Глава 11
За двадцать с лишним лет можно забыть всё, что угодно. Но только не родной дом. Поэтому не диво, что вернувшись в родительский дом после длительного отсутствия, Калабухов мог узнать каждый угол на ощупь с закрытыми глазами. Ведь всё то время, что его здесь не было, он постоянно вспоминал родные предметы, привычные запахи, во сне бродил по комнатам и даже слушал пенье дубовых плах.
Родительский дом строил ещё дед Калабухова до войны. Строил с вековым запасом, однако отец, став после смерти деда хозяином в доме, нет-нет, да и порывался поменять ту или иную «прогнувшуюся» плаху. Но мать противилась.
«Не тобой строено», - говорила она, и плахи оставались на месте, и продолжали петь каждая своим голосом. Иная уж прогнётся, но не ломается, а лишь скрипуче вздохнёт и станет на место. За двадцать с лишним лет отсутствия Фёдор Александрович не забыл ни одну такую плаху. Вчера, когда он вошёл в избу, дубовый пол спел ему знакомую песню, и бывший зек даже прослезился. Сегодня, после побудки в семь часов утра в родном доме, рубленном из кедра, когда Фёдор Александрович отправился на двор, пение повторилось, и бывший зек прослезился вторично. И мысленно то ли упрекнул себя за сентиментальность, то ли просто констатировал её присутствие в своей загрубевшей душе.
«Даже запахи те же», - подумал Калабухов, украдкой вытирая слезу, и вошёл в кухню, чтобы поставить чайник. Однако запахи остались одни, без их источника: на зверя давно никто не ходил, рыбу не заготавливали, припасов с огорода не делали. А на то, что получала мать по старости, едва хватало на скудный старушечий рацион, который не пах вовсе.
- Федя, посмотри в рундучке, - подала голос из своей горенки маманя, - тама сухарики белые должны быть…
- Да, ладно, мама, - виновато отозвался Фёдор Александрович, - сейчас чайку пошвыркаю и в город за продуктами сгоняю.
Он купил матери кой-каких гостинцев, но совсем забыл запастись едой.
Девятнадцатого мая Фёдор Александрович Калабухов вышел, как говорят геологи, в поле. Его поклажа состояла из рюкзака с месячным запасом сухой пищи, непременной аптечки, рыболовных снастей, полного комплекта сменной одежды, необходимой посуды, топорика, спальника и верёвки. Из оружия Фёдор Александрович взял трофейный ТТ, финку и ТОЗ-8, с которой охотился ещё батя. Не забыл бывший зек и компас с биноклем и планшетом.
В Жиганске Калабухов купил надувную лодку с подвесным мотором и палатку. Там же он нанял двух безработных, и они за шестьсот рублей на двоих помогли бывшему зеку дотащить лодку с палаткой до чистой воды на Чере, каковая вытекала из Дачар-Джанга. Там Калабухов отпустил безработных, надул лодку и на моторе покатил по Чере вверх. Он скоро миновал место, где стояла лагерем учебная экспедиция, которой когда-то руководил Олег Романович Коробко, и, не задерживаясь возле памятных берегов, поплыл дальше. Затем Калабухов прошёл волоком два порога и только там, где речка распадалась на несколько мелких ручьёв с каскадами и водопадами, окончательно вытащил лодку на берег. Там Фёдор Александрович решил соорудить первую стоянку, отдохнуть и, как следует, раскинуть мозгами и осмотреться.
А раскидывать мозгами было из-за чего.
Взять, хотя бы, тот факт, что Дачар-Джанг походил на гору примерно так же, как Дмитрий Харатьян на французского гугенота. То есть, Дачар-Джанг фактически всё-таки являлся горой с высшей точкой 1253 метра над уровнем моря, но имел такую большую площадь, что данная точка почти ни над чем не выпирала. А картографы, выставляя контур горы на карте, где раньше присутствовало белое пятно, воспользовались, очевидно, показаниями спутникового эхолота. Дело в том, что, помимо большой площади, гора Дачар-Джанг постоянно курилась не то паром, не то туманом. Пар и туман происходил от изобилия на территории так называемой горы тёплых источников и заболоченных, не замерзающих даже в самые лютые морозы, лощин. И вся она, гора, оригинально прозванная якутами Мокрым Призраком, поросла густым кривым мелколесьем, состоящим из пихты, лиственницы и березы-стланника. Желающих, в общем, гулять по Дачар-Джангу из-за нежелания заблудиться здесь насмерть, было мало. А если и находился кто отчаянный, то немногим из них удалось выбраться из владений Призрака.
Впрочем, кое-какие фрагменты горы наблюдались сквозь туман, иногда рассеиваемый в тех или иных местах над Дачар-Джангом под воздействия солнца и непредсказуемых сквозняков, разгуливающих среди неровностей шершавого Сырого Призрака. В такие моменты сторонний наблюдатель, находящийся на одной из соседних с горой возвышенностей с биноклем, мог наблюдать какой-нибудь участок неприступной территории: то щетинистую гриву с каменистыми залысинами, то сверкающий ручеёк, выпадающий из заболоченной лощины на гранитные ступени, то скальный голый зуб, изъеденный кариесом болотных испарений и продувных сквозняков.
