А.Н. Одиноков
Новгородский колокольный узел
Часть - 3
Эвакуация Новгородских колоколов
22 июня 1941 года жители сел, деревень и городов Новгородской области, в ее современном территориальном делении; хотя в то время это была одна огромная Ленинградская область, планировали походы, отдых, гулянья. Некоторые, получив в этот день телеграммы от родных с западных областей об уходе на фронт, были удивлены и недоумевали о причинах подобных текстов. Всё прояснилось в середине дня после выступления по радио министра иностранных дел Молотова – Германия вероломно напала на СССР.
Из воспоминаний Анастасии Николаевны Гурковой (с. Поддорье, Новгородской области):
«На всей границе уже несколько часов шли бои. Мы с отцом побежали к сельсовету (наш дом был на тихой улице, на краю села). Мы ничего не слышали, что происходит в деревне, а когда вышли на улицу, то я пришла в ужас: в центре и на улицах стоял такой плач, крики, причитания. Плакали дети, женщины, играли гармошки, пели и кричали мужчины, некоторые уже с вещами, готовые к отправке, другие подходили из других населенных пунктов, вещи укладывали на подводы (машин не было), а сами шли пешком, прощались с родными с надеждой на встречу. Настроение у всех мужчин было такое, будто они идут только побеждать. Некоторые, что постарше, уже были на войне в 1914-1916 г.г. кричали: «Ну, немчура, держитесь, мало вам дали в 14-м, теперь добавим так, что забудете навек дорогу в Россию», другие, успокаивая плачущих родных, обещали обязательно вернуться живыми и с победой, молодые пели и плясали под гармонь, шум, крики, слезы – все смешалось. Уходивших родных проводили далеко за село, с горечью возвращались в сразу опустевшие родные гнезда...» (Интернет публикация Новгородской областной универсальной научной библиотеки – проект 22 июня 1941 года в моей памяти).
«Сейчас мне 70 лет, а когда началась война, было восемь. Но я хорошо помню тот летний солнечный день, когда папа с мамой повели нас, а нас у них было трое, в магазин покупать брату велосипедик. У дома культуры увидели большую толпу людей, которые стояли у репродуктора. Диктор говорил о том. что началась война, люди все плакали. И вернулись мы домой без покупок, папа сказал, что его призовут на фронт, а нам будут нужны деньги. Так и вышло – его вскоре забрали…» Фаина Шилова, Великий Новгород (газета «Новгород», 22 января 2004 г.).
По воспоминаниям Николая Григорьевича Тейса – начальника Новгородской объединенной строительной конторы, главного участника эвакуации колоколов Новгорода: «Погода 22 июня стояла чудесная – такого теплого и солнечного дня не было еще, кажется, за все лето. Мы с друзьями условились поехать на Сиверсов канал – отдохнуть, порыбачить. Но – потом; с утра весь город работал на субботнике…
Точнее – на воскресенье: 22 июня ведь было воскресенье. Незадолго до того в Новгород нагрянула комиссия из Ленинграда, обнаружившая какие-то нарушения санитарных норм в торговых «железных» рядах. По этой причине прежнего председателя новгородского горсовета от должности отстранили и назначили нового, из Ленинграда – Михаила Васильевича Юдина. Того самого, который впоследствии принимал участие в организации партизанского движения и в послевоенные годы по-прежнему возглавлял горсовет. А пока первым делом новоиспеченного председателя стало наведение чистоты и в злополучных рядах, и в остальном Новгороде. Вот он и назначил общегородской воскресник на тот недоброй памяти день.
Горсовет располагался тогда в бывшем здании Городской думы на дворище, стоявшем у Гостиного двора. И единственная на весть город «аудиотехника» - радиоточка – черной тарелкой висела возле здания горсовета. Вот из этой тарелки и грянул-таки гром среди ясного неба. В 11 часов утра министр иностранных дел СССР Молотов произнес свою знаменитую речь, смысл которой сводился к одному короткому страшному слову: Война!
Люди, отовсюду сбежавшиеся к репродуктору, оцепенели. Войны, конечно, ждали, и все равно она явилась неожиданною.
Вскоре центр скопления народа переместился с площади у репродуктора на улицу Чернышевского, где неподалеку от вала стояло двухэтажное деревянное здание военкомата.
