Глава 17
Когда вертолёт конкурента обнаружил на западном склоне Дачар-Джанга Вадима Удманцева и его компанию, Олег Романович Коробко, бывший руководитель учебной экспедиции более чем двадцатилетней давности, интеллигентно пил кофе из колпачка термоса. Действующий доцент кафедры чего-то там одной из многочисленных московских академий (или одного из ещё более многочисленных университетов) был в курсе всех последних изыскательских дел, творящихся на территории такого симпатичного сердцу всякого стяжателя Золотого Идола. Экипировка его состояла из образчиков последних достижений науки и техники (иностранного, разумеется, производства) в области геологии, навигации и радиоэлектроники. Так, помимо металлоискателя с навигатором и прибором «слепого» видения, Олег Романович имел некое специальное приспособление, которое условно можно было назвать – антенна-перехватчик спутниковой связи. Этот так называющийся прибор, специализирующийся на прослушке спутниковых телефонов, был также адаптирован к работе в среде и обычных телефонов, и радиотелефонов. И состоял вышеупомянутый прибор из компактной тарелки с выдвижным высокочувствительным фидером, портативного звукоснимателя и мини-наушников в комплекте при нём. Денег образчик шпионской техники стоил изрядно, однако в них ли соль, когда взамен потраченным нескольким семитическим сиклям маячил целый вавилонский талант или даже целая их дюжина? Жаловаться, в общем, Олегу Романовичу на умное приспособление не приходилось.
- Никто не сравнится с Матильдой моею, - шёпотом напевал действующий доцент, жмурясь на временно помалкивающий звукосниматель, - ни Верка, ни Клавка, ни Пелагея.
Олег Романович расположился на утёсе возле базы-2, всего в восьмидесяти метрах от командирской палатки. И, когда антенна-перехватчик молчала, доцент вживую слушал происходящее внизу, на базовой площадке конкурента.
Ещё раньше Олег Романович наблюдал и слышал интересные события, случившиеся в подведомственном московским мафиози поле. Наблюдал, слышал и остался доволен результатами: два конкурента приказали долго жить самостоятельно, а двоим приказал действующий доцент. Один человечек, правда, погиб зря, но что поделаешь? Ведь жизнь на одичавших просторах современной России – это не псевдоприключенческая возня героев романа Теофиля Готье, создателя «Парнаса» и изобретателя теории «Искусство ради искусства». А если в данной жизни – на одичавших, то есть, просторах современной России – присутствуют некие дела, связанные с финансами, конкуренцией и прочей конъюнктурой, то…
- Стою я над Днипром, тай думку гадаю, - зашептал музыкальный доцент из другой оперы, - чому я не сокил, чому ж нэ лэтаю?
Внизу, на базе-2, ровно и негромко тарахтел генератор постоянного тока, поэтому Олег Романович мог петь и громче. Однако не пел, огня не разводил и, когда над территорией работал вертолёт, сидел на утёсе, замаскировавшись с помощью сетки-обманки, сработанной из «мимикрирующих» под цвет чего угодно материалов.
Туман то скрывал утёс, облюбованный доцентом, шапкой тумана, то сползал в какую-нибудь сторону, обнажая тот или иной сектор видимости. На базе-2 народ без дела не шарахался, однако о приготовлении пищи не забывали. Поэтому, нюхнув вкусного запаха, решил попить кофейку и Олег Романович.
- Выхожу один я на дорогу… - затянул, было, прежним конспиративным шёпотом действующий доцент, но в это время так шарахнуло, что у доцента даже колпачок с кофеем из руки вывалился.
- Что такое? – пробормотал он, послушал базу-2 и быстро идентифицировал взрыв с крушением вертолёта.
- Очень интересно, - задумчиво промямлил Олег Романович, машинально вымыл и вытер колпачок, привинтил его к термосу и потянулся за сигаретами с ментолом. Однако курить не стал, опасаясь, что специфический дым дорогих импортных сигарет, не подобающих «рациону» нормальных доцентов, дойдёт до обоняния псов Валико Мериошвили, этого московского мафиози, которого Олег Романович ненавидел и боялся одновременно. Впрочем, одновременно Олег Романович являлся и другом вышеозначенного Валико Ростомовича Мериошвили. А ненавидел действующий доцент своего мафиозного кореша потому, что…
Но обо всём по порядку.
Метаморфоза, превратившая бывшего мирного преподавателя сначала в душегуба, а потом в близкие друзья могущественного мафиози с лицом самой московской национальности, протекала без пертурбаций психологического свойства и какого-то бы то ни было морального ущерба для клиента оной. И если бы не один поворотный момент в жизни бывшего мирного преподавателя, то данной метаморфозы могло и не быть. То есть, в своё время в одном месте перед нашим отрицательным героем встала проблема решения дилеммы вопросительного свойства, ставшей классической после выражения одного шекспировского персонажа своего отношения к своей жизни в частности и общему положению дел вообще вопросом: «Быть или не быть?»
