…Однажды мы сидели в гаванском баре «Флорида» (местных кубинцев туда не пускали), и к нам подсел пожилой мужчина, лет 70-ти, седой и прекрасно говоривший по-русски, лишь с едва заметным акцентом. После нескольких кружек пива выяснилось, что он действительно русский, моряк, родом из Санкт-Петербурга.
В пятидесятые годы работал старшим помощником капитана в американском торговом флоте. Но случились некоторые обстоятельства, поспособствовавшие тому, чтобы он оставил судно, на котором пришёл в гаванский порт, и зажил здесь.
Пётр Потапович был весьма начитан, много чего повидал за время своей флотской жизни. И этим сильно расположил нас к себе. Мы прониклись к нему искренней симпатией.
Время увольнения подходило к концу. Договорились, что придём к нему в гости, тем более что, по его рассказам, у него был свой дом в одном из районов Гаваны.
Запаслись маслом, хлебом, консервами и перебрались через пролив на городской берег своей шлюпкой (т.к. на проходной порта могли отобрать продукты).
Там нас встретил Пётр Потапович, мы сели на автобус № 24 и поехали на окраину Гаваны, на улицу Сан-Франциско, дом. 764.
Раньше у Петра Потаповича был фотосалон, но после революции салон у него отобрали.
Дом состоял из 4-х комнат, но пустовал, всего-то на все: стол, несколько стульев, пара шкафчиков и старенький диван. Бедность, деликатно выражаясь.
На стене висела поблёкшая старая афиша с изображением красивой молодой женщины в ярком наряде - певицы из кабаре «Тропикана».
Большой холодильник с морозилкой был в строю и непрерывно работал.
В комнатах куча каких-то пакетов, старых банок и т.д.
Мы выгрузили пакеты с едой, а Потапович поставил на стол ром «Havana Club» и по-хозяйски предложил для разгону спирта. Но мы отказались.
Выпили рому, закусили, и Виктор спросил:
- А как тут с девицами?
- Пойду, «протелефоню», - ответил Пётр Потапович и вышёл в другую комнату.
- Сейчас подойдёт испанка, 35 лет, муж сбежал в Штаты. Живёт одна, с дочкой, - проинформировал он, вернувшись к нам.
Подошла дама, лет тридцати, улыбчивая, приятной наружности, с соблазнительными формами и красивым грудным голосом.Дамочка пить не стала, но выставленные продукты «рубала», как грузчик. В общем, всё как у нас на российском берегу. Только аппетит явила покруче.Продукты у нас были отменные, и кубинцы таких «деликатесов» давно не видывали и, стало быть, не пробовали.Сначала прогулялся с ней сам артельщик, остальные остались за столом.Когда вернулся артельщик, подошла очередь Виктора, и дама предъявила ему счёт:«Чипр, чипр», - показав на пальцах два, т.е. два флакона одеколона «Шипр».Виктор человеком был просвещенным, один флакон «Шипра» у него имелся, а второй он взял на всякий случай у 4-го механика. Вот этот случай и представился.А теперь просвещённого Виктора, как телка, дамочка повела к себе домой, на улицу Сан-Франциско. Эта улица при «американских оккупантах» была явно фешенебельной. Разделяла её полоса зелёного газона, а по бокам находились виллы, коттеджи, пряничные домики. Здесь же находились консульства, представительские офисы и т.д., но в каком виде!.. Окна выбиты, штукатурка облуплена, дверей нет.
Население - взрослое и кучи детей, всех оттенков чугунных канализационных труб - не просто слонялось, а как-то шарахалось по этой бывшей «стрит».
А детвора ещё дополнительно карабкалась куда возможно, бегала, прыгала, орала.
Ну, а степенные чёрные матроны занимались своими домашними делами.
Виктор не стал нам рассказывать подробностей встречи с испанкой, лишь сообщил, что давно не видал такой нежно-истовой женской ласки и сокрушительного темперамента.
Так что два флакона «Шипра» были ничтожной платой за полученное роскошное удовольствие!
