Феминистская повесть.
В соавторстве с Диной Гороховой.
8.45
Тяжело вздыхая, Лолита Марлинская взошла на второй этаж и по привычке вдавила кнопку мёртвого звонка под надписью "х…". Залаяла собака. Марлинская пнула дверь, от удара та распахнулась. В глубине коридора, подбоченясь, стояла хозяйка. Опознав гостью, Инга Бестужева молча скрылась в глубинах квартиры. Хрустнув вешалкой, Лолка пристроила красный бархатный пиджак, потопталась у зеркала, кляня прыщи, расправила бусы и пошла на кухню.
- Чего припёрлась? - через плечо спросила Бестужева, ворочая тяжёлые мослы в огромной кастрюле, кипевшей на плите.
Марлинская плюхнулась в кресло, Инга уселась на колченогую табуретку у окна. Подруги закурили и вгляделись друг в друга. Инга выпустила дым и, кривляясь, сказала:
Грустно мне на тебя смотреть, Марлинская. Здоровье у тебя одно - на всех мужиков не хватит…
Хитрость хозяйки была напрасна: Лолка уже все заметила.
А тебя, я смотрю, опять побили, - ядовито ответила она.
Инга машинально потрогала непомерно раздутую верхнюю губу:
Чего, говорю, надо?… А то мне с Джаггером гулять, да белье нестирано…
Моя жизнь – это «Махабхарата» без героя, - эпически начала Марлинская, - Могу я излить подруге то, что наболело? Ты понимаешь, среди этих бездарностей, которые лезут изо всех щелей, среди подлых выкормышей Худграфа, среди этих галерейных склепов и музейных гробниц живое искусство гибнет, гибнет…
С каждым словом глаза Лолиты сверкали все ярче, зубы щерились желтоватым табачным оскалом, голос дрожал и предательски взвизгивал на поворотах. Инга иронически выжидала. Покалеченная губа придавала её лицу утиное выражение. Наконец, Лолка перевела дух, залпом прикончила стакан жидкого чаю и расслабленно откинулась на спинку кресла.
С кем на этот раз спуталась, корова? – с холодным бешенством осведомилась Бестужева после паузы.
Лолка опустила глаза:
- Ты же знаешь – настоящей графики у нас в городе нет. Узнаю, что открыли новую галерею. Думаю, может, там не такие козлы, как везде. Иду. Не то, чтобы перед всякими свиньями раскрываться, а так - проверить, есть ли там приличные люди. - Марлинская сделала драматическую паузу и, терзая долбан, уронила - Как везде. Я даже папку не раскрывала.
Папку она раскрывала и не раз. Сначала показала по неведению работы местному плотнику. Потом - двум любопытным секретаршам. Насмотревшись, те объяснили, что владельца галереи сегодня не будет. Но можно показаться заместителю - вон, видите, в коридор свернул?…
Лолка, спотыкаясь, бежала по коридору. Из папки чуть не падали драгоценные листы, пот холодными ручьями струился под пиджаком, очки запотели. Лолка ясно видела себя: громоздкую, неэстетичную, самодеятельную, с поехавшими колготками и размазанной тушью. Мужество покидало её. И вдруг, в тот момент, когда она уже была готова, простившись с остатками гордости, окликнуть убегавшего, ее остановил громадный, веселый, шапочно знакомый Ринат Хабибулин - и лысина заместителя, прощально блеснув, погасла вдали… Хабибулин, о, Хабибулин! Хабибулин, что весь - богема, чьи руки в серебре, а плечи - в чёрной коже, чей рост и вес подавляют своей раблезианской мощью, а на просторной груди, как цеховой знак покоится золотой мастехин…
- Куда бежишь, трепещущая лань? - пророкотал он волнующим басом.
У Лолки подкосились ноги.
Скажи, дитя, валюту ты видала? - и он похлопал по стилизованному под туесок кошелю на поясе.
Конечно, Хабибулин был пьян. Противиться воле пьяного Хабибулина не мог никто, и скоро Марлинская уже пила с ним коньяк в близлежащем кабаке. Хабибулин травил анекдоты, потешался над галерейщиками, хвастался персональными выставками, могучим питбультерьером и даже золотыми зубами. Марлинская слушала его, затаив дыхание - Хабибулин был её юношеской мечтой.
Ну а ты, мать? - он прищурился на Лолку из-за пузатого бокала, - На чём теперь торчишь? Ты же, вроде, натюрморты гуашью мазала? - и он цинично захохотал, не слушая её сбивчивых объяснений.
Веселье продолжили в мастерской художника. Там было гулко, романтично, в спёртом воздухе витали изумительные ароматы лаков и растворителей… Короче, вскоре Лолка очертя голову отдалась живописцу.
В общем, - подытожила Марлинская, идя с Бестужевой и ее боксером по мшистой аллее Парка Горького, - Всё прошло нормально. Но вот что я тебе скажу. Настоящее искусство в городе Алма-Ате не понимает никто. - И Лолка погрузилась в воспоминания.
А вспомнить было что. Достала-таки она свою папку, и сунула её расслабившемуся Хабибулину, и потребовала мнения профессионала. Не желая ничего плохого, Ринат отечески пожурил Лолку за отсутствие перспективы, неумение штриховать и незнание анатомии. Рассуждения Хабибулина были прерваны на самом интересном месте: с ужасным воплем Марлинская пропорола первым попавшимся колонком незаконченное полотно художника. С ней случилась истерика. Она уронила стремянку, сломала мольберт. Из соседней мастерской на крики вышел печальный монументалист Алишер, ловко надавал Лолке по щекам и влил ей в глотку стакан коньяку. Марлинская расплакалась. Пока её одевали и совали в руки папку, она всё просила сжечь её работы. Монументалист, косо глянув на рисунки, сказал "Не надо" и мягко вытолкнул её за порог.
С перекошенным лицом и плохо завязанной папкой шла Марлинская вниз по кажущейся готической в милосердной темноте улице Фурманова. Самодеятельную художницу терзали жестокие сомнения по поводу собственной гениальности. Малодушно отгоняя их, она громко говорила вслух:
А может быть, действительно?… В конце концов, - Бердслей! Но, с другой стороны – Гойя?… Штриховать я умею, но я – выше… Смысл, идею почему никто не видит?… Перспектива хромает? Да возьмите Египет или там плато Наска: ведь сугубо плоскостное решение, а смотрится очень миленько… Конечно, на большого любителя…
Тут Лолке некстати вспомнился толстый псевдоискусствовед Вова, который долго морочил ей голову, прикидываясь владельцем музея имени Кастеева, следом всплыло язвительное лицо продавщицы худсалона «Калам» и ее брезгливые слова: «Ну что ж, девушка, эскизы у нас плохо идут. Оставьте парочку - чем чёрт не шутит…», а там уже стройными рядами пошли пожимающие плечами преподы с худграфа, высокомерно фыркающие уличные художники, какие-то полузнакомые и вдребезги пьяные студенты худучилища…
Придя домой, Лолка украла из сестриного портфеля готовальню и долго, сопя, вымеряла транспортиром и штангенциркулем свои шедевры.
