Истории этой начало было положено давно, еще в бытность моей службы в составе нашего ограниченного контингента в демократической республике Афганистан, куда я попал по собственному желанию и рвению, будучи спортсменом-парашютистом. Что закономерно – попал я в наши славные «Войска дяди Васи», то бишь ВДВ, сразу, как только был увиден тамошними работниками. Разумеется, против я ничего не имел, хотя наивен не был, и что такое война вполне мог себе представить, хотя бы, со слов своего деда – героя Советского союза, потерявшего на войне обе ноги, где-то под Варшавой. С молоком матери впитал я истину, что настоящий мужчина должен непременно защищать свою Родину, всеми доступными методами. А, коли, уже исчерпаны методы эти, да и войны-то давным-давно не было – надобно, так или иначе, найти дорогу туда, во что бы то ни стало…
Но сейчас – не об этом. Представлюсь. Зовут меня Дмитрий Сергеевич Бунин, по званию – старшина, служил в ВДВ, сейчас – на пенсии. Сослуживцы, не мудрствуя лукаво, окрестили меня «Поэт». Мне – не обидно. Воспитан я вполне в советском духе, хотя и крещеный (крестила еще бабушка), но Бога представляю себе только в общих чертах, как «что-то там такое, что над нами». С чертом была та же ерунда, как и со всеми странностями, вероятно, имевшими место на этой земле. На эту тему, до того случая, я никогда всерьез не задумывался. Да ладно, перейдем, собственно, к самой истории.
Будучи контужен в одном из первых боев, я оказался в полевом госпитале. С кем случалось – тот знает. Невесело, одним словом. К тому же – в ушах шумело, и чувствовалась угнетающая слабость во всем теле. Открыв глаза, я осмотрелся. В помещении, на койках, было человек десять, может больше. Освещение плохое, ничего толком не разглядеть, к тому же – в глазах еще не просветлело окончательно. Из угла, где было совсем темно, слышались стоны, пахло лекарствами и чем-то еще, очень неприятным. Первая мысль была, скорее бы отсюда выбраться… Я повернулся к стенке, и постарался заснуть, что у меня, слава Богу, получилось.
Проснувшись утром, я уже осмотрелся основательно, потихонечку познакомился с соседями, был подвергнут нехитрым медицинским процедурам. Оказалось, что контузия у меня не самая тяжелая. Врач сказал, что я – молодой и здоровый, все быстро пройдет, и я здесь надолго не задержусь. Народ был разный, как и характер ранений. Я представился, сказал, что почти здоров, и, ежели кому и чего нужно, то могут ко мне обращаться с просьбами.
Теперь я смог рассмотреть того, кто все время стонал в углу. Этот человек был весь замотан окровавленными бинтами, в небольшую щеку между ними смотрели совершенно черные, казалось, безумные глаза. Это был водитель, сержант, как я узнал. Духи подбили колонну, грузовик его загорелся. Он один остался жив, из всей подбитой колонны. Жив… если так, конечно, можно сказать. Солдат бредил, называл какие-то имена, названия. Возможно – родные места, близкие люди. Глядя на него, сердце мое обливалось кровью, а душа выворачивалась наизнанку. Я был готов, наверное, на все, чтобы хоть как-то, облегчить его боль, вернуть к жизни. Это, как я потом понял, был один из самых страшных моментов за всю службу…
Разумеется, я обратился к персоналу, которому было, как мне казалось, не до несчастного, с просьбой разрешить мне, по мере моих возможностей, как-то ему помочь. Поначалу меня просто игнорировали. Позже, все же, попросили присматривать, и, если уж я замечу что-то запредельное (интересно, что же они имели ввиду?), то обязательно звать персонал. У меня сложилось четкое впечатление, что все вокруг уже смирились с тем, что несчастный обречен, и только ждали, когда же все решиться само собой. Разумеется, я заблуждался: ждали, всего лишь, транспорт, который смог бы перебросить сержанта на Родину, где, как говорили, была возможность его спасти. Когда прибудет спасительный транспорт, я уже и не спрашивал.
Вечером второго дня, я подошел к несчастному, как мог, поправил ему подушку. Промокнул обожженные губы слегка влажной губкой, как показывала медсестра. За моей спиной ребята резались в карты, и на меня внимания не обращали. Вдруг парень повернул голову, и посмотрел на меня. Прямо в глаза. Мне, отчего-то, стало не по себе. Затем он поднял забинтованную руку, всем своим видом показывая, чтобы я наклонился к нему. Я опешил, и послушался его. Тогда я впервые услышал его голос. Хриплый, будто бы искусственный, он нагнал на меня еще больше холода. А говорил он следующее:
- Сегодня ночью за мной придут. Ты не бойся. Меня заберут, так надо. А ты, - он замялся и протянул мне руку. Пальцы, как ни странно, были без бинтов, и ожогов, - возьми это, и сохрани. Прошу тебя, братуха, - с этими словами он протяну мне медальон, не весь как появившийся вдруг в его руке.