Ну, да. Олег Романович так тогда и задумался: быть ли ему дальше богатым, но бесчестным, с руками, запятнанными чужой кровью, или не быть ему богатым, но продолжать оставаться бедным, честным и так далее? Надо сказать, он недолго бился над выбором ответа на поставленный самим перед собой классическим (с некоторыми формальными дополнениями) вопросом и… И потом, глядя на радикально меняющиеся в стране порядки с нравами, ни разу не раскаялся в том что содеял. Да и как ему было раскаиваться, когда рядом превращались в пассивных убийц (в активных грабителей, в изменников Родины или просто в процветающих холуев) бывшие компартфунционеры, крупные советские государственные деятели, военачальники, редакторы самых непримиримых большевистских газет, выдающиеся спортсмены, известные просветители социалистического толка, народные артисты с писателями и прочая, притаившаяся до поры до времени, сволочь? Да никак. Лишь оставалось тихо радоваться, что в своё время в одном месте, ещё задолго до начала разгула плюрализма мнений, он – наш отрицательный герой нашего повествования – не усомнился и принял правильное (по оценкам самых современных историков) решение. И стал-таки душегубом.
Надо сказать, Олег Романович Коробко, в отличие от коллег-душегубов (грабителей, изменников и холуев), никогда не ругал советскую власть. И было за что.
Родился и вырос будущий доцент в простой советской крестьянской семье. В своё время – благодаря бесплатной медицине приличного качества – не умер от кори, свинки, гнойного аппендицита, воспаления лёгких и заражения крови. Потом – благодаря бесплатному образованию – окончил школу с институтом, стал аспирантом и так далее. При этом бывший сельский житель никогда не бедствовал: зарплату он получал сносную, к тому же будущий доцент не ленился ездить в деревню, где помогал родителям, а взамен получал то, чем кормился сам и за что выручал дополнительные деньги, продавая излишки продуктов соседям. И с квартирным вопросом у него вышло всё в лучшем виде: Олег Романович вступил в кооператив, платил за него смехотворные деньги и жил себе поживал, не мысля иного образа жизни, как образ жизни честного небогатого труженика, пока…
Осенью, в общем, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года от Рождества Христова возвращался Олег Романович Коробко на теплоходе вместе с помощницей, четырьмя студентами и двумя рабочими (рабочие должны были получить расчёт в Якутске) из поля. Экспедиция прошла почти нормально, если не считать фортеля студента Степанова, на носу маячили отпускные с премиальными и полевыми, Олег Романович, неженатый ещё мужчина, ублажившись в очередной раз с помощницей в отдельной каюте, стоял и курил под рулевой рубкой. Судно совершало очередной ночной переход, ориентируясь на бакены, а студент Степанов вторые сутки подряд гудел в компании рабочих. Они устроились на корме, выпивали, закусывали и негромко – странное для выпивающих дело – переговаривались. В принципе, ничего страшного Олег Романович не видел: студент давно вышел из младенческого возраста, а рабочие были люди степенные. Однако, будучи ответственным за жизнь и здоровье поставленных под его руководство людей, в ту ночь Олег Романович решил проявить интерес к гуляющим. Он бросил окурок за борт и – не замеченный ни вахтенным рулевым, ни прочими праздношатающимися пассажирами, - направился к корме. Не доходя до гуляющих, Олег Романович притаился за межпалубной стойкой, решив сначала послушать происходящее, и только потом – по обстоятельствам – либо вмешаться в мероприятие, либо возвращаться к помощнице, безотказной Танюше Виолетовой.
- Так сколько ты, говоришь, взял золота? – услышал будущий душегуб вопрос старшего рабочего, каковой вопрос повернул всю жизнь Олега Романовича. Или стал ключевым перед началом известной метаморфозы.
- Три с половиной кило, - пьяно хихикнул Степанов.
- И ты собираешься сдать его в госприёмку? – повысил голос рабочий Калабухов.
- Ну, да. А куда же?
- Дур-рак! – рявкнул Фёдор.
- Тиш-ша! – встрял старшой.
- Да кто нас слышит: полбомжа да одна богомольная старуха?
«Это они о чём? – задрожал до сей поры совершенно спокойный и умиротворённый Коробко. – Какое золото? Какие три с половиной кило?!»
Он отлез от стойки и вошёл в летний павильончик на верхней палубе. Павильончик пустовал по причине ночного осеннего холода. Если не считать одного в жопу пьяного бродяги, который дрых по минимальной проездной цене на одной холодной лавочке, разнообразя тусклую видимость помещения в свете двух аварийных фонарей клубами ядрёного пара над своей бесшабашной русской утробой. А морозную тишину на фоне равномерного гудения теплоходного двигателя и убаюкивающего плеска – могучим незатейливым храпом.
- Всё одно нишкни, - одёрнул Калабухова старшой, - потому что сам знаешь, какое это дело.
- А дело такое, паря, - горячо забормотал Фёдор, - что если сдашь в госприёмку, то получишь за грамм золота по трояку, а ежели частнику – то по все восемь рублей огребёшься? Усекаешь?
- Оно так, - поддержал Калабухова старшой.
