Брюки
Теперь я точно знаю, когда он начался этот период... В тот момент, когда я увидела в магазине брюки бирюзово-зелёного цвета.
Я вошла и сразу их увидела. Меня могут понять только женщины. Это, как любовь с первого взгляда: в магазине, где висит столько всякого барахла, ты видишь только их, цена и размер практически не имеют значения.
Они сидели, как влитые, мои новые необыкновенного цвета брюки 38 размера за 135 евро.
Тогда я не знала, что купила новый период своей жизни.
Дома я сразу позвонила своей подруге Клеопатре.
Клеопатра болела раком, но так как она болела уже несколько лет, то к этому все почти привыкли. Человек привыкает ко всему, как это ни парадоксально.
Клеопатра, больная раком, сильно изменилась в лучшую сторону. Она почти была всегда в хорошем настроении, за исключением периодов химии, и находила в жизни совершенно неожиданные положительные стороны.
– Клёп, купила себе сине-зелёные брюки...
– Брюки? Это правильно. Они не будут отливать смертельно-зелёным цветом на твоём лице. К ним всегда можно надеть кофточку приятного цвета, – сказала Клёпа.
Альбер Марке
Ничего в жизни не бывает просто так. В этом я убеждаюсь на каждом шагу.
Цвет новых брюк был настолько мне знакомым, что я
озадачилась вопросом: где же я раньше видела этот цвет?
Через неделю я вспомнила. Брюки были цвета воды на картине Альбера Марке.
В детстве я всё делала, как моя старшая сестра, но любви её к французскому постимпрессионисту Альберу Марке я разделить не могла.Тогда мне казалось, что так рисуют только дети пятилетнего возраста.
Уже взрослой я увидела не репродукцию, а настоящего Марке в Пушкинском музее: "Порт в Онфлере".
Дождь только кончился, и солнечные лучи прошивают воздух, еще наполненный влагой, чтобы исчезнуть в воде залива. Неестественный зелёно-синий цвет воды. Цвет,
который я когда-то видела после дождя над морем в Коктебеле. Цвет, который называют цветом дроздовых яиц.
Ghost
Я живу здесь уже больше двадцати лет . Скоро я здесь буду жить дольше, чем там. Я считаю Амстердам своим городом,и люблю его, как и остальные его жители.
Я часто навещаю престарелых родителей в России. Гмм "часто"?! Так, в последний свой приезд я случайно прочитала в местной газете приглашение на встречу выпускников медицинского института нашего выпуска. Обычно я не хожу на такие встречи. Боюсь, что стареющие, спивающиеся мои сокурсники разобьют мою личную веру в бессмертие. И ещё они заставят меня вспоминать прошлое, задумываться о будущем и врать о настоящем. Работа, как само существование, а не его средство, в моём варианте не реализовалась. Ну, что я буду рассказывать своим однокурсникам? Что я в своей жизни ни одного рецепта ни одному больному не выписала, не сделала ни одной операции не то что на сердце, но даже на слепой кишке, не реанимировала ни одного клинического мертвеца? Что я всю жизнь занимаюсь тем, что отсеиваю больных от здоровых? Раньше я отсеивала в микроскопе здоровые клетки от раковых, а теперь – здоровых детей от больных. Такая жизнь и ничего с этим не поделаешь...
Я шла на встречу выпускников в своих новых брюках в розово-малиновой крепдешиновой блузке с длинными рукавами, которые прикрывали мои неприлично развитые мышцы рук, и в малиновых замшевых туфлях на высоких каблуках.
Высокие каблуки я ношу не каждый день, так как мне постоянно нужно много всего сделать в очень короткий отрезок времени, и на размеренную женскую походку в туфлях на каблуках у меня времени просто нет. Это совершенно не означает, что я не умею ходить на каблуках. Умею! Но в тот день, спеша на встречу со своими сокурсниками, я споткнулась о выбоину в асфальте, и чтобы не упасть, пролетела гигантскими шагами ещё несколько метров, пока не остановилась. А остановилась я у подъезда моего бывшего приятеля, преподавателя нашего института. Он умер десять лет тому назад, но в том, что я почти упала у его подъезда, я увидела знак судьбы, который отговаривал меня от посещения встречи выпускников.
Мне показалось, что я споткнулась о ту же самую выбоину, что и много лет назад, когда шла на экзамен по анатомии. Экзамен я с огромным трудом тогда сдала на тройку и была счастлива, что мне не нужно было его пересдавать.
