ГЛАВА 11.
КРИК ПОД МОСТОМ.
Ветер набирал обороты, погнав по поверхности пруда серые «барашки», небо потемнело и затянулось свинцовыми дождевыми тучами. Солнечный жаркий душный день в считанные минуты превратился в ненастье.
Люди быстро сворачивали вещи, одевались и старались ещё до дождя уйти с незащищённого пятачка восвояси. Под мостом места не было: несколько опор и покатая насыпь – не очень надёжное укрытие. Если будет настоящий ливень, и там станет мокро, неуютно, опасно. Через четверть часа опустел пляж на островке среди прудов.
Марина с Алексеем замешкались, завозившись с продуктами, покрывалами и полотенцами. Увидев просвет в небе, закутались в толстый плед и посидели на берегу пруда, даря друг другу нежность и ласку.
Вдруг крупные капли стали падать всё чаще и чаще, рябь покрыла пруд, и стало понятно – надо уходить.
Оказалось поздно: глиняная дорожка, ведущая наверх крутого холма к трассе, размокла и скользила под ногами, как масло – самим не выбраться!
Парень собрал вещи и отнёс в сухой уголок под мостом.
Укутав себя с Мари огромным полотенцем, стал целовать настойчивее и настойчивее, безмолвно и торжествующе вскрикнув: «Попалась!» Вжимая сильнее и сильнее, вызвал обоюдную дрожь тел и хриплые низкие стоны.
Вырвавшись из сладких оков, закружилась под тугими струями дождя, оказавшимся почти горячим. Даже пар пошёл от поверхности пруда!
– Видимо, столкнулись две тучи: горячая и холодная, вот и получился настоящий душ, – засмеялась довольная и радостная. – Отлично, помоюсь после болотной воды!
Лёша смеялся над девичьими плясками и смотрел так странно.
От его взгляда по её спине пробегала чувственная дрожь, слабели колени. Покосилась с опаской: «Идти под мост – неосмотрительный поступок. Не справиться с молодым возбуждённым двухметровым мужчиной. И деваться некуда. Хоть кидайся в воду да плыви на ту сторону пруда. Жаль, плавать не умею – на дно сразу пойду. Лёха не даст – бросится следом, вытащит».
Загремел гром, засверкали молнии, ветер усилился до шквалистого.
Алексей настойчиво призывал к трезвомыслию, уговаривал уйти с мокрого пляжа, поберечься. Видя, что словами не уговорить, выбежал, пытаясь лаской заманить в укромное местечко, но, попав под обаяние тёплого дождя, стал целовать её мокрые губы, пахнущие летом и лесом. Подхватив на руки, закружился, счастливо смеясь, словно ему шестнадцать лет.
Дождь, запахи, ощущение потери времени и волшебного полёта свели с ума!
Нервно стиснул любимую в руках, прижал к торсу и, смотря неотрывно в глаза, быстро понёс под мост, выдохнув: «Ты моя! Вся!»
Дрожа от неизбежного, старалась хоть что-то предпринять, что не позволит им переступить ту роковую черту, за которой будет лишь безумие и гибель. Мысли не желали выстраиваться в логическую трезвую цепочку, тело горело и требовало того, чего было лишено так долго – настоящей, истинной, взаимной и всепоглощающей любви любимого человека. Её Лёшки. Он готов был сию минуту всё дать с открытым сердцем и страстью здорового двадцатишестилетнего организма, но та часть Мари, что была воспитана в лучших восточных традициях второй казахской семьи, не могла этого принять, остервенело сопротивлялась, не отпускала из моральных вековых оков, восстав всеми фибрами души. Или… душ?
«Нет, ты не станешь жалкой любовницей! Лишь презренной наложницей! Гаремной шлюхой!» – кричал Восток в душе и голове. И Запад уступил им по крови и воспитанию: «Выглядит неприлично! Jak paskudnie!* Comme il faut, mau vais ton!** Ein Greuel!***» Все сошлись в едином мнении: «Скандал! Разврат! Адюльтер! Не бывать этому!»
– Лёшка! Нет! Остановись! – взывала к парню.
Тщетно. Не слышал.
