Обычная встреча закончилась неожиданно. После ее осторожного вопроса по телефону: « Зайдешь вечером?», последовал отказ. За ним, после дальнейших упрашиваний, шло согласие. Я не мог долго сопротивляться ее капризному голосу неповзрослевшей девицы. Потом заснятый в тысячу дублей сценарий: магазин с дежурным джентельменским набором, стол с излишней выпивкой, постель с необходимым сексом и торопливое собирание домой.
Жажда женского тепла, (не тела, а тепла) приводила меня вновь в этот дом. Надежда, что все-таки эта женщина сможет дать мне вязко-горячее желание остаться у нее навсегда, ежедневно умирала в тине наших отношений.
Но сегодня Ольге изменила ее обычная выдержка. Видимо, она посчитала год наших встреч в постели достаточным для того, чтобы закатить небольшой скандал, нарушив молчаливую договоренность невмешательства в жизнь другого.
- Уходишь?
-Да, пора.
-Когда встретимся?
-Не знаю.
-Тебе не кажется, что уже надо пригласить меня к себе? В следующий раз. Я думаю, что твоя жена не будет против…
Этого говорить было не надо. Не надо мне этого было говорить. Зря. Я завелся. И, если бы она не сказала этих слов, все было бы как обычно. Сегодня бы я ушел, а потом бы опять откликнулся на ее звонок. А сейчас, между застегиванием пуговиц на рубашке и засовыванием галстука в карман, я попытался внятно объяснить, что будущие ожидания ее напрасны, что на работе, как всегда, только рабочие отношения и что впредь связываться со мной желательно через секретаря.
Ольга соскочила с кровати, растрепанная и разгоряченная недовысказанными сексом и мыслями. Весь страх женщины, понимавшей, что сейчас вдруг сломается так тщательно строившаяся ловушка для мужа, вдруг брызнул из ее глаз. Но у меня не было сил сказать что-то еще. Я просто закрыл за собой дверь.
Воспоминания навалились на меня таким тяжелым камнем, что даже сон не мог отодвинуть его. Ни день нашего знакомства с Милой, ни свадьба, ни рождение детей, ничего не вспоминалось. Только последний наш день. Только в его преломлении я видел все фантастические кусочки нашей с ней жизни. Той жизни, что была до этой.
***
Я не мог сомкнуть глаз. Как страж, включив свет, гнал ночь из нашего дома. Ночь, длинную, как год. Я не впускал мглу, пытавшуюся вползти потихоньку сквозь окна. Боялся, что именно сегодняшняя ночь принесет с собой смерть. Вспоминал детские мечты о чуде, с которым я мог выполнить любое желание. Вершиной мечтаний тогда был всего лишь велосипед. А сейчас - жизнь. Морфин, снимая остроту ее боли, вводил и меня в иллюзию возможности чуда.
Мила забылась искусственным сном под утро. Уснула, как всегда - полусидя, пытаясь обнять огромную подушку. Это было страшно - будто мягкий монстр собирался поглотить ее хрупкое тело. Я вышел из комнаты с чувством дезертира. Мне казалось, что я бросил ее наедине с эти монстром. Словно крал у нее, у нас, последние часы жизни. Но оставил с ней ее любимого Боба, который почти не отходил от кровати.
Быстрее. Сварить кофе. Выкурить сигарету в окно.
Быстрее. Душ и побриться. Это все, что было мне нужно. Нужно вне ее мира. Побриться - главное. Мила не любит, когда у меня щетина. Холодные иглы душа. Прочь, мысли. Но они тут: « Просит не держать, помочь уйти быстрее. Эгоист. Всегда был таким. Не могу ее отпустить. Не могу. Не могу…Сегодня, отпущу ее сегодня. Как она терпит…»
- Ты проснулся, Митя? – откликнулась она на звуки в ванной.
Я ждал. Поэтому и услышал ее. Знал, что она позовет меня из своего мира. И я стал ей нужным сегодня.