Лолита Марлинская возомнила себя великим художником года три назад. Это был сложный период в её жизни. По окончании филфака она преподавала латынь и ораторское искусство в Гуманитарном лицее, пока опрометчиво не вступила в короткую связь с курчавым лицеистом 16 лет, потомственным женоненавистником и альфонсом. Связь эта, не принеся Лолке ни эмоционального, ни физического удовлетворения, лишь пожрала все ее скромные сбережения. Лишившись таким образом перспективы летнего отдыха на Иссык-Куле, Лолка с горя заболела булимией, впала в глубокую депрессию, стала читать Борхеса и Кастанеду, завела дружбу с кришнаитом-обновленцем, научилась курить траву и наконец объявила подругам, что «ощущает себя на пороге великого перелома».
И вот, накануне праздника 8 марта, педколлектив лицея в полном составе заперся в учительской. Выпили, конечно, крепко. Единственный мужчина среди присутствовавших, психолог-почасовик, убоявшись алчных дамских взглядов, затеял интересную игру. По тому, как каждый изобразит мельницу, осла и кота, он брался определить сексуальность, интеллект и таланты - соответственно. У основательно окосевшей Лолки на фоне падающей мельницы резвился похожий на кузнечика кот. В углу листа, спиной к зрителю, располагался осёл - маленький, но очень ушастый. Комментировать рисунок психолог отказался. "Это рука профессионала, - зевая, сказал он, - А профессиональная графика не поддаётся тестированию". Слова запали Лолке в душу. На следующий день она купила в ларьке школьный альбом для рисования, черную тушь и коробок плакатных перьев. Заполнив ноздреватые листы абстрактным вздором и кляксами, Марлинская принялась шляться по знакомым и совать альбом в нос кому попало. Не останавливаясь на достигнутом, она за неполные три месяца создала цикл иллюстраций к Библии, серию «Либертинаж» по мотивам литнаследия маркиза де Сада и воплотила в восковых детских мелках и фломастерах собственный образ с двумя носами и обугленной дырой на месте правого глаза.
После этого Лолке срочно потребовалась тусовка, достойная показа этих шедевральных произведений. И вот, будучи приглашена на творческий вечер группы «Двунадесять» «Смерть эротического театра с последующей раздачей слонов», Марлинская, наконец, обрела созвучную себе аудиторию.
В подвале городской юношеской библиотеки за длинным столом располагались: редактор литературного альманаха «Пояс Мнемозины» Нинель Борисовна Мракова в инвалидной коляске, дизайнер-самоучка Саша Сакуров, кривой на один глаз, книгопродавец и поэт Вадик Холодный с длинной девичьей косой, бард Митько, к стулу которого был привязан очень нервный молодой фокстерьер, корейский романист Эммануил Кан, создатель этнической космогонии Серик Бабаев в респираторе, переводчик с казахского на немецкий Соломон Рубинчик, экзотическая танцовщица Бихзада - «топлесс», горбатый мим Червяков.
Часа полтора все они изображали говорящую газету, а под конец хором зачли петицию от лица местных деятелей субкультуры в ЮНЕСКО. Семеро зрителей, в том числе и Марлинская, мужественно досидели до конца представления, за что и были одарены пресловутыми слонами из неряшливо склеенных спичечных коробков. Лолка, купившись с ушами на всю эту туфту, набралась смелости и подкатилась к гордым деятелям субкультуры – знакомиться. Спустя пять минут Марлинская уже демонстрировала «Двунадесяти» свое искусство.
Первым высказался Серик Бабаев, глухо промычав в респиратор:
- Жаль, Сальвадор Дали не дожил…
- Мне, как бихевиористу, созвучен здесь семиотический абсурд, – подмигнув, сказал Митько. Позднее Лолка узнала, что он с детства страдает нервным тиком.
- Ну, отвязанные царапки! – сказал грубый Червяков
- Как говорят у нас в Корее, маленький лесоруб всегда рубит большое дерево, – ни к селу ни к городу сказал угрюмый Эммануил.
- Такое не стыдно повесить хоть в Прадо! – добавил Сакуров.
- Графический раскол. Дадаизм в кубе – непонятно подытожила Нинель Борисовна из глубин инвалидного кресла.
Так Лолка сделалась завсегдатаем этого клуба самородков-неудачников. И, окончательно возомнив себя профессионалом, принялась обивать пороги издательств, редакций, галерей, музеев и домов творчества.
9.30
-… что ты до сих пор не понимаешь, насколько смешна твоя глупая дилетантская рожа! – задыхаясь от бега, выкрикнула Инга Бестужева последнюю фразу очевидно длинной и саркастической речи, после чего скрылась за поворотом, влекомая безудержным боксером.
С трудом затащив упирающегося Джаггера в квартиру, подруги сообща помыли его, потом себя и, наконец, снова уселись на уютной бестужевской кухне.
И не спорь со мной! – противным голосом продолжила экзекуцию Инга, - Ты посмотри, на кого похожа стала. Совсем опустилась с этой своей богемой гребаной. Ты зачем туда таскаешься, в этот «Пояс», ответь мне? Лучше бы репетиторством занялась, все больше пользы. Кстати, о пользе: когда ты этот говенный пиджак на помойку выкинешь? Да у меня соседи из Общества слепых лучше одеты. Что наденешь? А хоть бы пуховик китайский с барахолки. Что? Денег нет? Что блеешь, как баран?! Иди, работай, корова!
Марлинская, которая до этого момента покорно сносила все бестужевские поносные слова, горько вздыхая и осознавая полное свое ничтожество, вдруг вскинулась и ломким интеллигентским голоском сказала:
Это все-таки мое дело, с кем общаться! – и начала, сопя, выдираться из кресла. Инга, презрительно отвернувшись, пускала дым в окно. Схватив сумку, Лолка, дрожа губами, добавила – Какие мы умные, блин, то-то вся рожа в синяках! Сука!! – и выскочила из квартиры.
Бестужева в ярости побегала по кухне, а потом свесилась с подоконника и прокричала подруге вслед:
Язычину укороти, ничтожество!
9.40
В расстроенных чувствах Инга докурила последнюю сигарету из забытой Лолкой пачки. «Как все-таки тяжело общаться с такими дураками, - думала она, доставая из горячей еще кастрюли вываренную лошадиную голову, - Правды, правды они не любят, всем им, дилетантам проклятым, один фимиам нужен… И вечно она так, - продолжала размышлять суровая хозяйка, отдирая осклизлые куски от черепа покойницы, - Испортит настроение своей дурацкой обидчивостью. Пожила бы, как я, с месяцок, шелковая бы стала!…» Бестужева, не глядя, швырнула пару кусков в Джаггерову кастрюлю, остальное принялась крутить на допотопной мясорубке.
Семейное положение Инги Бестужевой вот уже семь лет было неясным – с того самого момента, как она расписалась со своим однокурсником Ленькой Булдаковым в заплеванном загсе районного значения, разбив сердца мамы и бабушки и оборвав, таким образом, славную династию суфражисток-феминисток.