Образовалась огромная очередь. Люди требовали отправки на фронт, бить немцев. Патриотический подъем был высочайший: молодежь тогда воспитывали в духе любви к Родине…
Это был только первый день войны. И последняя попытка навести чистоту в городе: скоро старый Новгород практически перестанет существовать» (Алексей Пшанский. «У правды альтернативы не бывает» // газ «Новгород», 5 июля 2001 г. С. 5.
По воспоминаниям многочисленных очевидцев Новгород в первые же дни войны «еще не испытывал налетов авиации, но тень войны легла уже и на него…» – Н.Г. Порфиридов. Новгород 1917 – 1941 гг. Воспоминания. Л. 1987. С. 237.
Военными, партийными и советскими органами был введен в действие мобилизационный план. Артерии рек Волхова, Мсты, озера Ильмень, Шелони, дороги западного направления превратились в главные пути передвижения войск. В обратном направлении вывозились хозяйственные, продовольственные грузы, скот, машины и оборудование. Как снежный ком, возрастая, через Новгород потянулись беженцы.
«Через город с запада на восток потянулись сначала легковые машины, говорили – из Латвии и Эстонии, за ними – велосипедисты и повозки, нагруженные скарбом и беженцами. Затем, вперемежку с ними, – стада крупного и мелкого скота, угоняемого от надвигавшейся волны военных действий. Скот блеял и мычал. Картины были поистине эпические. Помню, как-то утром в кремле – дорога на старый мост через Волхов шла по кремлю – в гуще стад и повозок, верхом на коне, без седла, ехал старик с длинной седой бородой, с непокрытой головой и босой, в длинной белой рубахе. За пояс у него были засунуты две большие, выше головы, березки, очевидно для противовоздушной маскировки. Во всем этом было что-то зловещее, подступившее вплотную к городу, сулившее ему еще не испытанные беды» (Н.Г. Порфиридов. Новгород 1917 – 1941 гг. Воспоминания. Л., 1987. С. 238).
Среди источников воспоминаний первых месяцев войны и эвакуации фондовых ценностей Новгородского музея в июле – августе 1941 года, нами отдано предпочтение опубликованным ГАНО в Новгородском «Архивном вестнике», № 3 за 2002 г. С. 215 – 225, запискам Александра Николаевича Семёнова.
«Александр Николаевич Семёнов родился 13 октября 1915 г. в Новгороде в семье сапожника.
Семья жила на Троицкой улице недалеко от Белой башни. Окончил начальную школу, школу фабрично-заводского ученичества. В 1933-1937 гг. райкомом ВЛКСМ был направлен на работу в деревню. Являлся секретарем Замленского, затем председателем Подборовского сельсоветов Новгородского района. С 1937 г. работал в системе «Заготзерно» в Новгороде. В октябре 1938 г. был избран председателем Горрайкома Международной организации помощи борцам революции (МОПР). В апреле 1941 г. перешел на работу в Управление Новгородских государственных музеев (УНГМ) в должности заместителя директора по административно-хозяйственной и политпросветработе. Участвовал в эвакуации музейных коллекций.
Находясь в эвакуации, с сентября 1941 по июнь 1942 гг. работал счетоводом колхоза в Котельническом районе Кировской области. Имея освобождение от военного призыва, добился направления на военную службу. С июня 1942 г. служил в различных частях советской армии на Западном и 1-м Прибалтийском фронтах; участник боевых действий в Московской, Смоленской и Витебской областях. В июле 1944 г. по состоянию здоровья (был трижды ранен) демобилизовался и вернулся в Новгород.
В послевоенные годы, до выхода на пенсию в 1977 г., А.Н. Семёнов находился на партийной и советской работе. В 1957 г. окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Находясь на пенсии, до 1983 г. продолжал работать в Опытно-конструкторском бюро специальных радиотехнических систем Новгородского политехнического института. Скончался Александр Николаевич 22 сентября 1996 г. Похоронен в Новгороде на Западном кладбище».
Почему отдано предпочтение?
Воспоминания А.Н. Семёнова (в период эвакуации – заместителя директора Новгородского музея по административно-хозяйственной и политпросветработе) в деталях указанных событий подтверждаются не только уже известными опубликованными сообщениями, включая и периодическую печать довоенного времени, но и фотодокументами, ставшими известными нам только в наши дни, включая фотографии оккупированного Новгорода, сделанные немцами и испанцами – оккупантами периода 1941 – 1944 годов.