А ещё уцелевшие ходоки, не убоявшиеся предостережений якутских шаманов и гнева самого Золотого Идола, рассказывали, что гора изобиловала бездонными пещерами и незаметными расселинами, прячущимися под сплошным покровом склизкого лишайника. Калабухов давно-давно знал двоих таких счастливцев, вернувшихся с Дачар-Джанга. Ещё он знал, что золота они там не нашли, поэтому по возвращении из похода не умерли. Во всяком случае, до его первой посадки пребывали почти в добре и в относительном здравии.
Передохнув на стоянке, Фёдор Александрович её замаскировал, поставил на ручье две донки и собрался снова в путь, но уже налегке. Он планировал попасть на одну из пограничных с Дачар-Джангом возвышенностей, на вершину водопада Медвежья Радость. И, двигаясь в сторону водопада, кстати вспомнил тех давнишних ходоков. Помянул Калабухов и Андрюху Степанова.
«Сколько лет прошло, сколько раз прикидывал, - всё равно не пойму: как Андрюха нашёл сюда дорогу», - думал бывший зек, мягко ступая по бездорожью и чутко прислушиваясь к разным звукам. Он знал, что Андрюха перед походом встречался с якутами, но те вряд ли сообщили бы ему приметы, по которым можно было найти или самого Золотого Идола, или одну из его золотых змей.
«Значит, повезло Андрюхе, - продолжал думать на ходу Фёдор Александрович, - или всё-таки якуты сообщили ему какую-нибудь специальную примету, про которую студент ничего не рассказал…»
Калабухов, размышляя о своём, вдруг стрёмно обернулся, засёк движение водяной крысы и пошёл дальше. Он на ходу смахнул пот со лба и глянул вдаль, где виднелась Медвежья Радость. Оттуда бывший зек мог посмотреть через бинокль на западный, условно говоря, склон Дачар-Джанга. Где на площади всего в семьдесят квадратных километров Андрюха Степанов двадцать с лишком лет нашёл золото.
Путь к Медвежьей Радости проходил по неглубокому ущелью, по дну которого бежал поток воды. Ущелье поднималось вверх где ступенями, образующими своеобразные водяные каскады, где простым нагромождением камней с валунами с песком и галькой вперемешку. Выпадал поток из огромного, метров в сто пятьдесят, утёса на высоте двадцати метров от дна ущелья. На месте падения мощной струи образовался водоём. Здесь почему-то любили «баниться» медведи, поэтому водопад так и прозвали – Медвежья Радость. И, чтобы не быть задранным кем-нибудь из случайных мишек, Фёдор Александрович взял с собой ТТ.
«Медведь мне сейчас ни к чему, - подумал бывший зек, прыгая с камня на камень, где помогая себе руками, а где и шлёпая по воде в болотных сапогах, - мясо по весне у него никакое, а убивать зря скотину не хотелось бы…»
То, что встреча с агрессивно настроенным голодным после зимней спячки медведем закончится чье-то смертью, коренной таёжный житель не сомневался.
Миновав ещё один поворот не очень ровного ущелья, по которому водный поток устремлялся к Чере, Фёдор Александрович попытался протиснуться вдоль набухшего в этом месте ручья и стеной ущелья, однако понял, что тут ему по дну природного русла ручья не пройти и решил подняться наверх. В принципе, по верху идти было проще, если бы не валежник и бурелом. Однако выбирать не приходилось: он хотел засветло попасть на утёс, чтобы начать наблюдение за Дачар-Джангом. Авось ему повзело и конкуренты ещё не шарятся там в поисках Золотого Идола. Тогда можно будет спокойно посмотреть и попробовать на базе визуальных наблюдений и кое-каких фрагментов пьяного базара студента составить хотя бы примерный маршрут.
- Эх, мать честная! – выразил своё отношение к трудностям таёжной прогулки Калабухов и покарабкался из ущелья. Наверху он минуту передохнул и пошёл дальше, стараясь не подходить близко к краю своеобразного русла и не удаляться от него, чтобы не заплутать по пути к утёсу с водопадом Медвежья Радость.
- А это что такое? – спросил он сам себя и пнул ногой чей-то сапог. Сапог торчал из-под россыпи камней, недавно ссыпавшихся с огромного «рассохшегося» валуна. Калабухов поворошил носком своего сапога камни и обнаружил обглоданную человеческую ногу.
- Эва, - сказал бывший зек и продолжил раскопки. Скоро перед ним лежал относительно свежий труп какого-то бедолаги. Его, конечно, сильно объели таёжные зверьки, однако кое-что осталось.
