Глава 9
Посёлок Лесной находился в семи километрах от северо-восточной окраины Усть-Кута. Он соединялся с городом посредством хорошего шоссе и узкоколейки. Раньше в посёлке функционировал довольно приличный деревообрабатывающий комбинат. Нынче комбинат стоял в полуразобранном виде, а несколько терминалов для счалки сплавляемого леса арендовали вездесущие китайцы. Они выкупили специальные буксиры и, наплевав на остальной деревообрабатывающий комбинат, а также на местную рабсилу, сами валили лес, сами его сплавляли и сами вывозили не ошкуренные хлысты на свою историческую родину. Местное же население частью удрало в более цивилизованные места, частью спивалось за счёт случайных заработков в виде сбора целебных трав и деликатесных лягушек для тех же китайцев, а частью – очень малой – трудилось на речной станции местного отделения МЧС. Станция имела собственный причал, домик для дежурного персонала и подсобный ангар. Но, самое главное, при станции постоянно стоял «под парами» катер ледокольного типа. На него-то и рассчитывал Фёдор Александрович Калабухов.
Не доезжая посёлка километра два, он велел водиле встать и, как обещал, привязал его к сиденью.
- Замёрзну, на хрен, - скулил водила. – Здесь же совсем нет движения!
- Ну, давай я тебе шею сверну, - предложил Фёдор Александрович.
- Не надо!
- Тогда сиди и нишкни, - буркнул на прощание бывший зек и потопал в сторону посёлка. Он не хотел убивать лишних людей, и не хотел, чтобы водила проследил его путь до станции МЧС. И морочиться чужими проблемами бывший лагерный палач тоже не собирался: а не фиг подписываться на мокруху за нетолстый слой зелени, чтобы потом слёзно хлопотать за свою шкурную душу.
«Ну, Тяма, - думал Фёдор Александрович, ходко удаляясь от брошенной машины, - свезло тебе, крыса барыжная. А потому свезло, что нету у меня времени тобой заниматься. Однако кого я завалил в ****ской избе? Это не человек Тямы: водила так и сказал, что они приехали втроём…»
Соображая на тему лишнего человека, гражданин Калабухов скорым шагом отмахал по звонкому от пятиградусного мороза асфальту недостающее до посёлка расстояние, миновал железнодорожный переезд и вошёл в условную улицу между двумя невысокими пакгаузами. Затем он упёрся в стену бывшего деревообрабатывающего завода, свернул к реке и увидел маячок станции МЧС.
- Ага, - сказал себе Фёдор Александрович и ускорился. Ночь уже вступила в свои провинциальные права, когда в девять вечера на улицах захолустного посёлка ни души, одни только собаки и припозднившиеся граждане неопределённых занятий. Местные собаки, кстати, завидев неурочного прохожего, стали сбиваться в стаю, чтобы на данного прохожего напасть и, если получится, им поужинать. А граждане неопределённых занятий, невидимые в неосвещаемой темноте, устроили склоку.
- Ой, гад, пусти! – скандалила гражданка. Судя по её пыхтенью, хрипенью и всхлипам, она от кого-то отбивалась
- Пусти, окаян-най, караул!
Собаки временно отстали от позднего путника, сторожко поводя головами то в сторону склоки, то в сторону удаляющегося Калабухова. А тот даже ухом не повёл, но продолжал идти на свет станционного маячка, одиноко мерцающего в непроглядной тьме.
- Не тронь! Всё равно не дам! Помогите!!!
Визг, хрип, рыдание.
- Сень, верни хуневбиновку-та! Я на неё сёдни последнюю кофтёнку сменяла. Слышь, Сень…
- Отлезь, гнида…
- Ну, оставь хоть глоточек!
- Отлезь, тебе говорят…
Калабухов, расслышав финал склоки, криво ухмыльнулся и слегка обернулся назад. Это его и спасло: в тот момент, когда он обернулся, оголодавшие бездомные российские собаки подтянулись за путником, рассыпались полувеером и попытались совладать со своей потенциальной жертвой. Однако Фёдор Александрович, натренировавшись за колючкой в схватках с двуногими зверями, вовремя выдернул из-за носка финку и воткнул её в горло вожаку, какому-то свирепому ублюдку с длинным туловищем и огромной лохматой головой. Шавки пожиже вцепились в путника кто во что, и если бы не плотность одежды бывшего зека, ему пришлось бы худо. Впрочем, вертясь во все стороны и отмахиваясь финкой, он понял, что ему и в плотной одежде не толсто.
«Так, спокойно», - сказал себе Фёдор Александрович, и стал помогать себе чемоданом. И, когда заколол ещё трёх шавок, схватка прекратилась так же моментально, как началась. Она, схватка, длилась, минуты три, и никто – ни собаки, ни человек – не издали за её время ни звука.