От бабушки-учительницы /подруги Веры Пановой/ в наследство Инге достались табакокурение и отвратительный апломб, мама-корректор наградила Бестужеву любовью к чтению, курносым носом и склонностью к истерии. Эти хронические матери-одиночки, нищие, честные, высокообразованные, но житейски глупые, так и не смогли передать Инге своего гармоничного феминистского мировоззрения и отвращения к мужчинам. В результате, поступив на филфак и отучившись на одни «пятерки» ровно два семестра, Бестужева спуталась с единственным парнем в группе исключительно по материальным соображениям. Потомственный алкоголик, двоечник, бабник и негодяй, Леонид и собою-то был нехорош: мал ростом, пухляв, патологически волосат и как-то по-особенному вонюч. Однако, он обладал двухкомнатной квартирой на окраине и к тому же удачно торговал ворованным с кондитерской фабрики коньяком. Получив возможность покупать на барахолке любой хлам, Инга решила, что удачно пристроилась. Она немедленно бросила филфак и завела собаку - огромного глупого боксера Джаггера. Жила, непрописанная, в лениной квартире.
Инга убрала в холодильник чан с фаршем, разлила бульон по трехлитровым банкам. Потом выбрала из пепельницы долбан подлиннее, закурила и тяжело задумалась о своей жизни.
К чему скрывать, это был экзотический брак с бытовыми драками, побегами и африканскими страстями. Регулярно изменяя и пропивая большую часть выручки с дружками, по отношению к жене Леонид отличался исключительной жадностью и ревнивым до рукоприкладства нравом. Впервые Бестужева получила в челюсть после совместного похода в гости к другу лениного детства. В ужасе Инга сбежала домой и немедленно начала бракоразводный процесс. Однако пару месяцев спустя она с позором вернулась к Булдакову, сломленная безденежьем и пребыванием в однокомнатной квартирой с торжествующими мамой и бабушкой. В дальнейшем этот нехитрый сценарий повторялся множество раз, и к седьмому году их совместной с Леней жизни Инга очутилась в незавидном положении бывшей жены, которую из милости не выгоняют из дома. Сам же глава семьи Леонид Булдаков, уже совершенно потеряв чувство реальности, из года в год свинячил все больше и больше: приводил в дом своих подружек, запойно пил, время от времени отказывался содержать бестужевскую собаку. Плача и матерясь, Бестужева взялась за кройку и шитье.
Кстати, о шитье. Инга выволокла из дальнего угла громыхающую металлоломом швейную машину, уселась на любимый табурет и принялась небрежно строчить вчерашний заказ – домашний ситцевый халат для соседки сверху. Через некоторое время сквозь злобный клекот аппарата до нее донеслись какие-то крики. Бестужева остановила строчку и прислушалась – орали с улицы.
10.48
А я дом-то помню… Прикинь, а квартиру забыла, балда такая… А у тебя курить есть? Нету? А выпить? Ну, я как бы вино предпочитаю… Коньяк булдаковский? А не блеванем? Ну, лей, тетка…
Светка Плясова, розово-упругая, вся в золотистом пушке – как персик, стремительно запрыгнула в кресло, сверкнув желтоватой корой пяток - как и всякое дитя подворотни, она не видела прока в том, чтобы наводить глянец на малозаметные части тела. Прозрачный марлевый сарафан послушно облегал ее наливное тело, волнистые светлые волосы были по-девически собраны в хвост и обвязаны белой атласной ленточкой. Эта претенциозная эротоманка, как всегда, выглядела великолепно. Бестужева завистливо вздохнула и полезла за коньяком. Секрет светкиного обаяния и свежести всегда занимал ее мысли.
Светка Плясова обладала воздушной психологией радостной «давалки». Ещё в школе все мальчики списывали у нее, одалживали резинки, готовальни и деньги. В девятом классе, на фоне полового созревания, требования мальчиков так видоизменились, что Светке пришлось доучиваться в другой школе, но дурная слава настигла ее и там. Примерно в это же время Плясова увлеклась театром и поступила в юношескую труппу Городского Дворца пионеров. После премьеры «Снежной королевы» с Плясовой в заглавной роли, жена главного режиссера прилюдно взобралась на сцену и выдрала приме половину волос.
Не без труда получив аттестат, Светка без колебаний сдала документы в Театральный институт. На вступительном экзамене у нее обнаружилось восемь дефектов дикции, неподвижная верхняя челюсть и полное отсутствие голоса и слуха. Провалившись, Плясова, ни секунды не унывая, устроилась работать массовиком-затейником, в свободное время играла в уличном театре пантомимы «Трильяж», спуталась с компанией студентов театрального, носившихся с идеей Перпендикулярного театра, и лихо пошла по рукам всех желающих. Именно тогда в светкиной памяти намертво отпечатались три стихотворения Ахматовой и несколько обрывков из «Юноны и «Авось». В следующем году абитуриентка Плясова вынесла на суд приемной комиссии монолог Клитемнестры, басню «Слон и Моська», зажигательную тарантеллу и арию Аиды из одноименной оперы – программу ей помогал готовить автор Перпендикулярной идеи, безработный режиссер из Питера. Содрогаясь в приступах гомерического хохота, комиссия провалила ее вторично. На третий год Светка благоразумно поступила на филфак, где ненадолго пересеклась с Бестужевой и Марлинской. На занятия Плясова не ходила, отводя душу в студенческом театре миниатюр. В ее окружении стали незаметно преобладать золотозубые владельцы овощных палаток, пожилые женатые преподаватели и неудачливые фотографы. Она потускнела, как-то обабилась… Как вдруг, с год назад, всем на удивление, Светка Плясова чрезвычайно удачно вышла замуж. Жених, похожий на Святого Себастьяна, был, правда, допризывного возраста, но из очень хорошей семьи. Светка вошла в их гостеприимный дом со скромно опущенными глазами, в молодящем её сарафане «а ля рюсс» и с накладной косой до попы. Новые родственники благородно закрыли глаза на шестилетнюю разницу в возрасте молодых, и свадьба состоялась. Плясова немедленно поселилась в доме мужа, восстановилась на филфаке и ровно три месяца вела себя паинькой. Потом она проводила Диму в армию, окончательно обжилась у новой родни, отъелась, обнаглела, выбросила косу на помойку и взялась за старое.