Так, его сообщение: «Навели чистоту и порядок на территории музеев. Начали побелку известковым раствором кремлевской стены в ее восточной части и немного — с западной у въездной арки от цепного мостика. Раствору был придан розоватый оттенок, что соответствовало древнему облику стен и башен и предохраняло кирпич от разрушения…», действительно подтверждается публикацией в газете «Звезда» предвоенного Новгорода.
А сообщение: «Золоченый купол Софийского собора служил хорошим ориентиром для немецких летчиков. Участились случаи, когда воздушная тревога объявлялась тогда, когда на город начинали падать бомбы. Объяснялось это тем, что немецкие летчики при подходе к городу поднимались на большую высоту и приближались к цели, ориентируясь на купол Софии и Юрьева монастыря, с выключенными моторами, и службы ПВО не могли их обнаружить своевременно. Было много жертв среди гражданского населения. Помню случай, когда от внезапного воздушного налета были убиты и ранены больше ста человек, стоявших в очереди у магазина около железнодорожной станции, находившейся тогда недалеко от ликеро-водочного завода. Были развернуты дополнительные госпитали, один из которых находился в здании бывшей школы, которое занимает теперь корпус завода имени Ленинского комсомола по проспекту Ленина.
Закрытие главного купола Софии было поручено работникам музея. Сшили покрывало площадью 240 квадратных метров из материала стального цвета, и купол был закрыт. А золоченый купол Георгиевского собора Юрьева монастыря был закрашен», подтверждается немецкими фотографиями и немецкой хроникой, где купол действительно закрыт тканью. Эта информация также присутствует и в архивных документах. Так, в «Заявлении» лейтенанта Борис Васильевича Куприянова, военнослужащего 59-й армии, жителя Новгорода, от 3 апреля 1944 года, говоря о дне, когда он уходил из города 14 августа 1941 г., сообщалось, что «…Софийский собор был совершенно невредим, и я помню, что на главном куполе собора (золоченного) был натянут голубого цвета холст для маскировки. Памятник тысячелетия России был замаскирован песком и тесом» (ГАНО. Фонд Р-1793. Д. № 1. Ед. хр. 24. Л. 61. «Материалы: (акты, списки, протоколы, допросы, обобщенные сведения) по расследованию и учету злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников за время оккупации 1941 – 1944 гг. по городу Новгороду и Новгородской области»).
Сообщаемая А.Н. Семёновым информация: «Памятник «Тысячелетие России» был уже в начале июля полностью обложен мешками с песком. Эту работу выполнили бойцы истребительного батальона, созданного из новгородцев», также присутствует и в воспоминаниях Н.Г. Порфиридова.
Н.Г. Порфиридов писал: «Вместо подготовки к эвакуации Б. К. Мантейфель получал трудновыполнимые задания: замаскировать золотой купол Софийского собора, который может служить ориентиром для вражеской авиации; засыпать песком памятник «Тысячелетие России» во избежание повреждения его бомбежками.
Распоряжения сами по себе разумные. Но, музей уже не обладал ни людьми, ни денежными и техническими средствами, необходимыми для их осуществления. Люди частью были мобилизованы, частью уже покинули город. Финансирование учреждений прекратилось, но хозяйственные и торговые предприятия, несмотря, казалось бы, на сверх исключительные обстоятельства, не отпускали ничего без наличного расчета, подчиняясь еще дисциплине мирного времени.
Софийский купол все же был с большим трудом накрыт бязевым чехлом. Укрыть футляром и засыпать песком огромный памятник «Тысячелетие России» не удалось» (Порфиридов Н.Г.Новгород 1917 – 1941; Воспоминания. 1987. С. 240). Поясним, что упомянутый в тексте Н.Г. Порфиридова - Борис Константинович Мантейфель, выполнял в то время обязанности директора Новгородского музея.
Но, кроме того, известные сейчас немецкие фотографии, также подтверждают то, что зафиксировала память А.Н. Семёнова.
Старейший работник Новгородского музея А.М. Михеева в своих воспоминаниях «Новгород, музей… и вся моя жизнь» (Великий Новгород, 2011 г. С. 41) пишет: «А.Н. Семёнова я хорошо помню. Его семья жила после войны в домике при Софийской звоннице. Это был исполнительный и ответственный человек».