Занеся под опору моста, нашёл там некое подобие алькова – выемку, куда и поставил Марину дрожащими руками.
– Лёша, не надо! Не смей!
Не докричалась – сорвался.
Стащив с неё одёжку, мокрую и тяжёлую, пока оставил в купальнике. Целовал сильно и жадно лицо, шею, плечи и грудь, дрожа и всё громче стеная. В какой-то миг не смог устоять и рывком сорвал купальник, обнажив в един вздох всю!
– Алёшка! С ума сошёл?! Люди в любой момент появятся – не все ушли! Я видела! Очнись, идиот!.. – начала панически кричать, пытаясь спасти безнадёжную ситуацию.
На мгновенье пришёл в чувство, недоуменно посмотрел в негодующее, полыхающее стыдливым румянцем худенькое личико, с трудом сообразил, зарычал, сжав руки в кулаки, схватил покрывало и укутал обоих с головы до ног, скрыв от чужих глаз, но не от себя, пылающего и опасного. Прикрытая от посторонних взглядов, осталась в цепких руках мужчины, который не собирался отступать. Настойчиво целуя, кусая и стискивая, потерял голову окончательно и не заботился о том, что их могут увидеть, застать за запретным и постыдным занятием. Шёл к намеченной цели твёрдо и целенаправленно. Хотел девушку и не отпустил бы теперь, ни за что на свете – так долго мечтал и ждал удобного момента!..
Прижавшись горячим, напряжённым, возбуждённым телом к девичьему, тонкому, трепещущему и нервному, глубоко затаённо выжидающе посмотрел в глаза.
У Мари была единственная возможность всё остановить – сейчас.
– Лёшенька… – тихо проговорила.
Ему пришлось приникнуть ухом – гроза разбушевалась снаружи нешуточная.
– Не убивай мою любовь к тебе, пожалуйста! Не губи её… Я потом не прощу ни тебе, ни себе. Так и будет, единственный…
Слёзы потекли, но не вытирала. Зачем? С волос капали капли дождя.
– Не переступай черту, прошу. Сохрани чистоту. Ради нашей любви…
Смотрела в горящие серые глаза бездонным, расширенным, испуганным взором.
Парень передёрнулся, странно замер, немного отстранился, сильно сжал её плечики в огромных руках. Нервно стискивая, делал больно, никак не мог справиться с эмоциями, клокотавшими в молодом взбунтовавшемся теле.
– Умоляю, моя жизнь и радость. Мой сон наяву. Моя сказка. Не убей… её… во мне! – заплакала в голос. – Убьёшь, не выживу! Поверь… Пойми… Услышь…
Постояв минутку, жутко закричал, закрыв глаза, стиснув до дикой боли пальцы на её плечах! Оборвав крик, решительно посмотрел в изумруд и стал целовать мокрое лицо, опускаясь поцелуями всё ниже и ниже, не останавливаясь. Стоны и трепет его тела говорили о том, что теперь ничто не остановит.
Смежив поражённо глаза, горестно и убито вздохнула:
«Сделала всё, что было в силах. Отныне один Господь ему судья. Я ничего не исправлю. Опоздала. Падение неминуемо. Конец доброму имени и нравственной чистоте. Чем так кичилась, то Бог и отбирает. Поделом, Машук. Живи с позором и грехом. Грязной. Не отмоешься теперь вовек. Становишься обычной шлюхой. Девкой… Шалавой…»
Поцеловав голову, плечи, грудь и тело, опустился на колени, продолжая сладкую муку. Достигнув низа живота, резко подхватил бёдра и приник к глубине.
Дрожь накрыла её полностью, сильно сотрясая тело от такой ласки. Взвыла про себя, держа губы стиснутыми: «О таком слышала от Наденьки, но что испытаю сама, даже в мыслях не допускала! Грех! Харам!»
Попыталась вырваться – тщетно, ничего не дали попытки оторвать голову Лёши от себя. Мука становилась всё невыносимее и… слаще! Развратнее и низменнее…
– Остановись! Это противоестественно! Просто неприлично! Порочно! Это грязь!.. – обезумев, закричала сквозь грохот грома и разряды молний, неумолчный шум московского летнего ливня.
