29. Приобретение и алтарь Бога.
До того, как отправиться к вольскам, надо было подготовиться во всех отношениях. Прежде всего, Квинт вызвал к себе Павла Канулея, приказал ему в полном вооружении направиться к Аттию Туллию и спросить его, примет ли он Квинта Гладиатора с двумя его Волками как послов римского Сената и народа и на какой срок?
— А если вольски нападут на меня, потому что я иду вооружённый?
Евгений решил, что можно пользоваться не только русским матом, но и русской мудростью, и ответил:
— «Unus vir non bellator est, nisi viator» (Один в поле не воин, а путник).
Надо также было позаботиться о римских домах, оставив в них слуг. Переселять в Рим Авлипора или Квинтипора было опасно: ведь они много чего видели и слышали на Склоне, и почти наверняка сболтнут такое, что проступок Порция покажется детской игрой. Поэтому Квинт отправился в Остию, чтобы купить у пиратов или работорговцев раба и рабыню, поженить их и поселить в римском доме. Конечно, браки между рабами не признавались римским законодательством, но Квинт твёрдо решил проводить линию, что раб — тоже человек, хоть и потерявший на время рабства собственную волю, и что рабовладелец несёт всю ответственность за раба.
Остия в тот момент была даже не гаванью, а скорее маленькой торговой площадкой. Пристани не имелось, корабли вставали на якорь в удобной бухте в устье Тибра и перевозили товары на берег на лодках. Как раз пришли три пиратских корабля, пограбивших Великую Грецию: греческие колонии в Южной Италии и Сицилии. Главной добычей были рабы. Греки имели в Риме в то время репутацию болтливых, необязательных и несерьёзных слуг, римляне предпочитали лигуров, сардов, сикулов и прочих заведомых варваров: работящих и более выносливых. Греки формально были крепки и мускулисты, поскольку свободный человек должен был заниматься спортом, но плохо переносили длительный труд и лишения, а максимум к 40 годам обычно уже становились полными развалинами. Впрочем, это могло было быть связано с тем, что греки не могли смириться с неволей, и постоянное недовольство съедало их изнутри. Даже положение вольноотпущенника их угнетало, а другие рабы смотрели на него как на полную свободу: больших прав они и дома не имели. Правда, молодых гречанок и греческих мальчиков охотно раскупали для постельных нужд. Здесь нужно сделать оговорку: суровые патриции не одобряли такие покупки своей молодёжи, что делало дальнейшую судьбу этих наложниц и наложников ещё более безнадёжной: как только они надоедали молодым хозяевам, отец семейства стремился возвратить (хотя бы частично) деньги, потраченные на безделье, и рабы попадали в лапы Лупанара. Право стать вольноотпущенником в те времена нужно было заслужить делами.
Квинт прошёл вдоль рядов нагих рабов, высматривая наиболее прилично выглядящих раба и рабыню лет под тридцать. Греческого и этрусского он не знал, поэтому предусмотрительно взял с собой Сильвия, который в человеческих языках разбирался не хуже, чем в звериных. Он прекрасно говорил по-этрусски и по-вольски, неплохо знал греческий и пунический. А какие ещё языки — Квинт мог пока только догадываться.
В криках пиратов, расхваливавших свой товар, Квинт вдруг уловил слова: «geometron» и «philosophia». Подойдя к их источнику (красномордому пирату с клочковатой бородой и без двух пальцев на левой руке), он увидел среди других рабов экземпляр, который было не стыдно назвать интеллигентом. Нагой мужчина лет тридцати с крепким телом (явно гимнастикой не пренебрегал), старающийся держаться с достоинством даже в таком положении, со спиной в рубцах от плети, видимо, за строптивость, с ясным лицом и печальными глазами, руками не белоручки, но явно больше привыкшими к стилосу, чем к молоту или плугу. Как слуга и подёнщик он был для большинства покупателей качества ниже среднего. Ремёсел он, видимо, не знал. Учителей греческого и литературы в то время в Риме ещё не покупали. Квинт начал думать, как проверить его знания без греческого языка. Переводу Сильвия в этом случае доверять не стоило. И пришла идея.
— А ну-ка, я проверю этого умника, — велел он перевести Сильвию. — Пусть он со мной отойдёт на песок пляжа, посмотрим, чего он стоит.
Хозяин не возражал.