Хроника эвакуации музейных ценностей тесно связана с хроникой военных действий, с продвижением вглубь России фашистских захватчиков. Как свидетельствует Н.Г. Порфиридов: «Война прервала обычную работу учреждений. Раскопочные работы секции (имеется в виду секция Ленинградского института истории Академии наук СССР) в кремле были срочно свернуты. Скоро стал таять состав работников секции и музеев (в довоенный период Новгородский музей объединял ряд музеев: Древнерусского искусства, Исторический, Антирелигиозный, Картинную галерею). А.А. Строков (директор Новгородского музея 1937 – 1941) был призван в армию как политработник запаса».
И далее: «Каждое утро начиналось с того, что исполняющий обязанности директора музея Б.К. Мантейфель, как и руководители всех городских учреждений, шел на Торговую сторону, в несуществующее теперь здание городского Совета на площади у моста, где помещалась городская тройка по эвакуации, за директивами.
Директивы, с которыми он возвращался, внушали большую тревогу и опасения.
Положение становилось с каждым днем напряженнее. Фронт неуклонно приближался к Новгороду…» «…Волны беженцев продолжали катиться через город на восток, и они оказывались все с более и более близких мест. В городе многие здания, в том числе и помещение секции Института истории на Софийском дворе, были уже заняты штабами и службами воинских частей.
Нам казалось, что в этих условиях надо бы, оставив другие дела, употребить все имевшиеся силы музеев на упаковку коллекций и использовать все возможности города для их вывоза. Но директивы были иные: не закрывать музеев – нельзя оставить бойцов без культурного отдыха».
Кроме того, как вспоминает А.Н. Семёнов:
«28 – 29 июня 1941 г. тысячи новгородцев были направлены на строительство оборонительных рубежей. Мне удалось сформировать и возглавить группу музейных работников, примерно из 15 человек, на строительство Лужского оборонительного рубежа по реке Шелонь в районе деревни Мшага в сторону озера Ильмень и в районе деревни Вашково Новгородского района».
«Следующим этапом оборонных работ новгородцев было сооружение рубежа обороны вокруг деревни Вашково. Это село в 18 км от Новгорода прикрывало подступы к городу с запада, со стороны Сольцов и Луги. Строился противотанковый ров, огневые точки и артиллерийские позиции. С 8 по 14 июля на Вашковском рубеже работали около 500 горожан и жителей Новгородского района под руководством первого секретаря горкома ВКП(б) М.Е. Павлова».
«16 – 17 июля мне довелось снова вести оборонные работы с группой сотрудников; на этот раз на земляном валу, на участке от улицы Желябова до Белой башни. Здесь мы пологие склоны вала делали отвесными, непроходимыми для немецких танков. Высота отвесной стены вала достигала 3-х метров. Землю, а точнее сплошную глину, сбрасывали в ров. Подготовка вала к обороне велась на всем протяжении от Белой башни до ул. Дмитриевской, на отведенных участках работали [служащие] новгородских предприятий, учреждений, учебных заведений. С нами рядом работали учителя 4-й средней школы».
Надо сказать, что по планам эвакуации в экстренных случаях, утвержденных Ленсоветом, музеям должны были выделяться все необходимые ресурсы, включая: транспорт, упаковочные материалы, ящики, обеспечиваться сопровождение грузов в определенные планом места хранения. Тем более, что в фондах Новгородских музеев числилось свыше 140 тысяч музейных предметов. На деле все было далеко не так.
По описаниям Н.Г. Порфиридова: «Недоставало людей, особенно мужчин, для трудоемкой и физически тяжелой работы – съемки и упаковки икон и картин, выемки их из рам. Накатывания больших холстов на валы и прочего…» «Вскоре обозначился вопрос – недостаток ящиков и невозможность срочно их изготовить. Предприятия по-прежнему отказывали музею в предоставлении безналичной оплаты материалов, хотя в находившемся поблизости, через мост, на Ярославовом дворище, мебельном заводе штабелями досок были заминированы и приготовлены к уничтожению в случае оставления города.
Положение спасло лишь то, что во время очередного утреннего сбора в городской тройке Б.К. Мантейфель, докладывавший о своих трудностях, получил неожиданное предложение от присутствовавшего тут же начальника склада тары:
— Да берите бесплатно у меня на складе ящики и бочки. Только они почти все ломаные. А гвоздей и проволоки у меня нет.
На складе удалось набрать достаточное количество более или менее пригодных ящиков и бочек. Бочки попадались из-под рыбы, но разбирать не приходилось, это был выход. Гвозди и проволока нашлись на складе музея. За стружками для упаковки была снаряжена экспедиция на лодке на лесопильный завод, находившийся на Рюриковом городище».