Эй, тетка, долбан-то прикурить дай? За сигаретками бы сходить. У тебя денег нету? У меня – ни копья. Вчера, прикинь, стою на остановке, и вдруг пристает ко мне мужичонка. Такой симпатичный, на Янковского похож. Ну, Плясова, как порядочная, стоит, внимания не обращает. А он мотор ловит, приглашает меня прокатиться, я и говорю, как порядочная, – вы что, не видите, я замужем. А он говорит: не вижу, покажите. Сто банок парафина! И вот стоит такая опарафиненная Плясова, люди на остановке смеются, думают, мужик проститутку снял. Представляешь? А меня дома родители димины ждут - ужинать и сериал смотреть, они ж меня как родную любят, ты же знаешь… Тоска. Ну, в общем, Плясова, дрянь такая, садится в машину. Валера говорит: что куришь, я говорю: сигары. Он останавливает машину у комка, представляешь, покупает сигару! Я от нее чуть не задохнулась, ну, потом на меня такой настр нашел – стала Валере стихи читать, Ахматову, ну ты помнишь, «Сжала руки под черной вуалью…» - так у мужика прямо глаза на лоб полезли, прикинь? Боже мой, говорит, где ж ты раньше была, ты, говорит, чудо и солнце. Потом в ресторан поехали, мужик не жмотистый, а мне же родителям диминым нужно звонить, предупредить. И Плясова, скотина такая, идет звонить, пьяная в задницу. Блин! Триста банок парафина. Прикинь, ресторан, музыка, тут Валера сопит, под юбку лезет, а я заплетающимся голосом свекрови в трубку говорю: я у подруги, мы тут занимаемся. Прикинь?! – Плясова налила себе еще полстакана и бросила тоскливый взгляд на пепельницу.
Пошла ты на фиг, Плясова, нет у меня денег на сигареты, - Инга спрятала бутылку и снова присела за шитье.- Дальше-то что?
Что, что. На руках меня носил! – Светка скинула марлевые бретельки и развратно повела плечами.
Ну-ну, - хмыкнула Бестужева, ловко обрабатывая подол.
Светку все и всегда носили на руках. То ли много лет назад ей попался какой-то грошовый любовный роман, то ли сказались впечатления от просмотра отечественных «Трех мушкетеров», но Плясова от всех своих кавалеров требовала именно этой услуги.
Валера напился, встал на колени – представляешь, прямо на улице, - говорит: я никогда не видел таких французских ног. – Светка довольно захихикала, - Потом к нему в Калкаман поехали, он там в малосемейном общежитии живет. Славно потарахтели, в общем.
Инга сморщилась как от зубной боли:
Фу, Плясова. Чего болтаешь-то. А что – свекровь?
Не знаю. Я дома еще не была. – Светка задрала французские ноги на спинку кресла и разнеженно потянулась, - Слушай, у меня к тебе дельце. Валера сказал, сегодня в одном классном ночном клубе будет кастинг.
Чего?… - Инга, конечно, знала, что такое «кастинг», но помыслить не могла, что это слово известно Плясовой.
Ну, тетка, темная же ты. Это они моделей там набирают. Певиц для стриптиза. Валера говорит, хорошие бабки платят. Ну, пригласил меня на просмотр. А я думаю, блин, чего терять? Димка только через полтора года вернется, чего мне со свекровью киснуть? А? Мужички там богатые, Валера говорит, всякие продюсеры ходят. Он там у них режиссером-осветителем работает. Сказал, прийти в восемь к Новой сцене, он сам меня встретит, на показ проведет. А я умная – сразу говорю: я с подружкой. Он, блин, поломался, конечно, но я тебя отвоевала, не боись!
Меня?! – Инга поперхнулась. – Ты чо, Светка, охренела, совсем? Какой мне стриптиз?
Тебя, тетка, на стриптиз никто не зовет, не боись, – темнила Плясова, - Что мне, жить надоело? Мне твой Булдаков уши оторвет и в попу вправит. А вот блузончик какой-никакой, может, сляпаешь?… Домой идти неохота, да и нету у меня ничего, одни сарафаны, блин, сто банок парафина…
Башляй, - отчеканила Инга и вернулась к соседкиному халату, - Много вас тут таких…
Слушай, подруга, - залебезила Плясова, - Имей совесть, подожди до получки, я тебе отработаю!…
До получки? А если не возьмут?
Как?
Ну, если тебя не возьмут, лярву городскую, кто мне денежки отдаст?… - Бестужева ожесточенно строчила, не разбирая дороги, от выпитого коньяка строчка двоилась в глазах.
Как это не возьмут?! – возмущенно крикнула Плясова, - А кого же еще брать?!
Полтинник. – уронила Инга. Потом добавила, потупившись, - За срочность.
Светка завела глаза и принялась шевелить губами. Потом очнулась и твердо сказала:
Лады!
11.36
Не ждали, сволочи?! – в кухню влетела преследуемая Джаггером Марлинская, красная и распаренная. К груди она прижимала бутылку портвейна и пачку дрянных сигарет.
Лолка! – Плясова бросилась подруге с приветствиями и поцелуями.
Лолка между тем бешено сверлила глазами сутулую бестужевскую спину. Наконец, Инга повернулась и, поведя носом, сказала:
Сигареты есть? Ну, проходи тогда.
А ты меня выгони, выгони, - куражилась Лолка, отдирая от себя сентиментальную Плясову, - Давай, дай в морду лучшей подруге, оскорбляй меня, давай, налетай!…
Инга с наслаждением закурила и глумливо заметила:
Ты где это шлялась два часа? В Общество слепых вступала?…
12.05
…Он говорит: ну, берегись, коротышка, приеду, клюв начищу! А я почему-то расслабилась, говорил-то он нормально по телефону, то есть, совершенно не скажешь, что у человека чердак на гвозде висит. Тем более – деньги-то небольшие, всего-то триста теньге на ветеринара ушло, ну и голова, конечно, на пять кило потянула… Ну, я обед приготовила, салат нарезала, сижу, жду. Слышу: подъехал, замуздел гнойный. Ну, я чайник поставила, Джаггера в туалет затащила, сижу, книжку читаю. Он заходит, и так, знаете, с шуткой: чего это ты, мол, без бронежилета, сука? А я говорю: пошел на фиг, дурила. Ну, тут началось: он прямо без размаха, как в кино, бьет меня по морде. Главное, он вроде не пьяный, даже веселый такой. А у меня воздух внутрь не проходит, встать не могу, и больно просто охренительно. А он, зараза, примерился, и давай в живот меня пинать, думала, сдохну на фиг. Собака воет, соседи слепенькие кричат, а у меня черно перед глазами. Ну, пришла я в себя, встала, водички попила – и к соседям, ментов вызывать. Приехали. Заходим – а он перед телевизором сидит, жрет. Менты давай протокол писать. Ну, думаю, сейчас они его шуганут, суку, будет знать, а они вдруг говорят: подписывайте, и мы его в отделение повезем, а завтра в прокуратуре дело на него откроем. Я говорю: как дело? Это зачем еще? Они говорят: порядок теперь такой, сразу сажаем, без проволочек. Ну, подумала я, подумала, да и порвала протокол этот дурацкий. Упала, говорю, об стол и ушиблась, претензий не имею. Уехали с матами. Я на кухню пошла, потом уже, вечером, слышу: козел-то встал, собрался – и на улицу. Свалил, слава тебе, Господи, утром позвонил, говорит: командировка на неделю. А деньги? А ты, говорит, на диету садись. Вот…
Ох, и дура, ты, Бестужева! Надо было тебе его, падлу, посадить! -
А толку… Жрать я что буду?…
А сейчас что жрешь? Вон, заказы-то есть на шитье. Не пропала бы.