День выдался отличный, стояло бабье лето и я решила прогуляться по городу, в котором прошло моё детство и юность. Центр практически не изменился: стоя спиной к обкому, Владимир Ильич указывал всем правильную дорогу.
Я шла мимо домов моих школьных и институтских друзей, констатируя минимальное количество изменений. Удивило меня другое, что при мысли позвонить и напроситься к кому-нибудь на чашку чая, мне становилось холодно в этот сентябрьский день. Магазины были безлюдны, цены – фантастические, продавщицы все на одно лицо с застывшими улыбками. Никто ничего не покупал, продавщицы отсиживали своё рабочее время, как и тридцать лет назад, только тогда магазины были совершенно пустыми.
Ноги у меня загудели от высоких каблуков и я решила пойти в кафе, которое было в центре города, где должна была продолжаться встреча выпускников.
Я села у окна, заказала красного вина и стала рассматривала входивших однокурсников. Сердце колотилось, как после стометрового пробега. Странность была в том, что я могла их всех спокойно рассматривать, не отводя взгляда. Я их узнавала, оценивала, слушала их тосты и выступления. Всё было, как я и ожидала: девочки постарели, одеты были дорого и безвкусно, а, главное – у всех были озабоченно-напряженные лица. Про мальчиков и говорить нечего: среди особей мужского пола, мне не удалось определить ни одного знакомого!
Я их всех рассматривала, а меня никто не узнавал. Было впечатление, что в вошла на сайт Одноклассники под чужим паролем. Я увидела Надю, институтскую подругу. Она стала очень походить на свою мать, которая работала доцентом на кафедре радиологии нашего института. Но, когда я встретилась с ней взглядом, она его не отвела, но и меня не узнала. Неужели я так изменилась! Или действует некая психологическая установка: раз меня здесь никто не ожидал, значит, меня нет. Ситуация напоминала мне американский фильм, когда душа главного героя присутствует во всех событиях, но на неё никто никакого внимания не обращает. Фильм по– моему называется Ghost – привидение. Привидением была я. Мне захотелось, чтобы кто-нибудь меня узнал и позвал за стол, и чтобы я была одна из них.
Нахалов
– Се-ни-на! – Ко мне подсел мужчина старше среднего возраста.
– Матильда! – я замерла. Дело в том, что Матильдой меня, кроме моих родителей, здесь никто никогда не называл. Матильдой я стала там, а здесь я всегда была Мотя.
– Не узнаёшь?
– Нет, – я его не узнавала. Я его, вообще, никогда не видела. Я внимательно осмотрела его с ног до головы, дойдя до ног, я увидела замшевые ботинки цвета моих брюк.
Последнее время этот цвет я находила везде, цвет который радовал и успокаивал меня. Цвет дроздовых яиц.
– Не узнаёшь? Это я, Нахалов!
Я начала сомневаться в себе. Да, я стала забывать многое и учусь с этим жить дальше. Но, чтобы так начисто забыть лицо и имя бывшего сокурсника! Это меня начинало тревожить.
Он вспоминал про экзамен по анатомии и про выпускной, когда он, оказывается, танцевал со мной, и про булочную.
Гмм.! Он знал про Булочную!.. Хлебный магазин по пути от вокзала к институту, где раньше можно было всегда выпить кофе – или горячий напиток под таким названием. Сидеть там было нельзя, но высокие столы стояли так, что с улицы их не было видно. Очень удобно, когда прогуливаешь лекции. Кроме наших, там всегда присутствовала дама в белых перчатках. Говорили, что у неё боязнь заразиться и она всегда всё делала в перчатках. Про Булочную мало кто знал. Мы заказали ещё но бокалу вина. Я пила не помню который бокал вина и пыталась вспомнить, в какой группе он учился, с кем “встречался”, чтобы хоть немного придать нашей встрече оттенок ностальгии.
Нахалов занимался гипнозом. Я вспомнила лекцию на первом курсе, когда профессор физиологии загипнотизировал весь зал, кроме двух человек: меня и ещё одного парня.
Может быть, то и был Нахалов? Я не могла этого вспомнить, как будто кто-то стёр часть моей памяти, нажав кнопку “delete”.
Я врала, что я работаю в Москве и всё ещё смотрю в микроскоп.
Откуда у тебя акцент? – Теперь врал Нахалов, так как никакого акцента у меня нет. Нахалов был лысоватый, средней упитанности, с веснушками на носу и щеках.
– Ты так считаешь?
– Очень лёгкий, почти неуловимый. Хочешь я угадаю откуда он?
– Угадай, – меня начинал развлекать наш разговор.
