«Сашка, Друг!» - более пятидесяти лет этими словами приветствовал мой муж своего лучшего друга. Подружились они еще в далекие пятидесятые, когда молодыми лейтенантами служили на крейсере.
Морская дружба всегда отличалась своими особенностями. А у них было родство душ. Мой муж раньше друга окончил училище и прибыл на Северный флот в распоряжение командира крейсера в штурманскую группу. Курсантом он проходил практику на этом корабле, зарекомендовал себя с самой положительной стороны и, когда пришел офицером на службу, экипаж и командование приняло его как родного сына.
Александр Васильевич окончил училище на год позже. Так получилось, что, спасая тонущую девушку, он простудился, своевременно не приняв меры, получил осложнения, и год учебы ушел на лечение и поправку здоровья. Стоял вопрос об его отчисление, но желание служить Родине и не где-нибудь, а именно на кораблях Флота Советского помогло ему перебороть болезнь, доказать начальству свою пригодность и успешно закончить обучение.
Курсантскую практику Александр Васильевич прошел на различных типах кораблей в Балтийском, Черном и Белом морях. Полученный практический опыт убедил его, что именно на Северном флоте и именно на крейсерах, знания, полученные в училище, будут применены с полной отдачей.
В Североморск он напросился сам и после пятидневного мытарства по кабинетам кадровой канцелярии флота, сумел-таки добиться направления на крейсер в инженерную группу.
Так вышло, что вновь прибывшего молодого лейтенанта, первым на палубе корабля встретил «опытный железняковец» Серафим.
Молодым лейтенантам повезло. Командовал крейсером в ту пору капитан 1 ранга Дадан. Основной командный состав крейсера был сформирован из офицеров, прошедших горнило войны. Это у них, закаленных войной, влюбленных в Север, учились молодые лейтенанты мужеству и стойкости, преданности Родине и своему, выбранному однажды, далеко не легкому, труду.
Эту науку, науку служить Родине, впитанную с юношества, друзья пронесли через всю жизнь. Куда бы ни забросила их судьба, где бы ни приходилось им служить, но как только выдавалась возможность, они говорили друг другу: «Сашка, друг, здравствуй! – Симка, чертяка, жив! Здорова!» И неподдельной радостью светились их лица. За годы разлуки каждому из них пришлось побывать там, где не всякому и помыслить можно, там, где не единожды «косая» лукаво подмигивала. Тот, кто заглянул в глаза «костлявой», умеет ценить и жизнь, и дружбу, и верность. Выпив по паре рюмочек «крепкого», уединялись друзья, чтобы поговорить, поделиться пережитым и увиденным, вспомнить дороги, по которым пришлось пройти. А увидеть им пришлось не мало!
Пока Серафим учился мыслить и говорить на арабском языке, осваивал «караванные пути» Ближнего Востока, его друг Сашка «пахал воду» в Северных и Южных широтах, «раскуривал сигару Мира» с кубинцами, «любовался» Египетским звездным небом, «пускал в плаванье кораблики» на Дальнем Востоке и Северах.
У обоих друзей почти одновременно засверкали ордена на груди, и засеребрилась седина на висках за Карибский кризис. Это мы сейчас спокойно читаем в интернете: «Карибский кризис — исторический термин, определяющий чрезвычайно напряжённое и политическое, дипломатическое и военное противостояние между Советским Союзом и Соединёнными Штатами в октябре 1962 года, которое было вызвано тайной переброской и размещением на острове Куба военных частей и подразделений Вооруженных Сил СССР, техники и вооружения, включая ядерное оружие. Кризис мог привести к глобальной ядерной войне». А тогда, в те далекие…
Те, далекие, не прошли бесследно. Эхом отозвались и бессонные ночи, и треволнения, и северные шторма, и жара южных широт. И хотя старались друзья держать спину прямо и голову гордо, но последствия тех дней – болезни - мучили и терзали. К семидесяти годам с большим трудом двигался Серафим, и почти ослеп его друг. И тот и другой не единожды побывали в руках хирургов. Но, встретившись, как прежде они говорили друг другу: «Сашка, друг, здравствуй! – Симка, чертяка, жив! Здорова!»
А встречались друзья все реже и реже, несмотря на то, что оба жили в Москве. И воздавали друзья хвалу техническому прогрессу. Как хорошо, что человечество придумало телефон! Как хорошо, что можно пусть не увидеть, но услышать друга, пообщаться, поделиться впечатлением от телепередачи, поговорить о напечатанной передовице в любимой газете. Однако, стоп! В газетах все больше было блефа и «пополизательства», а этого друзья не терпели и потому все чаще и чаще проходили мимо газетных киосков. И чем круче «заворачивали дела новые русские», тем дольше длились разговоры, а заканчивались обычно одними и теми же фразами: «Держись, старина!... на свете два раза не умирать!»