Да? А жить где? Мне и так мамочка всю плешь проела, она меня хуже Булдакова достает. Да и Джаггер… Цветы мои опять же, птичек вон завела, куда я их, к своим на Калинина, что ли, потащу, в однокомнатную эту душегубку?… Нет, видно, судьба моя такая. Да ладно, морда – что, заживет, а душу мою бессмертную эта гнида все равно не получит. Мне и батюшка на исповеди говорил: терпи, мол, дочь моя, ну я и терплю. Находясь в полном соответствии с православным образом жизни.
Ну, ты даешь, тетка. Я когда в Пречистенке крестилась, в деревянном самолучшем храме, там один батюшка был, голубоглазый такой, на Брэда Питта похож, все мне глазки строил, а Муравлева мне говорит: гляди, попадьей станешь…
Не понимаю я тебя, Инга, и чего ты с этим гадом мучаешься, нашла бы себе кого-нибудь… Да не реви, не трави душу…
Кого?! Ты вон – много себе нашла? Да видеть я эти противные хари не могу спокойно, а ты говоришь…
Выпьем, тетки, мужики – они все сволочи, нас им, уродам, никогда не понять. Мы же умницы, красавицы, ты, Бестужева – шьешь великолепно, Лолка – рисует, я – актриса. Так что везучие мы. Выпьем!
Ну…
14.30
Эскиз создала Марлинская. На оборванном тетрадном листе шариковой ручкой она намарала чудовищно неприличный силуэт. Пока Лолка блевала в ванной, листок попал в руки Бестужевой. Инга долго фокусировала глаза, разглядывая рисунок, потом вырвала соседкин халат из-под иглы, достала два мешка утаенных обрезков и вывалила их на пол. Плясова, непрерывно хихикая, сортировала лоскуты по цветам и фактуре, Лолка маникюрными ножницами резала бесформенные снежинки из льняной скатерти, Инга яростно строчила плюшевый подклад…
18.50
К семи часам вечера из обрезков розового шифона, черного шелка, зеленого плюша, золотой бахромы и трёх ёлочных гирлянд родилось чудовищное неглиже. Протрезвевшие и притихшие, подруги долго разглядывали дело своих рук, потом Инга велела Светке переодеваться. На Плясовой одеяние сидело как влитое. Марлинская достала из сумки чернильный карандаш и принялась наводить Светке татуаж, Бестужева спрятала светкин хвост под резиновую белую шапочку, в уши вставила два рыболовных крючка, выкрасила в белый цвет плясовские брови, ресницы и губы. Покончив с аксессуарами и макияжем, Инга с Лолкой удовлетворенно закурили:
Ну все, Плясова. Готово. Можешь идти.
Как это? – Светка жалостливо улыбнулась, - Я одна не могу…
Сможешь, сможешь… Мотор поймаешь и доедешь.
Вы чо, тетки, - Плясова в ужасе потрясла крючками, - Поехали со мной, а?… А то мне страшно как-то, а?…
20.00
Инга Бестужева, Лолка Марлинская и разряженная Плясова сидели в модном летнем кафе "Акку", прямо напротив бурлящей толпы нимфеток, штурмующих Новую сцену. Место было как бы богемное, поэтому Плясова демонстрировала подругам вхожесть в круги, то и дело сердечно приветствуя входящих. Никто не узнавал её.
Лолка в очередной раз судорожно зевнула и украдкой посмотрела на часы – ровно восемь. Уже не раз Марлинская успела пожалеть о том, что втравилась в эту историю. Сидела бы себе дома, глядела бы сериал, так нет, понесло дуру за портвейном… Бестужева тоже чувствовала себя не в своей тарелке и потому хамила даже официантам.
Наконец, Плясова с любовью огладила бюст и сказала: Пора!
У дверей Новой сцены стоял светкин знакомец режиссёр-осветитель Валера и кричал в матюгальник:
По трое, девушки, по трое! Следующая тройка, за руки возьмись! Вперед!
Плясова подобралась к нему поближе и принялась подавать знаки. Валера ошалело оглянулся на нее, протер глаза, выронил матюгальник:
Блин! Светлана, ты ли это?…
А вот мои подруги – Инга, Лола… Ну что, Валерчик, пропустишь нас?…
Под возмущенные крики моделей троица протиснулась к дверям.
- Ну, ни пуха! – крикнул Валера им вслед.
20.18
Облезлый полумрак Новой сцены озаряли два воняющих резиной софита. В партере сидела высокая комиссия: Зарема Ждумабаева, ведущая телешоу «Бабы-дуры», Ахмеджан Пехлениди, коммерческий директор ночного клуба «Дум-Дум», Наиля Захаровна Тё, оперная прима, давно вышедшая в тираж, шоумен Сысоев в кожаной жилетке на голое тело, два спонсора – Шерхан и Павло, сахарозаводчики в одинаковых галстуках, похожие как однояйцевые близнецы, и владелец ТОО «Щит и меч» Василий Топорков.
Плясова чинно прошла за кулисы, Лолка с Ингой уселись подальше от жюри и замерли в ожидании редкостного зрелища.
Первой на сцену вышла девчушка лет шестнадцати с гипертрофированными формами. Дрожащим голоском она спела "Ой, цветёт калина", а в заключение на миг распахнула кофточку и убежала за кулисы. Следующей была девица, вся чем-то похожая на лошадь. Она принялась технично скакать по кругу, срывая с себя одежду и небрежно кидая ее в зал. Потом она долго ползала между рядами и, тихонько матерясь, собирала туалет воедино.
Следующей вышла Плясова. Она пошепталась с аккомпаниаторшей, вышла к рампе, дождалась музыкального вступления и грудным голосом завыла: «Я тебя никогда не уви-и-и-и-жью-у-у, я тебя-а-а-а-я никогда не забю-у-у-у-ду-у-у…». По ходу песни Плясова, блистая персиковой плотью сквозь дизайнерские прорехи наряда, мастеровито изобразила и кареглазую вишню, и ветер, и плохую примету, причем после каждого перевоплощения очередной лоскут костюма как бы сам собой опадал на пол, и в конце концов Плясова, в одних кружевных панталонах, встала на колени, и, протянув руки к Зареме Ждумабаевой, грустно пророкотала последние слова.
Марлинская и Бестужева, давясь от смеха, захлопали в ладоши. Светка встала, сделала кокетливый книксен, собрала с пола лохмотья и исчезла за кулисами.
21.45
- Ну, что? Прошла?…
Сказали на улице подождать…
Ну точно, прошла… Ты ведь, Плясова, – талант. Сара Бернар отдыхает. Лолка, пошли?
Ну. Молоток, Светка, звони, не пропадай. Контрамарочки нам подкинь, не забудь.
Э-э-э… Тетки, погодите… Ну постойте со мной, не в западлу…
Слушай, Плясова, ты меня уже достала, поняла?…
Бестужева, уймись… Не слушай ее Светка, это она выпить хочет… Чего налетела на человека?
