Я не столяр, не плотник, не электрик и даже не сантехник.
Свои трудовые навыки я получил, как и все мои сверстники, в школе.
Там мы, под присмотром незабвенного Николай Михалыча в черном халате и берете, сколачивали кривоногие табуреты и сверлили на станках подарочные терки. Зеленка, йод и бинты были непременными атрибутами на каждом уроке.
В техникуме азы электричества нам преподавал мужик с очень интересным отчеством - Маркиянович. Имя его я забыл, но мы звали его просто Мурзик Маркияныч. Из-за кошачьих усов, которыми он невероятно гордился.
- Ну, а это что за цацка? - говорил он сонным голосом, кивая на какую-нибудь железяку.
Мы заворожено молчали.
- Это рэлэ. - он углублял до размера каньона единственную морщину на лбу.
- Может все-таки реле? - пискнул однажды кто-то.
- А может, ты мне сейчас фазу найдешь голыми руками? - устало парировал он.
Ревнитель русского языка сразу же решил поискать под партой свою ручку.
В общем совершенствоваться приходилось методом проб и ошибок.
Но мое поколение всегда отличалось бесстрашием и тягой к неизведанному. Поэтому мы упоенно тыкали отвертками в розетки, умывались напором хлещущей из крана воды при попытке сменить вентиль и укорачивали пальцы циркулярными пилами при постройке скамеек и других культурных объектов.
Зато в теории мы все подкованы и умелы.
В деревне решил поставить себе забор от дома до сарая. Старый сгнил и обратился в прах.
Пол-дня я потратил на теорию. На двух листах прикинул допуски, усадку, усушку и утруску.
Вкопал два столба. Потом начал пилить доски и прилаживать к забору. По гвоздям лупил яростно и с огоньком.
Приколотив доску, отходил и прицеливаясь растопыренной пятерней, как нивелиром, любовался совершенством и точностью форм.
В итоге, употев и держась за спину, окинул взглядом общую картину.
Забор был настолько ровным, насколько ровной может быть кардиограмма неизлечимо больного сердечника.
В досаде скомкал чертежи и растопил ими печку.
В конце концов, и от теории может быть хоть какая-то польза.