Гитара музыкальная 25. Агустин Барриос

Родионов Виталий Константинович
Гитара в музыке XX века.

79.
Барриос Агустин (исп. Agust;n P;o Barrios Mangor;) (1885–1944) – парагвайский классический гитарист и композитор.

Агустин Барриос – это Шопен гитары, если сказать шире –латиноамериканский Шопен. Важна оценка, данная этому выдающемуся артисту Лео Брауэром: «...Барриос писал утонченную романтическую музыку немного позже того, как она прошла по Европе».

Парагвайский композитор был наделен замечательным талантом мелодиста. Его произведения нельзя слушать без восторга, который неизменно возникает, когда звучат совершенные по форме и красоте композиции.

«Ностальгическое шоро» Агустино Барриоса взбадривает танцевальными ритмами, а завораживающая мелодия трогает сердце.

Танго №2 скорее целомудренно, нежели страстно. Оно больше напоминает сельский танец, а не городской, в котором чувства бьют через край, а нервы обнажены до предела.

«Сон кукол» сравним с детской музыкой Петра Ильича Чайковского.

Вальс №4 по-шубертовски лиричен. Ему свойственна простота и непосредственность, хотя он не без некоторого светского лоска в отдельных частях пьесы.

Сонатина Агустина Барриоса имеет посвящение: «Моей матери». Спокойная, тихая, ласковая мелодия выражает сыновнюю признательность и любовь к самому дорогому человеку на земле. Это святое чувство для каждого из нас.

В пьесе «Abri la Puerto Mi China» («Моя портовая девушка») композитор рисует портрет живой, игривой, несколько развязной красотки, дочери прибоя.

«Armonias de America» – это своего рода попурри, в котором мелодии и ритмы Нового Света сменяют друг друга в веселом хороводе.

Не проста по эмоциональному содержанию Баркарола Агустина Барриоса! В ней мы слышим мерно покачивающийся ритм и мелодию песенного характера. Вместе они создают томительно-грустное настроение, вызванное темными глубинами водной стихии.

Агустин Барриос всегда лиричен. Это относится к его пьесе «Caazapa», мелодия которой выражает радужное настроение. Душа наполняется звоном, красками и ароматами пробудившегося дня.

Имя Агустина Барриоса вполне сопоставимо с именем выдающейся латиноамериканской поэтессы, лауреата Нобелевской премии Габриэлы Мистраль (1889–1957).

Если мы под мерное движение ритма «Колыбельной песни» композитора-гитариста попытаемся декламировать строки «Колыбельной» чилийской поэтессы, то получим впечатляющую картину: «Море баюкает тысячи волн / Божественными речами. / Слушая любящие моря, / Родное дитя качаю. / Ветер-бродяга колышет хлеба, / Баюкает их ночами. / Слушая любящие ветра, / Родное дитя качаю. / Бог наклонился над люлькой миров, / Отчими смотрит очами. / Чувствуя тень от его руки, / Родное дитя качаю».

Какая проникновенная лирика! Какой глубокий философский подтекст – прямо-таки барриосовская безмерная любовь! Оба художника мыслят вселенскими категориями.

В «Песне пряхи» Барриос использует репетицию, когда проводит грустную лирическую мелодию. Она трогательно мила, но не без мандолиновой горчинки сердечной боли.

В танцевальном ритме кружится то грустно-нежная, то взволнованно-сентиментальная прелестная мелодия. Неожиданные порывы чувства связаны с воспоминаниями о любви. Это происходит в «Печальном Шоро» Агустино Барриоса, точь-в-точь напоминая историю, поведанную никарагуанским поэтом Рубеном Дарио (1857–1916). Вот его строки: «Играет мандолина звуки, плача, / влетают в флорентийское окно... / Ты хочешь, как Панфило у Боккаччо, / тянуть глотками красное вино, / шутя, внимать соленым разговорам / поэтов и художников? Смотри, / как сладко слушать ветреным сеньорам / о шалостях Амура до зари».

И впрямь, репетиции гитары напоминают звуки мандолины, в неповторимой, можно сказать — счастливой красоте которых чувствуется горечь драмы (пир во время чумы у Боккаччо и Дарио).

