Могилка дочери Попова находилась на лесном кладбище. Над небольшим, аккуратным холмиком стоял гранитный памятник. Девочка с косичками и огромными бантами весело смотрела с фотографии, находившейся в центре памятника. На могиле лежали уже увядшие букетики больших, крупных ромашек. По-видимому, это были ее любимые цветы. Левее, через две могилки, красил маленькой кисточкой поржавевший металлический памятник мужчина. Он часто прерывался и садился покурить. Рядом, на скамейке, стояла начатая бутылка водки и граненая стопка. На разостланной газете лежали ломоть хлеба, два огурца и помидор. Каждому было ясно: человек пришел поправить могилку и ни куда не спешит, делая свою работу с чувством и изредка поднимая за упокой. Изредка у него в кармане срабатывала рация, и тогда он весь настораживался. " Женщина с ромашками, среднего роста, в длинном платье, лица не видно. Прошла через центральный вход". " Старик, с ромашками, не высокий, прошел через боковой вход". Такие сообщения поступали за день более десяти раз, но каждый раз люди проходили к другим могилам и тревога отменялась.
Коновалов, а это именно он красил могилку, терпеливо ждал. Не мог, ну не мог Попов нарушить традицию, это стало для него чем-то вроде ритуала. " Он придет. Он обязательно придет. В который раз повторял он про себя. От нечего делать он наблюдал за посетителями. Каждый был занят своим горем, своими заботами. Вот вышла из ограждения молодая женщина, пробывшая там более двух часов. К кому она приходила, с кем так долго была наедине? Кто, близкий ее сердцу, покоится там, за оградой? Вот прошли неспешным шагом могильщики. Они шли, как ходят рабочие на любой стройке, с сигаретами, держа лопаты на плече, шаркая кирзовыми сапогами и только голоса их были немного приглушены, как того и требовало само место.
Вон медленно катя перед собой тележку, вдоль рядов могил продвигается старик. Он смотрит на все оградки и, заметив где-то не порядок, останавливает тележку и длинной палкой, с острым куском проволоки на конце, убирает внутри оград мусор. Если же он не может через ограду достать какую-то бумажку, то заходит внутрь. Он внимательно рассматривает лежащие на могилах букеты и сильно увядшие забирает, для того чтобы бросить в свою тележку, а те, что посвежей, поправляет. Вон прошла в обратном направлении женщина, которая несла ромашки, но теперь она шла вместе со старушкой, которая, по-видимому, пришла сюда раньше. А вот по аллее несут кого-то в последний путь, несут, что бы оставить его здесь в этом месте усопших. Здесь все равны: богатые и бедные, деловые и не расторопные, предприимчивые и бездельники. Здесь все обретают покой. Черт, старик мусорщик приближался к ряду, в котором находился Коновалов. Он может удивиться, что возле могилки, у которой никто не был как минимум последних лет десять, появился не известный ему молодой человек. " Еще полезет с расспросами, кто, да что. Или просто станет поболтать, как с той бабкой, через три ряда отсюда. Проболтал ведь добрых минут десять, а тут еще у меня водяра.. Черт, проходил бы скорей, а то ведь чего доброго именно когда припрется и Попов покажется, по закону подлости". И Валерий сосредоточенно начал красить, делая вид, что ничего вокруг не замечает, а уж старика и подавно.
Старик поравнялся с Коноваловым, посмотрел на водку, неодобрительно покачал головой и очень аккуратно, что бы не потревожить красящего, своей палкой проткнул пустую пачку из-под сигарет, которую Валерий, с час назад, скомкав, бросил в некошеную траву внутри ограды. " Вот какой глазастый, старый хрыч!" - подумал Коновалов, но сделал вид, что ничего не заметил, усердно продолжая красить. Старик посмотрел на его работу еще с пол минуты и двинулся дальше. Валерий облегченно вздохнул. Поравнявшись с могилкой дочери Попова, старик так же, палкой, убрал несколько бумажек и подошел к цветам. Покрутив поочередно перед глазами букетиками, лежавшими на могилке, он сунул их под мышку и наклонился, что-то поправить. Когда он выпрямился и выходил из ограды Коновалов вздрогнул. На могилке девочки лежал свежий букет. Старик искоса глядел на Валерия. Он смотрел ему прямо в глаза и только теперь следователь заметил острый, холодный как сталь блеск глаз. Коновалов бросился в его сторону, вытаскивая на ходу пистолет из плечевой кобуры. Их разделяло не более четырех метров, но Попов ждал опасности. Он как зверь рванулся в глубь кладбища, перепрыгивая через ограды. Валерий старался не отставать, хотя это давалось ему с трудом.