- Доброе утро, солнышко. Давай умываться и завтракать, – голос мой успел к ней чуть раньше меня.
- Спал?
- Я уснул очень крепко. Скоро наши студенты приедут, - пообещал, глядя в родные глаза.
- Не успеют.
- Думай о хорошем. Обо мне, о тебе, о нас,- я был рад, что она говорила со мной. Что взгляд ясный, без страха боли.
- Стараюсь. Но она уже тут, - замолчала, сразу устав. И пообещала: - Еще есть время. День.
- Будет еще один. У нас еще много дней будет,- старался обмануть я в первую очередь себя. Я должен в это свято верить, чтобы она верила тоже. И ушла спокойно.
- Хотела с тобой. В отпуск хотела.
- Поедем обязательно. Поправишься и поедем. Вместе поедем, дорогая. Куда захочешь.
- Ты обязательно поезжай. Как будто я рядом, - и добавила уверенно: - Я и буду рядом. Пока ты этого хочешь.
- Профессор сказал, что тебе скоро будет лучше, - удивился своему уверенно-строгому голосу. - Надо съесть хоть что-нибудь. Нужны силы.
- Нет, не хочу ничего, - она сморщила нос. - Расскажи мне, что там… за окном. Вижу только небо. Прозрачно-серое.
Я проследил за ее долгим взглядом, стремящимся раствориться там, далеко-далеко, где летают только птицы.
- Сегодня такая погода, как…
- Как в Питере, когда мы с тобой познакомились, - угадала она то, что я хотел сказать.
- Да, такой же пьяный воздух. Или это мы были пьяные от счастья? А хочешь, закутаю тебя в толстый плед и прогуляемся на балкон. Только на пять минут, договорились?- подхватил на руки ее, ставшее уже совсем легким, тело.- Весна. Можешь простыть.
- Митя, мне это уже не страшно. Смотри, Боб выскочил с нами…- она перевела дыхание, устраиваясь удобнее у меня на руках. - Признайся, ты купил его для меня тогда?
- Для тебя, конечно же. Ты грустила, когда уехали дети.
Я поцеловал ее волосы, все еще сохранившие знакомый аромат, который чувствовал даже сквозь запах болезни и лекарств. Обнял крепче, будто хотел своими руками защитить ее от Всемогущего.
- Просил, как ребенок,- улыбнулась. - Уверял, что мечтаешь с детства о собаке.
- Но ты сразу согласилась, как только увидела его.
- Меня обжег его взгляд, когда он почувствовал, что мы хотим уйти, - Мила замолчала на мгновение, - Он как будто говорил: « Куда же вы! Я - ваш, а вы - мои, не оставляйте меня, мне страшно».
Она попыталась освободить руку и обнять пса. Я понял, что она просто старается отвернуться от меня, пряча слезы.
- Мила, мы все вместе и у нас еще вся жизнь впереди.
- А давай устроим пир в честь жизни!
- Ты что-нибудь захотела, солнышко?
- Мороженое хочу, горит все…
Я внес ее в комнату. Уложил в теплую от грелки постель.
Быстрее. Через три ступени. Быстрее. Вниз, в магазин. Сердце не успевает за моими шагами. Быстрее. Толстая кассирша еле шевелится. Быстрее. Еще быстрее.
Она съела один, всего один маленький шарик шоколадно-орехового счастья.
Потом я видел, как стали темнеть любимые глаза. Как в них опять появился страх перед болью. И что-то еще. То, что заставило меня похолодеть.
- Прости меня…прости, что оставляю тебя одного.
Игла знала свое дело. Но спорить с болью она тоже устала.
Мила все же замерзла, и я старался согреть ее, отдавая свое тепло. Я целовал ее холодные руки, звал, но ничего не слышал в ответ. Ее души уже не было со мной, осталось лишь тело…
- Ты обещала мне... обещала,- почти кричал, но не слышал своего голоса, я. - Говорила, что любишь, а ушла. Ты ушла от меня…а обещала...