Такие сложные аллюзии вызывает музыка «Печального Шоро» Барриоса.

Развернутая пьеса под названием «Confesion» («Исповедь») состоит из полутанцевального ритма и тихой благостной мелодии. В праздничный пасхальный день «на душе отрадно и светло», когда особенно явственно чувствуешь свою близость к Богу. Стихи аргентинского поэта Леопольда Лугонеса (1874–1938), которого отличает приверженность к национальной тематике и фольклорным интонациям, близки к музыке Барриоса «Божественными созвучиями» и «вдохновенным ликом».

Лирическая тема «Созерцания» Барриоса не слащавая, не чувственная, а сдержанная и холодноватая. Человек ищет покоя и уединения в осеннюю пору. «Я – осень, осень, – шепчет мне она, – / я преисполнена благой печали... / Сменила лето я. В соблазнах женской плоти / тебе не станет мнится больше рай... / Пришел черед таинственной работе / ума. Теперь молчи и размышляй», – обращается к автору, Амадо Нерво (1870–1919), природа. Поэт любуется ее одухотворенной красотой.

Как его строки созвучны чудесной мелодии великого гитариста! Еще раз вслушайтесь в музыку стиха Нерво и поэзию звуков Барриоса: «Как воздух свеж и чудно напоен / древесным ароматом! Неба просинь / в окно мое льется... Буен и хмелен / снег тубероз, предчувствующих осень».

Примерно в 1930 году, Барриос начал выступать перед публикой в причудливом костюме с перьями и украшениями. В концертных афишах значилось: «Вождь Нитсуга (анаграмма имени Агустин) Мангори – Паганини гитары из джунглей Парагвая». Зачастую сцену украшали пальмовыми листьями, чтобы создать экзотическую обстановку. В одеянии «индейского вождя» Мангори выходил на середину сцены и произносил совсем уж невероятную речь:

«Тупа, главный дух и заступник моего народа, однажды обнаружил меня в зеленом лесу, восхищенно созерцающего природу. «Возьми эту волшебную шкатулку, – сказал он, – и открой ее секреты». Заключив в нее песни и дыхание растений, он оставил ее в моих руках. Следуя совету Тупа, я поднес ее к своему опечаленному сердцу, и много лун прошло через гребень бегущей волны. И однажды ночью Паси (луна, наша мать) отразилась в кристальной воде, почувствовав печаль моей индейской души, и подарила мне шесть серебряных лунных лучей, чтобы я мог раскрыть секреты шкатулки. И произошло чудо: из глубины шкатулки вырвалась чудесная мелодия самых прекрасных и чистых природных голосов Америки!»

После этого он садился и начинал играть классические и романтические произведения, в том числе и свои замечательные пьесы, популярную танцевальную музыку и пьесы, основанные на латиноамериканском фольклоре.

К примеру, чилийский народный танец «Куэка» с притоптыванием на месте, хотя и с некоторым выражением лирических чувств.

Часто звучал со сцены «Танец гуарани», по-детски веселый и восторженный (Барриос считал себя выходцем из племени гуарани).

Сердца слушателей неизменно покорял его «Парагвайский танец» №1, который он исполнял быстро, виртуозно, блестяще, шумно, пылко, страстно – ведь в нем, возможно, изображается радостная пляска уличной толпы.

«Парагвайский танец» №2 иной. Это скорее портрет некоего напыщенного сеньора, со стороны взирающего на праздничное веселье.

Да, Барриос умел звуками гитары воссоздавать жизнь своего народа!

«Динора» Барриоса – танец свежести и грации. Душа слушателя радуется, созерцая чистый образ юной девушки.

Эмоционально-переменчивая лирика пьесы «Блуждание» вызывает счастливые грезы, которые сменяются ощущением одиночества. О чем-то похожем, а именно о зыбкости земного бытия, говорят стихи чилийского поэта Пабло Неруды (1904–1973): «И те цветы, что мы срываем. / И губы той, что нас целует. / Вода, и тень, и звон стакана. / Все покидает и минует. / И время хлеба миновало. / И снова небо / прояснилось».