Музей продолжал работать, обслуживая посетителей, в основном военных, отправляющихся на фронт. 30 июня поступило распоряжение о немедленной эвакуации музея.
В 1981 г. в журнале «Вокруг света» Евграф Кончин, изучив документы и выслушав воспоминания участников, так описал события эвакуации Новгородского музея:
«Прежде всего, приготовили вывезти старое русское и западное золото и серебро, художественные ювелирные изделия, когда-то находившиеся в ризницах Софийского собора, Юрьевского и Антониева монастырей. Теперь они — около двух тысяч изделий – были собраны в особой кладовой и входили в золотой запас страны. Особую ценность представляли произведения новгородского ювелирного центра, который на протяжении нескольких веков занимал очень значительное место в культуре Древней Руси и средневекового русского государства.
Руководил эвакуацией только что назначенный директором музея Владимир Андреевич Богусевич, человек волевой, организованный, широко образованный. Окончил он художественный техникум в Вологде, Ленинградский педагогический институт имени А.И. Герцена, аспирантуру в Академии материальной культуры. В Новгородском музее – с 1934 года.
Непосредственно экспонатами занимались Леонилла Михайловна Глащинская и Лидия Александровна Коновалова, которая известна и как талантливая поэтесса. Первые ее стихи были опубликованы в 1926 году в журнале «Красная нива». В 1961 году вышла ее книга «Взгорья». До своей кончины в 1974 году работала директором краеведческого музея в Боровичах.
Четыре десятилетия спустя Леонилла Михайловна в письме ко мне на удивление точно и, я бы заметил, восторженно говорит о каждом экспонате. Словно вновь держит в руках, ощущая чеканную или сканую поверхность. Начинает, конечно, с удивительных новгородских кратиров XII века – массивных позолоченных сосудов для причастного вина. Подобных нет нигде! Поэтому вряд ли найдется книга по искусству Древней Руси, в которой они не упоминались бы. Своеобразной формы чаши украшены чеканными изображениями святых и растительным узором. Хотя древние мастера обычно не подписывали свои изделия, на днищах софийских кратиров хорошо видны автографы их создателей Косты и Братилы – это первые известные нам имена русских серебряников. Кроме того, имеются на кратирах имена и первых их владельцев – Петра и жены его Марьи, Петрилы и жены его Варвары.
В отдельный ящик положили Большой и Малый софийский сионы XII века – одни из лучших произведений русского прикладного искусства домонгольского периода; поручи (часть священнического облачения – нарукавники) Варлаама Хутынского – самый древний образец русского золотого и жемчужного шитья; уникальный панагиар, выполненный в 1435 году новгородским мастером Иваном; прекрасные изделия, созданные в редчайшей технике перегородчатой эмали, к примеру, изображение Георгия, датированное XII веком; посох архимандрита Фотия, украшенный трехстами темно-вишневыми гранеными богемскими пиропами; панагия (нагрудная иконка) XVII века, принадлежавшая архиепископу Пимену и украшенная нарядной сканью, искусной резьбой, сапфирами и крупным жемчугом; большой золотой крест, изготовленный в 1600 году...
– Вы поищите описи эвакуированных экспонатов, – посоветовал мне Семенов. – Они обязательно должны быть в музейном архиве...
Действительно, их там и разыскали. В них указано около двенадцати тысяч экспонатов. Просматривал описи и благодарно подумал, что недаром Богусевич слыл человеком точным, даже педантичным, ибо списки составлены превосходно, несмотря на тяжелую, нервозную обстановку тех дней. Так, он требовал указывать не только количество предметов в каждом ящике, правильное наименование каждого из них, но и вес, если записывалась золотая или серебряная вещь. Отмечено, к примеру:
«Ящик №18. Серебряный потир 1798 года – 870 грамм. Серебряное блюдо – 3975 грамм. Серебряный дискос – 395 грамм...
Ящик № 19. Потир – 1172 грамм, потир 1806 года – 1226 грамм, потир 1757 года – 701 грамм, дарохранительница 1760 – 2078 грамм, лампада – 8806 грамм (все – из серебра. – Е.К.)...»
В ящике №8 было собрано более двадцати пяти тысяч серебряных монет, в том числе около двух тысяч из знаменитого «новгородского клада». В ящике №12 – 130 предметов из золота и серебра. В частности, стакан, связанный преданием с именем Петра I, – изготовленный известным шведским мастером Рудольфом Витткопфом, он был подарен русскому царю Карлом XII… Ценные предметы церковной утвари – оклады, складни, кресты, сосуды – уложены были в ... бочке №1.