Алексею были не помеха – полностью держал Марину на руках, когда её ноги подкосились.
Внезапно начала кричать во весь голос, но крик был не от страсти, а будто убивал лаской!
Опомнился, обалдел, встал с колен, прижал к себе, стараясь успокоить, с трудом соображая:
«Что случилось? Почему Маришу “сорвало”? Это просто страшно – стенает истерически! От смущения и невероятного стыда? Или так жёстко в ней боролись строгое воспитание и дикая зажатость с запретным наслаждением? Просто закончились психологические тормоза? Не важно – “слетела с катушек” основательно. Не простая истерика, почти астеническое состояние! Дальше – большая вероятность судорог и потери сознания, если не остановки сердца! Чёрт… Натворил дел, дурак…»
– …Ого! Да тут с девушкой настоящая истерика! Наверное, боится грозы!
Прогремел чей-то громкий голос под сводами моста, отражаемый эхом и грохотом непогоды.
– Да, парень… Она, пожалуй, не обойдётся без нашей помощи. Э-гей, ребята, заваливайтесь все сюда! – крикнул взрослый незнакомец кому-то в сторону.
Алексей едва успел плотнее закутаться в огромное покрывало: «Мы практически полностью обнажены! Маришка точно».
Завернув, стал так близок к девочке ещё дрожащим возбуждённым телом, что это было куда опаснее для неё, чем его ласка.
– Вот моя компания. Мы с другой стороны прятались, только там уже всё насквозь протекло – опасно стало находиться на пятачке! Того и гляди, молния шибанёт и всех нас отправит к праотцам! Неохота ещё! Жизнь так хороша!.. – громыхал высокий мощный бородатый мужчина средних лет, представляя приятелей.
Старался особо не смотреть на молодых – понял всё сразу, хмыкнув в густой чёрный ус: «Вот черти! Удумали же…» Отвлекал друзей, чем мог.
– Так, Катя… давай-ка наше лекарство от простуды – девушку надо в чувство привести. Видишь, никак не может остановиться, рыдает, испугалась грозы, видно.
Принял от невысокой черноволосой кудрявой женщины складной пластмассовый стаканчик с чем-то коричневым. Протянул рыдающей Марине. Видя, что не реагирует, подал Стрельникову.
– Давай-ка, отпаивай свою девочку, парень, а то уже синеет – скверный признак: нарушение кровоснабжения. «Скорую» сейчас не дозовёшься, да и как? Влей насильно! Быстрее! Счёт идёт на минуты!
Тревожно посмотрел мельком в мертвенно-белое лицо и поспешно отвернулся: «Бррр, как покойница! Сердечница, что ли?» Заговорил со своими громко, бурно жестикулируя:
– Располагайтесь тут. Гроза стихает – скоро и на волю. А сейчас обсушивайтесь! Да налегайте на «лекарство». Не экономьте! Щедро! Катя, повтори всем…
Пока он отвлекал группу, Лёша умудрился резко залить Мари в рот содержимое стаканчика.
«Коньяк!» – с трудом очнулась, задохнулась от крепкого ароматного напитка, что обжёг сорванное нежное горло, зашлась в натужном кашле. Не успела опомниться, как влил ещё одну дозу! Заскулила от боли в сверхчувствительной гортани, дикого жжения в пустом желудке.
Дрожа, прижалась к Алексею, не совсем сознавая, что делает. Хриплый стон в её мокрую голову отрезвил окончательно, позволил оценить ситуацию: в бессознательном защитном движении повернулась спиной, бездумно вжалась волнующим изгибом голой попы, прижав его к стене и доведя до исступления! Понимая, что отойти невозможно, а стоять рядом опасно и мучительно, пыталась найти выход из положения.
Вокруг суетились с десяток человек, громко разговаривали, отжимали вещи и волосы, вытирались, перебрасывались шутками, «лечились»…
Воспользовавшись минутами невнимания, пошла на маленькую уступку, чтобы помочь любимому. Руками провела по мужским бёдрам, давая понять, чтоб немного присел, и позволила скользнуть под ягодицы «мальчику» без проникновения в плоть, нежно, ласково и осторожно сжав меж бёдер. Не контакт, но вполне его замещал.
