7. Книга Судеб, ч. 28

Валерий Яковлевич Гендель
Глава 43.  Дух мой показывает мне новые свидетельства того, что это моя Душа была в Ленине.

Несмотря на то что я своим человеческим умом сумел объять такие вещи творения, которые никаким мудрецам не снились, мои сомнения насчет моей личности не оставляли меня в 1996. Посмотрю на себя в зеркало – нет, не похож я ни ростом, ни внешностью на великого человека. Разве только лоб такой же, как у Ленина или у Сократа. Артист Янковский, всегда тощий, тоже, посмотрев на себя в зеркало в раздетом виде, говорил: «И вот это люди считают секссимволом?!» Янковского я видел близко в кабине лифта. Совершенно ничего особенного: зауряднее любого заурядного, на первый взгляд. Но в роли Барона Мюнхгаузена в фильме Захарова мне очень нравится на него смотреть. Приколы Мюнхгаузена в исполнении Янковского таковы, словно бы сама мудрость придуряет над глупыми людьми.
Однако человек предполагает… А Дух мой заставляет меня открыть страницу 177 «Воспоминаний о Ленине», на которой я читаю, что в квартиру, где жил Ленин до прибытия его в Смольный, надо было сделать два коротких звонка, чтобы дверь открылась. По стечению обстоятельств, поскольку не жаждал я встречи с посыльным из военкомата (им надо, пусть и воюют сами со своими чеченцами в этой странной войне), я тоже не открывал двери всяким встречным-поперечным. Все от официальных органов посыльные обычно звонят агрессивно, требовательно, длинно одним звонком. Взял я себе за правило реагировать только на второй звонок. Такая ситуация у меня в нынешней жизни, словно опять я живу на конспиративной квартире.
 А вот на той же 177 странице фото, на котором тюремная камера Ильича. Номер камеры 193. В сумме 13. Число и Иисуса Христа, и Филиппа Тринадцатого, и мое по моей трудовой книжке.
Тут же читаю об отношении Ленина к Маяковскому и нахожу, что очень похоже мнение Ильича на мое о поэте. Читая Маяковского, я всегда испытывал странное ощущение несоответствия: непонятно мне было, за что его возносят. Никак в моей голове не совмещалась угловатость как самой личности Маяковского, так и стихов его со славой, которую он имеет. Словно бы творит он из себя и из стихов своих всё для какого-то выпендрёжа, лишь бы прославиться. Этакое «облако в штанах» и желтой навыпуск рубахе, которое хорошо бы спустить на землю и одеть в нормальную человеческую одежду. Читаю слова Ленина о Маяковском на странице 452:
– Грубоват, идет за читателем, а надо быть немножко впереди.
Правильно говорит Ленин: потворствовали поэты-имажинисты дурным вкусам публики, одеваясь в разные яркие дурацкие одежды, что отражалось на их стихах и поведении.  Дальше Горький продолжает: «К Маяковскому относился недоверчиво и даже раздраженно: «Кричит, выдумывает какие-то кривые слова, и всё у него не то, по-моему, – не то и малопонятно. Рассыпано всё, трудно читать. Талантлив? Даже очень? Гм-м, посмотрим!»
Опять это гм-м у Ленина. Всегда оно появляется, когда возникают неясности в голове у Ильича, но, как я выше говорил, этим неясностям найдется объяснение у меня спустя почти сто лет.  В 1996 я буду знать, чего не мог знать Ильич конкретно, но знал абстрактно, что угловатость это признак чертовщины в человеке. Чёрт в Иерархии фигура нужная и важная. В 6-й книге мы вычислили, что Чёрт это краеугольный камень Мироздания. Пусть Мироздание перевернуто, но оно стоит, как стоит мир, на всех этих перевернутостях от Чёрта. В ком нет ничего от Чёрта, пусть первым бросит камень… или, проще говоря, в себя. Очевидно, что если он бросит камень в того, кого обвиняет в чертовщине, то попадет в себя, так как Чёрт это краеугольный камень любого строения, в том числе человеческого в его нынешнем виде. Иисус предлагал тем, кто безгрешен, бросить первым камень в проститутку. Коллективно, то есть когда личной ответственности никто не несет за поступок, они готовы были забить камнями  проститутку, но когда Иисус предложил кому-то стать первым, то есть взять ответственность на себя, тут же все попрятались в кусты.
Душа каждого, в принципе, знает, что она грешна тем же грехом, что и проститутка, так как каждый продаётся в своей мере. Продает живущий на Земле человек свой труд, чтобы получить деньги на жизнь в этом чёртовом мире. ЧЕРТы лица есть у каждого. «Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж». Все восемь слов начинаются с буквы «ч», и куда деться без этой черноты конструктору, который чертит чертеж на белой бумаге? Нравилась Ленину его бородка клинышком?! Что-то нравится Ленину и в Маяковском?! Мне Маяковский нравится тем же самым. Нравится именно тем, что как раз бывает от Чёрта. Чувствует Ленин, что Маяковский – это многоугольное грандиозное явление, такое многоугольное и такое грандиозное, что восхищает своей монументальностью, но в совершенную форму круга вписывается так, что своими углами колет этот круг везде. Все отрицательного плана великие Личности натурально внешней оболочкой своего физического тела чувствуют, как эти внутренние их углы изнутри колют их. В Маяковском эти углы находят свое выражение в стихах. В Ленине – в его партийных и революционных делах. На какое творение Творец настраивает данный проводник, в таком творении проводник и проявляет свою чёртову гениальность.