Ром был настоящий, а кубинская жара добавила градусов. И через некоторое время мы все прилично захмелели. Потихоньку зазвучали мотивы русских песен, которым вдохновенно подпевал хозяин дома.
Послушав про наши обильные житейские случайности и роковые стечения обстоятельств, Пётр Потапович тоже ударился в воспоминания и поведал нам свою историю жизни и любви. Он показал на афишу с певицей из кабаре «Тропикана» и начал свой рассказ.
А дело было так.
Солёный ветер с моря, раскалённые камни у бара «Флорида». Сам бар на солнечной стороне, заглатывающий желающих и даже нежелающих не хуже удава какой-никакой прохладой, запахами пива и кальмаров, томившихся на сковородах.
За стойкой бара пребывал красиво поседевший мулат, лениво мывший и протиравший бокалы после пива. А на небольших столиках развалились пепельницы, полные окурков. И поверхность столов даже отсюда, с улицы, казалась липкой от пролитых напитков. Голова гудела после вчерашнего перебора, и так хотелось положить её на подушку или спрятаться в какое-нибудь прохладное помещение, никого не видеть, не слышать и, закрыв глаза, слушать и слушать тихую испанскую мелодию…
Заходить в бар бесполезно. В карманах пусто, на сердце тоскливо, а раньше было так хорошо и весело. Куда ж подевалось это нескончаемо прекрасное время со щедро вспыхивающими блаженными часами любви?
Прошло много лет с тех пор как он сидел в этом баре, молодой, уверенный в себе, полный надежд на будущее, имеющий престижную морскую должность и солидный заработок. Встреча с женщиной оборвала все эти крепкие нити и наполнила его жизнь любовью, ревностью, тоской и холодной ненавистью.
Чего только не принесла эта встреча!
…По-испански его привыкли называть здесь Педро, хотя он носил простое русское имя Пётр. В тот навсегда памятный вечер он познакомился с кубинской девушкой в одном из баров у набережной. Он довольно сносно разговаривал на испанском языке и без особого труда объяснялся с Роситой, так звали кубинку - лет двадцати, высокого роста, прекрасно сложенную, с небольшой грудью, длинными чёрными волосами, крупными распахнутыми глазами. По-испански Росита - роза.
На судне он получил месячную зарплату, и деньги просто оттягивали карман. То есть трясла душу острая необходимость потратить их не без удовольствия.
Широка русская душа, а у моряка она ещё требует и обязательного шика.
- Сеньорита, не могли бы Вы мне составить компанию и куда-нибудь поехать? - задал он вопрос Росите после нескольких совместно выпитых порций «мохито».
- С таким капитаном можно отправляться в любое плавание, - с обворожительной улыбкой ответила девушка.
Пётр очень любил этот популярный во всём мире напиток, родиной которого являлась Куба. Мохито - коктейль из рома, сахара (или сахарного сиропа), мяты - иербабуэна, лайма и минеральной воды. Изначально использовался кубинский ром «Havana Club», а в последнее время его стали заменять сухим ромом «Silver Dry» трёхлетней выдержки, который позволял почувствовать вкус мяты и лимона в полной мере.
Куда податься в Гаване, когда тебе тридцать лет, рядом прекрасная кубинская девушка, а в карманах приятная тяжесть от честно заработанных денег?
Это были пятидесятые годы прошлого столетия, и в Гаване всегда можно было найти развлечения на любой вкус, но самым незабываемым и прекрасным зрелищем была, конечно, знаменитая «Тропикана».
Немного истории.
Когда в 1917 году началась великая российская смута, родители Петра покинули родину и осели во Франции, а потом переехали в Америку, в Лос-Анджелес.
Там он окончил морское торговое училище и работал на торговых судах, пройдя путь от матроса до старшего помощника капитана. В Гаване Пётр бывал несколько раз и великолепно знал, куда можно идти с красивой девушкой.
Сборы были недолгими, и скоро такси мчало их по улицам города в один из отдалённых районов, где располагалось кабаре «Тропикана».