«Двадцать восемь тысяч рублей!» - мысленно ахнул Олег Романович и почувствовал, как из под его тонкой интеллигентной шкуры советского «застойного» педагога начинает вылезать варвар, готовый убить за косточку с мясом или свежую самку. А ещё он ни к селу, ни к городу вспомнил горьковского Челкаша. Был такой мазурик, зарабатывал, подламывая турецкие фелюги на открытом рейде. И встретил данный мазурик после очередного удачного дела одного благочестивого русского крестьянина. И сдуру рассказал ему о том, что у него в кармане целых пятьсот целковых. После чего чуть было данным благочестивым крестьянином не был убит на пустынном морском бережку.
- А потом по этапу? – ухмыльнулся студент.
- Дур-рак!
- Тиш-ша! А вот ещё по одной…
- Эт-та можно…
Компания выпила, чем-то не очень тщательно закусила и – странное дело – младший рабочий, Фёдор Калабухов, выпал из обоймы. Сначала он что-то принялся неразборчиво бубнить, а потом заснул, вторя фистулой могучему храпу павильонного бродяги. А студент со старшим продолжили беседу.
- Значитца, мил человек, ты вышел к самому Идолу? – спрашивал старшой.
- Судя по величине гнезда, - уклончиво отвечал студент.
- А как жа ты на него натакался? – удивлялся рабочий. – Уж сколько годов люди ищут, но ничего, окромя своей гибели, не находят.
- По примете.
- И какая ж такая примета?
- А вам зачем?
- Ну, антиресно. Ишо по одной?
- Не, я пас! А вы пейте.
- Ну, и правильно, - соглашался рабочий, сам тоже не пил, но продолжал допытываться: - Однако маршрут составил?
- А чё маршрут? – прорвало пьяного студента. – Там такая жопа, что если бы не везение и мой феноменальный слух, мне бы точно крышка. Я, как вышел на пограничную возвышенность на границе территории, сразу понял, почему люди боятся соваться на Дачар-Джанг. И дело вовсе не в суевериях. Но якут – он из шаманской семьи – рассказал мне и о примете, и о примерном месте, где «живёт» Идол. Про примету я сначала ни черта не понял, но место через три дня наблюдения засёк. Потом ещё четыре дня зарисовывал ориентиры, по которым можно будет идти к Идолу. Благо туман над Дачар-Джаногом не стоит на месте, а нет-нет да обнажает места, удобные для дальнейшего ориентирования. В общем, составил я маршрут и попёр. Хотя на маршрут я надеялся меньше всего. Ну, думал: разве что при возвращении пригодится… Пригодился… Однако походил я там на славу! Впечатлений на всю жизнь и три романа! Жаль, со мной моего приятеля не было, Васьки Протасова. Эх! Да он бы… Впрочем, я ему всё написал в письме… Но разве можно передать на бумаге то, что видел живыми глазами?
- Письмо – это хорошо, - поддержал дружескую тему рабочий. – Это, тово, уважительно. Ты в нём, поди, про маршрут написал?
- Я в письме много чего написал, - пьяно и не очень внятно похвастал студент.
- Значитца, маршрут таки составил, коль написал про него? – не отставал рабочий со своим интересом.
- Составил! – радостно сообщил студент. – И две недели ползал по склону, пока не нашёл последний ориентир. А там меня слух выручил…
- А как обратно шёл?
- По маршруту. А туман мне словно подыгрывал: высвечивал ориентиры в обратном порядке. Здорово, да?
- Ориентиры, они какие?
- Все на возвышенностях.
- А-ха! А письмо уже отправил?
- Отправил…
- А другой маршрут, значитца, при тебе?
- Да, при мне. А… хрр… ссс…
Когда студент стал издавать подозрительные звуки, Олег Романович находился метрах в пяти от беседующих, прячась возле пожарного щита за ящик с песком. Услышав, как Степанов захрипел, Коробко высунулся из-за своего укрытия и увидел, что работяга, пожилой степенный таёжник, душит своего недавнего собеседника. Собеседник сучил ногами по палубе, а руками тщетно царапал руки убийцы. Но так как того силой Бог не обидел, то он справился со своей задачей в считанные две минуты. Теплоход в это время вышел на волнообразно бурлящий стрежень в узкой каменистой теснине, и судно ощутимо завибрировало. Затем русло раздалось в стороны, и начался сор, слияние двух речек с Леной в одном месте. Когда теплоход стало болтать в соре, рабочий уже обыскал мертвого Степанова и бросил тело в неспокойную под воздействием встречных течений воду. Затем он принялся рассовывать по карманам разные предметы, выуженные им из кармана студента во время обыска.