«Don Perez Freire» Барриоса – пример бытовой музыки. Танец с легким движением «рисует» образ преуспевающего джентльмена, который доволен своей жизнью.

Пьеса «В уругвайском стиле» лирична, чувствительна, сентиментальна. В сдержанном танцевальном ритме чудятся женские грезы о райских уголках земли, о «гиацинтовых морях», о «россыпях фиалок», брошенных ветром на водную гладь, о воздухе, «полном запаха розы», как писала уругвайская поэтесса Хуана де Ибарбуру (1892-1979).

Барриос сочинил несколько пьес, построенных по типу «Вечного движения» Паганини. Это Этюд и Концертный этюд. К ним примыкает мелодичный «Estudio del Ligado» (человек чего-то ждет, а время безвозвратно уходит) и «Estudio Inconcluso» – блестящая танцевальная миниатюра.

Чистый девичий голос слышится в пьесе композитора «Fabiniana», о чем свидетельствует ее тихая, кроткая лирика.

Спокойно и благородно, хотя не без некоторой манерности, звучит «Гавот в старинном стиле».

Легкая, насмешливая Юмореска написана в романтическом духе. В ней улавливаются черты Шопена-композитора, родственного парагвайскому гитаристу-виртуозу.

На фоне мерно покачивающегося ритма звучит безмятежная мелодия. Это баркарола «Julia Florida» Барриоса. Слушатель может представить себе женщину из высшего света, которая грезит о счастье, или цветок, пробуждающийся в лучах утреннего солнца, или бело-розовый рассвет. Для поэтически настроенных натур это напев «мечтательных лир Эолии» (Рубен Дарио).

Лео Брауэр однажды заметил: «Сочинения Барриоса... совершенство». С этим нельзя не согласиться, когда слушаешь его вальс «Сердцем я вместе с тобой». Задумчивая, грустно-счастливая мелодия возвращает нас в дни молодости, когда звучали признания в любви и душа трепетала в предчувствии счастья. В трехдольный размер укладывается ритм стихотворения мексиканского поэта Сальвадора Диаса Мирона (1853–1928) о блаженных днях: «Как сладостны мечты! Их озаренья / страстям дают пьянящую безбрежность, / лугам – надежду вечного цветенья, / цветам – неувядающую нежность. / Вот появилась радуга, как будто / по мановенью мага...»

Печатью большого таланта отмечена пьеса под названием «Пчелы», где мастерски изображен полет жужжащих насекомых. Гитарист-виртуоз внес собственную лепту в «пчелиную» тему, разработанную в свое время Римским-Корсаковым и Пухолем.

Пожалуй, самая известная пьеса Барриоса – «Собор». Это одно из ярчайших воплощений религиозного духа и веры в Творца мира.

Прелюдия печальна: беспомощная человеческая душа взывает к Спасителю.
Анданте траурно: человеку тягостно бренное земное существование.

Аллегро торжественно: мир прекрасен и разумен, Бог дал людям надежду на вечную жизнь. Волны радости омывают сердце молящегося, в нем звучит торжественный напев гитары Барриоса. Вспоминаются строки мексиканского поэта Энрике Гонсалеса Мартинеса (1871–1952): «Сумей пройти над жизнью всех явлений / неспешно, отрешенно; и ясна / тебе предстанет снега белизна, / вен синева и роз огонь весенний... / Пусть будет чуждо сердцу твоему / все, что волнует человеческое стадо, / возделав душу, обретешь награду: / услышишь тишину, прозришь сквозь тьму».

Гордая красавица слывет неприступной, но, вспоминая дорогого ей человека, она становится женственнее. Не этот ли портрет запечатлен Барриосом в пьесе «La Samaritana»?

Для современного английского гитариста Джона Уильямса Агустин Барриос был «величайшим гитаристом и композитором всех времен». Под стать Барриосу крупнейший латиноамериканский поэт Рубен Дарио.

Оба художника не раз обращались к образу обожаемой ими Испании.