– Нидерланды, но если тебе неприятно, то я не буду про это.
– Нет, мне не то что неприятно, мне всё равно, – сказала я. – Мне лень про это говорить, так как в этом нет ничего интересного. Я там живу уже больше двадцати лет, и мне гораздо интереснее, что происходит здесь. В стране, которую я не узнаю, если бы не язык...
– Я понимаю!– Нахалов молча пил вино. –Ты замужем?
– Да. Очень давно и счастливо.
Я стала почему-то думать про красное вино. Что пить красное вино, это, наверное, признак шика. Признак определённого жизненного стиля. Я терпеть не могу красное вино, но зачем-то пила его целый вечер.
– Я, между прочим, читаю твои рассказы в интернете. Занятно, узнаю многое.
Когда говорят про мою писанину, я забываю обо всём на свете. Глубоко в душе, очень глубоко, я хочу нравиться читателям. Я хочу, чтобы меня читали, чтобы мной восхищались, но я постоянно сомневаюсь в себе. И вдруг такой читатель, как с неба...
– И как?
– Матильда, у тебя есть способности, и я не понимаю, почему ты перестала писать последнее время.
– Видишь ли, – тут я запнулась, – последнее время мне не о чем писать. Очевидно талант или, как ты говоришь, способности – нечто, определяемое временем, и это время закончилось. Финиш. И как бы мне ни хотелось...
– Матильда, я могу тебе помочь видишь ли... Короче... Какой именно талант бы ты хотела? – он смотрел на меня глазами, которые были мне очень знакомы. Мне показалось, что у него были глаза того парня, у подъезда которого я споткнулась утром, идя на встречу. Глаза, в которые я раньше так любила смотреть. Но, я сразу отогнала эту мысль из-за её невозможности. Я себя считаю очень рациональной.
– Талант? Ты мне предлагаешь выбрать талант? Что ты имеешь в виду?
– Талант. Как у Зощенко или как у Лескова?
– ???
Конечно, я всегда мечтала иметь талант. Но как ответить на такой вопрос?! Я всегда долго запрягала... В уме проносились Чехов, Толстой, Бунин, Булгаков. Нет, не то. И, точно, не Маяковский.
Вдруг меня осенило – Горький, Максим Горький – пролетарский писатель, человек из народа! Не очень-то талантливый, на мой взгляд, но уж во всяком случае лучше, чем я.
– Окей! – сказал Нахалов. – Ты получишь талант Алексея Максимовича, тем более, что он сейчас совершенно неиспользованный. Талант начинает действовать ровно через пять дней. Добавь меня в Skype – Nakh_Аlov_66. Запомни, пока я online – талант работает, offline – нет.
Нахалов встал, надел серый плащ, на который я только что обратила внимание. Засунул под пепельницу тысячерублёвую бумажку. Поцеловал мою руку и удалился. Однокурсников не было и в помине.
Я просидела в кафе ещё полчаса, в голове не появилось ни одной мысли – просто полная пустота. Я допила своё красное вино до последней капли и направилась к выходу, в углу со стола убирала посуду пожилая женщина в белых перчатках.
Привидение
Я бы хотела, чтобы всё было по-другому, более наполненно или таинственно, но это было, как было: Нахалов, красное вино, женщина в белых перчатках и постаревшие сокурсники. Единственное, что было необыкновенным – поцелуй Нахалова. Последние двадцать пять лет мне никто не целовал руки. Не целуют руки голландцы женщинам, они их им трясут, и к этому я тоже привыкла.
Чувство, что я стала привидением, не оставляло меня всё дальнейшее время пребывания в родном городе, когда я убирала квартиру родителей, в которой за тридцать лет ничего не изменилось, и когда я на даче разбивала ржавый железный вагончик, служивший сараем, чтобы сдать его в металлолом.
И когда я приехала в Москву и встретила свою подругу, с которой мы вместе столько пережили: собачий клуб, развод, диcсидентство, бедность, перестройку и мой отъезд. Теперь она переживала богатство, которое она честно заслужила.
А я? Я чувствовала себя опять привидением, когда я хвалила её новую квартиру, гараж под домом, две машины, внучек.
Раньше, когда я только уехала, мы могли всегда продолжить наш разговор с того места, на котором остановились. Потом у неё появились внуки, и я со своими звонками стала попадать в неурочные времена: купание, кормление, делание уроков. Она вела напряжённый образ жизни, на её плечах лежало директорство над предприятием, внуки, невестки, слабые мужики.
– Я так рада видеть тебя, – сказала Светка на вокзале. – Я так боялась, что ты уже приезжала и не позвонила.
