Глава 4
Мужчину, прибывшего в столицу новой родины поездом «Лабытнанги – Москва», звали Фёдор Александрович Калабухов. Расставшись с гражданкой Протасовой, он снова взял такси, уселся на заднее кресло и закурил непривычную цивильную сигарету. За окном такси мелькали непривычные рекламы и диковинные иномарки. Они себе мелькали, лицо пассажира порой кривилось от изумления при виде почти неприкрытой женской задницы на рекламном щите или проплывающего на обгон лимузина третьей свежести, а в голове его сидела дума крепкая на тему старинную наболевшую.
Фёдор Александрович Калабухов родился и вырос в Жиганске. После школы, как все, служил в армии, как все после неё пошёл работать. А в 1980, польстившись на дополнительную полевую надбавку и дармовые пайковые, устроился в экспедицию. Вот и закрутило его с той поры, закручинило. Не зря старики предупреждали: от лёгких денег к добру не ходят. Хотя какие они лёгкие? Барахло за геодезистами по тайге таскать? Или с угломерной рейкой по сопкам прыгать? Да ещё этот малохольный, Андрюха Степанов. Неплохой, в общем, был парнишка, царство ему небесное, однако именно из-за него вся жизнь Фёдора Калабухова наперекосяк пошла. И, что самое обидное, большой вины он за собой не помнит. Так, разве что какая маленькая неприятность спьяну вышла, но не преднамеренное же убийство с вышаком в придачу. Хорошо, судья сам оказался тайный алкаш и смягчил расстрел отсидкой якобы за добросовестное сотрудничество со следствием. А так бы…
«А так бы уже сгнил давно, и не маялся, - ворчливо думал Фёдор Александрович, игнорируя попытки извозчика разговорить пассажира, - и не бегал бы по чужим тёткам в поисках незнакомых людей. Однако сбегал и – что? А то, что пришили кореша Андрюхи Степанова аккурат в то время, когда я парился в СИЗО, а менты склоняли меня к добросовестному сотрудничеству. Интересно знать, кто же это умный насчёт Андрюхиного золотишка ещё двадцать лет назад хлопотать начал? И чёрт его знает: не зря ли я взялся за это дело? Может, нет уже никакого золота. А может, и не было никогда, потому что сказку про Золотого Идола всяк слышал, но чтобы золото из-под него килограммами тащили – про то и собаки не брехали…»
Отсидев в общей сложности двадцать лет в такой среде, где за долг в три пачки чая могли прирезать, а за косой взгляд в сторону вертухая посадить насмерть в специальный карцер, Фёдор Александрович приобрёл качества, несвойственные простым смертным. Так, он стал необычайно осторожен, скрытен и упрям. И ещё он научился выживать в самых нечеловеческих условиях, питаясь такой дрянью, от которой дохли всеядные американские тараканы. Взамен же новым качествам он начисто утратил гуманизм, и случись на его пути к любой цели любой посторонний, Калабухов мог запросто такого убить или просто покалечить. А ещё он стал чрезвычайно жаден. Поэтому, взяв второй раз за сегодняшний день частника, переживал потерю. Но иначе поступить не мог, потому что справка – справкой, но с нравами в московской милицейской среде приходилось считаться. Ведь одно дело попасться менту в Кандалакше, и совсем другое – в этой долбанной столице, где придумали закон о регистрации. Наверно, для того, чтобы не мэр кормил своих ментов, а приезжие дурни.
Арсен жил шикарно. На Николиной горе. Но к нему, как к современному припухшему буржую, не так-то легко было попасть. Поэтому Калабухову пришлось некоторое время общаться с охранником по ту сторону ворот через переговорное устройство. Охранник, наверно из бывших ментовских офицеров, минут десять мытарил приехавшего, и только когда Фёдор Александрович раскололся, что вместе чалился на зоне с хозяином «дачи», бывший мусор стал покладистей.
- Как доложить? – спросил он, всё ещё не отпирая калитки.
- Скажи, Каблук в гости приехал, - сдержанно возразил Фёдор Александрович, и калитка моментально уехала внутрь.
- Прошу вас, - дёрнулся к Фёдору Александровичу охранник, одетый в камуфлированный костюм.
«Значит, дома, душа барыжная, - подумал Калабухов, входя во двор, - и весь базар с вертухаем слышал…»
Он с изумлением смотрел на четырёхэтажный дом, бассейн перед ним и припаркованный к крылечку «Мерседес». С балкона на втором этаже появился хозяин и радостно вопил:
- Ай, какие люди! Да это же в натуре Каблук! Заходи, родной, заходи, я уже спускаюсь…
Арсен, он же Арсеньтьев Пётр Филимонович, присевший в своё время на крайний срок за хищение всего тридцати восьми тысяч советских рублей, встретил кореша по зоне знатно. Да и не диво: если бы не Каблук, гнил бы бывший гражданин Арсентьев, бывший начальник отдела снабжения одного из подмосковных управлений комплектации, в безымянной братской могиле на задворках одного специального лагеря в Коми АССР. В общем, благодарный Арсен и встретил кореша знатно, и с деньгами выручил. Да ещё с общаком расстарался так, что там пообещали забыть и про Каблука, и про его задолженность. Потом Пётр Филимонович напряг своего карманного мусора из самого МУРа, и тот в течение двух часов раздобыл всю интересующую Каблука информацию: реквизиты членов экспедиции, где он работал в памятном 80 году, реквизиты членов команды и пассажиров теплохода, на котором он возвращался для полного расчёта в город из экспедиции, и даже реквизиты всех тех, кто участвовал в дознании и судопроизводстве по делу о двойном непреднамеренном убийстве.
