1.
Луна, сияньем озаряла,
Стелила золотым ковром,
И лес под кружевом вуали
Искрился снежным серебром,
Блистаньем звёзд и тишиной
В ту ночь был полон лес густой.
Скользили сани, путь был долог,
Дремал ямщик на облучке,
То погоняя лошадёнок,
То забываясь в кратком сне.
В ту пору молодой повеса
Тайком из дальней стороны
Бежал. И службу и невесту,
И непрощённые долги,
Упрёки будущего тестя,
Обещанное им поместье, -
Всё предоставил воле бога,
Укутался в медвежий полог,
На брови шапку натянул,
И был исполнен тяжких дум.
Когда б ни вольные забавы,
Ни тяга грешная к вину,
Блистать поэтом в свете славы
Всегда пророчили ему.
О том теперь в санях угрюмый
Он воздыхал, но всё же думал
Вернуться вскоре к той одной,
Что нарекли ему женой.
О ней он тосковал сердечно
И верил, что влюблён навечно.
2.
Она - прелестное творенье,
Нежна, грустна, и в грусти той
Любому было умиленье
Её ранимою душой.
С младенчества была она
Толпою нянь окружена,
Росла незнающим обиды
Цветком в садах Семирамиды,
Мила, кротка и одинока
Под ревностным отцовым оком.
Любя её самозабвенно,
Отец неистово желал
Ей лучшей доли непременно.
И сам в душе торжествовал,
Когда к семнадцати годам
Узрел повадки юных дам
У чада сердцу дорогого.
Всё в ней теперь казалось ново.
И был, однако, он не прочь
Удачно замуж выдать дочь.
Она же молодость вкушала,
И увлекалась чтеньем книг,
И занималась вышиваньем,
И тайный свой вела дневник.
Отец бывало намекал,
Что срок девичий слишком мал,
Что в скоротечности времён
Уже готов, пожалуй, он
Помимо радости отцов
Изведать участь и дедов.
Но дочь - наивная душа,
Любви не знала. Оттого
Перебирала неспеша,
Речей не слушая его.
Достойным женихам не раз
С сватами верный свой отказ
Она уж сколько посылала,
Расстроив тем отца немало.
И он подтрунивал слегка:
"Гляди, отдам за старика".
И всё ж Амур её настиг.
К романам сердце охладело,
И воспылало в тот же миг,
Загрохотало и запело,
Досель неведомою страстью.
И, боже мой! она во власти
Признаний пылких и речей,
По книгам лишь знакомых ей.
Ни для кого уж не секрет -
Её избранник - наш поэт.
3.
Ему теперь девичьи грёзы
И сладострастные мечты,
Любовно вышитые розы,
И мысли все посвящены.
Просить отца благословенья,
Пред ним упавши на колени,
Они решились, наконец.
И, удержав слезу, отец
Иконой пару окрестил.
Да так, что сам слезу пустил.
Был день венчания назначен,
Толкует свет о молодых,
В балах и раутах судачат:
«Завидный, стало быть, жених,
Коль без излишних колебаний,
Раздумий долгих и метаний
Сам граф Веригин в одночасье
На брак с поэтом дал согласье
Любимой дочери своей.
Судьба, знать, благосклонна к ней».
Однако граф не из простых -
Он всё заранее узнал:
Какого звания жених,
Какой имеет капитал.
Всё просчитавши скрупулезно,
Он думал долго и серьёзно.
Пока влюблённые вздыхали,
Друг друга за руки держали
Под сенью лип в тени садов,
Ответ отца уж был готов.
Все за и против учтены,
Земля, имение – подстать.
К тому же оба влюблены.
Чего родителю желать
Ещё единственному чаду?
Всё взвешено, прилично, ладно.
И вот поэта в кабинет
К себе зовёт он на совет,
Мол-де венчанье обсудить,
Но между тем предупредить...
После приветственных речей,
Да обсужденья разных сплетен,
И прочих светских мелочей
Сказал: "Позвольте вам заметить:
Я дочь свою растил вдовцом,
За мать ей был, и был отцом.