Я была рада видеть её тоже. Я была почти в этом уверена. Но находить общие темы для разговора мне стало намного труднее.
Дома у неё собрались знакомые, был день рождения её мужа Славика, которого я тоже знала вечность. Говорили о марках машин, о внуках и о том, что деньги – не самое главное в жизни.
Я несла чепуху, злилась на себя и не могла дождаться, когда это мучение кончится. Мне хотелось домой, в Амстердам, где меня ждал талант Горького.
Дома
В Амстердамском аэропорту я не сразу включила свой телефон, а сначала направилась к маленькому бару, где всегда пила манговый сок, когда прилетала в Амстердам или когда мы прилетали в Амстердам. Не знаю, как они его делают, но такого мангового сока я никогда нигде не пила. Этот сок стал для меня вкусом новой Родины.
Я включила телефон. Nakh_Аlov_66 светился зелёным облаком с птичкой, в неоновом цвете бара облачко “скайп”а имело цвет дроздовых яиц. У меня поднялось настроение. Как всё просто в жизни: в телефоне светится облачко, а у тебя от этого отличное настроение. Муж приехал за мной ровно через двадцать минут.
– Хорошо выглядишь!– сказал муж мимоходом, закинул сумку в багажник и тронулся. Стоять долго и обниматься при встрече не было времени. Стоянка у входа была запрещена.
В машине я слушала отчет мужа о событиях , произошедших в моё отсутствие, а сама думала, про то,что я, действительно, хорошо выгляжу.
Короткая юбка и туфли на каблуке привлекали мужское внимание.
Я недавно удалила расширенные вены на ногах. Ногам вернулась былая красота. Я вообще с годами улучшаю своё тело, а душа сама набирается опыта. Жалко будет умирать, когда все дефекты природы будут устранены, а душа достигнет апогея.
Муж рассказывал, что те десять дней, что я была в России, можно было приравнять в выживанию на необитаемом острове. Времени готовить ни у дочки, ни у мужа не было совершенно, даже разогревать котлеты, которые я им оставила, уезжая, было невозможно. Поэтому кормились или в ресторане, или у моей свекрови. Я со злорадством вспомнила, как моя свекровь готовит толчёную картошку с грубым видом капусты, сорт, который я до жизни в Голландии никогда не встречала, и кусок варёной колбасы – типичная голландская кухня.
Моя собака гадила на кухне, несмотря на то, что они её выводили три раза в день. “Бедное животное!”
В телефоне светился Nakh_Alov_66.
Дома у меня была ещё пара дней до работы, чтобы прийти в себя после поездки на Родину.
Работу я свою не люблю за однообразие.
Работа врача детской консультации я не выбирала, так получилось. И ещё меня мучит совесть, что я совсем не люблю детей.
Вернее я к ним отношусь, как к взрослым. Есть дети, которые мне интересны, которые видят мир со своей особой точки зрения, совершенно не замутнённой шаблонами социализации. А есть дети, которые никогда интересными людьми не станут. Они родились, проживут всю жизнь и умрут примитивами. Как врачу детской консультации, мне должны были бы, наверное, нравиться все дети.
Клеопатра
На следующее утро я позвонила Клеопатре и рассказала про поездку на родину и про мысль написать совместно сценарий фильма про мою подругу. Что-то вроде современной Вассы Железновой. Я чувствовала, как во мне бурлит талант Максима. И про Нахалова, конечно.
– И это всё?
– Что, “всё”?– не поняла я.
– Ручку поцеловал – и привет?!
– А что нужно?
– Ну, там... встретиться ещё раз, настоящие поцелуи, кровать... Что это за детский сад – “скайп”, Nakh_Alov_66?!
– Ну, это ,может быть, такой новый вид гипноза? Откуда я знаю. Гипноз через “скайп”?
– Слушай, а может быть мне его тоже в “скайп” добавить? Может быть, он облучит и меня, чтобы я до смерти свою “Китайскую Любовь” дописала?
– Клёп, я не знаю. Попробуй... А как тебе идея про Вассу?
– Про Вассу я очень сомневаюсь. Это же драматическая вещь. Нужны конфликт и драма. Конфликт ты напишешь, это тебе раз плюнуть. А как быть с драмой?
– Что ты имеешь в виду?
– Не будешь же ты травить Славика мышьяком? А потом Светку? Только за то, что она тебе не звонит последнее время?