Вцепившись в Мари под толстым покрывалом, стараясь не стонать и не кричать, зарычал и прохрипел едва слышно: «Не двигайся!» Через несколько минут сильно задрожал и стал с любовью целовать её голову, затылок, плечики, спинку. Когда поцеловал сбоку в губы, увидела, что плачет. Прошептала: «Я сделала больно?» Получила в ответ: «От счастья!» и настоящий поцелуй окрылённого любовью жениха. Не выдержав, расплакалась, закричав в уме: «Я люблю тебя, Лёшка!»
Взяв себя в руки, постаралась обдумать происшествие, сильно поразившее её. Всё ещё чувствовала его дрожь и страсть через кожу бёдер, с удовольствием прижималась телом, даря тепло и бесподобный аромат-яд, коим отравился навек.
Вспомнила волнующий момент: когда напрягся, как тетива, прикусив в пароксизме ей плечо, хотела прикоснуться пальчиками к «мальчику», погладить, почувствовать пик и толчки, но Лёша перехватил и резко сжал, отодвинув тело, позаботившись о том, чтобы не испачкать её рук и ног. Вовремя. Через мгновенье запах всё сказал. Почувствовала острое разочарование и дёрнулась от острой мысли: «Поймал за секунду до моей глупости: готова была в последний миг принять в себя и забрать семя! Захотела ребёнка до крика! Угадал? Как?
Силой спрятала думы, ругнувшись крепко.
– Руки не отпустил до последнего, радостно целуя влажную голову, – вздохнула. – Да… надолго он запомнит этот день, пляж, мост и грозу. И я. Со мной впервые такое, а с ним? Было подобное раньше? Не думаю. Потому и разрыдался. Потрясла этим. Значит, первый раз в таком месте и виде. Спасибо, Боженька, что помог остановить очумевшего Лёху! Мы не сошли с ума окончательно и не попались на глаза людей. Не удалось бы уговорить – эта компания застала б в самом разгаре откровенной неприкрытой телесной любви. Опозорились бы. Неизвестно, во что мог вылиться скандал. Спасибо и тебе, воспитание! Ты меня вновь спасло».
Мягко, легко, невесомо целуя, почти успокоился, тело больше не сотрясала крупная дрожь исступлённого желания, что так скручивало мышцы в дикой боли. Теперь нужно было придумать, как выпутаться из покрывала и одеться на глазах людей. Нащупал купальник Мари внизу у ног, задумался: «Как незаметно надеть? Проблема. Надо расправить, выяснить, не вывернут ли, не грязен ли?» Виновато вздохнул и умоляюще посмотрел на неё, ища поддержки.
Поняла, глазами показала, чтобы вышел из одеяла первым и оставил её в нём, словно озябла.
Кивнув, склонился, прикоснулся к сладким губам, поцеловал нежно, шепнул: «Спасибо за всё, любимая! Умница!» Когда немного отстранилась, давая место, нащупал ниже колен джинсы, осторожное поднял, натянул и застегнул. С облегчённым выдохом выпутался из пелен, украдкой осмотрел брюки на предмет нежелательных пятен: «Если есть, на мокрой ткани пока незаметны. Высохнув, проявятся обязательно».
Успокоившись, тщательно укутал Марину и посадил на выступающую бетонную плиту основания опоры. Начал деловито сортировать вещи, соображая, что пригодится первым. Нашёл мокрое платье, выполоскал, сильно, но грамотно отжал, несколько раз встряхнул, быстро надел прямо на голое тело девочки, закрывая собой от подглядываний соседей.
«Хоть такое укрытие пока. По пояс надёжно завёрнута в покрывало, это не вызовет ни у кого подозрения – похолодало после ливня. Хорошо, к этому моменту закончился, – прислушался, смотря на своды моста. – Да, стало тихо. Даже машины сверху едут бесшумно и медленно – уклон, мокрый асфальт. Едва вода сойдёт, нужно выбираться. Не простыла бы, родная. Так слаба…»
– …Ох, вы только посмотрите! – восторженно воскликнули сразу несколько человек, указывая на пруд. – Радуга! Да ещё и двойная! Загадывайте все желания – сбудутся! Чудо-то какое!..