Она так пылко любит вас...??
Так мне обещайте мне сейчас
О ней заботу проявлять
Не хуже, чем отец и мать.
Я должен быть уверен в том,
(И ваше слово - мне порукой),
Что полной чашей будет дом,
Куда законною супругой
Вы приведёте дочь мою.
На том я, знаете ль, стою! -
Подумал и добавил вдруг:
- Всегда я был, любезный друг,
Хозяин слову своему.
Как дочь отдал, так и верну".
Под долгим взглядом старика
Поэт держал себя достойно,
Но всё же ощутил слегка
Как по его спине невольно
Скользнул противный холодок.
Хотел ответить, но не смог.
Молчанье пылкого юнца,
Видать, и тронуло отца:
И гордым видом и покоем
Остался он весьма доволен.
4.
В те годы, надо рассказать,
Средь прочих светских развлечений,
В секретных клубах состоять
Имели господа влеченье.
Кто-то, собравшись за столом,
Всё с духами беседу вёл,
И, замирая при свечах
(В коленях дрожь и дрожь в руках),
Их предсказаниям внимал,
Затем смиренно ожидал
Потопа, голода, войны;
То страшный суд грядёт намедни,
То власть пребудет сатаны
(Во всё, заметьте, твёрдо верил).
Клуб колдунов и ворожей,
И клуб метателей ножей,
И тех, кто ведал заклинанья,
И кто предмет на расстояньи
Одним лишь взглядом шевелил,
И тех, кому был свет не мил.
Здесь открываем без похвал,
Что одного из клубов этих
Почётный список содержал
И имя нашего поэта.
Что говорить? он был игрок.
И так распорядился рок.
Колоду чувствуя в руках,
О времени и о делах
Он забывал; и лишь одной
Был поглощён игрой.... игрой...
Азарт и молодая кровь
Гремучей смесью по вискам;
Холодный взгляд, расчёт, и вновь
Летают карты по столам.
Рассвет порою извещал
Конец игры. Страстей накал
Туманом утро охлаждало.
Собранье по домам езжало,
Чтоб заглушить коротким сном
В сердцах разбушевавший гром.
Поэт, заметим между строк,
Бывал и сам не рад тому,
Что он рисковый был игрок,
Но равных не было ему.
В предсонной утра пелене
Он всякий раз твердил себе,
Что непременно то была
Его последняя игра,
Но в час назначенный потом
Сидел за карточным столом.
В один из дней, приехав в клуб,
Пять партий выиграв вчистую,
Поэт оглядывал вокруг,
С кем бы сыграть теперь шестую.
Но мало было смельчаков.
Среди заядлых игроков
Его сочли заговорённым,
Возможно ль, будучи рождённым,
Как все другие, во Христе,
Такую власть иметь в игре?
Но вот из дальнего угла
Походкой старческою, шаткой,
Идёт, согнувшись, как ветла,
Какой-то господин. Украдкой
Слезящий глаз он промокнул,
И тяжело подвинул стул.
"Извольте, сударь, я играю.
Вот ставка будет для начала".
И пачку целую банкнот
Он на зелёный стол кладёт.
Сухой, корявою рукой
Цеплял он карты неумело,
Их приближая по одной
К лицу, щурИлся то и дело.
И то и дело всё платком
То лоб, то губы вытирал,
И мерзок был. Но как играл!
Собранье тихо ожидало
Исход игры. И всё молчало.
В три кона слёту под орех
Расщёлкал бедного поэта
Слепой старик. И, как на грех,
Не успокоился на этом.
Скрипя противным голоском,
Всё ставку он за коном кон
В платок сморкаясь, поднимал.
Он, не скупясь, на стол кидал
Банкнот внушительные пачки
То ль издевался, то ль в подначку.
Поэт взбешён, ведь честь задета!
А старикан всё правит бал,
На кон имение поэта
Шутя, как будто, предлагал.
"Согласен! Ставлю всё, что есть!" -
"Ах, боже мой, какая честь". -
Глумился и чихал в платок.
(Не чёрт его ли приволок?!)
