Длинный больничный коридор был пуст. Эхом разливался в нем стон больного из открытой палаты. На посту никого не было, и никто не спешил облегчить страдания больного.
Василий Викторович приоткрыл окно и жадно втянул в себя воздух прохладной весенней ночи.
***
Госпиталь располагался в Юсуповском дворце. Старинный двухэтажный особняк, построенный в восемнадцатом веке для графа Шувалова и перестроенный в девятнадцатом в прекрасный дворец в стиле барокко - для Юсупувых, был изрядно разрушен. Он нуждался в восстановлении, а может, и перестройке, которых и так было немало на веку здания .
Васька – десятилетний сын полка – попал сюда вместе со своим названным отцом, «дедом» Виктором. прикрывшим собой непослушного сорванца и получившим из-за этого «досадное ранение» в самом конце войны.
- Вот, пострел, не дошел я из-за тебя до Берлина. Не увидел как нехристя этого – Гитлера – стрелять будут. Всю войну без царапины, а тут «ешкин кот»… поймала меня эта сука.
Для Васьки Виктор был всем. Чувствуя за собой вину, раненный мальчишка готов был бежать до Берлина и собственноручно конвоировать ненавистного фашиста в палату «деда».
- Дед, да не переживай ты. Его в Москве судить будут и на больной площади расстреляют, чтобы все-все видели. – Попробовал оправдаться мальчик.
Сосед деда Виктора застонал, на глазах у него появились слезы:
- Мне бы… - прошептали его губы.
- Что, миленький, больно тебе? Сейчас я укольчик сделаю. Потерпи, родной. Потерпи. – Молодая медсестра поставила укол и нежно погладила раненного летчика.
Обращаясь к Ваське, цыкнула:
- Ты что тут без дела сидишь? Напоил бы бойца, вишь, губы пересохли.
- Раскомандовалась тут, курица. – Буркнул в ответ мальчишка и поплелся за водой, чтобы напоить мучимых жаждой раненых.
Свою семью Васька почти не помнил. В голове был только образ бабушки, которая вечно хлопотала у большой печи, откуда доносился запах хлеба. Горячего, с хрустящей коркой черного хлеба.
Они жили в деревне. Деревня казалась огромной, а бабушка очень старой - такой, как Виктор.
Виктору было чуть за сорок. Поседевшей еще до войны, он не любил вспоминать то время. При НЭПе его семье принадлежала большая квартира с окнами на Мойку. Они жили дружно и счастливо. Виктор получил прекрасное образование в Москве, свободно говорил на трех языках, женился на нежно любимой девушке – дочери председателя профсоюзной организации спальных вагонов Октябрьской железной дороги. Его тесть, всю жизнь прослуживший на дороге частенько, в приватной беседе, называл ее Николаевской, добавляя при этом, что до 1923 г он прожил больше, чем после. Может быть из-за этого, а, может, и из-за чего другого, в 1937, ночью к ним в дом постучали подтянутые нервные люди в кожаных плащах… Это было время великих Сталинских репрессий.
***
Из раскрытых дверей палаты раздался очередной стон.
- Мы были другие… - Пробурчал себе под нос Василий Викторович и, нервно поморщившись, пошел будить спящую на рабочем месте медсестру.
2.
Пустая хрущевка часто встречала своего хозяина полумраком дождливых вечеров. С тех пор, как не стало жены, он так и не решился создать новую семью. Василий Викторович один воспитывал сына, приговаривая, что «дед Виктор» чужого мальчонку в люди вывел, а он, что, своего не поднимет?! И поднял. Да так высоко, что улетел его сын в чужую страну и увез с собой внуков. Слава интернету: по несколько раз в день говорил он с родными. Но разве может жужжащий ящик пожать руку или принести забытые на кухне очки?!