Фёдор Александрович повёл носом и увидел ещё одного жмурика. Тот лежал в открытую и его съели больше. Однако второй имел на себе плотный прорезиненный комбез, под ним осталось мясо и теперь, под воздействием весеннего тепла, оно соответственно воняло.
- Очень интересно, - пробурчал бывший зек и докопался-таки до рюкзака первого, нашёл с дрожью в руках заветный мешочек и разочарованно крякнул: мешочек был пуст и только несколько крупинок шлиха свидетельствовали о присутствие в мешочке некогда золотого песка. Затем Калабухов хотел обшмонать второго жмурика, но не пришлось: его пустой мешочек валялся неподалёку.
- Вот, зараза! – ругнулся бывший зек. – Это якуты…
О том, что Золотой Идол наказывает всякого, кто находил золото в его владениях, Калабухов слышал. О том, что якуты бросают всё золото, найденное на дохлых золотоискателях в окрестностях Дачар-Джанга, в Лену, мать всех рек, Фёдор Александрович знал.
- Идиоты, - процедил бывший зек и поканал дальше.
Он снова осмотрел жмуриков и по валяющимся рядом с ними разряженным обрезам предположил, что шли себе эти двое, шли, стали промеж себя спорить, а потом схватились за обрезы и обоюдными дуплетами друг друга таки и порешили.
- Ну, дела, - пробормотал Калабухов, - вот и Андрюха Степанов в своё время до госприёмки не доехал. Так что не зря якуты рассказывают свои страшилки про Золотого Идола.
Он немного передохнул и пошёл дальше.
Попасть засветло в этот день на утёс у Калабухова не вышло. Он только в сумерки подошёл к водопаду и решил там заночевать. Наутро, когда ночные сумерки сменились солнечным светом, Фёдор Александрович наспех перекусил и пошёл брать утёс. Однако и это вышло не сразу. В общем, поднялся на вершину Калабухов только вечером. Он хотел начать наблюдение, пока солнце не скатилось за горизонт, но из-за вечернего похолодания туман над Дачар-Джангом уплотнился, и Фёдор Александрович решил отложить дело наблюдения до утра. Он перекусил и влез в спальник.
«Холодно, однако», - подумал он, но, памятуя о конкурентах, костра разводить не рискнул.
На вершине утёса Фёдор Александрович проторчал двое суток. А днём двадцать третьего засёк вертолёт. Машина летела со стороны Жиганска, борзо вошла во владения Золотого Идола и стала кружить над «ясными» участками горы. Затем – времени с прилёта прошло чуть более тридцати минут – вертолёт приземлился километрах в пяти от утёса, откуда вёл наблюдение Калабухов, и высадил первый десант.
- Дальше боязно, - констатировал бывший зек, замаскировавшись на вершине утёса с помощью срезанного под корень кустарника и разглядывая конкурента через бинокль, - оно и понятно…
Тем временем вертолёт утарахтел обратно в Жиганск и к вечеру доставил новую партию. Вторая партия высадилась также на окраине, но километрах в семи и северней первой.
Фёдор Александрович выждал ещё некоторое время и, когда понял, что третьей партии не будет, решил спуститься к водоёму под Медвежьей Радостью. Сумерки, конечно, спуску не способствовали, но Калабухову надоело мёрзнуть на вершине утёса.
«Хорошо», - думал Фёдор Александрович, греясь у разведённого костерка близ водоёма. Он перекусил галетами с тушёнкой и собирался чуток соснуть. И только-только задремал, как услышал характерный треск ломаемого кустарника и уминаемого валежника.
- Чтоб тебя! – прошептал бывший зек, вылез из спальника и кинул в тлеющий костёр охапку заранее заготовленного сушняка. Затем плеснул на него из фляжки спирта, и сушняк полыхнул матёрым пламенем. А медведь замер, минуту поворчал и ушёл снова в тайгу.
- Завтра помоешься, - пробурчал Калабухов и снова залез в спальник. Если бы не конкуренты под боком, Фёдор Александрович не поленился бы выстрелить в воздух из пистолета. Чтобы ещё больше напугать медведя. Но, как говорится, бережёного Бог бережёт. То есть, спать Калабухов решил-таки вполглаза, а то, не ровён час, дождётся бурый, когда костерок погаснет, вернётся и сделает из бывшего зека ранний завтрак. Потому что весна и так жрать охота, что и человечина сгодится…
к следующей главе
1 Пистолет Токарева полуавтоматический семизарядный
2 Тульская мелкокалиберная винтовка, в советские времена выдавалась промысловикам вместе с патронами бесплатно
3 Был такой фильм про королеву Марго с Дмитрием Харятьяном в роли одного из её любовников
4 Автор просит географов не придираться к вольной трактовке автором некоторых аспектов картографии, потому что не задавался целью написать научную работу, а всего лишь приключенческий роман
5 Остаток тяжёлых и химически стойких минералов (платина, золото, вольфрамит и т. п.), получаемый при промывке минералосодержащих песков или предварительно измельчённых твёрдых пород