А Олег Романович машинально снял с себя куртку-энцефалитку, обмотал ею правую руку и отцепил от пожарного щита топорик. Затем неслышно подкрался к рабочему и тюкнул его топориком по затылку. Рабочий обречённо охнул и встал на колени, привалившись к леерам. Воспользовавшись удобством его предсмертной позы, Олег Романович подобрал выроненные рабочим предметы, в одном из них определил мешочек с золотом, и разложил предметы с мешочком по своим карманам. Затем Коробко обмотал голову рабочего энцефалиткой, завязал рукавами на шее и, напрягшись жилистым телом и руками потомственного крестьянина, перебросил тело убиенного им работяги в реку. Разделавшись с работягой, Олег Романович обследовал место двойного убийства, не нашёл ничего подозрительного и, воспользовавшись остатками спирта на месте фатального торжества, помыл лезвие топорика. Потом Коробко воспользовался своим носовым платком и повесил топорик на место. И только тогда раскрыл мешочек. Раскрыл и ахнул от восторга: студент, подлец, словно подбирал самородки по весу и форме, такие они были восхитительные. Олег Романович даже скрипнул зубами и зажмурил глаза, так ему стало жаль вынимать из увесистого мешочка несколько самородков на выброс. Вернее, почти на выброс, потому что хоть часть золота следовало положить за пазуху пьяного, дрыхнущего без задних ног, Федьки Калабухова.
Облегчив мешочек на несколько восхитительных самородков, Олег Романович прогулялся по теплоходу, посмотрел на спящего бродягу, заглянул под платочек старушки, кемарящей на своих узлах в закутке возле сходного трапа, и даже сходил к рубке. Там он постоял минуту-другую, убедился, что рулевой ни черта не слышал, и ушёл в свою каюту, где разделся и завалился под бок к тёплой Татьяне. Так Олег Романович пролежал без сна до семи утра, а потом начал ворочаться и как бы ненароком разбудил свою помощницу. Татьяна, надо отдать ей должное, не только совершенно безвозмездно ублажала своего руководителя, но ещё отличалась повышенным организационным рвением. Она любила наводить порядок в рядах подведомственной ей экспедиции. Особенно Татьяне Виолетовой нравилось командовать студентами и рабочими во время отсутствия шефа. А почему нельзя приравнять шефа спящего к шефу отсутствующему?
Другими словами, Татьяна встала, почистила пёрышки, почистила зубы и погнала организовывать завтрак, приуроченный согласно экспедиционным порядкам к восьми утра. А так как продукты, посуда и прочие столовые аксессуары были распределены между всеми членами экспедиции, то…
Будить руководителя экспедиции, в общем, пришёл помощник капитана. Он же сообщил Олегу Романовичу пренеприятнейшее известие о том, что один из студентов товарища Коробко куда-то бесследно сгинул вместе со старшим рабочим.
Затем принялись пытать Фёдора Калабухова, тот сначала ни черта не мог понять, потом стал давать бессвязные показания, и во время показаний как-то так получилось, что почти невменяемого работягу обыскали и обнаружили на нём несколько золотых самородков.
Когда взорвался вертолёт, на базе-2 находилось двое людей: коммерческий директор предприятия, правая рука Валико Мериошвили, и старший геолог. Коммерческого звали Автандил, его Олег Романович знал, в глаза, так же, как шефа, уважал, а за глаза ненавидел. Со старшим геологом Олег Романович, что называется, не имел чести. Хотя его голос нет-нет, да и напоминал кого-то.
Первые три минуты после взрыва Автандил пытался поговорить с погибшим пилотом, а когда понял, что борт с пилотом и поисковиком приказали долго жить, минут пять ругался по-грузински. Потом, когда темпераментный мафиози слегка разрядился с помощью своеобразных речевых упражнений, он заказал новый специализированный борт, и ему пообещали подогнать технику часов через двенадцать, не раньше. Потом с разведки вернулись полевые бойцы. Сначала Олег Романович, сняв наушники АПСС, выслушал досужий живой трёп по поводу взрыва и его идентификации, потом разговор приобрёл более интересный характер.
- Слушай, Автандил, - рассказывал один рабочий геолог, - мы тут с Паком чудное место нашли. Настолько чудное, что чуть-чуть друга-друга не перестреляли.
- Что такое, шени дэда? – набычился гневливый Автандил. – И почему я стрельбу не слышал?
- Да ты бы тут второй генератор поставил, - усмехнулся геолог, приступая к походной трапезе на пару с молчаливым напарником.
- Нет, я тебя спрошу! – взвился Автандил, продолжая переживать гибель борта с вытекающей отсрочкой продолжения воздушных изысканий. – Говори про место!
К слову сказать, база-2 находилась в пяти километрах от последнего ориентира студента Степанова. Расшифровал ли Автандил данный ориентир, или просто встал так удачно, но база-2 стояла там, где стояла.
- Идём мы, в общем, с Паком по намеченному маршруту и натыкаемся на очередную стену. И туман, как кисель. Ну, светим стену инфракрасным и обнаруживаем, что стена эта на манер сыра – вся в дырах и трещинах. Другими словами – лабиринт. Я привязываю Пака к себе, сам стою на месте, а Пака пускаю в одну из трещин. Он пошёл, а потом как начал палить. И орёт, словно резаный. В это время туман вокруг меня раздвинуло, но не намного. Я, конечно, уже с пушкой на перевес, стрельба со стороны Пака прекращается, а спустя семь минут из стены правее меня, на границе тумана и ясной видимости, начинает вылезать смутная фигура. И орёт благим матом: «Не стреляй, это я, Пак!» В общем, повезло Паку: закричи он секундой позже, не кушал бы сейчас галеты.
- Шен могитхан! – снова выразился Автандил. – Теперь ты говори!