На следующий день после встречи лагерных корешей Пётр Филимонович заказал билет в спальном вагоне скорого поезда «Москва – Владивосток» и спустя ещё день Фёдор Александрович отбыл в Усть-Кут. В принципе, он мог бы попасть в Жиганск самолётом с двумя пересадками, и так вышло бы и быстрее, и короче, однако бывший зек не рискнул связываться с Аэрофлотом, где и менты злее, и в самолётах теснее. В том смысле, что в поезде, случись такая нужда, прятаться и бегать от возможных недоброжелателей таки легче, чем в самолёте типа «ЯК-40» или «АН-24». К тому же следовало опасаться возможного конкурента. Или даже конкурентов. Поэтому не стоило искать лёгких, коротких и быстрых путей.
«Какая же сука замочила сначала Андрюху Степанова вместе с напарником моим, Петькой Самсоновым, а затем порезала Василия Протасова, дружка Андрюхи? – думал прежнюю крепкую думу Фёдор Александрович, валяясь на мягкой полке классного вагона. – Неужели кто-то из экспедиции? Вряд ли… Значит это кто-то из пассажиров теплохода. Тогда дело моё тёмное, потому что даже если столкнусь я с конкурентом, в лицо его не узнаю. Поэтому надо идти к Золотому Идолу хитрыми петлями, чтобы не попасть под раздачу, как Васька Протасов. А он, значит, пострадал за интерес к описанию маршрута, который Андрюха мог ему запросто послать в письме. Потому что малохольный – он и есть малохольный. Ведь Андрюха, он какой был: правильный комсомолец и честолюбивый романтик, которому нужно было не золото, а имя его на новом месторождении. Дурачок…»
Соображая так и ворочаясь на вагонном диване, Фёдор Александрович в который раз за двадцать лет пытался восстановить в памяти пьяный базар, предшествовавший его заключению под стражу. Что-то такое студент говорил, и кое-что Фёдор Александрович таки помнил. А именно: некоторые ориентиры маршрута студента, про которые тот спьяну рассказывал. Ещё студент упоминал, что как-то и где-то пометил маршрут, но этого Калабухов не понял даже тогда, в ту памятную ночь перед арестом, двадцать лет назад. То ли студент сделал новый планшет, то ли рисовал поверх листов старого, то ли кратенько описал маршрут в отдельной тетрадке.
«И чего меня прёт к этому Идолу? - мысленно кряхтел Фёдор Александрович и мельком поглядывал на попутчика, молодого необщительного парня из ранних, который всю дорогу шуршал какими-то бумагами. - Ведь если какая-то сука замутила это дело двадцать лет назад, значит, и дела никакого уже нет. Хотя, если оно касается именно Золотого Идола, то тут бабушка надвое сказала. Потому что этот Дачар-Джанг очень уж гиблое место, и без точного маршрута ползать там даже просто так, а не в поисках Золотого Идола, страшнее смерти. И, может, лежит ещё Андрюхино золотишко на месте, меня дожидается. А я мужик фартовый, и хоть не узнал ничего нового про Андрюхин маршрут, но кое-какие приметы его помню…»
И, засыпая под ритмичный стук колёс, Калабухов представлял перед мысленным взором и эти маршрутные ориентиры, и незабываемое лицо дурачка Андрюхи Степанова. Затем ему начинались сниться конкуренты в виде снаряжённых по походному лагерных вертухаев, и золотые «Мерседесы». Потом появлялся во сне Арсен и принимался уговаривать: «Шёл бы работать ко мне, Федя, озолочу!» Но тут дверь купе распахивалась, внутрь засовывалась коммерческая тётка и противным голосом начинала предлагать товар:
- Пиво, сигареты, водка, экспресс закуска…
- Спасибо, не надо, - отказывался ранний и снова втыкался в какие-то свои деловые бумаги.
- Два пива и четыре экспресса, - соглашался Фёдор Александрович.
- А водка сегодня у меня хороша! – лебезила коммерческая.
- Отвали, - недружелюбно возражал бывший зек, отваливал пятикратную стоимость того и этого и снова зыркал на попутчика.
«Ну и рожа, - неизвестно чему раздражался Калабухов, - явный бухгалтер. Или какой-нибудь аферист из новых. Но не мент, это точно. И не шестёрка на хвосте, иначе я бы учуял...»
к следующей главе
1 Шестьдесят тысяч долларов по официальному советскому курсу и всего десять тысяч по чёрному. За хищение же двадцати тысяч долларов по чёрному тогдашнему курсу вора ставили к стенке. Хорошо это было или плохо, судить не нам, а потомкам, кому достанется лет эдак через пятьдесят та Россия, которую нынче вовсю и по-всякому имеют безнаказанные ворюги