Нет, пусть знает! Целый день мне голову морочит, сволочь, а мне собаку, между прочим кормить – раз, голову варить – два…
Да, вроде, сварила уже…
Неважно. И вообще, башлей нет, в кабак идти не на что, так что – привет, иду на коммерческий.
Погоди, я с тобой… Ты, Светка, извини, но у меня завтра с утра две пары, да потом еще в редакцию «Пояса» переться, а я статью про экзорцизм не закончила…
Ну еще хоть две минуточки, тетеньки, покурим как люди…
Слушай, Плясова…
Простите, мне нужна Светлана.
Отвали. Так вот, ты, Пля…
Вы – Светлана?
Да нет, молодой человек, вот же она, перед Вами - Светлана Петровна Плясова. И мы – ее подруги, Лолита и Инга. Приятно познакомиться.
У вас, Светлана, документы с собой?
Э-э-э… Д-документы?… З-зачем?
Светка, прекрати заикаться. Вы уж простите ее, она переволновалась…
Кстати, ты кто такой, мужик?… А то ходят тут…
Инга, прекрати.
Не толкайся, блин, прекрати, прекрати… Светка, ты чо молчишь, долго нам за тебя отдуваться?
Вот, у меня проездной есть… На июнь… С голограммой…
Обалдела совсем.
А вы не могли бы подождать до завтра, девушка утречком все привезет, правда, Света?
Ага, привезет… Если свекровь домой пустит.
Женщины, вы не могли бы помолчать? Значит так, Светлана. Вы прошли первый тур. В числе других семнадцати претенденток. Второй тур – сегодня, в 24.00, в помещении клуба «Дум-Дум». Так что следуйте за мной, а вам девушки – до свидания. Пройдемте.
Ой, мамочки! А подруг нельзя с собой взять?
Эй, ты чо…
Светка, я не…
22.10
Чего не было в «Дум-Думе», так это поля для гольфа. Шары в стиле диско, зеркальные стены, ампирный потолок, кегельбан, стриптиз, ресторан, подвесной бар, мраморные бильярдные столы - были. И это только на первом этаже! Второй занимало казино, третий – кинотеатр и фотостудия, четвертый – интернет-кафе, пятый – комнаты отдыха и салон красоты, а на крыше, по слухам, располагался громадный бассейн, солярий и вертолетная площадка величиной со взлетно-посадочную полосу авианосца.
Некоторое время подруги топтались на месте и вздыхали, поводя окрест широко распахнутыми детскими глазами, причем, даже грубая Бестужева на время заткнулась.
Конкурсантки? – к троице подошел лысоватый мужичонка в парчовом смокинге, - В гримерку.
А мы можно в зале посидим? – несмело спросила Лолка.
Парчовый смокинг, не ответив, принялся лавировать между столиками, Плясова вприскочку ринулась за ним, а Лолка с Ингой в некотором недоумении оглянулись друг на друга и, не сговариваясь, двинули к стойке. Разложив локти на мореном дубе, подруги вынули кошельки. Лолка быстро сочла общий наличный капитал и решительно залезла в плясовский пакет. Ничего, кроме скомканного марлевого сарафана и проездного там не было.
Что будем пить? – осведомился бармен.
Полрюмки коньяку, - отрезала Инга и выпустила ему в нос вонючий дым отечественного «Мальборо».
Стакан тоника, - вздохнула Лолка и посмотрела на часы. Необходимо было продумать варианты отступления, – Коммерческие еще ходят…
Не помешал?…
Бестужева оглянулась – на соседний стул мостился крупный дядька лет пятидесяти в черном костюме гробовщика и галстуке цвета бычьей крови.
Не-а, - нахально ответила она.
Дядька улыбнулся как питбультерьер и сказал бармену:
- Мартини дамам. Угощаю. Мне – как обычно.
Бармен мгновенно выставил на стойку пару запотевших бокалов, а завсегдатаю вручил стакан водки с несколькими каплями томатного сока.
На халяву – и уксус сладкий, - резюмировала Бестужева и жадно припала к питью. Дядька с любопытством наблюдал за ней, потягивая коктейль.
В два глотка выхлебав свою порцию, Инга нашарила в пачке последнюю сигарету, прикурила и уже более благосклонно оглядела дарителя.
Кто таков?
Марлинская поперхнулась. Дядька же, ничуть не обидевшись, немедленно ответил:
Топорков Василий Кимович. Капитан… - тут он нахмурился, - Бывший капитан МВД. Охранная фирма «Щит и меч».
А чо до полкана не дотянул? – осклабилась Бестужева.
Вы часто здесь бываете? – влезла Лолка и трусливо зачастила: - А то мы первый раз, как-то, знаете, раньше все повода не было, а сегодня – дай, думаем, зайдем, выпьем тоника…
Ты, Марлинская, не гони, - Бестужеву развозило на глазах, лицо ее страшно побелело, отчего на нем особенно ярко выступили следы булдаковских кулаков, - Не гони, говорю. Надо мыслить четко: не видишь, дяденька шлюх снимает. Правда, дядя?… А?… Скажи-ка, дядя, ведь не даром?… - Инга высоко подпрыгнула на табурете и загоготала.
Э-э-э… А где здесь туалет? – нашлась Лолка. Бармен нехотя махнул рукой в сторону кегельбана.
Однако Инга в туалет идти отказалась, улеглась щекой на стойку и громко потребовала еще выпивки и закуски. Когда Лолка вернулась в зал, Бестужева с кавалером уже перебрались за отдельный столик.
Нам, наверное, пора, - начала было Марлинская, - А то автобусы…
Да какие, на фиг, автобусы, ты чо, подруга! Дядя Топорок нас вмиг домой доставит, правда же, дядя?…
Топорков молча протянул Лолке меню.
23.05
Пулярка, инкрустированная карамелью, раскинулась на серебряном блюде, из ее почернелого клюва торчал аккуратный пучок голубых эдельвейсов, а с боков и сзади топырились павлиньи крылья и хвост. С тихим стоном Марлинская впилась в нежное подбрюшье птицы, отчаянно брызгаясь соусом и обильной слюной. Бестужева заказала два самых дорогих блюда в ресторане: пельмени из мраморного мяса и копченых скорпионов. Есть было невозможно ни то, ни другое: пельмени полагалось глотать сырыми, а сволочи-скорпионы сидели на тарелке как живые. Василий Кимович основательно налегал на бараний бок с гречневой кашей, не забывая подливать себе и дамам горячительного. Утолив первый голод, Лолка откинулась на стуле и с удовольствием осмотрелась: впервые она оказалась в настоящем фешенебельном обществе. Зал был полон незнакомыми знаменитостями и миллионерами, под расписным потолком дрейфовали гигантские табачные тучи, на сумеречной сцене вокруг сверкающего стразами шеста изгибалась питоном очередная поющая стриптизерка. Столик слева занимали сахарозаводчики и шоумен Сысоев. Они угощались шашлыками из пяти сортов мяса и водкой «Финляндия». Справа Зарема Ждумабаева в компании двух верных подружек и Наили Захаровны изящно кушала компот из плодов хлебного дерева. Где-то сзади приткнулся горемычный режиссер-осветитель Валера с холодным гамбургером и бутылкой отечественного пива… Вдруг, за крайним столиком, Марлинская с удивлением заметила знакомую инвалидную коляску – действительно, это оказалась Нинель Борисовна Мракова в компании с нарядным как попугай Соломоном Рубинчиком. Марлинскую парочка в упор не замечала.