Квинт нарисовал на песке равнобедренный треугольник и написал на обеих его сторонах букву «альфа» А. Затем он пометил один из углов и написал в нём бету В. Пленник дико взглянул на необычного варвара, который протянул ему прутик, и написал во втором угле тоже букву В. Первый тест пройден. Тогда Квинт провёл высоту и опять отдал прутик. Грек посмотрел на него с любопытством, вроде даже как-то выпрямился и написал в обоих углах при пересечении высоты с основанием букву О (прямой угол, orthos), половины основания пометил гаммами, а половины угла при вершине дельтами. Тогда Квинт нарисовал прямоугольный (насколько у него это получилось) треугольник, поставил в прямом угле букву О и нарисовал квадрат на гипотенузе. Квадрат получился корявый, и геометр не понял. Квинт написал во всех четырёх углах квадрата букву О, пометил гипотенузу буквой Н и поставил ту же букву у одной из боковых сторон квадрата. Грек просто выхватил у него прутик и нарисовал ещё два квадрата на катетах.
Теперь наступило время торговли. Квинт неожиданно для грека заругался, стёр чертежи и плюнул на несчастного, который только начал на что-то надеяться.
— Этот самонадеянный индюк мало знает и много ошибается! — произнёс Квинт тривиальное утверждение о любом человеке, но оно было воспринято как оценка квалификации несчастного Гигия (так звали грека).
После такого Квинт по дешёвке купил жалкого плачущего Гигия. Но это было незапланированное приобретение. На роль домоправителя философ и геометр явно не годился. Его место было на Склоне. Пришлось купить ещё раба и рабыню средних лет. К их удовольствию, Квинт сразу объявил им, что они будут жить как муж и жена в его доме в Городе и следить там за порядком. Работа нетрудная, и «личная жизнь устроилась». Так что в доме появилась супружеская пара домоправителей: Эпихарис и Алфея.
Сразу по возвращении в Город Квинт собрал Волков и при них, прикоснувшись палочкой и произнеся соответствующую юридическую формулу, отпустил на свободу Гигия, который стал теперь Квинт Гладиатор Гигий.
Тот искренне недоумевал, почему хозяин с ним так: то обращается с уважением, то вдруг плюнул и обвинил в невежестве? Всё понявший Сильвий объяснил греку, зачем Квинт разыгрывал эту сцену в Остии.
А Квинт, после того, как Гигий немного успокоился (вольноотпущенничество ведь намного лучше рабства), через Сильвия объяснил ему, что римляне нерушимо соблюдают клятвы, и взял с него клятву жить на Склоне, никому вне Склона не рассказывать, что там происходит, без прямого разрешения Квинта либо Сильвия, учить тех из Волков и детишек-учеников Сильвия, кто пожелает, греческому языку и геометрии и не учить философии никого, кроме тех, на кого явно укажет лично Квинт.
Через неделю вернулся Павел Канулей, довольный приёмом у Аттия Туллия и хорошенько подравшийся с некоторыми эмигрантами.
— Набил как следует морду выродкам Манлию, Геганию и Тицинию, которые кричали, что с Римом иметь дело нельзя. Первые двое хоть пытались драться честно. Но куда им до Волка! А третий хотел кинжал в ход пустить, ну я ему не только морду разукрасил, но и ударил, соблюдая меру, по мужским удам так, что пару недель о Велтумне мечтать не сможет. Руку, в которой этот шакал кинжал держал, ему пришлось вправлять.
Квинт посмеялся.
— Ты правильно сделал, что не убивал и не калечил. Но ты забыл о самом главном: о своём поручении.
— Сейчас достану табулу, чтобы не перепутать слова Аттия. Слушай:
«В любой день и на любое время приму Квинта Гладиатора как родственника и высокую персону, и его Волков вместе с их семьями и имуществом. Если кто-то из них пожелает остаться насовсем у вольсков, получит надел, построим ему дом и дадим коня, он сможет жениться на любой девушке из знатных родов. А как посла народа римского жду моего зятя после новолуния на два месяца. Достойное жилище для него, его ликторов и Сиянии будет подготовлено, и эти два месяца он будет гостем народа вольсков».
Итак, после новолуния нужно в путь.
А до этого римский народ воздвиг алтарь неведомому Богу. Конечно же, прежде всего спросили Квинта, а затем Аппия. Святилище было кубом из серого гранита, на котором вырезаны слова: IGNOTO DEO. Народ выбрал фламином (жрецом) неведомого Бога Квинта (кого же ещё!) Аппий, который в этом случае имел право вето, не вмешался. Пришлось Квинту всю ночь молиться, чтобы высшие силы подсказали ему молитвы и ритуалы для обычных римлян, которые пожелают почтить неведомого Бога.