Два - нет, а вот один… Первым ушел Серафим. Инфаркт мозга, два инсульта… Его привезли с инсультом в Красногорский госпиталь, в реанимацию. На второй день рано поутру позвонили мне: «Приезжайте срочно…» Большой, очень большой парк, аллейки какие-то кривые, идешь, идешь, бежишь, бежишь, и все нет им конца и краю. Но вот корпус, медленно, очень медленно ползет лифт, а тут еще и коридоры длины! «Что с ним?» «Бредит, что-то говорит, не понятно… Вас зовет…» «Симушка, Симушка… - склоняюсь к такому родному, такому близкому. Муж открывает глаза, внимательно всматривается, легкая тень облегчения на лице: «Ты, Алина? Я тут лишнего не сболтнул?» «Нет, нет, родной! Ничего! Успокойся!» «Ничего?- еще пытливый взгляд. И вновь муж уходит в небытие, и вновь что—то бормочет, склонившись к его едва шевелящимся губам, улавливаю тихий шепот. Муж что-то говорит по-арабски. Сжимаю его руку и понимаю его тревоги – не пришло еще время рассказать все, что он там, в песках пустынь, видел, узнал, понял. Господи, сколько мужества, какую силу воли необходимо иметь, чтобы в бреду, в предсмертной агонии, помнить и хранить! Через неделю Серафим ушел…
«Сашка, друг! Я не сумела, а не … - реву в трубку. – Прости…» Мне необходимо было с кем-то разделить свою боль, и я выливала, я выплакивала свое горе, человеку, который не менее меня страдал. Больное сердце приковало его к постели, не позволив проводить друга в последний путь. В горе и в радости человек эгоистичен. Он не понимает, почему вместе с ним не стонет земля, а небо остается голубым, а не черным, когда ему так плохо, и почему не смеются все вокруг, когда ему безудержно весело и хочется плясать! Я - не исключение. А он, друг Сашка, собрав волю в кулак, успокаивал: «Не смейте винить себя! Вы сделали все! Вы для него были всем!»
Мы приехали с Александром Васильевичем в Щербинку в середине июня, в солнечный, теплый день. Еще не осевший холмик земли был укрыт траурными венками и цветами. Александр Васильевич долго всматривался в это сооружение из хвои и цветов, осторожно обошел могилу несколько раз, увидев неприкрытую землю, наклонился и осторожно погладил. Губы его что-то беззвучно шептали. И, словно в ответ на его шепот, лепестки слегка увядших цветов вздрагивали и трепетали. Друзья разговаривают, - подумала я и тихо отошла в сторонку, присела на скамейке у соседней могилы. Отсюда хорошо был виден портрет Серафима, прислоненный к деревянному кресту. Мои мысли тоже были обращены к мужу. И вдруг увидела, как Александр Васильевич встал на колени перед могилой. Беспокоясь, что ему плохо, подошла и услышала: «Симка, друг, прости! Не в моих силах было … Но я клянусь тебе… Мы с тобой были верными друзьями. Я всегда чувствовал твою руку, руку друга… Клянусь, как верен я был нашей с тобой дружбе, так же я никогда не оставлю твою жену. Клянусь, до последнего вздоха я буду ей верным другом и горе, и в радости…»
И он сдержал свою клятву. Не единожды еще костлявая «заглядывала ко мне в гости», унося самых дорогих и родных. Еще не раз я корчилась от горя и боли. Но рядом был настоящий и верный друг. Каждый вечер в моей темной пустой квартире раздавался телефонный звонок и хрипловатый голос произносил: «Добрый вечер, сударыня! Как вы там…» Всегда он находил слова, простые и такие необходимые . Боже мой, сколько флотских баек услышала я от этого человека, сколько историй! По его рассказам я вновь открывала книгу жизни моего мужа. По его сказкам я училась выживать, училась жить с этой незаживаемой болью утраты. Его романсы, его песни, его стихи вновь учили улыбаться и верить, что жизнь продолжается.
Он ушел в начале осени, когда листву слегка тронула ржавчина увядания. Ушел тихо и спокойно, никому не причинив больших хлопот. И я, прощаясь, впервые обратилась к нему на «ты»: «Сашка, Друг! Прости…»
Москва май 2013г.