- Я был свидетелем уникального природного явления, - интеллигентно возразил Пак, прихлёбывая не то чай, не то кофе. – Говорящий родник.
- Что-о? Ты зачем мне басни рассказываешь? – осердился Автандил.
- Вы бы сами послушали, - бесстрастно парировал Пак. – Мне даже почудилось в бормотанье родника конкретные слова.
- Какие слова?!!
- Ну, как будто мне приказывают встать, руки за голову и так далее, - несколько смущённым голосом объяснил Пак.
- Вы что, маленькие дети?! – заорал Автандил. – Из-за того, что показалось, открывать стрельбу?!! И почему ты вышел из другого места? Ведь ты был привязан к нему?
- Когда я услышал команду встать и открыл огонь по невидимой цели, по лабиринту пошло такое эхо, что у меня волосы встали дыбом. Я оступился, упал, выстрелил раз пять лёжа, эхо приобрело совершенно жуткий характер, и я совсем потерял голову: снял пояс, бросил пистолет и бросился бежать. Хорошо ещё, не заблудился насмерть…
- За пистолет вычту тройную цену! – завизжал Автандил.
- Вы забываете любезный, что нанимали нас со своим оружием, - хладнокровно возразил Пак.
- Слушай, ну что ты так горячишься? – увещевающее встрял первый геолог. – Ну, пострелял Пак сгоряча, ну и что? Кому могла помешать его стрельба? Кстати, мы потом искали его пушку, но не нашли. Главное, пошли по верёвке, нашли пояс, а пистолет, зараза, наверно, провалился в какую-нибудь дыру. Их там тьма! А родничок каков! Мы минут двадцать слушали – с ума сойти можно! В натуре говорит и разными голосами. А эхо какое! Мы там с Паком поупражнялись: это какой-то концерт для органа с балалайкой под куполом часовни в Гроссмюнстере.
- Да, это какая-то Сикстинская капелла, - решил поддержать культурную тему Пак.
«Олухи, - брезгливо подумал Олег Романович, продолжая мять в руке пачку с сигаретами, - наслушались «умных» передач по современному радио и туда же: часовня в Гроссмюнстере, Сикстинская капелла. Однако что-то говорящий родничок мне напоминает…»
И, пока коммерческий директор известного предприятия батоно Автандил надрывал свои «гортанные» связки экзотическими речевыми упражнениями явно ненормативного свойства в ответ на умничанье подчинённых долбоёбов (ну, да, иногда Автандил разнообразил ненормативную экзотику нормальными словами), господин Коробко таки вспомнил, как студент хвастал своим якобы феноменальным слухом.
«Вот, чёрт! – хлопнул себя по лбу Олег Романович. – Его – Степанова – тогда выручил слух! Значит, эти олухи были почти у самого Золотого Идола. Но почему они не «нащупали» гнездо металлоискателями? Очевидно, над гнездом имеется слой экранирующей породы. Слой меди, скажем, или киновари…»
Додумавшись до этого места, Олег Романович стал собираться: он решил, пока не прибыл новый вертолёт, продолжить работу над проблемой конкурента. Господин Коробко упаковал АПСС, проверил рюкзак, сменил на пистолете глушитель и добавил в обойму недостающий патрон.
Олег Романович слышал и об Идоле, и о золотых змеях Дачар-Джанга ещё в бытность свою студентом, когда он сам отрабатывал полевую практику в Якутии. Больше того: до него доходили байки об избранных якутах, кормящих Золотого Идола алмазами. Ну, байки и байки, мало ли сказочников кругом? Однако происшествие со Степановым внесло коррективы в отношение скептического Коробко к «народным» преданиям в теме драгоценных металлов, алмазов и самого Золотого Идола. Поэтому, вернувшись в Москву из той памятной учебной экспедиции, он «выписал» из деревни старшего брата, и поручил ему следить за квартирой Василия Протасова. Брат с поставленной задачей справился хорошо: он вычислил отъезд всей семьи Протасовых на дачу, позвонил Олегу Романовичу и они пошли на дело. Брат, пользуясь нехитрой отмычкой, отпер дверь, и они с Олегом Романовичем проникли в квартиру Протасовых. И довольно быстро нашли интересующее Коробко письмо. Но затем братьев постигла неудача: как только они нашли письмо, в квартиру вошёл Василий Протасов и наткнулся на старшего Коробко. Тот, не мудрствуя лукаво, достал из кармана складной нож и хорошо поставленным ударом, словно резал очередную свинью на продажу, заколол Василия Протасова. Затем братья незаметно покинули место преступления, старший Коробко отъехал в деревню, где справлял нехитрую должность старшего зоотехника, а Олег Романович выпал в двойной осадок.
Во-первых, он не обнаружил в письме Степанова никакого описания маршрута, одни только романтические сопли по поводу природных красот и обещания более подробных рассказов при встрече. Зато Коробко обнаружил дату на почтовом штампе и понял, что письмо писалось раньше своевольного похода Степанова на Дачар-Джанг, и что Василий Протасов погиб зря.
Во-вторых, Олег Романович пережил ужас ожидания ареста.