«Испанская легенда» композитора вполне созвучна «Андалусским напевам» никарагуанского поэта. Печальная, несколько отрешенная от жизни мелодия украшена причудливыми птичьими фигурациями. В горьких раздумьях поэт обращается к самому себе: «Все ты понял, друг, и постиг, / но тоски ты не переспоришь: / будут вечными соль и горечь / на горячих устах твоих! / Задремала в лесу Филомела, / а о чем был напев ее? / В этой жизни лишь раз пропело / сердце трепетное твое!»

Не о том ли пели испанцы Таррега, Альбенис и Гранадос?

«Парагвайский танец» №3 Барриоса благостный, без малейшей печали и раздражения: греет солнышко, на душе светло, когда гуляешь по улицам и паркам родного города. Спрашивается, откуда взялся авторский подзаголовок пьесы «London Carape»? К чему здесь столица туманного Альбиона?

Мадригал-Гавот Барриоса представляет собой утрированный старинный танец, в котором переданы угловатые движения надменных вельмож. Наряду с европейскими интонациями в нем ощутим латиноамериканский колорит.

Талантлива пьеса «Maxixe». В ней радость пенится, как шампанское в бокале. Виртуозный блеск мелкой техники создает впечатление бегающих вприпрыжку странных существ, напоминающих кузнечиков и обезьян.

Мазурка Аппассионата полна взволнованного чувства, любовной романтической лирики. Она созвучна строкам кубинского поэта Эладио Боти (1878–1954): «Опять заря. И снова шум ветвей. / Стихи, роса и терпкий запах раны. / Забытое волнение, навей, / навей душе обман воспоминаний...»

В музыке «Старинного медальона» таятся, как сказал бы кубинский поэт Рубен Мартинес Вильена (1889–1934), «милые истины» и «бездна Загадки». Задумчивая лирика пьесы пробуждает воспоминания о прошлых веках, о благородных дамах с их любовными тайнами, что пробуждает в душе неясную печаль.

Менуэты Барриоса традиционны, хотя каждый из них имеет свое лицо.
Менуэт E-dur живой, радостный, беззаботный.
Менуэт C-dur спокойный, сдержанный, исполненный достоинства.
Менуэт A-dur клавесинно-манерный.
Менуэт E-dur №1 гордый, величавый.
У Агустино Барриоса есть пьеса, которую можно поставить рядом с «Аве Мария» Шуберта. Это «Ежедневная молитва».

Ее чудесная лирическая мелодия обращает наш взор к Деве Марии или к образу любимой женщины. Мы возносим хвалу Создателю за выпавшее нам счастье — жить здесь, на земле!

Прелюдии Барриоса скромны по образному содержанию и представляют интерес формообразующими средствами.

Прелюдия E-dur и Прелюдия c-moll отличаются использованием приема скрытой полифонии, в них заключена тихая, задушевная лирика.
Прелюдия e-moll и Прелюдия ор.5 №1 выделяются раскрепощенными мелодическими фигурациями, которые были рождены взволнованно-экспрессивными эмоциями.

Мексиканский поэт Амадо Нерво (1870–1919) выразил оба состояния души, то есть покоя первых двух пьес и бурного потока воспоминаний двух последних, одной строчкой: «Любил я и был любимым, – мне солнце дарила весна...»

Мало сказать, что барриосовский вальс «Весна» – талантливое произведение. Это лишь констатация факта.

Его музыка изящна, красива и светла по колориту, а сентиментально-грустная лирика полна любовного чувства и счастливого настроения. По духу и характеру она близка романтическим шопеновским балладам. Наша память воссоздает образ любимой женщины: «Соломенная шляпа, синий пояс / и платье, словно ранняя весна: / взлетает, весь в цветах и птицах, легкий волан... / И, как весенний сказочный букет, / ты держишь радость, землю, солнце, ветер, / и над тобою голубиный вечер... / Танцуешь ты, кружась среди колосьев / под свой напев, танцуешь без конца, / пока луна не пронесет над полем / свет своего лица...» Трудно придумать что-либо более возвышенное, чем стихотворение «Ветер колосьев» колумбийского поэта Эдуарде Каррансы (1913-1985). И столь же трудно не поддаться обаянию благородно-сдержанной и одновременно освежающей музыке Агустина Барриоса.