При отъезде сын обещал, что скоро вернется. Скоро растянулось в длинную ленту дней, закрученную в года. Василий Викторович ворчал, что сын бросил Родину, сын же когда возмущенно, когда снисходительно оправдывался:
- Батя, пойми, Родина уже не та. Да и не нужен я ей – ученый. Сам же знаешь, почти безработным был. Денег не платили, а тема-то у меня какая… Тут мне работать дали, денег, лабораторию… Любой бы уехал на моем месте. Ты только – старый упрямец – не хочешь с места сдвинуться. А тут и лечение лучше, и условия… Прилетай, подлечишься, мир посмотришь. Ну что ты там видел?
. - Нет, это ты пойми, - в сердцах возмущался отец: - Это ты Родину бросил. Это ты сбежал во время больших перемен из своего города. Бросил забыл «самый прекрасный город в мире - Ленинград»: Не бросают близких в беде, а ты… Ты же ученый. Тебя Родина выучила, человеком сделала… а ты…»
Споры всегда заканчивались ничем. Да и не могло быть иначе, они жили в разных измерениях.
«Нет…» - думал Василий Викторович, - «Никуда я отсюда не поеду. Чего я там не видел?! А вот тут…Не смогу я вне своего города. Это они – молодые – земли своей не помнят. Другие они.»
***
Жизнь военного подчинена расписанию, а военного врача расписана по секундам. Времени на «всякие глупости» в ней нет, да и быть не может. В любую погоду выкраивал Василий Викторович час, чтобы пройтись по любимому маршруту: от Исаакиевской площади по Вознесенскому проспекту - до Садовой. Если позволяло время, то он проходил через Поцелуев мост, шел мимо Мариинского театра и задерживался в Николо-Морском соборе.
Стоящих на паперти он знал в лицо. Знал, что милостыня их в день, бывает превышает его месячную зарплату, но неизменно оставлял мелочь в алюминиевой кружке женщины с жестким, колющим взглядом серых, как вода в Неве, глаз и самокруткой в углу пожелтевшего тонкого рта.
- Серафима, - Как-то жестко сплюнула свое имя женщина.
Через несколько дней она заговорила с ним:
- Чего это ты мне-то все деньги даешь?
- Вы просите, я даю… - Тихо ответил он.
- Так вон просит-то сколько. А даешь-то мне.
Василий Викторович и сам не смог бы ответить на этот вопрос, да и не хотел…
В 1941 немцы стремительно наступали по всем фронтам. Пришли они и в их деревню. Мужчины, к тому времени, были уже на фронте, а из населения остались бабы и дети.
Сначала всех выгнали на площадь, затем, какой-то немец, разделил их на две неравнозначные группы. В одну из них попал малыш Вася со своей бабушкой. Их погрузили в вагоны и куда-то повезли. Только ехали они недолго. Партизаны разобрали пути, поезд остановился. Баб отправили на ремонт дороги. Многие попробовали воспользоваться этим и сбежать в окружающий насыпь лес. Фрицы стреляли метко. А потом – контрольным в затылок – добивали тех, кто еще дышал. Васенька лежал укрытый телом бабушки. Его фрицы не заметили. К вечеру пути были восстановлены и поезд повез изрядно поредевших пленников в Германское рабство.
- Васятко, ты жив? – Услышал мальчик слабый голос бабушки.
- Бааааа… - Взахлеб заревел он.
- Тссс! Тише, окаянный. А то, как вернутся ироды?.. Ты это… вставай да иди, ищи живых.
- Баба, я боюсь, пошли вместе.
- Я еще тут трохи полежу, а ты иди. Негоже на земле то разлеживаться, не лето чай. Беги, Васятко…
В живых осталась небольшая кучка баб и еще двенадцатилетняя девочка с огромными испуганными глазами. У бабушки было прострелено плечо и, окажи ей вовремя помощь, она могла бы выжить. С тех пор Васятка твердо знал, что он будет доктором.
Ревущего мальчонку сухая сильная баба с жестким взглядом серо-стальных глаз взяла на руки и понесла вглубь черного осеннего леса, способного укрыть счастливчиков от фашистов.
***
Вечером в очередном ток-шоу популярный ведущий, с неизменной улыбкой на холеном лице, пытался рассуждать о брошенных детях и ненужных людях…
- Мы были другие» - Проворчал Василий Викторович и выключил назойливый ящик.
