Три обледеневших ступеньки вниз — Ильза вышла из медицинского центра, куда она сегодня решила не возвращаться больше никогда. Обернулась... Трехмерная голографическая проекция сердца, ее сердца, увеличенного в несколько десятков раз, формируемая тонкими пучками лазеров, медленно вращалась в центре дисплейного зала, где был выставлен диагноз... Лица врачей — Ильза и сейчас помнила пухлые щеки ассистентки компьютерного кардиоголографолога и ее длинную серебрянную сережку, которая покачивалась при малейшем движении головы — почему память так избирательна иногда на абсолютно ненужные детали?
«И сколько у меня времени?»
«Мы вам не скажем...» улыбка пухлых губ и несколько пометок в карте. «Ну зачем вам это знать...?» так утешительно, словно Ильза обратилась в бюро находок, потеряв сумочку... «К сожалению ваши личные вещи не были обнаружены..»
Все. Ильза умрет. И нет никакого смысла больше приходить сюда. Подозрения у нее были. Эта ноющая, очень осторожная, почти нежная боль в левой половине груди, мучительная одышка, обручем сдавливающая ребра, иногда, когда радостная, пробежавшись по морозной улице она поднималась пешком в свою доходную крартиру на Бронной. Она уже составила завещание. Эти восемнадцать комнат, полностью занимающие этаж, достанутся тем, кто проживает в них на данный момент. Банковские вклады— проценты по которым несколько лет уже кормили застрявших на мели друзей и знакомых Ильзы: неудачливых писателей,актеров, музыкантов, веселых пьяниц,псевдофилософов и революционеров —отойдут молодому художнику Плещеву,живущему в одной из комнат с двумя другими молодыми парнями-разнорабочими.
Сам Плещев служил электромехаником в престижной компании ХУ. Вернее, он был художником. Ильза до сих пор не понимала до конца, электромеханик ли был художником, или художник электромехаником... но это было неважно. Ибо Ильза знала — она верила в это — Плещев был лучшим художником из всех, чьи полотна когда либо видели ее глаза. Ильза умела придумывать таланты. И пусть за свою жизнь Плещев сумел лишь скопировать несколько десятков популярных электронных иллюстраций — он художник...ведь вся его душа это калейдоскоп постоянно меняющихся прекрасных картин — закатов,рассветов, храмов на склонах гор, особенно храмов...Плещев не раз рассказывал Ильзе,что ему снятся храмы. И не раз говорил,что он не знает, ЧТО рисовать... а Ильза видела картины...она видела картины Плещева, и не раз рассказывала ему, что хочет рассматривать их на полотне... Сияющие купола, беленые стены, искрящийся снег, молодая березовая роща невдалеке, вся пронизанная насквозь золотыми нитями света - словно солнечный терем...небеса...Ильзе было больно смотреть. Потому что слишком красивым было все, и слишком жалко было умирать: не наглядевшись всласть, не упившись и, главное, не поделившись ни с кем хрупким, мгновенным; не подарив никому, не оставив наследства другим голодным глазам...
Но Ильза не умела рисовать, а Плещев неумел видеть. И в этом заключалась вся трагедия их безнадежной любви к искусству.
Ильза остановилась. Грязный мартовский снег лежал на тротуаре кусками. В небе все еще кровоточила алая, мучительно прекрасная от своей неповторимости царапина раннего заката. Ильза почувствовала, как все вокруг наполняется ее безграничной любовью, оранжевый отсвет неба, первые вечерние огни, парящие провода... Как же так? если любовь Ильзы, как утверждает поэзия, хранитсяв ее сердце, теперь, когда сердце больное,она, Ильза, может еще сильнее, еще пронзительнее любить?
И если она сама, Ильза, как утверждает медицина, находится в теле, то как может она быть настолько счастливой тогда, когда у этого сердца так мало ударов в запасе..?.
Три обледеневших ступеньки вниз... Она помнит тот день, когда решилась рассказать о диагнозе бывшему мужу. Он был с сыном. И когда они уже уходили по укатанному снежному тротуару вдоль стеклянных высоких витрин, Ильза смотрела вслед и видела новую картину Плещева: высокий мужчина и худощавый мальчик десяти лет идут за руку ...воздух прозрачный и тонкий...морозно, тротуар пуст, и впереди четкий, как кусок ткани скупой зимний закат...
Эти несколько пролетов наружного крыльца дома у витрины продовольственного магазина «Застолье», находящегося в цокольном этаже, и снова одышка. Теперь гораздо сильнее и дольше не успокоить пульс. Ильза прислонилась к перилам площадки перед доходной квартирой.Кто-то вышел, даже не заметив ее, Ильзу,и звонко застучал вниз.
Плещева дома не было. Папка эскизов лежала у него в столе. Он рисовал на обрывках бумаги, на обложках, на разных грязных картонках...Он рисовал мальчиков,одинаковых, узких, длинноволосых, чем-то похожих на сына Ильзы и на него самого.Он их не дорисовывал. Оставлял недоведенными линии рук, лишал глаза зрачков. И так лежали они, незрячие, немощные и вечные— как глупый памятник тщете искусства,не способного повторить Творца.
Ильза видела Плещева. Своими глазами. Как он курил, ловко держа в одной руке и карандаш и папиросу. Видела и безумно любила геометричные костяшки его длинных пальцев, четки из красного дерева... И теперь этот Плещев, которого видела Ильза, был на полотне... Точнее, на вырезанной стенке какой-то картонной упаковки.
Мечта Ильзы сбылась. На этом автопортрете она узнала то, чем столько лет любовалась.Теперь сердцу нужно продержаться еще совсем недолго. Несколько десятков тысяч ударов, пока Ильза выйдет на улицу,найдет телефон и скажет по нескольку теплых слов тем, о ком удастся вспомнить.
Она спустилась по лестнице. И снова зимние сумерки. Их хрупкая красота так больно ложится на полотно, которое все еще видит своими глазами Ильза.
По противоположной стороне проспекта идет человек. Ильза узнает строгое черное пальто до колен и вязаную полосатую шапочку. Это Плещев.
Но Ильза не станет его окликать. Зачем? Она будет слушать растущую в сердце радость.
28.01.2011 Ленская