Своеобразна и неповторима пьеса «Pais de Abanico» в ритме медленного вальса, с лирикой, состоящей из тысячи оттенков, как белый цвет – из всех существующих на земле цветов. Это наивная, грустная, сентиментальная, иной раз слащавая, рафинированная музыка.

Еще один пример барриосовской красивой сентиментально-ласковой музыки – «Pepita». Эта пьеса, как и «Pais de Abanico», имеет нечто общее с изнеженной, сибаритской мелодикой француза Эрика Сати. В ней просматриваются черты латиноамериканской светскости.

«Pericyn» Барриоса – народный танец, живой и задорный. Кажется, что с помощью серьезных движений и жестов танцующие разыгрывают смешную сценку. Это сопоставимо с одним из хокку мексиканского поэта Хосе Хуана Табладо (1871–1945): «Разодетый в пух и прах, / павлин на птичнике плебейском / расхаживает, как монарх».

В творческом багаже композитора выделяется пьеса под названием «Punto Guanacasteco». Это прелестная, по-россиниевски жизнерадостная музыка: после танцевальной темы следуют семь вариаций, сверкающие виртуозным блеском. В них запечатлена полнота чувств и праздничное настроение. Кажется, что автор — удачливый человек, которому выпал счастливый жребий.

Романсу №1 Барриос предпослал жанровое обозначение: в стиле виолончели. Тем не менее, эта пьеса условно-ассоциативна: в ней нет ни романса, ни виолончели. С тем же успехом ее можно было назвать «в форме груши», как назвал свои произведения Эрик Сати.

Пьеса «Sargento Cabral» написана в романсово-песенной манере, словно ее герой вспоминает о возлюбленной, оставшейся в родном краю, и охвачен горестными чувствами.

Мазурка «Sarita» отличается красивой сентиментальной мелодией, изысканным и благородным ритмом. В итоге достигается редкое для современного человека душевное равновесие, когда дышится легко, жизнь в радость. Такая особа могла бы воскликнуть устами боливийской поэтессы Аделы Самудьо (1854–1928): «Вперед, о человек! Весь мир огромный – твой дом...»

Не стоит удивляться, что барриосовская пьеса танцевального характера заряжена неиссякаемым оптимизмом. Музыка парагвайского гитариста всегда многозначительна!

Матово-печальная лирика с жанровой основой – такова Ария в стиле самбы. Слушатели невольно попадают в плен трогательной мелодии.

«Сюита Анд» примечательна тем, что передает помыслы горных жителей. Их напев имеет сентиментально-ностальгический характер, словно душа тоскует по далекой родине – цветущей Испании.

Мендельсоновская хрустально-звенящая скерцозность и светлая лирика стали естественной плотью «Симфонического аллегро» Барриоса. Оно импульсивно, игриво, радостно по характеру и виртуозно, блестяще в техническом отношении. Кажется, будто попадаешь в «настоящий праздник света», как однажды выразился венесуэльский поэт Андрее Элой Бланко (1897–1955).

Танцующая очаровательная пара грацией своих движений заставляет нас затаить дыхание – это то, что мы видим, слушая Танго №1 Барриоса.

Совсем иное Танго №2. Перед нами пара влюбленных, которым еще неведома обжигающая страсть. Красивая лирическая мелодия выражает возвышенные чувства.

Барриос отдал дань уважения Россини в своей ля-минорно-мажорной Тарантелле. Она несколько мягче по характеру знаменитой россиниевской тарантеллы, поскольку над автором не жгучее итальянское небо, нет: «В глазах его сияют вечерние светила», – как у героя стихотворения «Мальчик, который пел» доминиканского поэта Антонио Фернандеса Спенсера (р.1923).

В творчестве прославленного чилийского поэта, лауреата Нобелевской премии Пабло Неруды выделяется цикл стихотворений «Сто сонетов о любви». Четыре из них названы им «Утро», «Полдень», «Вечер», «Ночь». Это история расцвета и увядания прекраснейшего из наших чувств. Подобного рода цикл нетрудно составить из пьес Барриоса, ибо он, как никто из композиторов-гитаристов, особенно ярко запечатлел в музыке любовь. Его чувство, в отличие от общественно-резонансной любви Неруды, более нежное и чистое, хотя глубинная сущность их одна, что позволяет проиллюстрировать пьесы Барриоса нерудовскими стихами.