И нищим стал в единый миг
Завидный некогда жених...
Весь выигранный банк в карманы
Старик расталкивал помпезно:
"На вашем месте, непременно,
Я б отыгрался, друг любезный.
А нет, - то в пятницу, к шести,
Мой адвокат вас навестит", -
И щурит глаз проклятый гном.
"Играем! Жизнь моя на кон!"
Собранье ахнуло. И вот
На жизнь игра теперь идёт.
Молчит, трепещет нервный зал.
Страстей подобных отродясь
Народ играющий не знал.
Поэт, неслышно помолясь,
Вскрывает карты... Бледный лик…
Само спокойствие - старик ...
Сверкнула молния в окне...
Гроза... И капли на стекле.
Все видят: на беззубый рот
Улыбка мерзкая ползёт...
"Что ж, благодарен за игру, -
Старик, поднявшись, стул задвинул,-
Сочтёмся", - кинул на ходу,
И удалился, точно сгинул.
За ним распахнутая дверь
Скрипела долго. Будто зверь
Сквозь ливень ветер завывал,
И шок собравшихся сковал.
Поэт был жалок и смешон.
Отвесив клоунский поклон,
Он бросил свой сюртук на плечи:
" Теперь, похоже, господа,
Окончен бал и гаснут свечи!
Finita la comedia!".
И, не простившись, вышел вон,
Сглотнув давивший горло ком.
В игорном клубе с той поры
Подобной не было игры.
Исчез старик, и наш поэт
Не появлялся больше в свет.
Уж так устроен грешный мир,
Тому примеров есть не мало,
С теченьем лет любая быль
На миф похожей представала.
Игру поэта с стариком
И возглас "Жизнь моя на кон!"
Передавали игроки
Как знамя царские полки -??
Из уст в уста, из года в год.
Она и ныне всё живёт.
Как юной деве старят годы
Её прекрасные черты, -
Закону следуя природы:
Нет в мире вечной красоты,-
Так и рассказы стариков,
(Когда-то бывших игроков),
Давно уж кровь не холодят,
Души волненьем не томят.
Была ли вовсе та игра,
Или придумана она.
5.
Нам следует вернуться вновь
К началу повести. Туда
Где наш поэт, нахмурив бровь,
В санях по лесу проезжал.
Как сон два месяца прошли
После известной нам игры,
И вместе с ними процедуры,
Где адвокаты – самодуры
Галдели все наперебой,
Где пристав хилый и больной,
Изображая важный вид,
Его описывал именье;
Потом явился местный жид,
Пил чай и слопал всё варенье,
Пока картаво намекал
На то, что он де, мол, желал
По векселям иметь оплату,
Хотя, конечно, рановато;
Где во дворе шептал народ,
Что барин их теперь банкрот.
И, между тем, как соловей
Выводит трели нежной песни,
Поэт в тиши глухих ночей
Писал стихи своей невесте.
С посыльным отправляя их,
Тоскою мучился жених.
И ждал известий от того,
Кому теперь вся жизнь его
И каждый вздох принадлежал,
И весь, конечно, капитал.
Но старый чёрт – что канул в воду,
И тем ещё усугубил
Поэту мнимую свободу.
Стараясь из последних сил
Свой здравым сохранять рассудок,
О том он думал поминутно,
Что лишь возьмётся настом снег,
Решится, всё же, на побег.
И, лишь декабрь наступил,
Поэт свой план осуществил.
Мелькали вёрсты полотном,
Поэт в пути, объят тоскою.
Вдруг у дороги - старый дом.
«Сночуем, бишь? Устали кони», -
Брюзжал ямщик и правил сам
Туда, где ветхий дом стоял.
И кони, чувствуя ночлег,
Понурый припустили бег.
Во двор пустой они внесли,
И, став, носами повели.
Почуяв сена сладкий дух,
Они кивали головами,
Топтали чистый снег вокруг,
И жадно хлопали губами.
Никто не вышел на порог,
Свечи лишь тусклый огонёк
Мерцал в заснеженном окне,
Да вились тени по стене.