На сцене тем временем бедокурила следующая конкурсантка, которая, оригинальничая, детским голоском исполняла песенку из мульта. Данные ей в подмогу бэк-вокалистки уже давно разделись, и теперь смущенно жались к шесту как три бездомных поросенка.
Ну, где там наша Мадонна гребаная?… За кулисами, что ли, заблудилась?… - недовольная и голодная, Инга садила сигареты одну за другой, - Мы уж заждались, правда, Кимыч?…
Марлинскую передернуло, она опасливо покосилась на Топоркова, однако бравый капитан, как ни в чем не бывало, прополаскивал глотку очередной Кровавой Мэри. И тут объявили номер Плясовой.
23.20
На этот раз Света решила поразить публику арией Розины из «Севильского цирюльника». Лолка содрогаясь, убежала в туалет, вскоре за ней последовала и хохочущая Бестужева.
Это отстой!! – в восторге кричала Инга, - Как она воет, бля, мухи на лету дохнут!
Отстой-то да, конечно, а скажи-ка мне, мать, - Лолка, покачиваясь, уперлась пальцем в костистую грудь подруги, - Ты зачем капитану хамишь? Он, что – понравился тебе, что ли?…
Да пошла ты, - окрысилась Бестужева, - Чего пристала, дай отлить спокойно.
Нет, ты мне скажи, Инга, а то – жрем тут за его счет, развлекаемся, а кто платить будет?
Мужик платит. – Бестужева неловко расправляла самодельное платье-трубу, - Я теперь умной решила стать.
Это как?… - поразилась Лола.
Как, как… Вот ты - спуталась с Хабибулиным, а почему?
Ну, - после паузы стесненно сказала Марлинская, - Как почему… Так получилось…
Вот! Не потому, что тебе захотелось, а просто – получилось, – торжествующе заявила Инга. Близко посаженные глаза ее на совершенно белом лице горели. – А надо – для своего личного удовольствия. Ты ведь, признайся, кайфа не получила, корова? Все про Ринатика, небось, думала, как бы его не обидеть, да как бы ему угодить. А он? Разве что пузырь коньяка на тебя потратил, да еще и в душу плюнул, небось. Все они, суки, попользоваться норовят… А мы – что, хуже?…
Ну, ты, э-э-э, обобщаешь…
Ты вот про теорию стакана воды слыхала? Мне бабка рассказывала – про Коллонтай эту самую. Вот жила женщина – блин! По принципу – трахнулись и разбежались по кайфу, как стакан воды выпили.
Да глупость все это, - отмахнулась Марлинская, - И безнравственно к тому же.
Ну ты, Магдалина, твою мать, не гони! – озлобилась Бестужева, - Я, может, козлу своему гнойному вообще ни разу не изменила. Это, по-твоему, нравственно, ответь?!
Лолка пожала плечами.
Ладно, пошли. Топорок заждался…
23.35
Сошедшая со сцены под недоуменные хлопки публики Плясова величественно прошествовала прямиком к столику сахарозаводчиков - Павло и Шерхан уже наперебой звали официантов, потрясая тиснеными папками с меню. Шоумен Сысоев тем временем подсел к загрустившей Марлинской и непринужденно предложил выпить текилы на брудершафт. Лолка покосилась на Бестужеву, нахально щипавшую осоловелого Василия Кимовича за брыластые щечки, и махнула рукой…
1.03
- Мадам, не изволите ли… Ик… В бассейне пола… по-пла-вать…
Что-то мне, Топор, твой настр не нравится. Ведь что ценно в общении?… В общении ценно партнёрство…
А знаете, Жора, ужас-то в том, что жизнь – это дорога… А гений стоит один. На обочине…
Я ведь уже забыл, как люди-то отдыхают… Топорков - туда, Топорков – сюда. Кадровый офицер МВД - на побегушках!
В точку глядишь, капитан!
Я – без скромности – генератор идей!… Ик… Модели всех достали, доски гладильные… Ик… Вы, Лариса – настоящая…
Лолита…
Ну! Ик…
Была девушка в белом платье. На танцах в училище. Любил её. Она - меня. Провожал домой. Из дома. На ученьях - травма. Прихожу после дизентерии. Она - с лейтенантом. Судьба нас раскидала. С тех пор завязал.
Ну, Топор! И такой человек гниёт в этом "Бим-Боме"? Кому служишь-то, капитан?…
Погоди, Жора, гляди сюда… Это ж целая парадигма смыслов… Вот тебе – праматерь, вот – природа, а вот – человек в нее гадит… А они говорят: перспективы нет. Заразы…
Ты, Лара, блин, даешь!… Держись Сысу, Сыса их, козлов позорных… Ик… Пошли в бас-сейн… Что скажу…
Грек-педрила воду замутил. Леонидас-Блевонидас. Купил меня, капитана, с погонами, девочка… Хозяином тут. В «Думе» этой… Вот – служу. Отечеству…
Бедный… А меня – тоже. Муж, сука, коммуниздит… Выпьем, дядя… Эй, Лолка! Лола, твою мать, протри глаза, хватит с этим хлыщом обжиматься… Это Плясова там? Ламбадит - она?… А ну, пошли-ка в круг… Пошли, говорю, дура неуклюжая… Й-я-я-я-я-ха-а!!
1.27
«Дум-Дум» плясал. Скакали шары диско, елозили по драгоценному паркету мраморные бильярдные столы, маревом колебались зеркальные стены, лихо свистали жаркие котлы на огромной, как крытый каток, кухне. Народ безумствовал. Музыканты, лоснящиеся как негры, с выпученными от натуги глазными яблоками, из последних сил наяривали древний шлягер Аллы Борисовны, официанты на бегу жонглировали посудой, повара-китайца била падучая.
