Еженедельник 2000
— Аспекты
— Слово
УБИТЫЙ ДВАЖДЫ
Поэма А.Блока «Двенадцать» была опубликована в левоэсеровской газете «Знамя труда», и сотрудничество с этой газетой не прошло для поэта бесследно. В феврале 1919 года Блок был арестован и просидел в тюрьме несколько дней. Его выпустили, но место публикации поэмы и сам факт ареста свидетельствуют о том, что тогдашние «литературные критики» содержание поэмы понимали куда точнее, чем последующие ее интерпретаторы. Так, О. Д. Каменева (супруга Л. Б. Каменева и родная сестра Л. Д. Троцкого), руководившая в то время всеми театрами России, заявила через некоторое время Л. Д. Блок, жене поэта, что «Двенадцать» ни в коем случае нельзя читать, т. к. в поэме «восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся». По мнению Троцкого, поэма Блока отражала «не революцию, а сопутствовавшие ей явления, по сути направленные против нее». А Ленин отреагировал совсем кратко: «Не понял». Реакция самого же Блока на такое восприятие его поэмы была следующей: «Те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или держиморды большой злобы».
РАЗРУХА НЕ В КЛОЗЕТАХ, А В ГОЛОВАХ...
В поэме «Двенадцать» Блок-публицист приветствовал губительную стихию революции, Блок-художник изобразил революционное время в колеблющемся свете, в контрастных сочетаниях возвышенного и неизменного исторически значительного и человечески мрачного (тон задают начальные строки: «Черный вечер. Белый снег». Корней Чуковский полагал, что Поэт «не понимал, что такое у него написалось: анафема или осанна».
Но есть сомнения в непонимании Блоком происходящего. Думается, что понимание революционной действительности у него было многозначным. Картина, нарисованная Блоком, зримо раздваивалась: в ней присутствовало неоспоримое сочувствие революции, призванной обновить мир, и одновременно революционное воинство выглядело разбойничьей шайкой, готовой к любому насилию. А «красный флаг»? Да он же и «кровавый флаг»...
Блок полон надежд на то, что, несмотря на «невиданные мятежи» «двенадцати», с ними все-таки Христос, а не Антихрист. «В белом венчике из роз — впереди — Исус Христос», — звучит в поэме. И в этом звучании — надежда на будущую прекрасную жизнь, вопреки все тем же «невиданным мятежам».
Но Поэту представился случай убедиться, что во главе тех, кто пришел к власти в ноябре 1917 г., стоял, увы, не Христос, а Антихрист, установивший в стране власть черни, которую Блок решительно отделял от народа.
Р. Иванов-Разумник по поводу поэмы высказал следующую мысль: «Двенадцать» — о крови, грязи, о преступлении, о падении человеческом...». Подтверждением этому является ужасающий факт, о котором свидетельствовал В. Маяковский: «Помню, впервые дни революции проходил я мимо худой, согнутой фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: «Нравится?» — «Хорошо.», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли».
На первых порах Блок охотно читал поэму на всех своих публичных выступлениях. Потом внезапно читать перестал. Словно пелена упала с глаз Поэта. Словно он неожиданно для себя понял, какую чудовищную стихию разрушения вызвал он к жизни, и орудием какой всю свою жизнь являлся. А впереди больше ничего нет. Впереди только смерть — черная женщина в смеющейся маске. Начинается медленное умирание...
«Все яснее в нем, — говорил Эрих Голлербах, — обозначилась воля к смерти, все слабее становилась воля к жизни». А Евгению Замятину Блок прямо заявил: «Дышать нечем. Душно».
А тут уже и военный коммунизм — следствие революционной стихии — вступал в свои права. Все более острыми становились проблемы выживания в его условиях. Позднее даже Ленин признает его ошибочным. Он принес много бед. Одна из главных — распад морали. Воровство, ложь, двуличие. Насилие — через это вынуждены были пройти все.
Распад морали происходит быстро — стоит только задать ему импульс. А за ним полнейшая разруха. Вспомните знаменитый монолог профессора Преображенского о разрухе: «Это — мираж, дым фикция!.. Что такое это ваша «разруха»? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, ходя в уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной получится разруха. Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах».
В начале 20-х годов в московской Мастерской коммунистической драматургии была поставлена одноактная пьеса Валерия Язвицкого «Кто виноват?», где главным действующим лицом была древняя скрюченная старуха в лохмотьях по имени Разруха, мешающая жить простому люду.
Советская пропаганда действительно делала из разрухи какую-то мифическую неуловимую злодейку, стремясь, скрыть, что первопричина — в политике большевиков, в проводимом ими военном коммунизме.