Тут, поднимаясь, ветерок
Позёмку тихо поволок.
"Хозяин, пустишь на ночлег?" -
Поэт стучал в окно и в дверь,
Ответа нет. "Вот человек! -
Ворчал ямщик, - поди теперь
Десятый сон глядит, вахлай!
А путник - на те - замерзай!" -
И с силой дверь толкнул плечом.
Та поддалась, и оба в дом
Без разрешения вошли.
В тот миг, как сорванный с цепи,
Метнулся ветер, закружил,
Тьма поглотила звёзд блистанье,
Померк луны прекрасный лик,
Утратив пышное сиянье.
Среди лохмотьев чёрной тучи
Сквозь вихорь поднятый колючих
Снегов её холодный взор
Был обращён на тёмный двор,
На лес, где ветер бушевал,
К земле склоняя дерева.
Проходит в горницу поэт, -
И странного жилья картина
При всей убогости своей
Не тем, однако, поразила.
Огонь в печи, из чугунков
Клубами пар, и дух блинов
Собою дразнит аппетит,
И стол - что к празднику накрыт.
Всё в полумраке и тиши,
И в доме ни одной души...
Вошёл ямщик, и, весь в снегу,
Скрипучей хлопнул дверью.
Ругал хозяев и пургу,
Кидая в печь поленья.
"Едва распряг. Нам, бишь, свезло,
Теперь в дороге б занесло".
Что бог послал - они поели.
Себе соорудив постели,
Решили здесь же отдыхать,
Пургу меж тем пережидать.
6.
Морфей с дороги их сморил.
Теплом лениво печь дышала,
На подоконник парафин
Свеча оплывшая роняла.
Её венчая фитилёк,
Светился тусклый огонёк.
Средь царства сонного дурмана
Всё злее вьюга бушевала,
И, санный заметая след,
Покрыла мглою белый свет.
Вдруг в доме шорох и шаги,
Полы чуть слышно заскрипели,
Будто сквозь сон поэт глядит,
Превозмогая тяжесть в теле.
Туман опущенных ресниц
Крылами падшего Денницы
Виденье, явь ли перед ним
Слепящей пеленой застил.
Он видит: в горнице пустой
Проходят люди чередой.
Всяк при нарядах и шелках -
Процессия убранством пышет,
Свеча у каждого в руках.
Поэт застыл, едва лишь дышит:
Он различает - среди них
Идут невеста и жених.
Трепещет сердце во груди -
Для них он будто невидим.
Все пред божницей золотой
Остановилися гурьбой.
И загремел псалом венчальный,
И полетел кадила звон,
Поэт в забвении отчаянно
Шептал: "То - правда или сон?",
Но с онемевших губ его
Сорвался лишь тяжёлый стон.
В младой невесте он узнал,
О, боже! ту, о ком мечтал!
Она! под белою фатой...
А с нею кто? старик слепой...
Проклятый демон под венцом
Кривил в улыбке мерзкий рот,
И промокал свой глаз платком,
И чавкал, кашляя, урод.
Своей корявою рукой
Он руку девы молодой
Держал, и строил бравый вид.
И, томно, потерявши стыд,
Ей бледный пальчик пожимал,
И весь, как будто, ликовал.
А что ж невеста? В кружевах,
В венчальном платье утопая,
С слезами горькими в очах
Она стоит едва живая.
Мутит рассудок мысль одна:
"Я старика теперь жена...
Его касанье - змей по коже.
О, ниспошли мне, святый боже,
До брачной ночи не дожить..."
Она, несчастная, дрожит,
И тщетно молит о спасеньи,
Но глухи нынче небеса.
Пройдёт и молодость в забвеньи,
Пройдёт и девичья краса.
В потеху старому калеке
Она достанется навеки.
И, покорившись злой судьбе,
С цветным чепцом на голове,
Душевно станет петь романс,
И слушать старческий маразм.
О том мечтала ли тайком,
Того ли жаждала всечасно -
Жить с одноглазым стариком?