1.35
Инга Бестужева, самозабвенно кружась со своим багровым кавалером по залу, невзначай зацепила острым локтем парик Наили Захаровны. На тоскливый вопль примадонны явился глупый администратор и начал разборки. Рыдающая Наиля указала на обидчицу, однако Бестужева, вместо извинений вдруг с размаху влепила оперной диве звонкую пощечину, администратору же, примерившись, врезала по яйцам. Несчастные в корчах покатились по скользкому полу. Набежала охрана. Два здоровенных лба сурово взяли сквернословящую Бестужеву под руки и повлекли к выходу, как вдруг их на четвереньках протаранил могучий Топорков. Завязалась драка. Бестужева подначивала дерущихся из положения "сидя"…
1.38
…Шоумен Сыса, в ажиотаже размахивая кожаной жилеткой, бросился под ноги Зареме Ждумабаевой, та с визгом повалилась в свой компот из хлебного дерева…
1.39
…Администратор и Наиля Захаровна Тё, обнявшись как любовники, с криками метались по залу, сминая столы и стулья, срывая скатерти, роняя дорогую сервировку…
1.40
…Оцепенелую Марлинскую с ходу атаковали подружки Заремы, одна рванула лолкины волосы, вторая когтями вцепилась в бюст. Лолка заухала от боли, и как больной медведь шатун, не разбирая дороги, двинула в самую гущу событий, волоча на себе обидчиц…
1.41
…Компания мелких чернявых турков, теряя фески, злобно дралась с двумя дюжими долговязыми канадками-феминистками в мужских костюмах…
1.42
…Автор идеи местного сериала «Светофор» Эммануил Кан, братья-продюсеры Серик, Берик и Мерик Жандосовы, а также и весь основной актерский состав во главе с ведущей актрисой Сарой Аноним, держали глухую оборону в оркестровой яме, как панфиловская дивизия под Москвой…
1.43
…Человек шесть золотой молодежи сотовыми телефонами избивали сахарозаводчика Шерхана; Павло, полузадушенный шелковым галстуком от Кардена, разбил своим телом бильярдный стол…
1.44
…Кресло с Нинелью Борисовной волчком крутилось в эпицентре катастрофы, своими могучими колесами ломая официантам лодыжки как тростинки. Обморочного Соломона Рубинчика деловито пинали оркестранты…
1.45
…Визжащие полуголые конкурсантки метались по залу, то и дело получая ссадины и кровоподтеки, несовместимые с профессией; Плясова попыталась спастись, запрыгнув на стойку бара, однако ее тут же спихнул оттуда озверелый бармен…
1.46
…Режиссёр-осветитель Валера, два флориста и четверка крупье азартно швырялись бильярдными шарами в зеркальные стены, хрустальные цветочные горшки и осатаневшую охрану…
1.47
…Укушенный в мягкие ткани телохранитель олигарха Садыкова дал предупредительный залп из пистолета, все холостые патроны попали в радужный шар-диско – осколками как шрапнелью накрыло весь этаж…
1.48
…Сам олигарх, по-тарзаньи взлаивая, вскарабкался по портьере под самый потолок и оттуда с невероятной меткостью оплевывал дерущихся…
1.51
…Драка понемногу затихала. Над окровавленным полем боя, усеянным осколками, зубами, клочьями волос и одежды носились печальные крики потерпевших. Фешенебельное общество расползалось по углам, зализывая раны и оправляясь. И только Бестужева с Топорковым все не унимались. Наконец, экс-капитана скрутили, а брыкающуюся Ингу телохранители выволокли на середину порушенного зала пред светлые очи какого-то лилипута в кремпленовом костюме.
Ты кто? – брезгливо спросил лилипут.
Да заглохни, дурила, я - сестра Блевонидаса!… Из Афин. Понял? Афина Паллада Блевонидас… - проорала на это Бестужева.
После этого Таки Леонидас, хозяин клуба "Дум-Дум" прекратил разговор и сделал знак обслуге…
7.55
Было мокро и вонюче. Кроме того, отовсюду неслись хрипы, стоны и мат. Лолка с трудом разлепила правый глаз – левый не действовал – и прочла серую надпись «Минздрав СССР» на наволочке. Почти не чувствуя тела, Марлинская приподнялась и огляделась. Она лежала голышом на полосатом заблеванном матраце в ржавой железной кровати. Все обозримое пространство вокруг было уставлено такими же кроватями с такими же голыми заблеванными бабами. По странной прихоти судьбы, на всех спальных местах присутствовали одетые в наволочки подушки и отсутствовали простыни. «Больница?» - пронеслось в голове у Марлинской. Но это была не больница…
Откуда-то слева послышался скрип суставов и жалобный плач:
Су-у-у-ки-и-и-и… Что я свекро-о-о-о-ви скажу-у-у-у… Она Ди-и-и-мке напи-и-и-и-шет… У-у-у-у-у…
****овать не надо, вот и плакать не будешь, - знакомым басом ответили справа.
Лязгнула металлическая дверь и пронзительный голос возвестил:
- А ну, курвы – подъем!!! Смена караула!!
ЭПИЛОГ.
…В неимоверную июльскую жару на опалённой закатным солнцем кухне, между вскипающим вареньем и рыгающим холодильником, две закадычные подруги резались в настольный футбол.
Счёт 3:1. Сбрасывание, - сказала Лолка Марлинская, похудевшая, загорелая, небрежно выкрашенная в рыжину.
Хлюздишь, – отчеканила Бестужева, непроизвольно поглаживая громадный восьмимесячный живот, потом, кряхтя, встала и пошла к варенью.
Дай хоть попробовать, - заканючила Лолка, - А то знаю я, Булдаков за один вечер весь таз сожрет…
Пошла ты, - Инга внимательно следила за пеной, - На вас не напасешься. Вчера Плясова заявилась со своим дембелем… Полхолодильника умяли, заразы… А Ленька, веришь, совсем озверел, молоко в пакете линейкой меряет… Что мне ему говорить?…
И чо – Плясова? Я ее уже три месяца не видала.
А чо ей? Веселится. Хочет диктором на ТВ устраиваться. Розовая как персик, все ей как с гуся вода.
Ну! Я уж надеялась, что ее, по крайней мере, муж бросит после той истории… Нет! Воркуют, как голубки, смотреть противно. А меня, между прочим, сразу тогда из лицея поперли… - Марлинская пригорюнилась, - И рисунки свои я потеряла…
Вот и хорошо, - наставительно сказала Инга, закуривая отложенный долбан, - А то возомнила себя Пикассо в юбке, тьфу – срамота… Зато теперь ты – человек. И всякий тебя уважает. Посмотри как ты, дура, облагородилась! Работа домашняя, непыльная, знай только по библиотекам да интернетам ходи, да на газетные объявления не скупись… Вон сколько нынче вузов платных развелось, успевай, стриги купоны… Хорошее, честное дело – студентам курсачи да рефераты писать.
Я и не жалею, - скуксилась Лолка, - Только башка уже кругом идет от этих юристов проклятых… Задолбали своим бухучетом…
Слушай, - оживилась Инга, - а как у тебя с этим твоим… Поэтом?
С Вадиком-то, Холодным? – зарумянилась Лолка, - Да ничего вроде… Жена не догадывается. Вчера ходила к ним на семейный ужин, так он, гад, чуть не при детях…
Подруги похохотали.
И ты представляешь, зашел как раз Серик Бабаев, рассказывает: Мракова-то с Рубинчиком оторвали грант под «Пояс Мнемозины», открыли собственное рекламное агентство… Во – упаковались!… Причем, журнал для понту все же раз в год выпускают. Зовут, говорит, меня – иллюстрировать… Да какое там… - Лолка опять завздыхала, - Возвращаться к графике просто нет сил… Я вот думаю себя в инсталляциях попробовать. Очень прогрессивное искусство.
В прокаленном тягучем воздухе повисло молчание.
Нет, - желчно заметила Бестужева после паузы, - Видно правду говорят: горбатого могила исправит.