Фёдор Александрович слегка отряхнулся и продолжил путь.
«Бешеных среди них не было, факт, - прикидывал он, трогая свободной рукой свежие покусы, - потому что собаки сами от бешеных шарахаются. А чтобы несколько бешеных в одну стаю, такого ещё не было. Хотя в России всё возможно…»
Наконец гражданин Калабухов достиг территории станции МЧС, окружённый трёхметровым забором с колючей проволокой поверх него. Въездные ворота с калиткой в них располагались напротив реки и причала. Там, на берегу, уютно отсвечивали жильём два окошка в домике дежурного по станции.
Фёдор Александрович нажал кнопку звонка на калитке и спустя несколько секунд услышал голос дежурного, «одинамленный» переговорным устройством:
- Какого хрена надо?
- Дело есть на триста долларов, - бесстрастно доложил Калабухов.
Фёдор Александрович хмуро глянул на переговорное, откуда не замедлило выпасть несколько реплик по поводу неурочного предложения от неизвестного визитёра.
- Долларов…
- Что за хрен…
- Пойти, что ли, открыть…
Вместе с последней репликой один из чрезвычайных дежурных отключил устройство, треснула открываемая в домике дежурного дверь, некто прохрустел по подмороженной дорожке, и перед Калабуховым распахнулась калитка. Из калитки высунулась широкоскулая физиономия, и обладатель оной, бесцеремонно тыча фонариком в лицо бывшего зека, подозрительно спросил:
- Ты кто?
- Отдыхающий, - грубо ответил Фёдор Александрович, - желаю прокатиться по речке.
- Хы, - осклабился дежурный, разглядев порванную одежду пришельца и кровь на ней, - да на тебя, никак, собачки напали?
- Напали.
- Неужто отмахнулся?
- Отмахнулся. Они что, у вас всех подряд едят? – снизошёл до вопроса Калабухов.
- Не. Алкашей не трогают, боятся отравиться. А от китайцев сами бегают, потому что те их сами едят!
- Понятно.
- А тебе, говоришь, по речке прокатиться?
- Точно.
- Докуда?
- До Киренска.
- Сколько кладёшь?
- Я же сказал: три сотни баков.
- Резонно! – одобрительно возразил чрезвычайный служащий. На дворе близилась полночь. Смена приходила в восемь вечера следующего дня. До Киренска и обратно ходу было часов шестнадцать. А если учесть, что лёд по стрежню сошёл аж до Пеледуя, то три зелёных сотни на троих дежурных по местной станции МЧС за шестнадцать часов – это даже при их оплачиваемой занятости – совсем неплохо.
В этом году зима была хлипкой, весна – ранней. И ледоход в верховьях Лены начался в конце апреля. Река очистилась вёрст на четыреста ниже Усть-Кута. А местные дачники уже повыползали на свои огороды. Чтобы с помощью граблей и лопат укреплять хилую провинциальную демократию. Вернее, её материально-продовольственную базу. Но на отдельных, обособленных от всеобщего изобилия, участках. Поскольку средний уровень материально-продовольственных благ в стране давно перевалил даже за такую знаковую отметку, как производство куриных котлет и поросячьей щетины в 1913 году.
И пока отдельно взятые индивидуалисты, высокомерно обособившись от дружных буржуйских масс, с надеждой плевали на потрескавшиеся ладони и нюхали тёплый воздух, вдарили не сильные морозы и тот лёд, что выбросило на берега во время ледохода, заискрил посвежевшей белизной. И своим видом вызывал постоянное раздражение рулевого, давешнего дежурного по станции МЧС, который беседовал с нанимателем и отзывался на Михалыча.
- Оно ведь как, - бормотал Михалыч, упираясь за рулевым колесом катера и зорко наблюдая реку с помощью носового прожектора, - ночью подморозит, а днём подтает. Того и гляди, какая глыба от берега оторвётся и встанет поперёк хода. Другое дело, когда тает равномерно. Лежит себе там, где её выбросило и – тает. А тут – ага! Сначала подмёрзнет, потом подтает. Понимаешь? Деформация структуры, называется. То есть, она лежит-лежит, а потом – тресь! – и поплыла! А мы со скоростью сорок километров в час прёмся…
«Говори, говори, - равнодушно думал Калабухов, - больше трёхсот долларов всё равно не получишь».
Фёдор Александрович вышел из рубки рулевого, сумрачно глянул на высвеченный судовым прожектором мысок под грудой разнокалиберных льдин, и сплюнул за борт. Ему не давала покоя мысль о постороннем мужике в распутной избе, где бывший зек чесал блудливый марафон с коварной Веркой.