Бочка?! Вначале подумал, что ошибочно прочитал слово. Пригляделся: нет, действительно, написано: «Бочка №1». А вот в описях указаны и «Бочка №2», «Бочка №3», «Бочка №4»... Озадачили они меня. Но потом... словом, к ним, к этим бочкам, которые, можно сказать, спасли музей, мы еще вернемся...
Наиболее значительные золотые предметы оставляли в сейфах, где они хранились. Так и грузили на машины. Но самыми неподъемными оказались ящики с Евангелиями. В серебряных, вызолоченных, резных, литых, узорчатых, сканых окладах, украшенных драгоценными камнями или жемчугом. Вес некоторых окладов достигал тридцати килограмм! В каждом же ящике умещалось по 15 – 25 этих массивных книг.
Председатель Новгородского Горисполкома М.В. Юдин, занимающийся эвакуацией торопит: «Скорее! Эшелон вас ждать не может!..» Попробуй не успеть на него – это было исключено. Два вагона, отданные музею, сопровождал сам Богусевич. 5 июля он выехал в Киров, где было организовано хранилище новгородских экспонатов. Через полторы недели возвратился назад». (Е. Кончин «…и доставлены в полной сохранности». Жур. «Вокруг света» 1981 г. № 5 С. 10 – 16).
Описания Е. Кончина совпадают с официальной справкой, которую Тамара Матвеевна Константинова, послевоенный директор Новгородского музея, в декабре 1943 г., находясь в Кировской области, представила в Ленинградский областной отдел народного образования. Докладывая «О ходе эвакуации музейных ценностей Новгородских государственных музеев» Т.М. Константинова писала:
«К 5 июля была подготовлена и отправлена первая партия груза, немногочисленная, сопровождал ее до места назначения ст. Киров – Богусевич В.А. – зав. Отделом архитектурно-живописных памятников. Музеи продолжали работать. Но после того, как поблизости от здания историчес[кого] музея упало несколько бомб, причинивших повреждения – были выбиты стекла, осыпалась штукатурка, стены дали трещины, работники этого музея начали свертывание экспозиции».
Но вот факт, указанный Е. Кончиным, что В.А. Богусевич «через полторы недели возвратился назад», в Новгород, отказался подтвердить А.Н. Семёнов. В письме к Е. Кончину от 14 апреля 1980 г. он писал:
«Вы, руководствуясь, очевидно, приказом Наркомпроса РСФСР, преувеличиваете роль В.А. Богусевича (Богусевич Владимир Андреевич (1902 – 1978) зам. директора УНГМ по научной работе. Он уехал из Новгорода с первой партией эвакуируемых ценностей 5 июля и обратно не возвратился (выделено нами. – А.О.), поэтому все заботы об эвакуации музея (правильнее музеев) на него никакие не могли быть возложены. В организации отправки 2-х вагонов 5 июля принимал участие директор УНГМ профессор А.А. Строков и зав. библиотекой музеев, она же секретарь парторганизации, Анна Алексеевна Беляева. В числе наиболее важных и подлежащих первоочередной отправке в тыл были сокровища особой кладовой Софийского собора и уникальные рукописи, и рукописные книги, хранившиеся в библиотеке и особой кладовой. Вообще, о первой отправке ценностей следовало бы сказать подробнее. Александр Александрович Строков, если он жив, находится в Москве, он член КПСС и его найти через партийные органы, очевидно, можно. А.А. Беляева жила в Ленинграде. В нашем музее должны быть документы на отправку ценностей 5 июля, поскольку значительная часть их вернулась в Новгород».
Упоминаемый А.Н. Семёновым приказ Наркомпроса РСФСР – это приказ, которым были отмечены работники Новгородского музея за успешную эвакуацию музейных ценностей. В него были включены: В.А. Богусевич, зам директора; Б.К. Мантейфель, ученый секретарь; Т.М. Константинова, зав. историческим отделом; Н.Г. Порфиридов, зав. картинной галереей (на самом деле он был ученый секретарь научной секции института истории академии наук); Л.А. Коновалова, зав. отделом архитектурных памятников; Н.К. Крыжановская, научный сотрудник.