- Стоять, милиция! - Заорал он, но на убегающего это не произвело никакого эффекта. - Стой, стрелять буду! - крикнул преследовавший и выстрелил в воздух. Беглец не реагировал. Коновалов остановился, быстро прицелился и выстрелил. Пуля пробила Попову ногу выше колена, он сделал по инерции еще один шаг, и упал, покатившись по земле. Валерий прыгнул на него сверху, и завязалась драка. Надеть наручники на Попова никак не получалось, он все время норовил выскользнуть из-под наседавшего милиционера. В конце концов, это ему удалось. Пистолет валялся метрах в двух от дерущихся, Валерий и сам не мог вспомнить, когда он его выронил. Когда он, собравшись с последними силами, рывком развернулся в сторону Попова, в лицо ему ударила струя газа. Глаза страшно запекло, горело во рту в носу, везде. Горло сжалось и стало трудно дышать, изо рта пошла пена. Попов для верности врезал ему еще раз по челюсти и, прижав голову преследователя локтем к земле, прямо ему в ухо прорычал:
- Кретин, я мог давно тебя шлепнуть! И на могиле и когда уже бежал. Понял, мусор? Ты мне не нужен, я не хочу твоей смерти. Но если ты станешь еще раз у меня на пути, я тебя шлепну. Не мешай мне, все понял? А это тебе за мою ногу - и он ударил Коновалова ребром ладони по шее. Бросив обмякшее тело, он перемахнул через забор, и скрылся в лесу, начинавшемся сразу за кладбищем и тянувшемся до жилого массива.
Судья Крагов был очень напуган, увидев два дня назад в одной из ведущих передач сюжет, о смерти господина Петренко. Он приложил максимум усилий и отдал определенную сумму, для того, что бы получить внеочередной отпуск. В последнее время он, как никогда внимательно, следил за событиями криминальной хроники и они, никогда еще, не расстраивали его так сильно. Только что объявили о подаче состава, и он с нетерпением выглядывал с перрона, не показался ли еще локомотив? Скоро он будет далеко, на берегу моря, и хорошенькие девчушки согреют его старческие кости. Он забудет о делах, не нужно будет бояться кого бы то ни было, потому что никто, ни одна душа не найдет его. Старый лис взял путевку, ни от кого не скрывая, в один из престижных пансионатов Ялты и все сослуживцы завидовали ему черной завистью. Но ни одна душа не знала о том, что накануне, с центрального почтамта, он позвонил своему старому другу, кое-чем ему обязанному, в город Судак и попросил того, организовать двухместный номерок в мало кому известном санатории. Он выглянул в очередной раз. Кажется, показался поезд. Крагов облегченно вздохнул.
В его кармане зазвонил мобильный телефон.
- Да, слушаю!
- Здравствуйте. Крагов, вы в городе?
- Нет, Валентин Павлович, меня не будет некоторое время.
- Вы что, скрываетесь?
- Да, скрываюсь! Это вы втянули меня во все это.
- Не волнуйтесь, я дам вам охрану.
- Нет уж, увольте, сидите сами со своей охраной. Я уже знаю, как она помогла Петренко.
- Подождите, вы что, уезжаете?
- Да уезжаю!
Из-за поворота показался поезд.
- Знаете ли вы, - продолжал судья, - сколько мне пришлось потратить усилий и денег, что бы получить внеочередной отпуск?
- Не волнуйтесь, я вам все компенсирую.
- Вы мне компенсируете? Что? Нервы?! Позавчера у меня целый вечер звонил телефон и я не брал трубку. Знаете, почему?
- Почему?
- Да потому, что я боялся услышать два слова: «Ты покойник». Вот почему! В общем, счастливо оставаться!
Поезд подходил ближе, издавая предупреждающие гудки. " Нужно отойти от края платформы, а то еще ненароком зацепит" - подумал Крагов, и это было последнее, о чем он успел подумать в своей жизни. Чья то сильная рука резко толкнула его в спину, судья, падая вперед, попытался рассмотреть толкнувшего, но ни чего не увидел. С широко раскрытыми глазами и застывшим на губах криком он упал под поезд. По перрону, не обращая на несущиеся за его спиной крики ужаса, хромающей походкой удалялся перекошенный под тяжестью пустых бутылок бомж.