Из Киренска в Якутск Александр Фёдорович прилетел грузопассажирским вертолётом МИ-6. И там он чуть было не забуксовал, потому что до Жиганска летали только заказные «аннушки». То есть, рейсы совершались по требованию платёжеспособных клиентов.
В то позднее утро, когда Александр Фёдорович был готов лететь в Жиганск, в качестве платёжеспособных клиентов выступали какие-то залётные молдавские хохлы, путешествующие по окраине бывшей Российской империи с двумя дюжинами больших спекулянтских сумок, набитых черешней. Хохлы тащились в Жиганск, где по наводке какого-то сказочника собирались менять черешню на золото. А так как за время неблизкого пути они таки изрядно поиздержались, то пытались договориться с коммерческим кассиром натурой. То есть, двумя сумками черешни. Но кассир, возрастная девушка с выдающимся бюстом и боксёрским лицом, стояла насмерть, материлась в переговорное устройство и грозила позвать милицию. Милиция стояла рядом и отчаянно скучала. Поскольку свою черешню уже получила, а про остальное состояние туристов знала, что за такое не стоит даже напрягаться.
«Раскошелиться, что ли, и купить пять билетов?» – начал уже прикидывать Калабухов, совершенно обалдев от крика, стоящего промеж гомонящих хохлов и матерящегося кассира. Но в это время к месту действия подканала семья якутов, и старшой купил одну сумку черешни за двести долларов. Хохлы просили, правда, пятьсот, но столько у якута не оказалось.
«Ну, шо, ридненька, давай шесть билетов за две сумки и двадцать долларив! – оживились хохлы, с опаской оглядываясь на оживившуюся милицию. – Ну, ладно, нэхай буде уси тридцать!»
«Я их сейчас поубиваю», - стал закипать выдержанный матёрый Калабухов. Но не пришлось: хохлы, как только оживившаяся милиция якутского аэропорта начала движение в их сторону, добавили к предлагаемым ещё семьдесят долларов и таки заказали рейс.
Дом, где родился и вырос Фёдор Александрович Калабухов, стоял на окраине бывшего охотничьего хозяйства, на берегу звонкого и чистого ручья, несущего свои воды в Лену. В весеннее время, когда лёд на реке ещё стоял, ручей разливался и подходил к самому огороду. Но никогда его не затапливал, потому что весной по большой реке шли ледоколы, разбивали лёд, и вода уходила вниз. Теперь ледоколов не стало. Поэтому, когда Калабухов миновал руины бывшего геологического посёлка и поднялся на редколесный холм, он увидел свою историческую родину, пять некогда крепких пятистенков, посередине озера воды.
- Вот те раз! – сказал Фёдор Александрович и почесал затылок. Дорога, то есть, что вела от бывшего геологического посёлка к бывшему охотничьему хозяйству, тоже была затоплена. Однако на ближней от путника стороне временного острова обнаружилась плоскодонка.
- Эй, есть кто живой? – крикнул Калабухов, подходя по сухому участку дороги к вешней воде. На его крик из одной избы вышел пацан неопределённого от худого питания возраста и молча подогнал плоскодонку. Также молча переправил гостя на остров и хотел уйти, не спросив денег за переезд. Однако Калабухов придержал пацана и, сунув ему в руку сто долларов, спросил дрогнувшим голосом:
- Ты, часом, не Сашки Малахова внук?
Пацан молча сунул полученную бумагу в карман, молча отодрался от незнакомца и молча убрался в свою избу.
«Его, Сашки Малахова, - подумал Фёдор Александрович, - такой же балагур…»
Он приблизился к своей избе и скрипнул зубами. Из писем он знал, что брат с сестрой давно здесь не живут, а батю схоронили в 90-м. Фёдор Александрович поднялся на крыльцо, отворил парадную дверь и вошёл в сени. Затем вошёл в переднюю и услышал, как в спаленке скрипнула кровать и старушечий голос произнёс:
- Федюнька, ты, что ли?
к следующей главе
1 Хунвэйбины – красные охранники, китайские учащиеся старших классов и студенты, помогавшие Мао осуществлять т. н. культурную революцию
Здесь – местное название китайской водки, по качеству слегка превосходящей новые русские сорта водок и стоящей гораздо дешевле
2 В нашем случае допотопный АН-8
3 В нынешние времена цены на аналогичные рейсы (без учёта стоимости черешни) почему-то выросли против прежних – в описываемые времена – в пять раз. А если учесть, что горючее подорожало всего на семьдесят процентов, а курс доллара с евро и стоимость черешни остались на прежнем месте, то стоит только догадываться о причинах такого роста цен на авиабилеты, квартплату, просроченные лекарства, фальсифицированную колбасу и палёную водку