелось!
Был июнь, начало лета, когда природа демонстрирует всю свою пышность и роскошь, еще не утомившись цветением; время, когда краски наиболее сочны, листва густа, а воздух свеж и одновременно нежен.
Атос смотрел на окружавшую замок зелень как очнувшийся после долгого и мучительного сна больной, когда он начинает ощущать первые признаки возвращающихся сил.
Воспоминания остались в прошлом и больше не тревожили ни ночного, ни дневного покоя графа.
Он очень много гулял, просто радуясь лету и хорошей погоде, и совсем забросил охоту. Но вовсе не потому, что его преследовали призраки! Нет, просто в какой-то момент он испытал жалость к животным, и это чувство несказанно удивило его самого – ему больше не хотелось их убивать.
Теперь, если он и выезжал, то выследив оленя, с удовольствием наблюдал за ним, а потом, вспугнув зверя, искренне хохотал, глядя, как тот удирает, ломая кусты.
Атос сначала решил задержаться до осени. Потом до зимы. Когда снегом замело все вокруг, стало понятно, что раньше весны нечего и думать пускаться в путь. Но хозяин Ла Фера не скучал. Погрузившись в архивы, в книги, в мемуары, он, напротив, находил, что дни слишком коротки для него и сетовал на необходимость спать по ночам.
Гримо не мог нарадоваться на своего господина. Сейчас в глазах слуги граф был просто образцом хозяина, олицетворением всех господских добродетелей.
Настоящий барин!
Холеный красавец, спокойно-доброжелательный к челяди, но неизменно далекий от какой-либо фамильярности. Умный и проницательный, он казался всеведущим, потому что всегда знал, что происходит у него в имении, но при этом редко показывал рвение в хозяйственных делах.
Гримо не вчера родился, и прекрасно понимал, что при таких управляющих как он и Валанс немудрено быть всезнающим.
Но ему самому ужасно нравилось создавать у слуг впечатление, что граф умеет чуть ли не читать мысли и потому предвидеть любые действия. Во всяком случае, в это поверил даже Валанс, хотя многое из того, что они обсуждали с графом, он сам же и рассказал ранее.
Гримо напрасно обольщался, думая, что Атос не замечает его маневров. Но хозяин только посмеивался про себя и ни во что не вмешивался. В конце концов, выбрать правильного управляющего тоже заслуга господина и почему бы ему теперь не наслаждаться результатом?
Графа беспокоило только одно – Рауль писал реже, чем хотелось. Это было естественно – ведь в отличие от отца, виконт не вел размеренную, упорядоченную жизнь. К тому же, взрослея, он все меньше нуждался в том, чтоб получать одобрение на каждое свое действие или мысль. А постоянно писать о том, как он любит отца, было бы странно для юноши-воина. Они оба и так это знали.
Графу пришлось приучать себя без досады воспринимать эти изменения.
«Мальчик повзрослел!» - твердил себе Атос. Он радовался этому, но, порой, смеясь и досадуя на себя, с упоением предавался воспоминаниям о детстве Рауля, чтоб как-то смягчить тоску, которая жила в глубине сердца.
По крайней мере, о Луизе Рауль никогда не вспоминал и Атос убеждал себя, что сын не состоит с девушкой в переписке – ему просто нечем с ней делиться!
Он сам никогда не затрагивал эту тему в письмах, и вообще ничего не расспрашивал виконта о личной жизни, хотя это было обычным делом между отцом и сыном. Подобные разговоры, как правило, велись без всякого стеснения, и граф мог задать любой вопрос – это не противоречило бы правилам приличий.
Но никакие вопросы так и не были заданы.
Атос был военным человеком и о бытии солдат знал не понаслышке. Ему не составляло труда представить, чему мог научиться виконт к своим 22-м годам.
Еще несколько лет назад, когда Рауль только стал познавать военное ремесло, он уже столкнулся с ситуацией, которая чуть было не привела к первой в его жизни дуэли.
Атос узнал об этом еще в Англии, расспрашивая д'Артаньяна о Рауле. Гасконец, тонко и остроумно высмеивая Оливена, мимоходом заметил, что виконт нарывается на дуэли.
- Вообразите, милый Атос, этого «храбреца» Оливена, который исполняясь отваги, героически отказывается сопровождать виконта на поединок! Я так и вижу эту сцену – малый, бледный от страха, решительно мотает своей лохматой головой: «Нет, виконт! Делайте со мной что хотите! Нет!» Просто Муций Сцевола наших дней!
- Надо было дать ему подзатыльник.
- Я дал ему экю.
- Рассуждающий слуга – что может быть хуже! Эдак он возьмет за правило поучать своего господина. Надо будет его выпороть.
- Господин граф! Вы что-то стали кровожадны, - улыбнулся д'Артаньян. – Впрочем, Гримо это, кажется, пошло на пользу. Да и Планше, получив в свое время колотушек, только поумнел. Но там было другое дело. Виконт был неправ и Оливен, по уму ли, по трусости ли, но избавил его от неприятностей.
- Вы мне расскажете?
- Он собирался драться с корнетом из полка Граммона.
- Хм, виконт отказался от дуэли?
- Нет, дуэль не состоялась, слава Богу. Чести виконту это не добавило бы.
- Вот как? Не понимаю.
- Я после навел кое-какие справки… Видите ли, дорогой Атос, предметом для дуэли послужила… простите меня… девка.
Гасконец с извиняющейся улыбкой развел руками:
- Я понимаю, как неприятна Вам эта тема, но что поделаешь. Вы сами знаете, когда по многу месяцев мотаешься без передыху, на такие вещи начинаешь смотреть спокойно. В конце концов, солдаты – мужчины, а шлюхи – не женщины. Если вспоминать всех, кого мы встречали по дороге, длинненький список получится.