Факт возвращения в Новгород В.А. Богусевича, тем не менее, подтверждает и Н.Г. Порфиридов в своих воспоминаниях: «К этому моменту в Новгород вернулся зам. директора В.А. Богусевич, который должен был закончить эвакуацию музейного имущества – остающихся фондов, фототеки, архива, инвентарных книг, отдельных громоздких предметов – на баржах».
Мы можем только предполагать, так как располагаем лишь косвенными документами, что на самом деле В.А. Богусевич, обеспечив эвакуацию музейных ценностей 5 июля 1941 г. в г. Киров, получил новое задание – сопровождать груз в г. Кустанай, Казахской ССР, так как ценности первой категории, которые он привёз, обязаны были храниться в центральном хранилище. Отсюда, испросив в Кирове, разрешение вернуться в Новгород за семьей (Л.М. Глащинская, зав. картинной галереей музея, была женой В.А. Богусевича. В Новгороде она оставалась вместе с дочерью) и, получив такую возможность, он действительно вернулся на кратковременный срок в Новгород, а далее вместе с семьей сопровождал груз в г. Кустанай.
А.Н. Семёнов мог и не знать об этом, так как находился сам, в период возвращения Богусевича в Новгород, на работах в Шимском районе. Дело в том, что сам Богусевич с семьей впоследствии находился в эвакуации в г. Кустанай, откуда был призван в действующую армию на фронт. Кроме того, реэвакуация музейных ценностей, доставленных В.А. Богусевичем, производилась музеем уже после войны именно из центрального кустанайского хранилища.
Вернёмся к отчету Т.М. Константиновой.
В июле 1941 г., с началом налетов вражеской авиации на Новгород, «для временного хранения экспонатов было подготовлено специальное помещение в нижнем этаже Златоустовской башни. Это помещение было выбрано потому, что толщина стен его достигала двух метров, до половины оно находилось в земле, сверху над ним было два этажа со сводчатыми потолками, окна замуровали. Таким образом, помещение было надежным, оно могло предохранить не только от осколков, но и от бомбы небольшого калибра. По примеру Исторического музея свертывать экспозиции начали и другие музеи.
Нависшая опасность над городом говорила о необходимости эвакуации всех музейных ценностей, это поняли все сотрудники музея и в дальнейшем они не жалея сил стремились вывести все, ничего не оставив врагу.
В середине июля была подготовлена и отправлена вторая порция груза, уже более многочисленная. Сопровождали ее Семёнов В.Н. (в данном случае неверно указано имя – нужно А.Н.) – пом. директора по административно-хозяйственной части, Ткаченко А. – н/технический сотрудник Софийского собора, Аладин А. – чертежник».
Как видим, здесь главную роль играл А.Н. Семёнов. По рассказу А.Н. Семёнова: «…Вторая партия ценностей — это экспонаты картинной галереи, церковная утварь из серебра, старинные монеты, а всего около 20 ящиков, готовилась к отправке под моим руководством. Я уже Вам рассказывал, что, получив письмо из Наркомпроса о дальнейшей эвакуации музейных ценностей в г. Киров, обратился в транспортное управление Северо-Западного фронта и по его распоряжению УНГМ был выделен один товарный вагон, автомашина для перевозки груза из музея на железнодорожную станцию и оружие для его охраны в пути — винтовка с 50 патронами. Как готовили к отправке картины, церковную утварь — у Вас подробно и хорошо сказано в статье, названы имена и фамилии участников. Нужно только уточнить: Н.Г. Порфиридов — не сотрудник музея, а ученый секретарь Новгородской секции Института истории Академии Наук СССР.
Погрузка и второй партии ценностей происходила в условиях воздушных налётов, ведь 15 июля немецкие самолеты впервые бомбили город и после этого налеты не прекращались. Поэтому погрузку производили поздно вечером и ночью. Эшелон ушел из Новгорода также в ночное время. В пути эшелон не раз подвергался воздушным налетам, особенно памятен на ст[анции] Волхов. Через восемь суток пути груз был доставлен по назначению и сдан в Кировский краеведческий музей, а всего поездка до Кирова и обратно заняла 14 суток. Оружие в дороге применять не пришлось, но охрану вагона несли поочередно круглые сутки. Спали прямо на ящиках с экспонатами. Со мной вместе в этой поездке были научные сотрудники Ткаченко Алла Ивановна и Петров-Яковлев (имени, отчества, к сожалению, не помню)».
Здесь нам придётся прервать рассказ А.Н. Семёнова, так как в период его поездки в Киров со второй партией – с 28 июля по 10 августа 1941 г., из Новгорода железной дорогой была отправлена третья, партия музейных ценностей.