3.
На день победы его, как заслуженного человека, всегда приглашали в районную школу рассказать детям о своем героическом боевом пути и о времени, в котором он вырос.
Над городом плыла весна. Нежная листва, еще не отмытая от шелухи почек первой грозой, впитывала лучи уже греющего солнца. Яркие пятна редких одуванчиков пестрели на зеленом газоне. Птицы пели весну, а девчонки на школьном крыльце демонстративно соревновались друг с другом в длине ног, высоте каблуков и яркости макияжа.
- Опять отстой! Вон, ползет… - Капризно произнесла старшеклассница при виде подходящего к зданию школы Василия Викторовича.
- Слушай, и что им всем дома не сидится. Уже не о выступлениях, а о вечном думать пора. А они все туда же… поучают.
Подростки «заржали», выплевывая безразличие, накопившееся в них с годами от общения с компьютерными стрелялками и телевизионными шоу.
-Дедуль, а может, ты адресом ошибся? Поликлиника там… - Девица неопределенно махнула рукой.
- Да нет, ему уже не поможет. Ему прямо в морг надо…
Очередная волна неестественного смеха разнеслась над школьным крыльцом.
Из здания вышла молодая учительница и, обращаясь к распоясанным девицам, произнесла:
- Смирнова! Твои родители давненько к нам не заглядывали…
- А что я?! Опять меня во всем обвиняют… Грета Семеновна, я вообще молчу… Правда, дедушка?! Давайте я вас провожу…
Она постаралась схватить Василия Викторовича под руку, но он рефлекторно отдернул ее.
- Здравствуйте, Василий Викторович, - произнесла учительница. – Я – Грета Семеновна – завуч по воспитательной работе. Пойдемте, я вас представлю педагогическому коллективу…
- Смотри у меня, Смирнова, экзамены не за горами. – С этими словами она увела пожилого человека в утробу каменного здания, призванного обучать и воспитывать подрастающее поколение.
«А ведь тут могли учиться и мои внуки», - с горечью подумал Василий Викторович.
«До чего же мы дошли: завуч по воспитательной работе есть, а воспитания нету… Мы были другие….»
4.
Утро началось со звонка по скайпу; звонил старший внук, проходящий стажировку далеко от самого прекрасного города мира.
- Дед, хай! Как ты? Давненько не виделись… Слушай, у меня к тебе есть новости: я прилетаю на семинар скоро. У меня доклад. Кто знает, может, тема в Питере пойдет… Да, ты еще прадедом станешь скоро… Мы первое время у тебя остановимся? Как считаешь, не стесним?.. Ты как, дед, не против?!
Разве мог он быть против?
***
Когда жену выписывали из роддома, был такой же радостный весенний день. Также пели птицы и цвели одуванчики. Дед Витя ждал их дома. От огромной квартиры в центре города, к тому времени, им осталась только двадцатиметровая комната. Туда дед, после оформления опеки, прописал Ваську, туда же Василий привел жену. И туда же ему предстояло привезти сына. Ни у Виктора, ни у него самого не вставало вопроса; не будет ли им тесно. Как может быть тесно рядом с любимыми людьми?!
Пока жена была в роддоме они с батей (так уже много лет Василий называл своего приемного отца). Соорудили перегородку, чтобы человеку ничто не могло помешать удобно расти .
С этого самого момента жизнь всей семьи превратилась в процесс выращивания маленького гения: репетиторы, кружки и спортивные секции отнимали все время не только у ребенка, но и у Виктора, который гордо сообщал, что теперь у него есть внук.
Мальчик с отличием окончил школу, университет, аспирантуру. Но тут случилась перестройка. Идеалы рухнули, вместе с надеждами, уверенностью, промышленностью. Наука стала никому не нужна, а город растащили на части, превратив его в огромный торговый центр с мансардами-скворечниками на крышах.