Я представила Славика, который сидит целый день на застеклённом балконе с отоплением в полу, пьёт пиво и играет на компьютере в пасьянс. Иногда он вылезает из своей норы и регулирует финансы Светкиного предприятия. Отравлять Славика мышьяком было не за что. Тем более, что раньше он был профессором.
– Давай отправим их в Америку,– предложила я.
– Это ещё хуже – сказала Клёпа. Это всё равно, что домашних животных в джунглях на волю отпустить. Ни языка, ни малейшего понятия о пресловутом американском образе жизни.
– Я буду думать,– сказала я, уверенная, что талант Максима Горького сам найдёт решение конфликта и драмы.
На следующее утро Клеопатра позвонила мне сама.
– Всё, конец котёнку – сказала Клеопатра, – я умираю. Мне ставят капельницу с морфием, а от него ещё никому лучше не становилось. Пока. У тебя есть московский телефон Таньки, я хотела ей тоже позвонить попрощаться, но от морфия забыла его. Продиктуй его Кисуле.
Кисулей Клёпа звала своего голландского мужа.
Неужели так бывает? Просто: "Пока, и всё"?!
Я не могла в это поверить.
Днём позже я снова набрала Клеопатрин телефон.
– Алё, – сказал Кисуля. Да, умерла вчера. Похороны через три дня, иначе не успевает приехать её брат из Америки.
На похороны я надела свои брюки цвета дроздовых яиц и чёрную водолазку. Цвет брюк – это было последнее, что мы с Клеопатрой серьёзно обсудили, не считая сценария.
Народу было много. Клеопатра любила общение. Было полно русских и голландцев. Клёпа иногда редактировала сценарии голландцам, можно сказать, задаром и этим была популярна в кинематографических кругах.
Несмотря на обещание мужу не плакать, я начала рыдать прямо с первой минуты, войдя в зал маленького деревенского кладбища. От того, что Клеопатры больше нет, от того, что столько народу пришли проститься, от того, что её сын стоял совершенно потерянный и держал за руку свою голландскую подружку с соломенными волосами до талии и на голову выше его.
Сидевший рядом со мной голландский кинематографист стал гладить меня по голове, утешая, а муж стал меня у него отнимать.
Картина была довольно смешная. Её прервал звук “Господи, помилуй”. Дверь за гробом открылась, в зал ввалил осенний туман и под самые небесные на земле звуки русского хора “Господи, помилуй” гроб уплыл в туман, а за ним и все присутствующие. Очень красиво, прямо, как в кино.
Никогда не пейте ежевичное шампанское после похорон
Дома дочка предложила мне выпить ежевичного шампанского.
Мы с ней в полном молчании прикончили бутылку.
Потом я решила прилечь на полчасика. В телефоне светился Nakh_Alov_66.
Проснулась я только через сутки, утром, в семь часов.
Понимание того, что Клёпы больше нет, я решила отложить на потом. А сейчас мне хотелось одного – позвонить ей и рассказать, как я разрешила конфликт и драму.
Как Светка-Васса по ходу сценария влюбляется в молодого энергичного предпринимателя, а Славик остается в прошлом мире со своим пасьянсом “Паук–два цвета”, без “скайпа”, Whatsapp’a, без представлений о современном бизнесе.
Но рассказывать было некому я осталась без Клёпы ни с того ни с сего ...
На следующий день работа показалась мне вдруг необыкновенно увлекательной, дети – очаровательными, родители были все заинтересованы в моих советах и мнениях.
– Голландская примета: кто пьёт холодный кофе, прекрасно выглядит в гробу! – сказал мне отец полугодовалого ребёнка, указывая на мою чашку остывшего кофе.
Целый день меня не покидала картина, как я красиво лежу в гробу в своих зелёно-голубых брюках.
– Я когда-нибудь тоже умру, – сказала я дома дочке.
Лизка с испугом вытаращилась на меня.
– Обещай мне, что ты сразу заколотишь гроб и не будешь выставлять меня в мёртвом виде на всеобщее обозрение. Договорились?
Лизка молча кивала , а по щекам её катились слёзы.
Несмотря на то, что в телефоне упорно светился Nakh_ Alov_66, талант Горького я перестала чувствовать совершенно.
Вечером, гуляя с собакой в нашем парке, я выбросила включённый телефон в пруд.
Так закончился ещё один период моей жизни – цвета дроздовых яиц.
Зелёные брюки лежат в шкафу. Васса Железнова написана Максимом Горьким.
Только иногда, вечером, когда только что перестал идти бесконечный голландский дождь, а солнце ещё не зашло, мне кажется, что вода в пруду светится изнутри зелёно- голубым цветом, цветом дроздовых яиц.