Коновалов узнал о случившемся сидя в кабинете. Голова, после вчерашней драки раскалывалась, шея не поворачивалась, и ужасно болели два ребра и выбитая челюсть. Подняв трубку, и выслушав известие о смерти очередной жертвы, он молча поднялся, и направился в кабинет полковника Беликова. Будет лучше, если он сам, первый сообщит о случившемся начальству.
Беликов, услышав о случившемся, минуту не мог вымолвить ни слова, и только судорожно сглатывал слюну, глядя на Валерия расширившимися глазами. Потом, обречено махнув рукой, он едва слышно проговорил:
- Это конец... - потом уже громче обратился к Коновалову. - Ну и как я, по-твоему, должен оправдываться? Господи, за что мне это? Уходи, уходи отсюда, глаза б мои тебя не видели. - И уже ни к кому не обращаясь, обхватив голову руками, сказал - Сейчас начнется...- Валерий тихонько направился к выходу. Закрывая за собой дверь, он слышал, как в кабинете Беликова, грозно зазвонил телефон.
А уже на следующий день, около десяти утра, Коновалов и Рябинин сидели в Жигулях девятой модели, окна были полностью открыты, но это мало спасало от жары, так как вместо того, что бы нестись и обдувать своих пассажиров ветерком, машина застряла в пробке. Уже пятнадцать минут в салоне автомобиля стояла мертвая тишина. Оба думали об одном и том же, но никто не решался высказать свои мысли вслух. Наконец тишину прервал Рябинин:
- Уже двадцать минут, - и, не слыша ни слова в ответ, пояснил - Уже двадцать минут, как мы должны быть у Валентина Павловича.
- Знаю. Что ты предлагаешь, выскочить из машины и бегом броситься через весь город? Подождет, тоже мне шишка. Валерий со злостью сплюнул в окно. - Если он нашел рычаги, чтобы нажать на полковника Беликова, это еще не значит, что я буду перед ним прогибаться. - Опять наступила пауза. Как и в прошлый раз ее нарушил Сашка:
- Так что он тебе сказал, ты можешь толком просветить?
- Наорал на меня, обозвал такими словами, какими тебя еще в сопливом детском саде не обзывали, и потребовал к себе. Вместе с тобой. Так и сказал: "И вашего недоумка Рябинина прихватите".
- Это я то недоумок? Ах он крыса поганая, грыжа без организма, сопля противотанковая! - Санек аж покраснел от обиды. - Выскочка! Я, таких как он, на нюх не перевариваю. Само ни рыба - ни мясо, а мнит из себя черт знает что, глиста в скафандре! И что значит прихватите? Я ему что, орбит, или сэвэн ап какой? - Коновалов не заметно улыбнулся.
- Давай, давай, оттягивайся здесь, выскажись. Потому что если ты там хоть слово скажешь, я тебя на бумажную работу переведу, там ты и сгинешь среди плесени канцелярской. Попробуй, что ни будь кроме "виноват, исправлюсь" вякнуть. Вмиг под три расстрела отдам. Понял? - Рябинин насупился и молчал - Понял, я тебя спрашиваю?
- Понял - и Сашек отвернулся. Пробка сдвинулась и протащась метров на семьдесят снова замерла. - Так зачем вызывает то?
- Если отбросить нецензурщину, не вспоминать ничего про богоматерь, то можно сделать вывод, что Валентин Павлович сегодня получил письмо. Какое - угадай с одного раза.
- Про покойника?
- Именно. Но мало того. Мы с тобой знаем, что гроб в агентствах не заказывался, иначе нам бы доложили. Так?
- Ну так.
- А ему позвонили и спросили, куда можно подвезти заказ. Дескать, машина на Киев идет, через три часа. И знаешь, откуда звонили? Из Житомира. Гроб там. Значит, здесь будет часов через пять - шесть. Я перезвонил, уточнил кое-что. Заказ сделали из Киева, по телефону. Деньги перевели по безналу, сразу. С какого счета - сейчас выясняют, обещали мне перезвонить. Представились Валентином Павловичем и контактный телефон его оставили. Понял? Вроде как он сам себе гроб заказывает, сечешь какой ход?
- Ну, блин! - не удержался Рябинин - Во дает! Недостатком идей не страдает. Мы тут чешем, а он там организовался! Ты знаешь, Валера, если по правде, он мне даже симпатичен чем-то. Но ведь по большому счету он прав: хоть и сильно уж круто, но в принципе прав. Нельзя же им все на тормозах спускать, тем, что у кормушки стоят. Я пытался себя на его место поставить, так аж жутко становится, страшно подумать.