Толи из-за возраста, толи не выдержав крушения великой державы, Виктор «ушел к однополчанам и родителям». Ушел, как подобает солдату – молча, без слез и просьб о помощи. С его уходом в семье «повисла» тяжелая молчаливая атмосфера: Василий винил себя за невнимание к бате, его сын – за бездумно брошенные в адрес деда обидные слова, а жена и мать – за неумение разбить эту растущую стену отчуждения между мужем и сыном.
Когда-то, Виктор сказал: «Чтобы в доме было доверие, надо уметь сесть и выслушать всех, кто в нем живет». Вот этого умения им и недоставало.
Улетая, сын обнял отца и произнес:
- Прости меня. Я не смог стать таким сыном, как ты. Но ведь и ты не такой отец, как дед. Мы другие…»
5.
«Мы были другие» любит повторять старшее поколение.
Года идут, города растут. Дети становятся дедами и уже они говорят своим внукам, что и они были другие.
Мартовское солнце в Санкт-Петербурге очень ненадежно, но именно оно заставляет капель стучать по крышам и запускает первые ручьи по тротуарам и проезжим частям.
Василий Викторович любил рыбалку. Как видно, эта любовь передалась ему генетически от предков, которые ловили рыбу в деревушке недалеко от Пушкина.
На восьмом десятке он получил от города свои квадратные метры, и получил их в большом спальным районе с названием Купчино, которое оказалось совсем близко от его родных мест.
Василий Викторович с удовольствием ездил с соседом на Финский залив посидеть с удочкой над лункой. Термос горячего кофе с ликером – для него, коньячок – для соседей и двухлитровый термос для детей, которых рыбаки иногда брали с собой.
В этот день клева не было. Мужчины, просверлившие уже с десяток лунок, все дальше и дальше удаляясь от берега. Дети слепили крепость и играли в снежки, не выходя на лед. Неожиданно до слуха Василия донесся приглушенный детский крик. Он обернулся и замер: там, на берегу, на детей напала стая бродячих собак.
- Колька!!! – Закричал он соседу и со всех ног бросился по направлению к детям.
Бежать было тяжело. Ноги, подмороженные еще во-время войны и чудом спасенные фронтовой фельдшерицей, болели и не слушались. Тело от ужаса было ватным. Одышка душила его. «Господи!» - впервые в жизни обратился он к Богу. «Господи! Если только ты есть, помоги!..»
- Ну, дед, ты и напугал нас… - Донесся откуда-то сверху голос внука.
- Да уж, геройский у вас дедушка, - эхом откликнулся голос соседа. – Я сначала и не понял, что произошло. Смотрю только, а он с палкой, как со штыком в атаку», бежит в сторону берега… Это я потом только собак разглядел…
- Дети… Как дети? – Прошелестел губами Василий.
- Ты не волнуйся. Все с ними хорошо. Одежку псы порвали, напугали сильно, а так, обошлось все. Ты так припустил, что всех мужиков переполошил. А когда уж углядели в чем дело… Все с мест посрывались. Собак прогнали, а потом… Помнишь компанию молодежи, что шашлыки жарила?! Ты еще ворчал на них, мол музыка громкая, мол, уважения в них нет к людям… Они ж тебя на руках к машине несли… Если б не они, хоронили бы тебя, дед.
По впалой щеке Васили Викторовича предательски поползла стариковская слеза.
«Вот ведь», - думал он. – Мы молодежь нашу ругаем; все в ней не так: и говорят, и строят, да и живут не по нашему. А ведь, случится что, они же, как мы, не думая, без сомнения спасать бросаются. А мы еще ворчим, мол, другие мы…»
Солнце светило в окна палаты, заигрывая с лежащими в ней стариками. Веселые солнечные зайчики, отбрасываемые от воды, скакали по стенам. Сухие ветки деревьев отдавали свой сок почкам. Может быть, и они ворчали по-своему, по древесному, «вот, наше поколение…» А может быть и сам великий город Петров также ворчит на окраины-новостроек: «Что это за молодежь такая. Вот мы… наше поколение… Мы были другие….»
рассказ опубликован в жкрнале "Невский альманах" №4 за 2023 год.