Я, машинально, взял медальон и посмотрел на него. Но, ровным счетом, ничего не понял. Скорее всего – золото. С выпуклыми изображениями каких-то странных фигур.
- А зачем мне это? – поинтересовался я, опасаясь какой-то подставы, или чего-то еще мутного, неведомо чего.
- Прошу тебя. Сохрани. А он – сохранит тебя. А я потом его у тебя заберу. Только – не потеряй!
Я совсем ничего не понимал, видать, контузия совсем легкой не бывает.
- Хорошо, - сказал я, - но как я его домой провезу? Шмонать же будут, наверняка.
- Провезешь, не волнуйся. В карман положи – и все…
- Хорошо, - ответил я, хотя знал, что таким образом мне, уж точно, не светит его провезти.
- Спасибо, - ответил парень, закрыл глаза, и тяжело выдохнул.
Я отошел, присел на свою койку, сжимая в руке странный медальон. В тот вечер я больше ни с кем не разговаривал, хотя ребята звали меня. Я лег, укрылся простыней, и очень быстро уснул.
Проснулся я посреди ночи, сам не понял, отчего. Все вокруг было, как в дымке. Я, будто бы, кожей, почувствовал присутствие посторонних. «Духи?» - пронеслось в голове. И тут я увидел то, от чего мои волосы зашевелились по всему телу. В палату вошли, а, вернее – вплыли, не касаясь ногами пола, двое с носилками. Внешне они были худые и высокие, в халатах и чалмах, по облику напоминали духов, но, при этом, ростом были более двух метров. Я был не в силах пошевелиться, хотя прекрасно понимал, что надо бы их остановить. Все вокруг мирно спали, кто-то – храпел и ворочался. Я, будто бы, окаменел, имея возможность лишь наблюдать за происходящим.
«Духи» подошли к кровати сержанта. Тот, вдруг, поднялся, снял с себя бинты. Даже не снял, а стряхнул. Далее – он лег на носилки, а они подняли его и понесли к выходу. Все так же, по воздуху…
Во мне все горело и кричало, но я не мог проронить ни слова! Не мог я и пошевелиться. Как только они скрылись из виду, я, почему-то, провалился в небытие…
Когда я проснулся, все вокруг гудело и шумело. Еще не успев приподняться с койки, я знал, что этой ночью сержант… пропал! Исчез бесследно! Сколько не искали его впоследствии, так и не нашли. Особисты трясли нас денно и нощно, но результат был нулевой. Как итог – нас под страхом смерти предупредили о неразглашении данного факта, взяли все под подпись, на том и успокоились.
Медальон я, все же, сохранил. И привез в родной Ленинград. Сколько меня не проверяли по дороге, его, почему-то, никто не нашел, хоть он и лежал у меня в кармане штанов (в случае чего я готовился его скинуть). И ни одной царапины я больше не получил, за всю командировку!
А сержант за вещицей своей, все же, вернулся. Было это лет через пять. Поздний вечер. Жена и сын уже спали в комнате. Мне – не спалось, и я, как всегда, что-то мастерил на кухне. Вдруг взвыл сиреной домофон (были раньше такие). Я кинулся в коридор, но – не успел, видать дверь уже кто-то открыл. «Кто еще балуется в такое время?» - не понял я. При этом – подошел и посмотрел в глазок входной двери. Там было мутно, но, приближающуюся фигуру я, все же, различил. Человек был один, и я, без страха, открыл дверь…
На пороге стоял сержант-водитель, в «песчанке» и в кепке. Узнал я его, как ни странно, сразу. Наверное, по черным, как угли, глазам. Растерялся, так как сложно было поверить в увиденное..
- Привет, - промолвил он своим неестественно-хриплым голосом.
- Здорово… проходи, - предложил я.
Капитан прошел на кухню и присел за стол.
- По сто грамм? – предложил я, стараясь поменьше думать и рассуждать.
- Давай.
Я достал из холодильника початые пол-литра, и налил в рюмки, которые у меня всегда под рукой.
Мы выпили, не чокаясь.
- Я – за своим… - буркнул капитан.
- Понял. Сейчас принесу.
Я пошел в комнату, вынул из серванта шкатулочку, а из нее – медальон. Слава Богу – в целости и сохранности! Вернулся на кухню, отдал гостю. Тот встал, пожал мне руку:
- Спасибо тебе. Ты мою жизнь сохранил.
Я только хотел его спросить, что это было, как он развернулся, и, просто, растаял в воздухе. Я, в непонятках, перекрестившись, пошел в комнату, лег, и моментально уснул.
Утром, встав с кровати, решил, разумеется, что все это мне приснилось. Но – как бы ни так! Жена ворчала на кухне, что я – конченый алкаш, потому, как пил ночью один. Причем – из двух рюмок. В холодном поту открыл сервант – медальона нигде не было…