Но обошлось.
Милиции не удалось найти убийцу Василия Протасова. А сообщник убийцы, его младший брат Олег Романович Коробко, когда страх ареста немного притупился, кинулся искать покупателя золотых самородков. И продал их одному бедному еврею, который собрался линять в Австралию, по семь рублей девяносто три копейки за грамм металла.
Еврей поплакался на свою усугубившуюся из-за разорительной для него сделки бедность и таки отъехал в Австралию. А Олег Романович припрятал деньги и засел за докторскую диссертацию. Для удобства защиты он решил сначала вступить в партию. Но какая-то сука донесла руководству института, что Олег Романович в свободное время приторговывает салом и колбасой (какой ужас!) домашнего приготовления. Пришлось, в общем, часть сала с мясом безвозмездно передать руководству института. И партия приняла в свои ряды товарища Коробко. Однако ВАК ему подосрал изрядно. И хотя почти все его члены были когда-то деревенскими жителями, сала с колбасой на продажу соседям они своему младшему коллеге не простили.
Однако Олег Романович не озлобился, взял дополнительные часы в институте по преподаванию смежного предмета и под это дело купил машину, предварительно отстояв в очереди пять лет и три месяца. Затем пришла пора строить гараж. Затем – ремонтировать машину, на которой Олег Романович въехал в фонарный столб. А потом пошли совсем уже интересные времена: последнего старого пердуна, героически помершего на своём генеральном посту, сменил молодой шустрый дядя с нехорошим взглядом и подозрительным пятном на лысой башке. Шустрый принялся уговаривать страну перестраиваться, бороться с алкоголизмом и мыслить более плюралистически, нежели в застойные времена. Одновременно дядя поустраивал на хлебные должности своих близких, а жену, для удобства обмена казённых культурных ценностей на импортное барахло для личных нужд, определил в председатели тогдашнего фонда культуры. Сам дядя засел за мемуары, а между делом сотворил несколько таких перемен в стране, после чего недоразвитой социализм в ней резко пошатнулся, но за что дядя огрёб Нобелевскую премию.
В одну из таких перемен – когда плешиво-пятнистый проходимец «разрешил» кооперацию – Олег Романович решил-таки пустить в оборот деньги, добытые у бедного прижимистого еврея. Доцент кафедры чего-то там стакнулся со своим бывшим однокурсником, Валико Ростомовичем Мериошвили, и они сначала открыли мастерскую по ремонту легковых автомобилей, а вскоре занялись и рэкетом конкурентов.
Надо сказать, этот Валико Мериошвили ни дня после окончания института не проработал по специальности. Но взял свободный диплом за два чемодана мандаринов и уехал в свою Чиатуру, где встал на фиктивную должность маркшейдера в горнорудном тресте по добыче марганца. То есть, зарплату с авансом Валико получал регулярно, появляясь в своём тресте ровно два раза в месяц, однако премиальные и прочие выплаты за вредное производство отдавал управляющему треста, своему дальнему родственнику. В свободное же от посещений треста время – двадцать с лишним дней в месяц – дипломированный маркшейдер торчал на Рижском рынке и продавал разную южную экзотику в виде мандаринов, фейхоа и персиков с черешней. А так как в Грузии это добро стоило раз в пять дешевле, чем на Рижском рынке в Москве, то к моменту вышеупомянутой перемены денег у Валико в формате стартового капитала оказалось гораздо больше, чем тех, какие в своё время выторговал Олег Романович у бедного еврея. В силу этого Валико сразу стал руководителем открытой на пару с бывшим сокурсником кооперации, а потом и вовсе от него отдалился. То есть, возвысился над ним. Поскольку главные деньги синдикату, образовавшемуся на месте кооперативной мастерской по ремонту отечественных каталок, стал приносить рэкет. В каковой рэкет Олег Романович как-то сразу не вписался, а потом и вовсе отошёл на второй план. А вскоре окончательно был задвинут на синекуру в виде общего консультанта, но с приличным содержанием. И это очень сильно не нравилось товарищу Коробко. А позже, когда на носу замаячила демократия с последующей полулегализацией полубандитского бизнеса, и когда Валико уже ворочал стотысячными барышами в конвертируемом виде, Олег Романович стал просто ненавидеть своего бывшего компаньона и тогдашнего работодателя. Но не показывал вида, продолжал получать по семь тысяч долларов в месяц, бегать в институт, изображать из себя беднеющего интеллигента и ругать таки грянувшую демократию с вытекающими из неё экономическим хаосом и хроническим отсутствием денег в части выплаты зарплат и пенсий.
А Валико, сбив первый миллион долларов, уже занимался политикой, наводил мосты с будущим мэром столицы, покупал депутатов и заказывал неугодных праведников. Он по-прежнему благоволил Олегу Романовичу, приглашал на все семейные праздники, неоднократно пытался его женить, сделал крёстным отцом своего первого внука и увеличил содержание доцента с семи до пятнадцати тысяч долларов в месяц.