- Но, но! Ты мне это брось, подумай, о ком говоришь! Он же, как ни как, убийца, а ты "симпатичен". Прекрати мне тут всякие сантименты разводить, ты на страже закона. Пусть дерьмового, но все-таки закона. Ясно?
- Ясно. Но не ужели ты, даже после того, как он тебя не грохнул, не испытываешь к нему ни какого сочувствия? Ведь мог, запросто мог, ты же сам говорил!
- Говорил. И грохнет, если еще раз встретимся, чтоб ты и не сомневался. Я видел его глаза, этот не остановится, сто пудов.
- Так что мы у Валика в офисе делать то будем? Зачем мы ему, вряд ли что бы нагоняй получить, он ведь мог бы и через начальство спустить.
- Застраховаться хочет. Ему же, по всем прикидам, после звонка, отведенного времени оставалось пять-шесть часов. Мы уже почти час добираемся, значит осталось не более четырех- пяти. Вот он и хочет провести это время вместе с нами, не считая своей охраны. Понимает, что все не так просто, как ему сначала казалось.
- Ага, а мне кажется, что мы ему не сильно поможем. Не больше чем Петренко.
- Типун тебе на язык! - Взорвался Валерий - Думай, что говоришь!
- А что? Он что ни будь придумает. Ты знаешь, я, если честно, даже хочу, что бы он придумал. Понимаешь, в такие моменты начинаешь верить в высшую справедливость. Вот ведь: и деньги у тебя и связи, все есть - а сделать ничего не можешь. Ни спрятаться, ни за спиной охраны отсидеться. Потому что везде тебя эта справедливость достанет!
- Да что ты мелешь то? - Заорал Коновалов.
- Ни чего я не мелю! Закон должен быть такой справедливостью: неотвратимой и неизбежной. А пока он как марионетка задом крутит перед теми, у кого бабки, то и Поповская справедливость сгодится, понял?
- Ладно, хватит, проехали. Вон уже пробка рассасывается, минут через десять на месте будем. - И Валерий включил передачу.
- Слышь, Санек, а ты с сослуживцами его не встречался?
- Встречался. Все смотрят на меня, как на идиота.
- В каком смысле?
- В прямом. Все до единого твердят, что если Попов кого то убивает, значит так надо. Не тот он, дескать, человек, что бы просто так убивать.
- Ну да. Прямо овечка божия.
- А никто из них и не говорил, что он овечка. Наоборот совсем.
- Что совсем наоборот?
- Говорят он был отличником боевой и политической. Когда я так, на всякий случай, спросил: а что, собственно умеет Попов? Они сказали, что все. Взрывал он лучше всех, стрелял тоже. По рукопашному бою ему равных во всем гарнизоне не было. Реакция отменная.
- Это я и без тебя уже знаю. Что еще?
- Еще! Хороший товарищ, говорят, и человек хороший. У них когда прыжки с парашютом были, то у одного солдата парашют отказал, да не один, а оба, основной и запасной. Вероятность такого совпадения ничтожна, но все же такие случаи иногда происходят.
- Это понятно. Дальше то, что?
- А ничего! Все как должно быть с хорошим героем в кино. Попов не открывал свой парашют до тех пор, пока товарища не догнал и не поймал. Очень рискованно. Я, конечно, мало понимаю в парашютном спорте, но если верить его друзьям, то живыми они остались по какой то случайности.
- То есть?
- Парашют открывается только если высота не меньше трехсот пятидесяти метров. Это минимум. А он его поймал на трехстах. Мало того, если парашютист летит со скоростью пять метров в секунду, то двое на одном парашюте уже, скорее, не летят, а падают.
- Это как?
- А так! Их скорость равна от восьми до десяти метров в секунду.
- Так это же почти сорок километров в час!
- Вот именно. Поэтому в таких случаях редко обходится без травм.
- Ну, а в случае с Поповым?
- Его товарищ получил перелом обеих ног, а Попову хоть бы что. Ну, ушибы там, ссадины. А так ничего, обошлось.
- Ясно. Что еще?
- Какой ты ненасытный! Еще говорят, что он отличался исполнительностью и целенаправленностью. Любое задание доводил до конца. Смекалка опять же.
- Да, с этим делом у него все в порядке.