Радостные голоса заполнили пространство под мостом, вылились на пляжик, оставив Марину с Алексеем одних.
Он вновь кинулся к воде и прополоскал купальник, выжал, помог девочке справиться с упрямой мокрой неподатливой синтетической тканью.
Быстро переоделась и натянула платье, выдохнула с радостью:
– Слава богу, успела! В родной лягушачьей шкурке.
Переглянувшись, хмыкнули:
– Теперь можно на радугу посмотреть.
Улыбнувшись, завернул её в сухое покрывало, крепко обнял, трепетно прижимался, любовно целовал то, во что умудрялся попасть, когда шутливо уворачивалась, шептал слова любви и признательности за деликатность и понимание.
– Это тебе спасибо, единственный, – шепча, притянула голову и по-матерински поцеловала виски. – Только больше такого не делай – умру на месте. Не знаю, в чём дело, но у меня едва не остановилось сердце. В буквальном смысле. Клянусь. Прости за хлипкость.
Приникла к уголкам губ, задержала поцелуй, уткнувшись стылым носиком в щёку, чем вызвала чувственную дрожь и тихий стон. Прижал рукой её голову, продлевая момент невероятной трепетной нежности, не желая отпускать ни на миг, ни на век. Мягко отодвинулась, погладила пальчиками мужские губы.
– Пора домой, Алёшка мой. Время.
– Ещё несколько минут, – так же прошептал.
Не отрываясь, стал покрывать личико, шею и плечики поцелуями, раздевая невинно и нечаянно. Заметив синяки на коже, застонал, обнял сильно, но аккуратно.
– Я сошёл тогда с ума. Ты же понимаешь, родная?
Даже прося прощения, не мог остановиться, растворяясь в поцелуях и всепоглощающей манкости, что дарила теплом тела и ароматом волшебной бархатной кожи. Как же любил в эту минуту девочку! До крика, до слёз, до дрожи!..
– Мариночка моя… Весна моя… Моё дыхание…
Даря любимому гул сердца и сладость губ, позволяя маленькие шалости, благо компания ушла на свою сторону пляжа.
Загрустила: «Всё я понимаю. Только мне не легче, а во сто крат больнее, потому что сознаю: созданы друг для друга, но нам никогда не быть вместе. Никогда. Лёше не видать развода, как собственных ушей. В Системе они не приветствуются. Там распространены сплочённые дружные надёжные семьи, пусть с виду. Если надоедают супруги друг другу, заводят любовницу или любовника. Главное, не афишировать связь слишком явно. Семья – самое важное. Личное – на втором плане. Хотя нет, на третьем. На первом – работа, на втором – семья, потом остальные развлечения. Увы, родной, не быть нам супругами. Не суждено. Не положено быть со мной счастливым – только с женой. Она из твоего круга и общества, у неё нужные связи, все двери открыты. Я никто и звать меня никак: простолюдинка из низов, прах и ничтожество. Если б случилось чудо, и ты развёлся, то очень быстро пожалел об этом. Меня не приняло бы ни твоё общество, ни коллеги, ни родные. Мне-то не привыкать к жизни изгоя, а ты – другое дело: всегда был всеобщим любимчиком, удачливым и способным, умничкой и везунчиком; с детства слышал лишь слова восхищения, одобрения и уважения, с ними научился летать и парить в вышине признания и почитания, когда вырос. Со мной же познаешь ад. От тебя отвернутся все, кого знал, уважал, любил. Окажешься в пустыне, в вакууме. Не выживешь – не для тебя они. Не позволю почувствовать себя несчастным по моей вине! Любовь – невесомая драгоценная тиара на голове, а не ржавая цепь с неподъёмной каменюкой на лодыжке. Не стану каторжным ядром. Живи и ходи свободно. Не превращусь в докучливую тяжесть на плечах и совести. Это конец. Умерла сказка, едва родившись. Оказалась нежизнеспособной. Так бывает, мальчик мой. Не судьба. Не в этой жизни.