Олег же Романович по-прежнему ходил в институт в старенькой паре, кушал в буфете один раз в неделю и продолжал выезжать на своём давно вышедшем из моды «жигуле», а зарабатываемые на стороне доллары откладывал про чёрный день. А на насмешки коллег по основной работе в синдикате Валико только смущённо улыбался и с уважением думал про тех, кто хорошо смеётся последний: Олег Романович по жизни и крестьянскому происхождению был не только хитрым и осторожным, но по образованию – ещё и умным. То есть он знал и свою историю, и свой народ, каковой народ имел обыкновение устраивать всякие смуты, а во время них выводить без разбора в расход всех тех, кто не успел смыться за кордон, но таки успел показать себя мало-мальски зажиточным человеком.
Но ещё больше Олег Романович возненавидел своего «друга» после гибели старшего брата. Случилось это во время ноябрьских праздников. Праздновали, как водится, на даче Валико. Брат был в то время в Москве, поэтому также принял участие в мафиозной пьянке-гулянке. И когда его, уже пьяного, представляли главе синдиката, заржал и стал во всеуслышание шутить над фамилией могущественного босса.
«Мериношвили?! – гоготал старший брат доцента Коробко, хлопая себя по бёдрам могучими руками-окороками. – Усраться – не жить! Но ведь «швили» по-грузински «сын»? Ага?!! Выходит дело, у грузинских меринов бывают дети!?? Ой, не могу!»
Над братом и его дубовой шуткой тогда сдержанно посмеялись, Валико даже выпил со старшим Коробко брудершафт, приглашал обоих братьев переночевать на даче, но братья уехали на такси домой к Олегу Романовичу. На следующий день занятой домашними делами и хозяйством старший брат – праздники были в самом разгаре – поехал в деревню. Но не доехал, а выпал из электрички в пьяном виде на одном остановочном пункте, да таково «удачно», что сломал себе шею, разбил почти вдребезги череп и вывихнул руку одновременно.
После гибели брата Олег Романович Коробко повёл себя так, словно он ни сном, ни духом не подозревает о причастности Валико к семейной трагедии. Валико и сам повёл себя так, словно смерть старшего брата бывшего однокурсника стала для могущественного московского мафиози и неожиданностью, и чуть ли не личной драмой. Олег Романович продолжал вести двойную жизнь, в синдикате ему снова увеличили содержание, но он уже полностью отошёл от реальных дел. И вынашивал планы мести.
А месяц назад Олег Романович совершенно случайно узнал об очередном мероприятии Валико по укрупнению собственной столичной недвижимости. Узнал и стал склонять бывшего однокурсника к более «творческой» деятельности, нежели тупое обрастание особнячками в центре Москвы, некогда принадлежавшими Академии Наук СССР, Минкульту и даже ВЦСПСу. Тем более что в новом особнячке хранились такие интересные документы. По изучении каковых можно было вплотную заняться золотой изыскательской деятельностью. И тем легче Олегу Романовичу было склонять известно к чему туповатого Мериошвили, чем лучше он знал о вышеупомянутых документах, с которыми ему приходилось работать ещё во времена платонической преподавательской зарплаты, хмельной романтики по рубль двадцать семь за бутылку и учебных экспедиций.
Мериошвили, надо сказать, клюнул на более «творческую» и так далее довольно быстро. А кому не понравится мысль о золоте? В общем, крупный столичный мафиози взялся организовывать экспедицию на территорию Золотого Идола, а Коробко развил собственную деятельность параллельно приятельской. Он нанял двух людей, одного посадил на хвост Калабухову, другого – на хвост Фомина. Помимо них Олег Романович завербовал человечка в экспедиции, которой руководил небезызвестный ему Автандил. Но затем первые два человека сгинули, а третий перестал выходить на связь сутки назад. Тем временем Олег Романович уже находился на Дачар-Джанге. Перестав получать сообщения от человечка в экспедиции Автандила (человечек работал на базе-1), Коробко нашёл место его с Кирей последнего успокоения по маячку, который был вмонтирован в часы погибшего. Там Коробко наткнулся на Калабухова, сел ему на хвост и…
- Ничего, ничего, - пробормотал бывший честный советский преподаватель высшей школы и попрыгал на месте, проверяя, хорошо ли он экипировался перед дальнейшим походом. Не смотря на возраст – ему уже перевалило за пятьдесят – Олег Романович чувствовал себя физически прекрасно. Он весил семьдесят три кило живым весом при росте метр семьдесят семь. Руки его и ноги не утратили крестьянской выносливости, а голова работала ясно и точно.
- Нормально, - буркнул господин доцент и навострил лыжи в нужную сторону. Вспомнил на ходу, как он довёл Валико до стадии перехода от теории более «творческой» деятельности к практике, и гаденько ухмыльнулся.
Дело в том, что сначала Олег Романович узнал о пропаже папки. Он уточнил её «реквизиты», сопоставил время и посоветовал Валико папку вернуть всеми средствами. И, когда папка вернулась, действующий российский доцент доказал действующему московскому мафиози как дважды два четыре с помощью письма студента и папки лёгкость добычи золота на известной территории в кратчайшие сроки. Олег Романович знал, что Валико положил глаз на крупный кусок земли на Юго-западе столицы. Но у него не было столько «чистых» денег для заключения официальной сделки со столичными властями. Грязные деньги на взятки московским чиновникам он имел, а вот чистых… К тому же, на данный участок положил глаз другой мафиози, тоже с лицом, но уже азербайджанской национальности. Да ещё один барыга из Италии, дальний родственник самого Берлускони, тёплого кореша Владимира Владимировича, под ногами крутился.