На восходе солнца он возжёг ладан на жертвеннике рядом с алтарём и произнёс для собравшихся римлян.
«Римский народ славится своей благочестивостью и верностью клятвам. Рим выбрал тяжёлый путь устанавливать порядок и справедливость в мире, борясь со всеми, кто стремится водворить хаос, и принимая к себе в союз и в граждане тех, кто стоит за порядок. Идёт единая большая война: сил порядка против сил хаоса. Рим выбрал свою сторону, и он никогда не предаёт союзников.
Бог, имя которого неведомо, который поддерживал меня в трудные минуты и которому я стремлюсь быть верным клиентом! Ты соизволил распростереть плащ внимания своего над Римом и его землёй, увидев, какой трудный Путь избрала Республика, как она неуклонно идёт по нему через победы и поражения, как она возвращается на него, когда сбилась. Римляне, принимает ли народ римский помощь (Квинт чуть не оговорился: Бога Единого) Бога, которому я служу, и клянётся ли не отступать от своего Пути и возвращаться на него, когда по ошибке или слабости на время собьётся?»
Это было удивительно: требуют не клятву верности неведомому Богу, а клятву верности римскому Пути. Все, и патриции, и плебеи обратились взглядом к царю Аппию, наблюдавшему за ритуалом, сидя в кресле. Тот встал с кресла и первым поднял руку для клятвы. Римляне повторили слова клятвы за Квинтом:
«Клянёмся неуклонно, через все опасности и трудности, идти по Пути порядка и справедливости, не падая духом после поражений и не надмеваясь после побед. Клянёмся принимать к себе всех, кто согласится разделять с нами этот Путь. Клянёмся беспощадно карать тех, кто поступает против чести и совести, кто разрушает порядок и справедливость. Клянёмся, что честь для нас выше всего, что, поступая по чести и справедливости, не будем забывать о совести и будем по возможности милосердными. Клянёмся не уничтожать невинных намеренно и искупать вину свою, если это случится непреднамеренно. Твой Путь, Бог, имя которого неведомо людям, наш Путь».
Квинт подождал, когда люди успокоятся после такой необычной клятвы. Аппий смотрел на него с удивлением. Может быть, он ждал редкого момента, когда мог бы проявить свою власть и наложить вето на действия Квинта, но пока что всё, что делал Квинт, согласовывалось с взглядами Аппия. Клятва явно способствовала величию римского народа и подъёму его духа. Квинт продолжил:
«А теперь я расскажу о том, как почитать неведомого Бога и в каких он отношениях с олимпийцами. С низшими божествами и демонами у него отношений нет, с ними разбираются олимпийцы и люди».
«Римские боги дают тем, кто молит их, блага, если молящие ведут себя благочестиво. Земля Рима, небо Рима, блага римского народа — это их удел. Бог неведомый не вмешивается в удел других богов. Поэтому о благах нужно просить олимпийцев. Поэтому лишь олимпийцам можно посвящать кровавые жертвы и игры. Поэтому неведомого Бога нельзя просить ни о каком зле, даже для злейших врагов».
«Бог неведомый требует от вас, чтобы вы становились лучше, чтобы вы совершенствовали себя, учились сами и учили других. Твёрдо идти по своему Пути и при этом становиться всё лучше и лучше — таково благое служение Богу неведомому, которое является наилучшей из возможных молитв и жертв Ему. Если человек перед смертью сможет с чистой совестью сказать:
— Я шёл по своему Пути и прошёл столько, сколько возможно. Я совершенствовал себя и других. Я не сбивал других с их Путей. Когда я сбивался со своего Пути или впадал в страсти, я возвращался на него и выходил из плена опасных страстей с закалённой душой. Когда мой Путь причинял зло другим, я каялся в этом и по мере сил заглаживал то, что сделал, расплачиваясь за свои ошибки и сотворённое мною сполна. Я был верным клиентом неведомого Бога, — и если это было правдой, а не самообольщением, то Бог неведомый откроет душе вашей пути в миры, недоступные даже для олимпийцев».