Кабаре существовало с 1939 года и пользовалось бешеной популярностью не только на Кубе, но и во всех странах Карибского бассейна.
На сцене под открытым небом, в окружении пальм и прочей растительности выступают две сотни певцов, танцовщиков и музыкантов в ярких костюмах.
Начинается шоу в девять часов вечера, закончиться может и под утро. В кабаре можно пробовать кубинский ром, экзотические коктейли и от души танцевать до утра.
Знал бы Пётр, что встреча с Роситой так круто поменяет его жизнь, то может и не рискнул бы провести эту ночь в кабаре «Тропикана».
Но жизнь течёт сама и определяет всё сама, не спрашивая и не советуясь с нами. Эллинские философы-стоики говаривали со знанием дела, что жизнь покорного ведёт, а упрямого тащит.
Росита была так хороша, что редкий мужчина мог пройти мимо неё и не оглянуться.
И Петру было приятно, что он сидит с такой обворожительной девушкой, хоть где-то в тайниках души поселилось некоторое сомнение: сможет ли он удержать эту Жар-птицу в своих руках? Сможет ли она полюбить его, и останется ли он любимым и единственным для неё?
Молодость не уважает сослагательное наклонение, и он кинулся в эту бурную реку любви, не задумываясь о дальнейшем.
Пётр настолько был влюблён в Роситу, настолько погрузился в испепеляющий жар любовных отношений, что посвятил ненаглядной всё своё свободное время вкупе с рабочим, напрочь забыв о судне и своих обязанностях.
И этим безрассудным поведением доставил себе немало неприятностей.
Когда он появился на судне, там уже был новый старпом, а его списали, вычеркнули из судовой роли и вещи отнесли в каптёрку. На судне работал американский экипаж, и капитан был очень расстроен потерей прежнего старпома. Пётр был хорошим моряком, пользовался доверием капитана, но получилось, что доверия не оправдал.
Моряк покинул судно и перебрался к Росите.
Но все неприятности воспринимались им сейчас как временные. Никого и ничего в голове и теле кроме этой кубинской красавицы не было. А о том, что будет дальше, ему как-то не думалось.
Вот только пора любви Петра и Роситы оказалась недолгой.
Впрочем, как всегда при неуправляемых страстях, чересчур щедро транжирящих запасы жизненных сил. Страстях не преображающих, а разрушающих всё и всех.
Росита жила в какой-то комнатушке без элементарных удобств. И после весьма небольшого совместного проживания любовь дала трещину.
Плохо совместимые характеры, объединённые до поры совсем уж глупой беззаботностью, и постоянные поиски средств на еду и житьё быстро разорили их непрочный очаг.
Пётр Потапович налил себе полную рюмку рома, залпом выпил. Глаза у него стали влажными, а голос дрожал от жалости то ли к себе, то ли к неудавшейся жизни.
- А ведь как я её любил! Я был готов для неё на всё!
И он продолжил рассказывать, как дальше развивались события.
Росита устроилась работать в кабаре «Тропикана», где они так счастливо провели свой первый вечер. У неё оказался сильный завораживающий голос, и при такой обаятельной внешности она заняла одно из ведущих мест в артистической среде кабаре.
У Роситы появилась масса молодых, или не очень, обеспеченных поклонников. И Пётр был, что называется, списан. В кабаре можно было за приличную цену (по кубинским меркам) договариваться с артистками о встречах после окончания ночного представления. Росита, без особых переживаний, или вообще без них, воспользовалась своей красотой и талантами и легко уступила соблазнам. И быстро превратила жизнь Петра в ад!
Теперь она редко появлялась в их совместном жилище, а сцены ревности и обличения в неверности мало её трогали. Она купалась в лучах своей славы, мужского обожания, продавая себя по самым высоким ценам!
Пётр устроился работать в такси, и были случаи, когда его нанимали, чтобы отвезти Роситу с очередным поклонником в какую-нибудь гостиницу.