Цитата:
– Ну, что стихи легче прозы, я не верю! Не могу представить. С меня хоть кожу сдерите – двух строчек не напишу, – говорит Ильич (ВОЛ, 452).
Я две строчки стихов напишу, но в отношении чего-то другого, например, изучения иностранных языков, могу сказать точно то же самое. Вольтер, в отличие от Ленина, легко писал стихи. Одна Душа – а возможности разные. Вывод мой такой, что Творец сознательно перекрывает в Душе какую-то из её возможностей, чтобы не мешала она развитию других нужных в деле на это воплощение способностей. В России моя Душа воплощается, России нужны знания, которые даются в книге, поэтому перекрывается во мне способность к иностранным языкам. Был еще один вариант моего воплощения в другой стране. Он рассматривался в третьей книге. Это Югославия. Тоже славянский народ (Сербия), та же судьба раздробления страны. Но рассматривался он только для сравнения. Тесла из сербов, дело его было всемирным, поэтому в Сербии он не задержался, и дело было – на грани перехода в иноматериальность. Мое дело тоже всемирное – реальный переход человека в новую иноматериальную жизнь, но  к переходу, как выяснилось, готовы (расширенный список) только славяне, из которых самые восточные славяне (русские) готовы лучше. Поэтому самое место мне в России – и больше нигде.
Ленина Горький называет Ильичём. Меня на работе в «Лифтремонте» тоже называли Яковличем. Простой Ленин был в обращении, что замечали за ним во многих фильмах, в которых даже крестьяне, случайно встретив его в коридорах Зимнего, не узнавали того, к кому шли.  Как раз эта простота Ильича несколько смутила и Горького вначале. Я на своей работе руководителя спецучастка был тоже так прост, что чуть ли не каждый прекрасно видел себя на моем месте. Механика самого большого и сложного 2-го механического цеха у нас в заводе рабочие тоже простецки называли Яковличем. Всех других механиков, у которых и цеха были поменьше и станки проще, называли по имени и отчеству, его же вот так – словно своим простецким видом не заслуживал он уважения. Троцкий на вождя больше похож. Поэтому когда такая возможность представилась, Троцкий место вождя занял, а чтобы Ленин не мешал ему, договорился с Керенским, и на Ленина как следствие охотились по всему Петербургу жандармы. Так же прост в своей положительной части Бог (Единый на рисунке 43), что никто в нём Бога не признал бы, появись он среди людей. Не узнали бы люди настоящего бога потому, что все их представления о жизни и, соответственно, о боге такие, чтобы всем на зависть.  Людям в мире Зла нужен брутальный вождь, который всей своей внешностью сразу доказывает всем свое преимущество. Или, как я выше об этом говорил, людям нужен не Христос, а Антихрист.
Читая «Кандида» Вольтера, я  вдруг обнаруживаю, что одна из глав у него обрывается чуть не на полуфразе. Точно так в одном месте и у меня заканчивается глава. Главы в «Кандиде» каждая имеет маленькое предисловие, раскрывающее мысль, сообщаемую в главе. Точно то же самое делал я в первом варианте книги, только в более распространенном варианте. У Диккенса каждая глава тоже предваряется фразой, вкратце рассказывающей о содержании. В Библии для каждой главы выбирается в качестве предисловия самый важный стих. Проще говоря, нормальному Богу надо, дабы его узнали в мире,  посылать вперед глашатая.
Вопрос, надо ли Богу, чтобы его узнавали? Гипотетически я об этом говорю, потому что Бог во всей своей полноте не может быть на земле, в принципе. И делаю вывод, что в мире Зла простой добрый бог людям не нужен, а нужен им Бог злой, такой, как Чёрт, например, или как Петр I, чтобы под два метра ростом, глаза горели огнем и усы вразлёт.  Иисус Христос в своё время тоже не был везде узнаваемым и не так хорош он был внешним видом своим, как потом стали изображать его на разных плащаницах, творя из него кумира. Ленина стали узнавать все, благодаря фильмам о нём после его смерти. И так люди привыкли к образу Ленина, созданному в фильмах, что зрителям это кажется нонсенсом, когда крестьянин в коридоре Зимнего в фильме не узнает вождя. Однако так было, что в лицо Ленина знали только близкие соратники его. И не выставлялся он как Троцкий, который если бы был первым лицом и шел по коридору, сразу любому крестьянину ясно было бы, что это идет вождь.
Спрашивается, хорошо ли это, что бог в проводнике своем одевает себя в простое обличье? Еще раз вспомню телеологическое доказательство бытия божьего, что всё целесообразно в том, что творится Творцом. Наше дело – вычислить цель этого. Во-первых, облик (физическое тело) должен соответствовать тому, что есть в энергетике тела. Во-вторых, нормально  для положительного начала ничем ни на кого не давить, в том числе внешностью. В-третьих, нужно Создателю в конечном итоге, чтобы человек не шел за вождем, как слепая овца, а учился разбираться в вождях, что значит – разбираться в добре и зле, и думал бы, почему самый красивый гриб в лесу это мухомор.