«Никогда не восхваляйте неведомого Бога, Он неизмеримо выше людей и недоступен лести и страстям. Никогда не просите у Него благ, просите у Него сил душевных для себя или для тех, за кого молитесь, и обязательно говорите, какие обязанности при этом берёте на себя. Просите у него ясности духа, чтобы Он вовремя дал вам понять, что вы сбились с Пути своего, и сил для возврата на Путь свой, сколь бы мучительным и опасным этот возврат ни был. Он — не тиран и не наместник. Он — учитель и наставник. Он тот, кто даёт вашей душе при зачатии её Путь, определяет, какие испытания она должна пройти в этом мире, чтобы закалиться и стать лучше. Он милует по Любви своей, если вы согрешили на Пути своём и сделали всё, чтобы загладить грех. А наказывает человека в самую первую очередь сам человек, когда сбивается с Пути благого Бога и благой Фортуны на кривые дорожки злого Фатума и самого сильного из демонов зла, Люцифера. Люцифер и его пособники, неназываемые подземные демоны, лишь помогают в этом наказании и наслаждаются его плодами».
«Если вам захотелось принести жертву неведомому Богу, перед этим день не ешьте и не пейте, перед жертвой выпейте чистой воды, чтобы голос ваш был крепок, и жертвуйте цветы, возжигайте благовония или сбрызните землю вокруг алтаря вином. Не приносите двух жертв и не возносите двух молитв за один раз. Если молитва при этом рвётся из сердца вашего, и в ней нет лести Богу неведомому и проклятий врагам, если каждой просьбе соответствует ваше обязательство, и обязательство это направлено на то, чтобы сделать вас и ваших близких лучше, молитесь как вам Бог на душу положил!»
«Если же не можете подобрать слова сами, вот вам молитва за близкого человека».
— Бог, имя которого неведомо людям! Дай силы Паппию, дабы он преодолел трудности и болести, что встали у него на Пути. Я готов взять половину его грехов на себя и помогать ему словом и делом своим».
«А теперь запрещения. Тот, кто занимался ростовщичеством, должен очиститься, прежде чем молиться неведомому Богу. Для этого он должен рассказать о своих мерзостных для неведомого Бога деяниях публично, в присутствии фламина или его помощника, и получить от фламина или помощника указание, что сделать для очищения. Очищение может занимать даже год или два. Тот, кто устраивал гладиаторские игры, тоже обязан покаяться и очиститься. Тот, кто силой взял женщину, даже рабыню или пленницу, тоже подлежит покаянию и очищению. Тот, кто не поднял ребёнка своего, подлежит очищению».
«Очистившись и помолившись, мужчина и женщина, свободные от уз брака, могут заключить на этом алтаре союз. Такой брак считается благословенным. Расторгнуть его простым заявлением нельзя. Нужно помолиться на алтаре и попросить Бога наставить на верный путь: что сделать, чтобы сохранить брак? Если же через год станет ясно, что союз безнадёжно болен, на алтаре неведомого Бога можно произнести разводные слова. Но после этого оба супруга в течение полугода обязаны воздерживаться от соитий с кем бы то ни было, дабы не разводились, чтобы броситься в объятия другого или другой. Брак или молитва на этом алтаре не считаются принесением клятвы клиента неведомому Богу и не препятствуют никаким молениям и жертвам другим богам».
«А теперь возгласим все вместе»:
— Бог, имя которого неведомо людям! Добро пожаловать в Город, который по собственной воле, свободно выбрал Путь служения, одобряемый Тобою и предписанный при его основании, и пытается идти по нему настолько твёрдо, насколько это возможно для людей. Укрепи наши силы и дух, а мы обещаем и дальше идти по Пути нашему и возвращаться на него, если собьёмся.
«И последнее. Если кто-то захочет дать обет служения неведомому Богу, он лишается права сам просить что-то у богов-олимпийцев и низших божеств. Он может лишь присоединяться к мольбам народа римского. Так что сто раз подумайте, прежде чем давать обет моему небесному патрону».
Весь этот ритуал вымотал Квинта до крайности. Любое неверное слово в ту или иную сторону могло быть здесь гибельным для него (полбеды) или выгодным, но гибельным для дела (беда).
А, когда люди разошлись, Квинт обвенчал на этом алтаре своих рабов Эпихариса и Алфею.
Сильвий внимательно слушал всё происходящее и переводил Гигию. Тот тоже слушал в основном с удовольствием, но пару раз на лице его появлялась тревога или неудовлетворённость. Сам Сильвий никак своего отношения не выразил. Да он ведь уже был клиентом Бога Единого.
Аппий утвердился в каких-то своих подозрениях и немедленно послал трёх верных людей куда-то на корабле.