Еще в 1919 году Блок сделал в своем дневнике запись следующего содержания: «Чего нельзя отнять у большевиков, это их исключительной способности вытравлять быт и уничтожать отдельных людей». Паек, который Блок получал, состоял обычно из воблы и редко — мороженой картошки. Поэт работал сразу в нескольких местах — в Большом драматическом театре, журнале «Красный милиционер», издательстве «Всемирная литература», но заработков на семью из четырех человек не хватало. Жили впроголодь, стали продавать книги...
В декабре 1920 года Блок записал в своем дневнике: «Чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так произошло с Европой под игом войны, с Россией — ныне». Блок «...подчиняясь воле вдохновения, — писал Б. М. Энгельгардт, — все ниже и ниже склонялся к земле, все пристальнее и пристальнее всматривался в неприглядный ужас лживой жизни, все напряженнее прислушивался к странному лязгу костей, доносившемуся сквозь шум злободневных событий....».
В это же время Блок почти перестает писать. Что это для Поэта? Убийство. Так Блок был убит первый раз. Он сам говорил: «Все звуки прекратились. Разве не слышите, что никаких звуков нет?»
Вместе со звуками уходило здоровье.
БЛОК - ПОЭТ, ВЫПУСКАТЬ НЕ СТОИТ...
Весной 1921 года врачи установили у него астму, инфекционный эндокардит, нарушение мозгового кровообращения, тяжелую стенокардию, На почве стабильного недоедания стала развиваться цинга.
Спасти Блока мог только срочный выезд на лечение за границу. 3 мая 1921 г. М.Горький обращается с просьбой к А. Луначарскому похлопотать перед высшими властями о разрешении Блоку поехать в санаторий в Финляндию. Но ответа не последовало. 29 мая Горький повторил свою просьбу, и, видимо, по его инициативе, правление Всероссийского союза писателей сочло возможным обратиться с данной просьбой к Ленину, который на письмо не ответил, а Горькому сказал: «Вам не кажется, что вы занимаетесь чепухой, пустяками?.. Компрометируете вы себя в глазах товарищей рабочих».
А каждая инстанция, куда попадало дело Блока о выезде на лечение, выдвигала свои придирки, стремясь продемонстрировать собственную значимость. 11 июня ЦК уклонился от решения вопроса, дав лишь санкцию «улучшить продовольственное положение А. А. Блока». Еще через две с половиной недели иностранный отдел ВЧК доложил секретарю ЦК В. М. Молотову, что не находит оснований для положительного решения о выезде Блока на лечение.
Весть о тяжелом состоянии Поэта быстро облетела Питер и Москву. Анна Ахматова вспоминала: «...Блок очень постарел, но особенным образом: он ссохся, как ссыхаются вянущие розы».
Многие поэты и писатели вновь и вновь обращаются к Горькому с просьбой о помощи Блоку. Горький же в свою очередь к Ленину: «Честный писатель, не способный на хулу и клевету по адресу советского правительства, А. А. Блок умирает от цинги и астмы, его необходимо выпустить в Финляндию, в санаторию. Его не выпускают». А в это же время товарищ В. Менжинский докладывал Ленину: «Блок натура поэтическая. Произведет на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия где-нибудь в санатории».
12 июля состоялось заседание Политбюро, на котором рассматривалось ходатайство Горького об отпуске в Финляндию Блока. Сталина на заседании не было. Каменев и Троцкий поддержали ходатайство. Ленин, Зиновьев и Молотов были против.
В борьбу за Блока включился Луначарский, который направил в высшие партийные инстанции довольно-таки жесткое письмо: «Могу заранее сказать результат, который получится вследствие [принятого] Решения. Высоко даровитый Блок умрет недели через две». Ленин сдался. А как же Сталин? На заседании 23 июля он проголосовал за «отпуск» Блока. Но одного — без жены. А Поэт уже не мог даже по квартире передвигаться самостоятельно.
Горький и Луначарский продолжали хлопотать о выезде жены Поэта. Однако вожди, располагая сведениями, что Блок уже совсем плох, 5 августа приняли решение в пользу Поэта. Но оно уже не понадобилось. 7 августа 1921 г. Россия потеряла великого сына — так его убили второй раз. А ЧК все еще продолжала строить козни: она «потеряла анкеты», и паспорта выписать не представлялось возможным.
Так ушел из жизни Блок. Так расправился с ним новый строй России. Так убила его новая большевистская чернь. Не об этом ли писал О.Мандельштам:
Нельзя дышать, и твердь кишит червями.
И ни одна звезда не говорит.
Вопрос, конечно, риторический. Но над ним стоит задуматься...