Закрыла почерневшие от боли глаза, задавила истошное утробное “Ааа…”, еле очнулась.
– Лети. Больше не держу. Пора вновь стать ничтожеством, вернуться в исходную точку бытия, предначертанную с рождения – на дно. Каждому своё.
Осторожно высвободилась из рук, порадовавшись, что чувственные переживания перекрыли парню канал восприятия мыслей. Поплелась к вещам, намереваясь возвратиться в свою среду и жизнь, что не сулили ничего светлого и радостного. Похолодев душой до могильного озноба, вдруг поняла ясно и чётко, без розового тумана самообмана.
– Мне не справиться с потерей! Помыкавшись, закончу жизнь, как все нищие несчастные одиночки: сопьюсь от безысходности и чёрной тоски – трясина как раз для таких, как я.
Выпрямилась, остекленевшим взором посмотрела на тёмную воду пруда, глаза наполнились слезами.
– Пора в своё болото, лягушка! Отстань от принца из чужой сказки. Его ждёт настоящая породистая принцесса в замке. А ты скачи в зловонную тину, мерзкая презренная жаба… Квааа…»
Алексей очнулся, когда надевала ему рубашку и медленно застёгивала, невесомо целуя грудь, скрывающуюся от её глаз и губ. Кричала и рыдала, кусала руки и губы, но… только в далеко уме. Снаружи лишь скрипела зубами от бессилия: «Прощай, сильное, молодое, страстное тело. Ты не было и не станешь моим. Больше не прикоснусь. Спасибо за любовь, мечта! Так долго ждала… Не получилось. Не дано».
– Не грусти, Маришка! – потёрся носом о девичьи подсохшие волосы. – Мы постараемся ещё куда-нибудь вырваться с тобой, – счастливо смеясь, поцеловал низко склонённую голову в макушку. – Такой дивный день получился! – сжал в объятиях, принялся целовать. – Единственная моя, как я с тобой сегодня был счастлив!..
С трудом сдерживала слёзы отчаяния: предчувствие скорой неизбежной разлуки надолго, если не навсегда, ощущалось физически! Оно причиняло такую сильную душевную боль! Чувствовала всеми фибрами обнажённой, ободранной колючими невзгодами души так, что сейчас безмолвно разговаривала с небом напрямик, без посредника:
«Прощай, счастье, короткое, невинное и мучительное! Ты было желанным и необходимым в моей грустной, беспросветной, безнадёжной жизни. До смерти буду вспоминать о тебе и рыдать ночами в подушку, понимая, что большего подарка Боженька не мог подарить. Спасибо, Тот-кто-сверху! Ты осчастливил и… обездолил. Но судьба не бывает радостной – горя больше. Знаю – давно иду по шипованной стезе женской юдоли: ранит, кровавит, награждает, дарит и отнимает. Принимаю без экивоков. Смирилась давно и не ропщу. Каждый получает, что заслужил. Получила ровно столько, сколько заработала. Рада и этому. Буду жить воспоминаниями. Одна. Развод неизбежен – ничто не остановит. Лёшу не достать. Другого не будет. Одиночество – мой удел. Коль за последние месяцы назначена такая плата – склоняю пред тобой голову, Божечка мой, целую твои белы ноженьки.
Вздрогнула от странного напряжённого взгляда Стрельникова.
– Не может пробиться в сознание? – облегчённо вздохнула. – Хорошая весть: научилась надёжно “закрываться”. Не стоит про меня знать. Это может слишком больно ранить, а я его люблю. Не нужны мои мысли. Пора освободить. Полностью. Совсем. Пора. Разожми руку, Маринка, отпусти его сердце и душу. Отпусти! Найди силы не держаться за этот спасательный круг – тебе не принадлежит. Отцепись и… тони в трясине молча. Это твоя судьба. Не стоит делать и его тоже. Прими и смирись. Иди на дно в одиночку».
* Jak paskudnie! (пол.) – Как гадко!
** Comme il faut, mau vais ton! (фр.) – Как неприлично, дурной тон!
*** Ein Greuel! (нем.) – Мерзость!
Май 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/05/30/235