О ней в отчете Т.М. Константиновой сообщается следующее: «Третья партия груза еще более многочисленная была отправлена второго августа. Вместе с ней выехали ученый секретарь Мантейфель Б.К., зав. Историческим отделом Константинова Т.М., зав. отделом русского искусства Коновалова Л.А. Эта партия собралась в очень тяжелый период, период беспрестанных бомбежек, так например, в день отъезда было 32 тревоги, но, несмотря на это, все сотрудники проявили беспримерный героизм и патриотизм в деле спасения музейных ценностей.
Добившись разрешения на отправку новой партии груза, сотрудники принялись. Засучив рукава за упаковку вещей, домой перестали ходить; работали день и ночь под завыванием сирен и свист бомб. Никто не покидал своего места, даже тогда, когда рядом падали бомбы. Так, например, когда у Исторического музея упала бомба и стена дала огромную трещину, работники, осыпанные штукатуркой, продолжали свое дело. Не хватало тары, упаковочного материала, люди сами мастерили ящики, правдой и неправдой находили все, что было необходимо для упаковки. Все вещи были упакованы очень хорошо, это признала позднее приемочная комиссия в Кирове.
С большими трудностями 30 июля были найдены машины, грузили их сами сотрудники. Странно было смотреть, как женщины (их было большинство, т. к. с первых же дней войны мужчины ушли на фронт) ворочают огромные ящики, бочки. Груженые машины шли на вокзал уже темной ночью, небо освещалось прожекторами. Обстановка была напряженная. Грузить вагоны пришлось уже самим отправляющимся товарищам. В эту же ночь была сильная бомбардировка, эшелон остался целым и невредимым, но впереди были разбиты железнодорожные пути, поэтому пришлось стоять целых два дня на месте и пережидать неоднократные бомбежки. Опасность была большая, в нескольких местах были пробиты осколками бомб стены вагонов. Из сопровождающих сотрудников не покинул никто вагона, они готовы были в любую минуту спасать то, что им вверили. Эти товарищи выехали, не получив расчета и, не забрав собственных вещей, т. к. не имели времени сходить за ними домой.
Четвертая и последняя партия груза, состоявшая из колоколов, Магдебургских и Корсунских ворот, икон отправилась 13 августа в тот момент, когда был фронт у самого города, когда город подвергался не только бомбардировке, но и артиллерийскому обстрелу.
Этот груз отправлялся уже не по железной дороге, а по воде на барже. Сопровождали эту партию Крижановская и Покровская О.И. – зав фондами.
Многое пришлось пережить этим двум женщинам в их нелегком пути, но груз они благополучно довезли до места назначения.
Помимо спасения ценностей путем эвакуации часть их была зарыта в землю на территории музейного городка, как например: оружие, фарфор и т. п. Проделывал эту работу старший вахтер Терентьев П.В.
В результате всей проделанной работы по спасению музейных ценностей из Новгородских музеев было вывезено около 12000 различных предметов, т. е. почти все то, что имело художественную, историческую и материальную ценность. Оставались малоценные предметы, и то, что невозможно было зарыть, или вывезти, как например, мебель и т. п.».
Здесь, как нам кажется, следует назвать тех, кто встречал новгородские музейные ценности в г. Кирове.
«А здесь их с нетерпением ждали. Заместитель наркома просвещения М.В. Сарычева, переехавшая сюда из Москвы с несколькими своими сотрудниками, получила уже несколько тревожных телеграмм наркома В.П. Потемкина, запрашивавшего о прибытии экспонатов Новгородского и Псковского музеев, об их сохранности и размещении в Кирове. Другой заместитель наркома — П.В. Титков и заместитель начальника Управления политпросветучреждений М.В. Раузен составили для наркома подробный отчет об эвакуации этих музеев. Они сообщили также о том, что ответственность за сохранение этих ценностей возложена на директора Кировского областного краеведческого музея Е.В. Олынь и, похоже, что она с этими обязанностями вполне справилась. Большую помощь оказывал председатель Кировского облисполкома Иволгин» (Кончин Е.В. Сохранённые сокровища. О спасении художественных ценностей в годы Великой Отечественной войны. М. 1985. С. 134).
Как видим, только в начале августа 1941 г., когда войска Вермахта уже штурмовали позиции Красной армии в самом городе, пришёл черёд эвакуации колоколов.
Продолжение следует...