«Имя твое» отмечено спокойной задушевностью, благородством чувства, чистой, светлой, возвышенной лирикой. «Могу ли я забыть, что эти руки / сухие корни розы оживили, / что каждый след твой вспыхнул ноготками, / с природой в полном мире и согласье?»

Следующая пьеса – «Я и ты». В ней дан диалог двух влюбленных, полный нежности и трогательной заботы друг о друге. «Мы ищем с тобою пространства, пристанища, новых планет, / где белая соль на косы твои не легла бы, / где б не был виновен я в том, что печали растут, / где хлебу жилось бы свободно и без агонии».

Далее можно поставить «Прощальное тремоло», в котором бесконечно печальная мелодия напоминает о прошедшей любви. «Думаю, эта эпоха, когда ты любила меня / минет и сменится новою синею эрой, / новою кожей на этих же самых костях, / новой весною, открывшейся новому взгляду».

Любовь вечна для всякого, кто вкусил ее сладость. И музыка Барриоса бессмертна, как неувядаемая красота его мелодий!

«Сон в лесу» – типичная для Барриоса пьеса-легенда. Спокойная и затаенная лирика сменяется любовными грезами о Прекрасной Даме, чей образ преследует нас наяву и во сне. Эпиграфом к этому произведению можно избрать строку чилийского поэта Хувенсио Валье (р.1900-1999): «Меня сжигают золотые сны».

«Тропический вальс» Барриоса обволакивает сладкой негой и трепетным восторгом, обращенным к обожаемой женщине. Это вечная и всегда новая тема для латиноамериканских поэтов и музыкантов. Все они – певцы и рыцари любви.

Каждый из вальсов Барриоса — романтическая поэма любви.

Вальс №1 – это изысканное грациозное движение.
Вальс №3 отличается возвышенно-романсовым печальным чувством.
Вальс №4 выражает радость, вызванную весенним пробуждением души и грезами о счастье с любимой женщиной.

В каждом из вальсов танцевальный ритм уносит нас в «лазурные широты», где сердце внимает словам любви. Рубен Дарио и Агустин Барриос – самые замечательные латиноамериканские певцы Небесной красоты.

Вариации на тему пьесы Франсиско Тарреги «Слезы» написаны Барриосом как масштабное произведение. Оно примечательно тем, что романтической, светлой, нежной, немного печальной теме противопоставляется блеск виртуозных вариаций – то песенно-танцевальных, то хрустально-флажолетных, когда звучит тремоло.

Как нельзя лучше к этому подходит лейтмотив «Вариаций» Рубена Дарио: «Ты здесь, со мной, и вновь в твоем дыханье / я чую воскурений древний дым, / и слышу лиру, и в воспоминанье / опять встают Париж, Афины, Рим».

Всюду и во все века царят на земле Красота, Любовь, Женщина – то, чему отдали лучшие свои чувства никарагуанский поэт Дарио и парагвайский композитор Барриос.

«Меланхолическая песня гаучо» Барриоса повествует о том, как появляются слезы умиления на глазах глубоко религиозного человека, когда он взирает в церкви на светлый лик Спасителя. Такое настроение обычно бывает в день Рождества Христова.

«Villancico de Navidad» открывает перед нами два мира: Бога и человека. Спокойному, торжественному, молитвенно-гимническому состоянию души сопутствует некоторое отстранение от жизни, когда индивид погружается в самого себя и созерцает собственные скорби. Все это напоминает о далекой Испании, о вечном и преходящем в ее бытии, о безмерно дорогом и милом для каждого, кто опален ее горячим дыханием. Рубен Дарио выразил это чувство гениальными стихами: «Размеренно-нежно дул ветер весенний, / и крылья Гармонии тихо звенели...»

Если мы отнесем сказанное выше к гитаре Барриоса, то попадем в точку: выявим истинное содержание его музыки – «тихо звенящей Гармонии».