Сгубивши молодость напрасно,
Украсить прелестью своей
Досуг его последних дней,
И ждать с притворною тоской
Его минуты роковой
В тот день, когда придёт пора
Сидеть у скорбного одра.
Томясь мучительным виденьем,
Поэт прервать не в силах сон.
И страх, и горьких чувств волненье,
И боль в душе рождает он;
И гул в тяжёлой голове.
Вдруг видит: карты по стене
К нему ползут, и полетели,
Кружат, не хуже той метели.
И, набирая оборот,
Несётся их круговорот...
То рассыпаются, и снова,
Как дикий комариный рой,
Несутся кубарем, да с воем,
Затмив процессию собой.
Собрав остатки слабых сил,
Поэт с постели соскочил,
Виденье смыло, сердце бьётся,
И голос старческий: "Сочтёмся..." -
Что эхо долгое в горах
Гудит, и кровь стучит в висках.
В раздумьи глядя пред собою,
Он явь с трудом осознавал.
А глас презренный всё трубою
Из преисподней воззывал,
И растворился в тишине.
Свеча погасла на окне,
От фитиля поплыл дымок;
В печи последний уголёк
Остыл, и утро в странный дом
Проникло солнечным лучом.
Поэт с тяжёлой головой
Во двор выходит. Небо ясно.
В хрустальном блеске лес седой
Зарёю утренней обласкан,
Морозный воздух чист и свеж,
Парадом бархатных одежд
Вокруг сияют дерева,
По мановенью волшебства,
Как будто, всё преобразилось.
(Или сознанье помутилось...).
7.
С тяжёлым сердцем снова в путь
Он отправляется далёкий.
Скрипят полозья, щимит грудь,
И остаётся дом убогий,
Забытый богом и людьми,
Средь леса зимнего один.
Ни зверь, ни птица и следа
Здесь не оставят никогда,
Его таинственной тиши
Не нарушат в лесной глуши.
И, может быть, как лёгкий дым,
Туманный призрак, в свете дня
Растает облаком седым
Чертог немого забытья.
В висках поэта громыхало,
Но тем волненье отпускало,
Чем боле удалялся он
От дома проклятого вон.
Ямщик конями правил бойко,
И резвая неслася тройка.
"Я видел нынче, братец, сон,
Как будто юная девица
За старика выходит. Он,
Как наяву мне, было, снился!" -
Сказал поэт, и хохотнул,
Сгоняя тем остатки дум.
"Напрасно, барин, шутишь ты.
Молва людская говорит,
Увидеть свадьбу - сон дурной..".-
Ямщик широкою рукой
Себя знаменьем осеняет.
Поэта вновь пронзил испуг:
"Что ж будет?"- "Кто ж его, брат, знает? -
И, ниже шапку натянув,
Отворотился. - Но-о, пошла!"
И пуще тройка понесла.
Ямщик на долгие расспросы
Лишь всё молчал, да шмыгал носом,
И был на разговоры скуп,
В широкий кутаясь тулуп.
8.
За годы долгие скитаний,
Так изменился наш поэт,
Что в нём, пожалуй, смог едва ли
Узнать того повесу свет.
Он издавал свои стихи,
Назвавшись именем чужим.
И был однажды знаменит,
Потом запил, и был забыт.
Но помнил каждый час о том,
Что он в долгу пред стариком.
Он юность вспоминал в тоске,
Себя корил за всё былое,
И думы горькие в вине
Топил. И жизнь ему порою
Казалась лишь кошмарным сном,
Таким, как видел в доме том.
И всё ж поэт другой порой
Надеждой тешился одной:
Что старый чёрт давно почил,
Или о долге позабыл.
В глухом уезде наш поэт,
Себе снимая скромный угол,
Жил одиноко много лет,
Лишь муза – верная подруга,
Отрада ненавистных дней,
Была по-прежнему милей
Ему пустых признаний света.
Он гордо звание поэта
В себе хранил, как тешим мы
Порой заветные мечты.
В полупустой харчевне вечер
Тянулся дымом папирос,
Сюда заходит люд беспечный,
И дверь скребёт приблудный пёс,
Скулит под проливным дождём,
И шерсть клокастую на нём
Нещадно ветер теребит.