Атос нахмурился:
- Д'Артаньян, я знаю, что мы не ангелы, но речь о виконте. Ему же только пятнадцать!
- Вот поэтому он собирался драться, - усмехнулся д'Артаньян, - еще не понял, что это за птица. Вообразил, что корнет оскорбил даму.
Гасконец искоса глянул на друга, который нервно кусал губы:
- Вы бы ему объяснили кое-что, Атос? Он же совсем мальчишка.
- Я… не могу.
- Тогда это объяснят без Вас, - философски заметил д'Артаньян. – Оливен тот сразу сообразил, чем пахнет, потому и уперся. Велика честь – драться за полковую…
- Д'Артаньян, - поморщился Атос, - прошу Вас, довольно об этом. Думаю, со временем, виконт сам все поймет.
- Придется понять, - хмыкнул д'Артаньян, - куда он денется!
Позже, Атос несколько раз порывался начать с виконтом разговор, но каждый раз осекался под ясным, спокойным взглядом сына.
Он так и не смог заставить себя поговорить с Раулем откровенно и все, на что решился, это вскользь упомянуть о той дуэли. Виконт (к тому времени уже имевший опыт не одной состоявшейся дуэли, о которых он спокойно рассказывал отцу), не сразу понял, о чем речь.
Когда же он вспомнил, то слегка покраснев, ответил, что был тогда глуп и теперь рад, что не ввязался в историю, которая могла бросить тень на его репутацию.
- Я не понимал, какого сорта была та женщина, если ее вообще можно назвать таковой…
Атос молчал, не зная куда деваться от неловкости.
- Однако это не давало корнету права ударить ее, - тихо, с убежденностью добавил Рауль, - какого бы поведения она ни была.
- Но драться из-за нее!
- Да, Вы правы, это была глупость. Корнет после принес мне извинения за сказанные в запальчивости слова, и все объяснил – о ней, и о характере их отношений.
Больше они не возвращались к этому разговору, а со временем у Атоса появилась твердая уверенность, что, как и предвидел д’Артаньян, Раулю все объяснили и так.
Но Луиза… Луиза, увы, как раз была девушкой, дамой. Ее нельзя было просто выкинуть из памяти, пренебрежительно отмахнуться: «Сколько таких!». И все же Атос надеялся, что годы, проведенные в разлуке, вкупе с вновь обретенным житейским опытом, избавят виконта от романтических иллюзий. Не встречая в письмах сына упоминаний о Луизе, он лелеял надежду, что Рауль ее позабыл, или, по крайней мере, стал холоднее.
За всеми этими заботами и хлопотами год пролетел незаметно и снова пришел май, а вместе с ним опять появился король.
Граф не слишком удивился, получив известия, что Его величество желает расположить в Ла Фере свою ставку. Место, с точки зрения диспозиции, было очень удобным. Хорошие дороги, соединявшие Ла Фер с наиболее крупными населенными пунктами, обеспечивали коммуникации с любым участком фронта. В то же время сам Ла Фер располагался несколько в стороне, окруженный густыми лесами, что делало его достаточно защищенным. А если этого было недостаточно, то, убрав дамбы с пути Уазы, поле боя можно было превратить в место настоящего морского сражения. В свое время Генриху IV пришлось потратить полгода, прежде чем он смог взять Ла Фер, да и то, только потому, что герцогу Майенскому сложили цену, испанский король отказал защитникам в помощи, а комендант оказался человеком порядочным, не желавшим бессмысленных жертв.
Что до нынешней кампании, то Людовик наведался в замок только несколько раз, предпочитая находиться поближе к местам сражений и нередко принимая в них личное участие.
Но масса военачальников, ординарцев, порученцев и Бог знает еще какого военного и полувоенного люда осело в Ла Фере. Правда, граф не жаловался – после общения с двором Анны Австрийской военные казались ему кроткими, скромными и ни на что не претендующими людьми. К тому же разговаривать с ними было проще, тут можно было обойтись без реверансов, а крепкие выражения вызывали одобрение.
Атос терпеливо ждал, когда ему сообщат об исходе дела виконта де Бражелон, но в этот раз у него не было возможности даже пяти минут побыть с королем наедине. Да даже если бы и была, королю не станешь задавать вопросов. Так что Атосу оставалось утешать себя тем, что Луи обладает отменной памятью, он не Анна, он не забудет. Надо только набраться терпения и Атос продолжал ждать.
Собственно его решение задержаться диктовалось еще и этим – король знает, что граф живет в Пикардии, так что вероятнее всего, решение будет адресовано именно сюда. Не гоняться же королю за графом де Ла Фер по всей Франции!
Но закончилась весна, прошел июнь, июль, август и войска двинулись дальше на юго-восток. Король вернулся в Париж и вслед за ним отправились все, кто наводнял Ла Фер.
Атос почувствовал, как вдруг разонравилась ему Пикардия. Он устал от нее, и его непреодолимо потянуло в Бражелон, единственное место, которое в последние десятилетия он называл своим домом. Он еще колебался, надеясь со дня на день получить ответ короля на свою просьбу, но осенью получил письмо от Рауля, которое окончательно склонило его в пользу немедленного отъезда.
Рауль писал, что вернувшись вместе с двором в Париж, он намеревается пробыть там до зимы, а потом, если не случится ничего неожиданного, исхлопотать отпуск (которого ему не давали почти два года) и наведаться в Бражелон.
В тот же день, как граф получил это письмо, он отдал Гримо распоряжение немедленно собираться.
Валанс получил самые строгие инструкции на тот случай, если из Парижа будут бумаги, и ясным октябрьским днем граф оставил родовое поместье, со всей возможной скоростью направившись в Орлеаннэ.