Первое время ревность совершенно изнуряла его, он готов был покончить счёты с судьбой. Но сильный русский характер, воля к жизни уберегли его от непоправимого, и он постепенно стал возвращаться к нормальной жизни. А внешние данные привлекали к Петру и достойных женщин.
Он был достаточно образован для того времени, знал прекрасно английский язык, а свой испанский отшлифовал за время общения с Роситой и работой в такси.
Грамотные толковые люди всегда нужны, в любой стране, при любом режиме.
А вернуться во флот Пётр не спешил. Ему очень хотелось доказать Росите, что в своё время она не ошиблась, выбрав его из толпы окружающих её мужчин.
…Он возил на такси одну из богатых женщин, не первой свежести, но жаждущую любви молодого мужчины.
- Не осуждайте меня, - грустным голосом рассказывал Пётр, - пришлось мне ублажать эту перезрелую матрону довольно продолжительное время. Но она неожиданно умерла и оставила мне в наследство процветающее фотоателье, которое находилось в центре Гаваны.
Наследников у неё не было, а завещание было оформлено на меня.
Так я стал преуспевающим сеньором в столице, и на меня работала целая дюжина фотографов и фотомастеров. Ателье преуспевало, и я вместе с ним.
Семьи я не завёл, моё сердце принадлежало одной этой женщине. Но никогда больше я не посещал кабаре «Тропикана». От общих приятелей узнал, что Росита быстро сошла со сцены, очень постарела и выступала потом в низкопробных барах.
Мне не хотелось больше встречаться с ней, я хотел её запомнить такой, какой она мне встретилась. Скоро я узнал, что она умерла.
Вот и вся моя история любви к единственной, прекрасной и неверной женщине по имени Росита!
Потом пришла революция, ателье у меня отобрали. И остался у меня этот пустой дом, в котором так и не зазвучал смех моей несравненной Роситы и голоса детей!
- А как же теперь, Пётр Потапович, как Вам одному здесь живётся? - спросил Виктор.
- Трудно однозначно ответить, как живётся старому мужчине, ещё помнящему свою страсть и красоту любимой женщины. Благодатно и безнадёжно, раз недолгое прошлое живо, а настоящего, по сути, нет. Наверное, не сумел я поддерживать огонь нашей любви, а может дрова любви были недостаточно сухими, не знаю. Если бы знал ответ, то не остался бы один на склоне лет! Но я познал, что такое настоящая любовь. И не каждому из Вас может так повезти, извините меня!
За столом воцарилось неловкое долгое молчание, но каждый из нас сочувствовал Петру Потаповичу и завидовал его внутренней силе и красоте его мужского самопожертвования одной, но любимой женщине.
- Не скучаете по морю и не хотелось бы снова вдохнуть свежий морской ветер и окинуть взором с верхнего мостика синий океанский простор? - несколько пышно спросил я его.
- Да, много раз да! - ответил мне Пётр Потапович и смахнул с ресниц набежавшую слезу.
- Хотелось снова увидеть в океанских просторах жуткое и прекрасное, развивающее душу человеческую ввысь, вширь и вглубь. Снова хотелось бы увидеть, как багровое солнце плавится, погружаясь в пучину, и лёгкие пушистые облака, подсвеченные снизу, раскалено светятся! Но где же здесь это можно увидеть?
Мы поразились такому неожиданному страстному ответу старого моряка, который не забыл ничего из своего прошлого и видел море как живое существо, в таких ярких и трепетных красках.
На Гавану опустилась ночь, тёплая, нежная. С улицы из соседнего садика доносился в комнату чудный запах какого-то тропического растения или цветка.
Рассказ старого моряка навеял грусть и даже боль. Но все чувства были лёгкими, не давящими. Как у Пушкина: «Мне грустно и легко; печаль моя светла; печаль моя полна тобою…»
Глаза Петра Потаповича были наполнены такой силой света, света любви, что всем нам было понятно: сила никуда не девшейся любви поддерживает его в бедном и одиноком доме на улице Сан-Франциско! Он любил по-прежнему сильно, трепетно и незабвенно!
Это было в Гаване!