В окне харчевни кот сидит,
И морду трёт ленивой лапой,
Свернув колечком хвост лохматый.
В тот вечер занесла судьба
В харчевню ужинать поэта.
Себе он скудно заказал,
И, ожидая, на салфетке
Писал стихи. И видит вдруг,
Что человек спешит к нему.
Он просит следовать за ним,
Сказав, что некий господин
Который день его здесь ждёт.
И за собой чрез зал ведёт.
Он указал поэту дверь,
Среди гостиных номеров
И растворился, будто тень.
Но отчего так стынет кровь?
Предчувствием душа томится,
В видениях несутся лица,
События минувших лет.
Но, наваждение поэт,
Собравшись с духом, прогоняет,
И в дверь стучит, и открывает.
Пред ним во мраке, при свечах,
В богатом кресле отдыхая,
Старик! Тот самый, что во снах
Поэту виделся кошмаром.
Его не тронули года,
Он был противен, как тогда.
Но, время, будто в суете
О нём забыло. И во тьме
Его презренный скрипнул глас:
"Я счастлив, сударь, видеть вас, -
Он жестом указал на стул,
(Поймав огонь, кольцо блестнуло)
Вальяжно трубку затянул, -
Подумать! Сколько лет минуло!
Приятна, знаете, в глуши
Для упоенья, для души,
Столь неожиданная встреча
В столь чудный, столь прекрасный вечер".
Он томно помолчал минуту,
А сам всё наблюдал, покуда,
Как хлещут капли о стекло,
Как их, терзая, гонет ветер,
И молнии слепят в окно.
"Я с удивлением заметил, -
Он продолжал, скривив губу,
И тон меняя находу, -
Ваше отсутствие, мой друг.
Однако было недосуг
Тогда мне заниматься вами.
Я увлечён всё был делами",-
Меланхолично вскинул взор,
На пальце перстень повертел.
Поэт последний приговор
Всё ждал, и думал между тем:
"Тебе ль глумиться, подлый гном!
Тебе ль, которому, на кон
Поставив жизнь, я проиграл?
Уже ль теперь всему финал?
Ты торжествуешь... Что ж? По праву.
Я здесь. Чини свою расправу".
"Ах, сударь, вспоминаю я, -
Щербатая вещала пасть, -
Былые годы... Клуб... Игра...
Какой азарт! Какая страсть!
А нынче, знаете, тоска:
Не тот народ, не та игра,
Ничто не будоражит чувств...
Я это, собственно, к чему?
Хочу сыграть... в последний раз...
Сама судьба связала нас".
"Я, сударь, карты не держал, -
Поэт ответил старику, -
С тех самых пор как проиграл
Беспечно, глупо жизнь свою.
Я смалодушничал тогда,
Сбежал, и долгие года,
Скитаясь, мучился стыдом.
Хотел пожить. А для чего?
Вы, верно, долг пришли снискать.
Я в вашей воле! Но играть,
Прошу простить меня, не стану".
"Я карты вам не предлагал.
К чему терзать былую рану? -
Старик проблеял; и сиял,
Улыбкой мерзкою шакала
Пред жертвой льва. И, доставая
Широким жестом револьвер,
Безумным взором завертел.
Он брызгал старческой слюной,
Когда шептал: "Вы предо мной,
Любезный сударь, всё в долгу.
Однако я великодушен,
И вам его простить смогу.
Всего-то мне от вас и нужно
Сыграть один, последний раз!"
Его блестел корявый глаз,
И дрожь пронизывала тело,
Не он шептал - змея шипела,
Схватив поэта за жилетку:
"Один... последний раз... в рулетку...
Я зарядил один патрон!
Я жаждал этого момента!"
И грянул бесконечный гром,
Пронзив сознание поэта.
И снова - правда или сон?
Из распахнувшихся окон
Сквозь ливень выл бродячий пёс,
И ветер будто бы принёс:
"Согласен! Ставлю всё, что есть..." -
"Ах, боже мой, какая честь..."