Детская память цепкая, красочная, образная и… избирательная. Какие-то картинки врезаются на всю жизнь, а что-то пролетает мимо и исчезает бесследно.
- Помню, мама в бане меня мыла, а я маленькая, щуплая была, как худой заяц, - неспешно рассказывает Нина Степановна о событиях 60- летней давности, словно фильм смотрит, - Ленька-то с Шурой, старшие брат с сестрой, поперед нас вымылись и на полатях стали спать укладываться. Как вдруг на печи кто-то немного повозился и тоскливо так протянул «ууу! у-у-уу!»
Они вмиг кубарем с полатей скатились да на пару и вломились прямо к нам в баню.
- Вы чего, одикли?! С ума сошли?! – закричала на них мама, ведь Леньке-то шестнадцать исполнилось, а Шуре – и того больше. А эти так напугались, что едва говорить могут.
-Маа-ма, кто-то в дом забрался, там кто-то чужой! Иди посмотри!
- Чего еще выдумали?! Идите в избу, поманило вам! Идите давайте!
Ну, мама меня домыла, сама сполоснулась, пошли и мы в дом.
Осенние ночи холодные, темные. Огня не зажигали – керосин берегли, а про электричество в послевоенном 46-ом в глухой северной деревне и мечтать не смели. Вот теперь уже все вместе спать собрались. Вроде тихо все, нет никого. Решили на голбце лечь, на полатях боязно показалось. Только улеглись, затихли, а из-за печной трубы опять «у-у-уу! у-у!»- да жалобно так, словно обидел кто. Что за наваждение! Мама-то стала догадываться, что это домовой горюет, а нам ничего не говорит.- Спите, ну-ко!
На этот раз мы решили разместиться на полу. Может, хоть теперь уснем. Вот лежим, а у нас над головами по -под лавке «топ-топ-топ-топ!»- кто-то невидимый пробежал маленькими ножками. И немного погодя уже из угла с полу послышалось протяжное, со всхлипами третий раз «у-у-уу! У-у!» Ох и натерпелись мы страху, помирать буду –не забуду!
А мама запечалилась, зарасстраивалась:
- Видно, не вернется Ленька с учебы! Убьют его там «лесные братья» (после войны много было в латышских лесах бандитов, которые не щадили ни немцев, ни русских). Ленька-то после семилетки собрался поступать на моториста в Ригу, вот-вот уехать должен был. Так бы и горевала мама об Леньке, что не суждено ему вернуться в отчий дом, не зря же домовой плакал так жалобно! Да только жизнь по-другому повернулась.
В эту же зиму, примерно месяца через два дом-то и сгорел. Глубокой ночью что-то сбрякало на нежилой половине. Подумали, кошки чего-нибудь уронили, не стали смотреть. А с того места, оказывается, все и разгорелось. По всей видимости, соседи недобрые подожгли. Из зависти. Свой-то скарб и скотину они еще по темноте, загодя в поле, где снегу было по пояс, вытаскали. А нас и не подумали разбудить, только чудом уцелели. Бог спас. Дом-то был добротный, большой – четыре избы, хлев и конюшня, все под одной крышей. А сверху – мезонин-светелка пристроен и балкончик спереди. Его мой дед Андрей , купец средней руки, еще до революции построил. Так все и сгорело.
Не по брату, а по родному гнезду печалился и плакал батюшка-домовой. Не увидел больше Ленька родного дома. Вернулся на пепелище, построил свой домик в райцентре по соседству с младшей сестрой и прожил большую славную жизнь, наполненную трудом и заботами.