Короче говоря, охмурённый бывшим однокурсником, Валико Мериошвили уже роздал взятки нужным московским чиновникам и гарантировал перевод нужной суммы чистых денег в определённо сжатые сроки. Олег же Романович планировал поиметь Золотого Идола прежде геологов Валико. А затем просто взорвать гнездо к чёрту. Для этого он таскал с собой полкило ТНТ и пару шнур-детонаторов. Таким образом Валико не сможет рассчитаться чистыми деньгами в определённо сжатые сроки. Ему или придётся мочить конкурентов с лицами азербайджанско-итальянской национальности, чтобы получить отсрочку по платежу, либо платить грязными деньгами. А на этот случай Олег Романович уже заготовил два письма: одно в налоговую, другое – в прокуратуру.
- Ничего, ничего, - сладострастно повторил яркий представитель советской российской интеллигенции, представив рожу Валико, когда тот вместо золота получит сообщение о продлении срока работ по его добыче. Если, конечно, по окончании плановых мероприятий в команде Автандила (включая его самого), останется кто-то, кто сможет данное сообщение послать. Дело в том, что Олег Романович, будучи человеком незаурядного ума, работал своё мероприятия по двум планам. Первый предусматривал полную зачистку конкурентов, второй предполагал взятие Идола раньше людей Автандила, каковых всех (в том числе и самого Автандила) по какой-либо причине зачистить не удастся.
к следующей главе
1 Семитический сикль (шекель) весил 16, 8 грамма золота, вавилонский талант – 50, 4 кг того же
2 Французский писатель романтической школы, 1811 – 1872 годы жизни
3 В описываемые времена московские доценты, так же, как московские футболисты, получали довольно скромную зарплату. Зато теперь среднестатистический московский доцент огребает до трёх штук зеленью в месяц, а среднестатистический футболист (легионеры-миллионщики не в счёт) – до сорока штук той же зелени в тот же месяц. И это в реально нищей стране, где реальная средняя заработная плата реального населения составляет триста долларов в месяц (примечание – как и прочие – сделано в 2011 году)
4 В 1980 году один грамм золота 583 пробы стоил двадцать пять рублей по официальному коммерческому курсу
5 А. М. Горький, русский советский писатель. Советую почитать тем придуркам с современным российским академическим образованием, кто одновременно возомнил себя и магистром каких-то там барышных наук, и знатоком русской человеческой природы
6 Начало одного нецензурного грузинского ругательства
7 Грузинское нецензурное ругательство
8 Собор называется Гроссмюнстер, в соборе есть большой старинный орган (автор не имеет в виду половой орган старинного монаха), и собор находится в городе Цюрихе
Пак, в принципе, не ошибся, ассоциируя слуховые глюки с Сикстинской капеллой, просторной домовой церковью (ныне музей) в Ватикане. То есть, когда там в старину пели, то звучало изрядно
Капелла – хор церковных певчих или коллектив исполнителей-инструменталистов
9 Господин по-грузински
10 Господи, как убого мы жили во времена империи зла в СССР. Домофоны тогда выглядели экзотикой или считались предметами роскоши. А какие на советских дверях были замки? Это были дырки с пружинами, а не замки
11 Высший аттестационный комитет, занимался распределением учёных степеней среди учёной (соответственно) советской братии. Ныне ВАК функционирует строго в новорусском формате
12 Безалкогольный указ, а также последующие взаимоисключающие указы об извлечении нетрудовых доходов и о расширении индивидуальной трудовой деятельности с потребительской кооперацией (без предварительной подготовки законодательной базы), подкосили не только экономику страны, но и открыли неограниченные возможности для накопления теневого капитала. Всё это в совокупности привело к развалу СССР и краху вообще всего советского уклада жизни. Чего давно и с вожделением дожидались теперешние друзья и покровители современных российских правителей – евроамериканские банкиры, политики и прочая зарубежная сволочь
13 Город в Грузии
14 Всесоюзный центральный Совет профессиональных союзов
15 Стоимость бутылки портвейна из натурального виноградного сусла, два доллара по официальному тогдашнему курсу или сорок центов по чёрному
Сейчас бутылка дрянного французского вина, напоминающего по вкусу и качеству советскую плодово-ягодную бормотуху за рубль семь, стоит целых десять долларов
16 Смешное дело: ни один политик из приличной страны ни разу не похвастал своей дружбой с жуликоватым премьером Сильвио, один Путин гордится тем, что ему благоволит сам итальянский мазурик государственного масштаба. Ну, чисто негритянский князёк, удостоившийся рукопожатия второго советника младшего консула США в какой-нибудь обезьяньей республике
Сильвио Берлускони – итальянский государственный деятель, политически крайне правого толка, владелец нескольких национальных телеканалов и газет
17 Тринитротолуол